Buch lesen: «Комната тишины»

Пролог

Где тот создатель, что решает жизнь?

– Борис Андреевич?

Поблекшие голубые глаза смотрят преданно, ловя каждое слово. Дрожащие морщинистые руки сложены на коленях. Сумочка, за которую можно было схватиться как за спасательный круг лежит в стороне. Я не разрешаю клиентам брать с собой в кресло ничего. Кроме своей души. Это едва ли не последнее, что у них осталось. Я же свою душу оставляю в коридоре за плотно закрытой дверью. В моём кабинете ей не место.

– Из родных никого не осталось. Сыновья уехали за границу сорок лет назад. И уже почти десять никаких писем, никаких звонков. Что с ними – не знаю.

Голос дребезжит, как надтреснутое стекло. Морщин так много на лице, что каждая из них, словно борозда, пролегает по её долгой, слишком долгой жизни. Мария – так она просила называть её. В документах обозначено другое имя, но это неважно. Для тех, кто сидит в этом кресле, допустимы любые фантазии.

– Муж погиб на войне. Детей одна поднимала. Думала – вырастут, позаботятся. Мне ведь уже почти девяносто два. Видела много… Так много, что вспоминать тяжко. Прошлое – это бремя. Чем больше лет прожито, тем это бремя труднее нести с собой. Я устала, очень устала… Я хочу тишины.

– Понимаю вас, – слегка киваю головой. – Тишина – это то, за чем приходят сюда люди.

Она доверяет мне во всём. Сеанс длится уже более часа. Пора принимать решение. И ставить точку. Разрешение лежит у меня в ящике письменного стола. Ей всего лишь нужно сказать последнее слово, чтобы я поставил подпись и печать. А потом ей выдадут ключ. Самая обычная процедура. В день у меня таких может быть пять – шесть. Иногда чуть больше. Это всего лишь работа, и я давно к ней привык. Не вижу в ней ничего особенного.

Моё имя – Борис Реутов. Я – известный востребованный психотерапевт. Единственный в своём направлении. И – да, я не люблю людей.

Они все приходят ко мне с вопросами. С жалобами. Они ищут сострадания. Они просят помощи. И я даю им то, что так нужно. Единственное лекарство от их страхов и болезней. То, что срабатывает безошибочно.

Я – последняя инстанция в этом мире. Я – личный Харон каждого. И я хранитель ключа, отпирающего последнюю в их жизни дверь. В комнату, откуда не выходит никто.

Там не слышно голосов. Там всегда тихо. И это именно то, чего они хотели. Законом это разрешено. Безнадёжно больной, находящийся в здравом уме человек, не обременённый никакими долгами и не связанный обязательствами, имеет право на выбор. Единственно верный выбор в его случае.

Кому он будет нужен? Кто станет о нём плакать? Не остаётся никого, кроме самого себя. И это пугает. Хочется сбежать. Или сойти с ума.

Не получается.

Тогда остаётся лишь одно. И здесь на передний план выхожу я.

Центр поддержки «АКТУС» – моё детище. Я создавал его ровно десять лет. Свой пусть начинал простым психотерапевтом в реабилитационном центре под руководством наставника и супервизора Андрея Протецкого. Он обучал меня вести диалоги, консультации, терапевтические сеансы. Я находил это изнурительной и трудной работой. Многие пациенты сливались в самом начале пути, так и не пройдя трансформаций. Мне было жаль потраченного времени. Я понимал безнадёжность их положения. Я видел, что они пребывали в мире иллюзий. Я знал, чем это кончится.

Мне надоело.

Жизнь, полная боли и одиночества, не стоит того, чтобы её продолжать. Жить, ожидая конца в любую минуту, мучительнее всего. Не лучше ли самому стать хозяином своей судьбы?

Я принял решение. Я создал своё пространство. Я дошёл до самой вершины власти. И получил лицензию на деятельность. Я создал свой Центр для того, чтобы реально помогать тем, кто обречён. Моя роль проста. Но, чтобы играть её, нужен особый дар. И у меня он есть.

