Buch lesen: «Бессердечная»
I часть
Через три года после окончания войны, в артистической, достаточно обеспеченной семье родился долгожданный ребенок. Дочке дали имя – Людмила, а между собой стали ласково называть её Милочкой или Принцессой. Отец, Артур Вениаминович, работал главным режиссёром местного театра, а его жена, Лидия, как и водится в таких случаях, ведущей актрисой этого же театра.
Их брак длился двадцать лет и был, по их мнению, удачным. Познакомились они в Ростовском театральном училище, где Артур посещал занятия по режиссёрскому и сценарному мастерству, а Лидия, как и свойственно красавице, училась на актрису. Они очень быстро сдружились, так как их жизненные цели и желания совпадали: оба мечтали о славе, только в Москве хотели проявлять свои способности, семья в их планы не входила и о детях они даже не думали. За время учёбы их дружба перешла в симпатию друг к другу, и после окончания училища они решили ехать покорять столицу вместе. За год мытарств в Москве оба поняли, что их здесь никто не ждал и не желал видеть их талант. Посовещавшись друг с другом, они приняли решение вернуться в родные пенаты. Трудности настолько их сроднили, что они решили сочетаться браком и попытаться, пусть со временем, но всё-таки покорить Москву. Детей решили не заводить, дабы те не мешали в достижении их общей цели.
За 18 лет работы в провинциальном театре, Артур стал главным режиссером, а Лидия – ведущей актрисой. Представители из Москвы любили посещать премьеры их небольшого, но очень известного театра – театра имени А. П. Чехова. Однако, предложений о переезде в Москву они так и не получили. Артур Вениаминович отчаялся, стал настаивать на детях, но Лидия была непреклонна в этом вопросе, пока не осознала, что время молодости прошло и пора подумать о потомстве.
Милочка родилась очень слабенькой и болезненной. Врачи поставили неутешительный диагноз: порок сердца. Со временем начали воспаляться миндалины и ухудшать работу и без того больного сердца. Своё детство Мила часто проводила с высокой температурой, неделями лежала в больницах или в детских санаториях – после больницы.
– Бедный ребенок, мне так её жаль, – тяжело, со вздохом, говорил Артур, – В твоём возрасте рожать было опасно. Это мы виноваты в том, что у нас больная дочь. Раньше надо было подумать о детях. И я тебе об этом говорил. Неоднократно! Но разве ты хоть раз, хоть в чём-то меня послушалась?
– Артур, ты, как всегда, хочешь жить по сценарию, написанному тобой. Но так, к сожалению, не получается. Мы с тобой давно в этом убедились. И потом, как ты можешь меня упрекать?! Я же актриса! Молодость у нас так быстротечна! И у меня была причина!
Причина, действительно, была: Лидия до сорока лет играла Джульетту, Офелию и Нину Заречную в «Чайке», а во время детских каникул, бывало, и Красную Шапочку. Беременными она своих героинь совершенно не представляла, от ролей отказываться не желала, вот и дотянула до сорока лет.
Милочку родители обожали, поэтому ни денег, ни сил на её здоровье не жалели: лечили в лучших больницах и санаториях города, консультировались о её слабом сердечке, исключительно, у известных врачей области, а когда дочери исполнилось три года, повезли в Москву. Именно там, известный детский кардиолог, Леонид Харитонович Кечкер, успокоил их немного, сказав, что, вполне вероятно, к 18 годам порок может «компенсироваться», и их ребенок проживет долго и счастливо. Но именно в 18 лет, и никак не раньше, необходимо будет сделать небольшую операцию по удалению гланд.
– А сейчас, дорогие родители, – сказал Кечкер, – Глубоко вздохните и только через 15 лет выдохните, так как придётся вам тяжело. Девочку надо беречь и не перегружать её слабое сердечко. Простужаться ей категорически нельзя. Закаляйте ребёнка и радуйтесь её удивительной красоте.
И действительно, Милочка была удивительно, как хороша. Для актерской пары внешность их болезненного ребенка, была настоящей гордостью:
– Доченька вся в меня, – говорила Лидия, – Такая же красивая и, наверняка, талантливая. Вырастет и станет большой актрисой. Выздороветь бы ей только, моей малышке.