Я презираю тех, кто слаб. Но я уважаю того, кто делает выбор. И я точно знаю, что нужно каждому, кто приходит в «АКТУС». Они хотят получить разрешение. И никто ещё не уходил из моего кабинета без него. Простая бумажка, но как много она значит для того, кто отчаялся жить! Кто не видит ничего, кроме пустоты. Кто устал ждать…

Каждый день я вижу эти лица – бледные, несчастные, измождённые. Жизнь утекает из них с каждым вдохом. Они даже не пытаются её удержать. Они хотят освобождения. И я позволяю им его получить.

Получив разрешение на добровольную смерть, пациент выходит из моего кабинета. В соседнем окне ему выдают ключ простым нажатием кнопки. Стоит поднести бумагу с той стороны, где печать. Скан считывает информацию. Лёгкий щелчок – и ключ в руках у сделавшего выбор. Им он отпирает дверь – единственную в дальнем конце коридора. Всё остальное – белые стены. Такое оформление не случайно. Вся жизнь – сплошным белым потоком пролегла сквозь него. И ни единой краски. Лишь последняя дверь загорается ярким огнём, когда человек приближается к ней. Он вставляет ключ в замочную скважину, делает один оборот. Дверь легко отпирается. Человек переступает свой последний порог. Он не знает, что в этот момент я за ним наблюдаю с экрана монитора в своём кабинете. Как только он оказывается в комнате, дверь закрывается. Всё происходит очень быстро. Человек ничего не чувствует. Он спокойно погружается в сон. Ключ возвращается обратно. Я выключаю монитор и готовлюсь встречать следующего пациента.

… Мария выходит из кабинета, держа в руках письменное разрешение. Маленькая, согбенная старушка. В потёртом ситцевом платье. Окончательный диагноз поставили месяц назад. Последняя стадия рака, лечению не подлежит. Она всё сделала правильно. Она никому ничего не должна.

Ключ падает в её раскрытую ладонь. Она несколько секунд смотрит на него. Потом идёт к другому концу коридора. Безликий белый путь. Ничто не останавливает, не привлекает внимания. И вот, наконец, дверь в заветную комнату. Мария открывает её и на мгновение оборачивается. Но, никого не видя по-прежнему, делает глубокий тяжкий вдох и… переступает порог. Дверь закрывается за ней. Всё кончено.

Секретарь приносит кофе. Всего одна ложка сахара. Я пью его мелкими глотками. Потом выключаю экран. На сегодня назначено ещё две консультации. Надо передохнуть минут двадцать. В конце дня отправить отчёт – сколько пациентов сегодня получили разрешение. Государство финансирует Центр, и благодаря этому он получает широкое распространение. Аналогов нет.

У Марии был сложный путь. Она прошла его весь от начала и до конца. Её не стоит жалеть, как и всех тех, кто был до в моём кабинете.

Всех, кто будет после.

За плечами их – целая эпоха, прожитая, наверное, не зря. Для них этот ключ – как освобождение.

Для меня же это быт, самый обыкновенный быт.

Глава 1

Сегодня выезжаю с работы пораньше. В 19.30 прямой эфир в студии. Ток-шоу «Поговорим о жизни». Странно, что в программе с таким названием будет тот, кто разрешает смерть. Я буду отвечать на вопросы и рассказывать о своём Центре. Самое обычное дело. Периодически меня приглашают на телевидение, радио. Я даю интервью, участвую в съёмках телешоу. Иногда публично консультирую. Моё дело всегда на виду. О нём должны знать люди. Поэтому я активно участвую в общественной жизни. Без намека на то, что мне это неприятно.

Моя нелюбовь к людям проявлялась с детства. Я не гулял в шумных компаниях, не был замечен на вечеринках, школьных и университетских мероприятиях. Я учился, чтобы получить знания. Но сегодняшний мой мир – это вынужденная публичность. Если я хочу, чтобы дело моё процветало, мне нужно быть среди людей. Именно они – источник моего дохода. Они – ключ к моему успеху.

– Борис, добро пожаловать!

Известный телеведущий Роман Стрелков выходит мне навстречу, распахивает объятия, чтобы принять дорогого гостя. Мы никогда не были и не будем друзьями. Наш обмен любезностями – всего лишь дань, которую мы платим за место в высшем обществе. Здесь все друг друга презирают, но делают то молча.

– Как ты – готов? – Роман похлопывает меня по плечу. – Сегодня интервью, пару вопросов от журналистов, потом диалог с клиентом.

– Стандарт, – небрежно отвечаю я.

Неинтересно, но таковы будни знаменитости. Придётся потерпеть. Всего каких-нибудь сорок минут. Потом меня ждёт фуршет. Очередной «селебрити» презентует свою новую книгу. Пустой словоток, лишённый смысла. Но в него вложено много денег. И самое ужасное, что этот отстой раскупят ещё до того, как партия попадёт в книжные магазины. Громкое имя – наполовину залог успеха.

С журналистами расправляюсь быстро. Все эти вопросы я слышал много раз. Какова ваша миссия и тому подобное? Какие планы по развитию Центра? Глупо, обезличенно. Центр сам себя развивает. Люди каждый день готовы умирать. Клиентский спрос растёт. О каких ещё перспективах можно говорить?

Роман машет мне рукой. Я ухожу длинным коридором, встречая по пути безмолвные пустые взгляды. Не останавливаюсь ни на одном. Я знаю, многие меня осуждают. Но я выбрал свой путь. И он приносит мне успех и довольство. То, что необходимо для нормальной жизни.

… Домой возвращаюсь за полночь слегка навеселе. Пришлось выпить пару бокалов шампанского. Я от него пьянею быстро. Алкоголь почти не употребляю. Он только мешает. А мне важно оставаться в трезвом рассудке. Чтобы в любую минут принять правильное решение.

Моя квартира напоминает шикарный дорогой номер в отеле. Две спальни, гостиная, рабочий кабинет, кухня-студия. Здесь комфортно и удобно жить. Но времени на это практически нет.

Комнаты блестят чистотой. Домработница успевает всё прибрать к моему приезду. В холодильнике оставляет ужин. Я не хочу есть. Наливаю простой воды в стакан, выпиваю залпом. Затем прохожу в одну из спален, раздеваюсь и ложусь в постель. На сегодня мой день завершен.

* * *

Ненавижу утренние телефонные звонки. Надо было отключить звук, но я устал вчера и забыл это сделать. Теперь приходится принимать знаки внимания. Да, в моей жизни есть место женщинам. И этот звонок – тому подтверждение.

– Доброе утро, Боря.

– Доброе утро, Лиза.

Моя новая пассия. Любовница с видом на жительство и претензиями на моё тело. Лиза – молодая вдова, успевшая в свои двадцать три выйти замуж, а затем похоронить мужа-миллионера и получить от него наследство. Теперь вкушает плоды сладкой жизни и берёт всё, что ей нужно. На одном из званых вечеров встретила меня и решила, что мы подходим друг другу.

Она неплохая партия. Мы встречаемся уже два месяца. Чувств к ней никаких, кроме, пожалуй, периодически возникающего желания справить нужду. И Лиза со мной в этом солидарна. Удобные отношения, никого ни к чему не обязывающие. Лиза хорошо выглядит. Локоны блестяще отламинированы, ресницы неимоверной длины, ярко накрашенные брови, полные губы. Она едва ли не вся силиконовая. Настоящая резиновая кукла. С такой поговорить не о чем. И нет необходимости. Разговариваю я, в основном, на работе. А с куклой Лизой развлекаюсь. Не более того.

Моё утро начинается как обычно. Зарядка, тренажёрный зал, душ, сытный завтрак. Новый костюм идеально выглажен, висит в гардеробной. У меня нет претензий к домработнице. Светлана честно выполняет свои обязанности, и за два года ни разу меня не подвела. Я умею подбирать людей в своё окружение. К счастью, их не так много.

Одеваюсь и выхожу из квартиры. Спускаюсь вниз на лифте, иду на парковку за своим «Nissan». Удобный автомобиль для быстрого надёжного перемещения по городу. Лиза присылает сообщение – напоминание о том, что вечером будет ждать меня у себя. Моя силиконовая подруга желает получить очередную порцию дофамина. И я ей в этом охотно помогу. Из Центра сегодня уеду пораньше. Пятница, но клиентов ничуть не меньше. А я работаю без выходных. Клиенты совершают выбор каждый день. Не стоит из-за личных амбиций прерываться.