– Да, дорогая, это самое главное. Посмотрим. Может, и в кино будет сниматься, если повезёт, – отвечал Артур.
– Опять сценарий пишешь? О кино можно только мечтать. Я до сих пор мечтаю, а что толку? Но в одном ты прав: надо её постепенно приучать к сцене. Может, на репетиции брать?
– Не рано ли? Уж, больно она слабенькая. Немного подождать надо. Ты в кино мечтаешь сыграть, а я до сих пор надеюсь, что меня заметят и пригласят в Москву. Каждый раз, когда приезжают знаменитости из Москвы и смотрят мои спектакли, я жду. Жду, жду, жду. Жду восторга, жду предложений! И ничего. Ничего не меняется. Лида, скажи, я что, плохой режиссёр?!
– Ты прекрасный режиссёр, Артур. Я уверена – тебя заметят. И обязательно пригласят в Москву. Не отчаивайся. Надо ждать. Ждать и верить. И я жду. Только вот Офелию уже не смогу сыграть, да и Анну Каренину, тоже. К сожалению, героинь, которым далеко за сорок, в нашей драматургии нет.
– Как это нет? А бабушка в «Красной Шапочке»? Чем не героиня?
– Издеваешься?
Милочку жалели, любили, холили и лелеяли, одевали во все самое красивое, дорогое и модное. Продукты покупали только на рынке, закаляли, не кутали. Одним словом, делали всё, что им посоветовал известный на всю страну врач. В детский сад Милочку не водили, и с детьми играть ей категорически запрещали – а вдруг нечаянно толкнут или, ещё хуже, случайно заразят каким-нибудь гриппом.
К ней приставили няню – высокую, статную, с благородной осанкой, пожилую гречанку, с удивительным именем Афина. Женщина была прекрасно образована, до пенсии работала в школе, знала историю, литературу, прекрасно говорила на греческом языке и очень любила свою страну, в которой никогда не была. Афина носила длинные, до пола, юбки, широкие блузы под пояс и платки, завязанные на затылке в красивый узел.
Когда Милочка была здорова, няня водила её к морю, и они часами гуляли по берегу и дышали воздухом, в котором было очень много йода, полезного для слабого здоровья девочки. Когда же Милочка заболевала, няня садилась рядом с ней у кроватки и читала сказки. Сказки Милочка любила не все, многие считала «недобрыми» и «неправильными» и не верила им: она не верила, что Красная Шапочка выйдет здоровой из животика волка, что лягушка может превратиться в красавицу царевну и что Иванушку – дурачка, пролежавшего на печи полжизни, полюбит царевна и подарит ему полцарства. Ей было жалко Красную шапочку, которую съел волк и бедную Настеньку, которую отправили зимой в лес за подснежниками. Но, особенно, Милочка переживала за Русалочку, которая умерла из-за любви к прекрасному принцу. Она просила Афину перечитывать её несколько раз в надежде, что конец сказки будет другим, и принц поймёт кто спас его, и Русалочка останется жива. В такие моменты Милочка расстраивалась из-за очередной «неправильности» и сердце начинало сильно стучать, воздуха не хватало, и она просила няню остановиться.
– Нянечка, – говорила девочка, – Если бы Русалочка могла говорить! И писать она не умела. Написала бы на песке и всё бы закончилось хорошо.
– Мы не будем больше читать эту сказку. Не плачь, моро му(*гр- малыш).
– Нет, будем. В сказках всё должно хорошо заканчиваться. Давай её перепишем. Можно?
– Нет, милая, нельзя. У неё уже есть автор. Андерсен. Он хотел сказать, что, когда любишь, многим приходится жертвовать.
– Я люблю Русалочку и тоже жертвую. Я своё сердце погулять выпустила. Оно постучалось и ушло. Давай другую сказку почитаем, «правильную». Может, оно вернётся?
Няня прекращала читать, давала ей нужное лекарство и начинала рассказывать девочке о своей любимой стране, в которой никогда не была, но очень по ней скучала.