– Борис Андреевич, доброе утро, – секретарь приветствует меня в меру сдержанной улыбкой. Илона работает со мной второй год. Предыдущего секретаря я уволил. Оказался слишком впечатлительным. А мне лишние сантименты не нужны. Нужно быть хладнокровным, чтобы принимать верные решения. Только так. Иначе однажды можно оказаться в моём кабинете в кресле напротив.

Просматриваю план работы на сегодня. Всего четыре человека записано на приём. Это хорошо. Значит, Лизе не придётся долго ждать. Благодарю Илону и иду в свой кабинет. Через пятнадцать минут – первый пациент.

* * *

Время пролетает быстро. К четырём часам я успеваю пройти всех и каждому дать разрешение попасть в комнату тишины. Все – безнадёжно больные пожилые одинокие люди. Мой самый привычный контингент. Иногда попадаются молодые лица. С такими нужно быть осторожнее. Главное – это уметь отличить истинное желание сделать правильный выбор от простой демонстрации. Но мне это прекрасно удаётся, и ошибок в моей практике ни разу не было.

Собираюсь завершить рабочий день, как слышу звонок от Илоны.

– Что ещё? – нетерпеливо спрашиваю. Не люблю, когда меня беспокоят по пустякам.

– Борис Андреевич, прошу прощения, к вам ещё один посетитель.

– Приём на сегодня закончен, – напоминаю я.

– Знаю, – Илона отвечает сдержанно. – Но эта женщина очень просит, чтобы вы её приняли. Прямо сейчас. Говорит, что ей больше не к кому обратиться.

Усмехаюсь.

Каждый, кто сюда приходит, так говорит.

Если бы у этих людей был ещё кто-то, к кому они могли бы обратиться, они не оказались бы в «АКТУСе». Последняя инстанция. Что ж…

– Илона, скажи, что я приму её. Ровно через пять минут.

Снова выключаю звук на телефоне. Лиза подождёт, надеюсь, недолго. Последний посетитель… Какая-то женщина. Сейчас я быстро с ней разделаюсь.

Через пять минут – стук в дверь.

– Входите, – негромко говорю я. Спокойствие – важнейшее условие безопасности в моём деле. Интонации – способ передачи состояния.

Дверь открывается, и скромными шагами в мой кабинет входит пациент. Я вижу её ноги, обутые в простые сабо, клетчатую юбку, пиджак. Затем перевожу взгляд на лицо.

Не может быть!

Это она…

Моя бывшая жена. Кэт, как я любил её называть. Катя.

Хм, выглядит гораздо лучше, чем когда видел её в последний раз. Одета не слишком дорого, зато со вкусом. Фигура стройная по-прежнему. Волосы каштановые ниже плеч убраны в хвост с прямым пробором. Глаза всё те же синие. И губы – самые простые и обыкновенные, не накрашенные. Я застыл, рассматривая их. Катя не любила яркий макияж. Всегда была скромной, тихой. Глядя на неё сейчас, кажется, что ничего не изменилось. На самом деле это не так.

Мы развелись восемь лет назад. Инициатором был я. Ей ничего не оставалось, как согласиться.

Я чувствую, как нежелательные эмоции пытаются завладеть мной. Этого нельзя допустить. Я здесь в своём кабинете полновесный хозяин положения. И даже эта неожиданная встреча не может выбить меня из колеи.

Опускаюсь в кресло. Изображаю цинизм и холодное безразличие. Катя по-прежнему стоит. Ждёт приглашения.

Я начинаю первым.

– Можно узнать, что привело тебя сюда?

Сразу демонстрирую агрессию. Это лучший способ защиты. Хотя, возможно, Катя не станет нападать. Зная её…

– Добрый день, Борис Андреевич, – она вежливо здоровается со мной. – Могу я сесть? – подходит к креслу, предназначенному для пациентов.

– Вначале ответь на мой вопрос, – довольно грубо говорю я. – Что ты здесь делаешь? – и сам высказываю предположение. – Захотелось на бывшего мужа посмотреть? – нагло усмехаюсь. Но Катя держится стойко, не поддаётся на провокацию.

– Насколько я знаю, вы ведёте приём, Борис Андреевич? – уточняет она. Садится в кресло напротив, не дождавшись моего согласия. Да, я не отличаюсь хорошими манерами. Но с пациентами сдержан, терпелив. В основном, это пожилые люди, одинокие, брошенные, покинутые. Безнадёжные.