Когда Милочка подросла и стала ходить в школу, Афина стала читать ей большую толстую книгу, которая называлась «Мифы и легенды Древней Греции». Эту книгу о греческих богах и героях девочка полюбила гораздо больше, чем сказки. Она восхищалась амазонками, защищавшими Трою, с восторгом слушала о подвигах Геракла, жалела Пенелопу, которая столько лет ждала своего Одиссея и сострадала Афродите, потерявшей своего единственного, так сильно любимого юношу.
– Афина, почему боги допустили, что бы Адонис погиб? – спрашивала Милочка у няни, – Мне их очень жалко. Они так любили друг друга.
– Боги не могут за всем уследить, – отвечала няня.
– Надо было Адонису послушаться Афродиту. Тогда бы он остался жив, и они были бы счастливы. Долго – долго. Няня, дай мне капли, а то моё сердце хочет убежать.
– Милая моя, тебе совсем нельзя нервничать. Не допустим, что бы твоё сердечко убегало. Мы же не хотим стать «бессердечной», – пыталась шутить няня.
– Афиночка, – смеялась Мила, – я не стану бессердечной. «Бессердечная» – это, когда у человека совсем нет сердца, и он никого не любит. А я всех люблю. И тебя и маму, и папу.
– А ещё и Афродиту с Адонисом, и Русалочку. Моро му ( *-гр. Малыш), да разве с таким сердцем можно всех любить? Не выдержит оно, сердечко твоё, так много любви.
– Моё сердце всё выдержит, вот увидишь! Я вырасту и обязательно стану здоровой! И любить буду! Разве можно жить без любви? Ты хочешь, чтобы у меня была такая жалкая жизнь?
– Конечно, не хочу. Ты обязательно станешь здоровой. И в Грецию ко мне приедешь. Я покажу тебе гору Олимп. Там жили твои любимые боги.
– А сейчас не живут? Почему ты говоришь – жили?
– И сейчас живут, милая. Конечно, живут. Они же бессмертные.
– Обязательно приеду. И к ним, и к тебе. Ты разве собираешься уезжать, нянечка моя любимая? А как же я?
– Не волнуйся, агапи му(*гр.– любовь моя). Это не скоро будет. Дай бог, лет через десять. Ты уже совсем взрослой станешь. И красавицей. Как Афродита.
– И такой же несчастной? Не хочу, как Афродита. Уж лучше просто Музой. Мельпоменой, например. А что? Муза театра и трагедий! Стану актрисой! Как моя мама. Красота! И кинжал в руке! А на голове венок из кипарисовых веточек. Как ты думаешь, мне пойдет?
– Тебе всё пойдет, милая. И актрисой станешь. Великой актрисой. Ты же у меня красавица.
– А ты у меня самая лучшая няня на свете. Не уезжай, пожалуйста. Моё сердце не выдержит, ты же знаешь.
Сердце и, правда, не выдержало, когда однажды Афина пришла попрощаться с Милой и её родителями.
– Уезжаю, – сказала она, – Домой поеду, на Родину. Вот, бумагу из Греции получила. Разрешили мне вернуться.
– А как же я без тебя, Афиночка?
–Ты, моя девочка, уже совсем взрослая стала. Не нужна тебе няня.
– Мне не няня нужна. Мне ты нужна.
– И я тебе не нужна уже. Тебе четырнадцать! Ты уже в возрасте Джульетты, а это значит, что можешь и решения самостоятельно принимать. Помнишь, что она сделала?
– Да ничего она не сделала! Подумаешь, влюбилась!
– Э, да ты, и, правда, бессердечная. Джульетта не только влюбилась, но и пошла против воли родителей, решив не расставаться с Ромео.
– У нас в классе все девчонки – Джульетты. И все мальчишки – Ромео. Только и делают, что в любви объясняются. То одних любят, то – других. Правда, решения им не надо принимать.
– Возраст такой, – пояснила няня, – Влюбчивый.
– Вот именно – влюбчивый. Я подожду влюбляться. Мне друг нужен. А, такого друга, как ты, няня, во всём мире нет.
– Спасибо, агапи му (*гр.– Любовь моя). Встретишь ты ещё своего друга. Обязательно встретишь.
– Но он мне тебя не заменит. Мама, папа, уговорите Афину не уезжать! Пожалуйста! – со слезами на глазах умоляла Мила родителей.
– Милочка, успокойся, родная. Афина на Родину хочет уехать. Как мы можем ей запретить? Она так долго об этом мечтала. Хоть чьи-то мечты должны сбываться? – сказал отец.
– Доченька, ты немного подрастёшь и сможешь поехать в гости к Афине. Может, к тому времени и нам разрешат ездить в другие страны, – поддержала его Лидия.
– Конечно, разрешат. Не всегда же в этой стране будет «железный занавес». Это сейчас мало кого выпускают, а лет через 10-20…
– Меня выпустят, Афина, слышишь? Я добьюсь! Стану здоровой и приеду к тебе в гости. Обязательно приеду! Ты мне веришь? Веришь? Ты только дождись меня. Пожалуйста. Ладно? Обещаешь?
– Верю тебе! И обещаю, родная. Дождусь. И знай, моро му (*гр.-малыш), я всегда буду думать о тебе. А ты, Милочка, пообещай мне, что не будешь ранить мечом Мельпомены, влюблённых в тебя, юношей, – с притворной строгостью попросила няня.
– Клянусь, клянусь, клянусь! – в тон ей ответила Мила.
Проводы были тяжёлыми, со слезами, с обещаниями о встрече в будущем, с просьбами писать, если получится, или звонить, если удастся. Афину всей семьей проводили до вокзала, и она уехала в Москву, а из Москвы, самолётом, в Грецию.
Ночью Миле стало совсем плохо с сердцем. Родители вызвали скорую помощь и её увезли в больницу, а через неделю определили в очередной санаторий.
Без Афины было грустно и больно. «Видимо, всегда так больно, когда расстаёшься с любимым человеком. И Русалочке было больно, как мне сейчас. И Афродита страдала. И Джульетта с Ромео страдали. Если я когда-нибудь полюблю, буду молить всех богов, чтобы они избавили меня от разлуки с любимым. Или лучше совсем не влюбляться?» – думала Милочка.
Единственным утешением, как и всегда, была родительская любовь и…. книги. Уже давно «Мифы и Легенды Древней Греции» были заменены произведениями Джека Лондона, Диккенса, Тургенева.
К 18 годам Милочка прочла всего Достоевского, Чехова, Золя, Мопассана, даже осилила «Войну и Мир» Толстого. Если честно, читала только «Мир», «Войну» – пропускала. А уж если быть совсем честной, то Милочке нравились только те книги, в которых писали о любви. Она хотела понять, что же такое – ЛЮБОВЬ и почему все любовные истории так трагически заканчиваются? Что заставило Анну Каренину выйти замуж без любви и прожить без неё 8 лет до встречи с Вронским? А «Мадам Бовари»? Не могла ещё немного подождать того, кого полюбит? Сама погибла, мужу жизнь разрушила, да и любовь настоящую не нашла. «Ведь для любви необходимы два человека. Недостаточно любить кого-то, нужно, чтобы этот «кто-то», тоже, тебя любил», – часто думала Милочка.
Ремарка она просто возненавидела: что ни произведение, то трагическая любовь – обязательно кто-нибудь умирает, а другой страдает. Читать всё это, конечно, очень интересно, захватывает сюжет, чувства героев, их рассуждения, поступки, сопереживаешь влюблённым на протяжении всего романа, надеешься на счастливый исход. И на тебе! Трагедия! Смерть! Разлука! «Возненавидела» – это, конечно, образно. И Ремарк, и Чехов, у которого, тоже, что ни любовь, то драма, были её любимыми писателями.
Но это всё в романах. А в жизни? Что происходит с влюблёнными в жизни?
С детства была у Милы одна подруга – Таня Гайдар. Правда, на пять лет старше. Ну что же делать – так получилось. Вместе им всегда было интересно. Девушки жили на одной лестничной клетке, заходили друг к другу в гости и, постепенно сдружились. Когда Татьяне исполнилось 18 лет, она пригласила Милу на свой день рождения. На вечере присутствовал Танин жених: огромного роста, немного тучный, но очень симпатичный, черноглазый и добрый – Валера.