Но она!..

– Я принимаю пациентов с тяжёлыми случаями, – напоминаю Кате. Таким образом, даю понять, что ей здесь не место.

Она реагирует абсолютно спокойно, адекватно. И это злит меня. Ужасно злит! Я сам не понимаю, что такого она сделала, что я бешусь при одном виде её. Между нами не было конфликта. Мы разводились тихо, мирно. Но, может, именно это меня и задело? То, что она, будучи двадцатидвухлетней неопытной девчонкой, с такой лёгкостью меня отпустила, словно я никогда не был ей по-настоящему нужен? И для чего, в таком случае, она сейчас пришла сюда?

Восемь лет молчания. Я считал, что все события, связанные с ней, давно в прошлом, и нет смысла к ним возвращаться. Но теперь она вдруг появилась, и я не знаю, как это расценивать.

– Вы готовы меня выслушать? – спрашивает Катя.

У неё всё такой же мелодичный голос. Я любил его слушать когда-то. Потом он стал раздражать. Невыносимы стали эти мягкие интонации и те слова, что ею произносились.

– Так зачем ты здесь? – в третий раз спрашиваю я.

– Я пришла просить разрешения.

Так говорит каждый, кто сидит по ту сторону. Ежедневно мои пациенты произносят одну и ту же фразу, которая не вызывает у меня никаких эмоций, кроме безразличия. И я совершенно спокойно выслушиваю их жалобы, чтобы в заключении вынести вердикт. Никто не ушёл от меня разочарованный. Я всем давал то, о чём они просили.

– Разрешения? – насмешливо повторяю я. – Ты просишь у меня разрешения на эвтаназию? Неужели тебе так опостылел этот бренный мир, что ты решила покинуть его? А может, не вынесла одиночества? За эти восемь лет не сумела найти себе подходящую партию? И решила, что это единственный выход?

Насмешки и оскорбления так и сыплют из меня. Я не могу остановиться. Ненавижу её в этот момент больше всего на свете. Как она только посмела явиться сюда?!

– Знаешь ли ты, что ко мне приходят люди, у которых не осталось ничего? Ровным счетом ни-че-го! И ни одного близкого человека рядом! Они устали жить. Они отчаялись бороться. Для них единственное утешение – смерть! И они идут сюда, просят у меня разрешения дать им этот покой. Семьдесят пять, восемьдесят, девяносто – вот каков возраст моих пациентов. Они прожили слишком много. А что имеешь ты? – я срываюсь на крик. – Тебе всего лишь тридцать лет! И ты готова вот так просто расстаться со своей жизнью?

Кэт всё это время спокойно меня слушает. Ни единый мускул на её лице не дрогнет. Она необычайно собранна сейчас. Она знала, куда идет.

– А вы, Борис Андреевич, ничуть не изменились, – замечает она. И, грустно усмехнувшись, добавляет. – Нет, разрешения прошу не для себя.

– А для кого? – кажется, я погорячился со своей тирадой.

Глаза её погрустнели. Она опустила их, потом подняла снова. Тяжёлый взгляд… Уставший и замученный. Она не просто так пришла сюда. Она точно знает, зачем.

– Я прошу разрешения для своей дочери, – собравшись с силами, произносит она. И это звучит как приговор.

Глава 2

Опешив на мгновение, ощущаю себя пригвожденным к месту. Словно это кресло, в котором несколько секунд назад было так удобно сидеть, сдавило мне всё тело. Заковало железными кандалами и не даёт не то, что выбраться, – даже продохнуть! О чём ты говоришь со мной, Кэт?

– Повтори, – охрипшим вдруг голосом требую я.

– Ты слышал.

– Повтори! – звучит грубо.

Кэт вновь не смотрит на меня. Я замечаю, что у неё стали дрожать руки. И губы. Она сдерживает себя, чтобы не заплакать. Но слезы мало значат для меня. Я к ним привык, и ничего особенного в них не нахожу. Все мои пациенты плачут. Я принимаю это как должное.

– Твой Центр – единственное место, где выдают разрешение на эвтаназию. Я прошу у тебя это, – тихим голосом произносит моя бывшая жена.

– Ты сказала, что просишь разрешение для своей дочери.