Валера не сводил с Тани влюблённого взгляда и называл её «Моя тростиночка». Девушка, действительно, была стройна, изящна, грациозна и очень симпатична. Через месяц они поженились, и Валера переехал в её квартиру. Муж любил много и вкусно поесть. Юная супруга быстро научилась готовить, чтобы доставлять ему удовольствие. А ещё Валера любил, чтобы жена обязательно составляла ему компанию за столом. Что делать, у каждого есть свои капризы: ему нравилось, как жена красиво и аппетитно ест. Через год Татьяна начала поправляться, а ещё через три превратилась в грузную, огромных размеров, тётю. Валера стал называть её не иначе, как «Корова», начались скандалы, отсутствие мужа по ночам, а ещё через год они развелись. Татьяна осталась одна, страдала без мужа, считала, что жизнь закончилась, стала часто выпивать и, постепенно, спивалась. Мила пыталась ей помочь, но Татьяна ничего не хотела ни слышать, ни понимать. Их дружба закончилась. Через год её первую подругу нашли мёртвой. Она была убита. Рядом валялась разбитая бутылка из-под водки. Это один пример.
А второй – её собственные родители, которые прожили вместе почти сорок лет, и тоже, не являлись примером идеальной любви. Мила давно поняла из их разговоров, что отец, уже, будучи женатым, полюбил другую женщину, но из семьи не ушёл, а мама, хоть и узнала об этом, но делала вид, что ничего в их семье не изменилось. Благо, что актриса.
Других семей девушка близко не знала, но прекрасно понимала, что со стороны все отношения между мужчиной и женщиной кажутся гораздо более счастливыми, чем есть на самом деле. Об этом она узнала из книг: нельзя же мнение классиков сбрасывать со счетов – они об этом много что интересного написали.
Милочка сделала для себя вывод: «Многим богам не везло в любви, даже Зевсу: полюбил красавицу Ио и превратил в корову, чтобы защитить от ревнивой Геры. Так и не уберёг свою любовь. Одиссей с Пенелопой полюбили друг друга, да пришлось им разлучиться на 20 лет. А что происходит с влюбленными в романах? Тоже, одни трагедии: Джульетта, Анна Каренина, мадам Бовари. Нет, уж лучше не влюбляться совсем. Права была моя любимая Афина, когда назвала меня бессердечной».
Не влюбляться было несложно, а вот запретить себя любить, было совершенно невозможно.
Юная девушка была потрясающе красива. Её фигуру можно было сравнить со статуэтками, изображающими греческих богинь, настолько пропорциональны и округлы были линии её тела. Лицо Милочки отличалось утончённостью и разнообразием красок. Чёрные, вразлет, красиво изогнутые, брови подчёркивали сине-зелёные глаза, обрамлённые двумя рядами густых, длинных ресниц. Немного вздёрнутый, с горбинкой, носик, узкий овал лица и бледные, красивой формы, губы говорили о благородстве крови. Тёмно-каштановые прямые волосы тяжёлыми прядями ложились на плечи. Небольшая бледность, связанная с постоянными болезнями, и грустный взгляд придавали её образу глубину и загадочность.
Неудивительно, что к такой красавице ни один представитель сильного пола не оставался равнодушным. Некоторые из них были влюблены в Милочку с первого класса, другие – оценили её красоту чуть позже, когда повзрослели. И сейчас, когда до окончания одиннадцатого класса оставалось два месяца, практически все одноклассники объяснились ей в любви, а, некоторые уже успели сделать предложение руки и сердца. Милочка спокойно выслушивала юных Ромео и, дабы не причинять им душевную боль, как и обещала когда-то Афине, вежливо отказывала, ссылаясь на то, что при таком больном сердце, как у неё, врачи категорически запретили ей выходить замуж и рожать детей. Доля правды в этом, конечно, была, но Мила очень надеялась поправить своё здоровье предстоящей операцией. Истина же заключалась в том, что ни разу не дрогнуло её слабенькое сердечко ни от объяснений в любви, ни от обещаний юных Ромео покончить с собой, если она не будет с ними – с теми, кто её так любит.