Мне страшно было это произносить. Её дочь… Девочка… Ребёнок… бред какой-то!

– Боря, дело в том… – Кэт неожиданно называет меня просто по имени. И это режет слух ничуть не меньше, чем то, что я услышал от неё раньше про разрешение. Но меня не тревожит этот нечаянный след прошлого. Есть то, что гораздо важнее.

– У тебя есть дочь? Откуда?

– Хм… Тебя… Вас это удивляет?

– Да нет, – откровенно лгу, стушевавшись. – Что в этом особенного? – и тут же начинаю закидывать её вопросами. – Сколько ей лет? Где её отец? Почему ты пришла одна?

– Подождите, Борис Андреевич. Не всё сразу, – просит Кэт. – Ей… восемь лет.

– Восемь, – повторяю я. Напряжение растёт. Начинает дребезжать противным тонким звоном в области висков. И я чувствую, это только начало. – Откуда у тебя дочь? – снова спрашиваю Кэт.

А она усмехается мне в ответ. Горько так, невесело. Но я не настроен её жалеть. Мне сейчас важно понять, что происходит. И каким образом это может касаться меня.

– А Вы, Борис Андреевич, разве не знаете, откуда появляются дети?

Ты стерва, хочется сказать. Хотя она никогда таковой не была. Напротив, казалась мне воплощением кротости, стойкости, покорности. Но сейчас это скромное милое (да, именно так) существо пытается вытащить из меня все нервы и намотать их на кулак до полного растяжения. Чтобы потом оборвать окончательно. И я срываюсь. Не выдерживаю. Мне очень сложно оставаться хладнокровным в такой ситуации. Я не мог предвидеть этого. Я не был готов.

– Ты спрашиваешь меня, откуда берутся дети?! – вскакиваю и начинаю кричать, размахивая руками, словно это я – пациент, пришедший на приём к психотерапевту. Разница лишь в том, что во мне ещё много жизни. И оставаться спокойным не получится. Молчит всегда лишь смерть. – Восемь лет назад ты была моей женой! Восемь лет назад ты родила ребёнка с тяжёлой формой ДЦП! Врачи сказали: он не будет жить! Мы приняли решение отказаться от него!

Выпалил на одном дыхании.

Я всё припомнил ей.

И вновь упал в кресло.

А эта сучка говорит:

– Ты принял решение. В одиночку. И сказал, что так будет правильно. Я же с самого начала была против.

Стекло треснуло. Осколками вонзилось мне в виски. Противное дребезжание прекратилось, но взамен пришла боль. Ну, зачем это нужно сейчас?

Закрываю глаза. Пытаюсь уйти из реальности хотя бы на несколько секунд. Кэт всё ещё здесь. Она пришла для того, чтобы напомнить о себе. Она – мой вызов из прошлого.

Словно тени перед глазами мелькают воспоминания…

* * *

Шорох простыней и смех, перемежающийся стонами. Эля была безупречна. Выполняла любой каприз. И если бы я захотел, пошла бы на что угодно. Ей нужно было моё расположение. Нужна протекция. Мне – не хватало женщины.

Кэт увезли две недели назад на «скорой». Это был самый бюджетный вариант, как добраться до роддома. Новый «мерс» стоял в гараже, и заводить его глубокой ночью не хотелось. Я только получил права и взял крупный кредит. Внезапные роды не входили в мои планы. Мы их не ждали так скоро. И я не признавался Кэт, но каждый раз, как она заводила разговор о будущем, думал, что совместного у нас быть не может.

Я почти всё решил. Просчитал как сухой прагматик. Идеальный вариант – если ребёнка не станет ещё до рождения. Я заранее договорился с врачами, что, если такое произойдёт, они не станут ей его показывать. И тогда будет легче пережить утрату. Гораздо хуже, если тот, кого она носит, увидит свет.

Нет, я не настолько урод. И жестокости во мне, наверное, не больше, чем в других. Наоборот, мне очень жаль её. Знать, что родишь безнадёжно больного ребёнка – страшно. И если б об этом было известно на ранних сроках, сейчас она бы не мучилась.

Но мы опоздали.

Диагноз поставили лишь на последнем УЗИ. Почему они не могли сделать этого раньше?! Беременность протекала тяжело. Должны же они были что-то заподозрить! Но нет, бля!.. Правда открылась на седьмом месяце. Я переспросил несколько раз, и Кэт всё слышала. «С высокой долей вероятности не выживет, – сообщил врач. – Но сейчас вы ничего не сможете сделать. Если только вызвать искусственные роды».

Я предлагал ей это. Кэт отказывалась. Я настаивал. Она делала вид, что меня не слышит. Я устал с ней спорить. Мои дела с невероятной быстротой шли в гору, и я не мог предаваться унынию и глупому сожалению.

«Ты сможешь родить ещё», – был мой последний аргумент.

Нет.

Глупая женщина стояла на своём. Какая женщина – девчонка!.. Я забрал её из дома неопытную, несмышлёную. Она смотрела на меня как на Бога и ловила каждое слово. Всё изменилось, когда она решила стать матерью…

– Боря, ты отвлёкся! Вернись ко мне.

Надутые губки Эли и притворно обиженный голос звучат как призыв к действию. Я вновь набрасываюсь на неё, забыв о том, что дверь в квартиру мы так и не закрыли. А она с лёгким скрипом подалась, и тихие мерцающие, словно блики, шаги стали приближаться.

Я слышал.

Я понимал.

Но я не остановился.

Это был знак. Мой час пробил.

– Боря…

Шелест листьев на ветру. Сухих, осенних. Они уже скоро будут заметены снегом и останутся им погребённые.

– Что ты делаешь?

В дверях спальни стоит моя жена с каким-то узелком. Не могла как следует уложить вещи в сумку. Бледная, с чёрными кругами под глазами, худая и измученная.

Без живота.

Я знаю, что роды проходили тяжело. Я знаю, что она отказалась от кесарева. «Хочу увидеть его во что бы то ни стало!..»

Зачем?..

Так нравится страдать? Мне – нет.

И я принял решение. Как только позвонил врач и сказал, что всё закончилось.

… Она стояла и смотрела на меня, валяющегося в постели с чужой женщиной. А я, даже не потрудившись прикрыться, ледяным тоном зачитывал ей приговор.

– Я подаю на развод, Кэт. Пойми, так будет лучше для нас обоих. К сожалению, ты не устраиваешь меня как жена. Мне нужны здоровые отношения и здоровое поколение. А ты, увы, мне этого дать не можешь.

И Эля, глупая невозможно Эля, подхватила, прильнув к моему плечу:

– Зато я, милый, смогу родить тебе нормальных, здоровых малышей.

Ты идиотка, хотелось мне крикнуть, никого мне не родишь, потому что я предохраняюсь. И не позволю тебе приблизиться ко мне настолько. Ты – самое обычное тело. Красивое, но без мозгов.

Я ничего этого не сказал вслух. Мне важно было, чтобы Кэт поверила. И пусть меня тошнило от собственных слов, но я, вместо того, чтобы оттолкнуть Элю, прижал к себе крепче.

Кэт всё поняла. Молча ушла в другую комнату. Пробыла там минут десять. Что-то искала, не знаю. Я не следил за ней. Ушла вскоре, тихо прикрыв дверь. Что с ней стало потом, я не знаю.

На разводе был мой представитель. Кэт подписала все документы. Когда я той же ночью выставил из квартиры Элю, зашёл в комнату, где последний раз была она. Мне было интересно, что Кэт унесла с собой.

Оказалось – ничего…

И тогда впервые я познал, что такое настоящая вина.

Мне было горько. Надо было срочно чем-нибудь заглушить это чувство. Я вышел на улицу. Я ходил из одного бара в другой. Пока не встретил своего будущего наставника Андрея Протецкого. Он уговорил меня вернуться. Он дал очень дельный совет: свою вину обратить в злость.

– Именно злость будет помогать тебе двигаться дальше.

И он оказался прав.

Я стал ещё больше работать.

Я буквально поселился в офисе.

Я стал вынашивать идею.

Я восемь лет пахал, чтобы утвердить свой статус в обществе. И мне это удалось.

Теперь моё дело процветает. И я бесконечно рад этому. Тому, что даю безнадёжным людям последнее право выбора. За них никто не будет решать. Они всё сделают сами.

Что касается моей бывшей жены… Да, я вёл себя с ней как последний мерзавец. Но по-другому тогда не мог, теперь мне это точно известно. Незапланированные трудности сильно осложнили бы мой путь по карьерной и социальной лестнице. А Протецкий всегда советовал отбрасывать в сторону сомнения. И действовать решительно и радикально.

У меня есть всё. Спустя годы я оглядываюсь на прошедшее и понимаю, что лучшего пути выбрать не мог. Я перестал жалеть о том, что сделал. Я просто в один миг запретил себе об этом думать. И, показалось, сразу стало легче дышать.

Да, это новая жизнь. Та, к которой я стремился. Та, которую я строил не один год. И она не совместима с прежней.

* * *

Я первым покинул консультацию. Первый раз за свою терапевтическую практику. Но я был раздражен настолько, что не высидел бы положенное время. Просто встал и ушёл, предупредив Илону (секретаря), что не вернусь. Она знает, что делать дальше. Любезно попрощается с Кэт и выставит за дверь. Та будет спрашивать, когда можно назначить следующую консультацию. Илона что-то ей ответит. Неважно. Я больше с ней не встречусь. Этот призрак прошлого не имеет права на существование. Он мёртв вместе со всем, что нас когда-то связывало.

Она решит, что я испугался. Проявил слабость. Пусть так. Меня больше не интересует эта женщина. Кэтти, Кэт… Катя… Я называл её по-разному. К сожалению, память стереть не удаётся. Но всегда есть способ переключиться на другой, более безопасный объект.

Мне захотелось выпить чего-нибудь крепкого. Я не сторонник алкоголя. Однако здоровый образ жизни тоже не пропагандирую. Мне достаточно обычной комфортной жизни, в которой есть место удовольствиям. Но сегодня я понимаю, что расслабиться привычным способом мне не удастся. И даже Лиза мне не поможет. С ней, вообще, лучше не встречаться.

Кстати, о своей любовнице вспомнил только в баре после третьего стакана виски. Достал телефон, взглянул на экран. Пропущенные вызовы – все, наверное, от неё. Надо бы отправить сообщение: сегодня не смогу, непредвиденные дела и всё такое.

Нет никакого желания.

В стакане, что раз за разом наполняет мне бармен, плавают льдинки. Я смотрю на них и удивляюсь, почему они не тают. Всё та же форма, тот размер. Значит, это фальшь? И мне подсовывают её так просто, выдавая за подлинное? Неужели я похож на человека, которого так легко обмануть?

Возникает желание устроить скандал. Потом я вспоминаю о своём статусе. Скандалить нельзя. Вот чёрт!

И прошу бармена долить мне ещё.

Домой возвращаюсь, еле держась на ногах. Естественно, не на своём автомобиле. В приватном такси. По пути слушаю рассказ водителя о том, как ему повезло устроиться в эту службу. Ему, оказывается, всё нравится. И зарплата хорошая, и клиенты адекватные. Спросил, как я отношусь к своей работе. Э-э-э, парень, да ты, оказывается, меня не знаешь? Новости надо смотреть. И ток-шоу разные. Там столько дерьма, что на всех хватит.

– Вам помочь? – спрашивает таксист, наблюдая мои поначалу тщетные попытки открыть дверь.

– Не надо.

Раза с двадцатого у меня получается набрать верную комбинацию цифр. Я поднимаюсь на лифте на свой этаж и ключом открываю дверь. Меня встречает Светлана, домработница. Накануне я просил её дождаться моего возвращения. Планировалось, что это будет в районе шести. А сейчас около двенадцати. И выгляжу я весьма сомнительно.

– Добрый вечер, Борис Андреевич, – смотрит на меня вытаращенными глазами, однако старается держаться спокойно.

– Добрый, Света, – переваливаюсь через порог и спотыкаюсь, едва не падая. Светлана испуганно охает, помогает мне устоять.

– Что с вами случилось, Борис Андревич?

– Всё в порядке. Не видишь, я пьян, как сапожник?

– Простите, но я вас впервые таким вижу, – признаётся она.

Бросаю взгляд в зеркало.

– Я тоже.

Моя цель сейчас – спальня. Лечь на постель, накрыться одеялом и в полной темноте, наконец, уснуть. Не думать ни о чём, не вспоминать, не анализировать. Только сон и больше ничего. А всё другое будет завтра.