И если с любовью у Милы было всё относительно спокойно, то артистическая карьера шла полным ходом и очень успешно. Первый раз Артур Вениаминович привёл дочь за кулисы в пять лет. Когда же Миле исполнилось 8 лет, она впервые вышла на сцену в детском спектакле. Конечно, ей было немного страшно, но не на столько, чтобы не сыграть зайчика или снежинку. В 14 лет она первый раз сыграла Красную Шапочку, и родители осознали, что их дочь обладает настоящим талантом. Милу вызывали на бис несколько раз. Успех был грандиозным. Сама же Милочка получала огромное удовольствие, находясь на сцене. Она уже давно перестала бояться публику, чувствовала себя во время спектакля счастливой и, самое главное, абсолютно здоровой.
– Мама, папа, я хочу стать настоящей актрисой. Вы мне поможете? Я хочу учиться у самых лучших мастеров.
– Конечно, поможем, милая. Как только окончишь школу, поедешь в Москву, – ласково говорил отец.
– В Москву? С таким сердцем? Нет, я не разрешу. И в Ростове есть училище, – недовольно возражала Лидия,– В конце концов, я тебя сама всему научу.
– Мама, когда я выхожу на сцену, то становлюсь сильной и здоровой. Я отпускаю сердце, и оно улетает.
– Не понимаю, о чём ты говоришь? Как это сердце может улетать?
– Может. Просто поверь. Сердце не помешает мне учиться в Москве. Я мечтаю стать великой актрисой. И я буду ею. И Афина мне об этом говорила. А я ей верю.
– Ну вот, в нашей семье ещё одна мечтательница появилась, – с грустью говорил отец.
Когда Милочке исполнилось 17 лет, Лидия стала готовить дочь к серьёзной роли Нины Заречной в «Чайке». Целый год разбирали образ дома, репетировали в театре, и, вдруг, за две недели до генерального прогона спектакля, Мила сказала маме, что хочет сыграть Нину совсем не так, как её привык видеть зритель.
– Мама, ну какая скромная девушка подойдёт к взрослому мужчине, да ещё и известному писателю, и даст понять, что влюблена в него? Не в Тригорина Нина влюбилась, а в его славу. Её не остановило, что этот человек любит другую женщину, да ещё эта женщина – мать Кости. И Костю она не любила. Предала его. Мама, она жестокая, бессердечная. Не умеет она любить. И не думает ни о ком. Только о себе. И о славе. Такой я хочу её сыграть.
– Ты сама бессердечная, Милочка! Неужели ты не видишь, сколько Нина страдала! – Лидия была потрясена выводами дочери, – Откуда у тебя такие мысли?
– Читала много о любви, мама. Это её боги наказали за то, что она влюблённого в неё Костю предала. Ушла от него ради славы актрисы. Ещё раз говорю – она жестокая. У любой женщины сердце бы дрогнуло от таких слов, какие ей Костя говорил о своей любви. И Костя не застрелился бы. Так нет, у неё только одна цель и была – стать великой актрисой. Ничего и никого не видела и не слышала. Нет, она у меня не вызывает жалости. Её только слава и интересует. А то, что она говорит о своей несчастной любви к Тригорину?! И кому говорит?! Косте! Это разве не жестоко? Ах, мол, пожалейте меня, я такая несчастная. Я чайка.
– Ты всё неправильно понимаешь! – возразила Лидия.
– Мама, послушай меня: я чуть младше Заречной и поэтому вижу её совсем иначе. Никакая она ни жертва. И никакая ни Чайка. Жертва – Костя. Возможно, что Чайка именно он. Мать его не любит и не ценит. Нина, тоже, не любит. Двум любимым женщинам он совсем не нужен. Ни любви в его жизни нет, ни поддержки. Как жить с этим? Вот он и застрелился. От ненужности.
– Ну, здесь я с тобой соглашусь. Но Нина! Подумай, доченька! Её с детства не любят родители. Так же, как и Костю. А это самое страшное для человека. Дети беспомощны и не защищены, если лишены родительской любви.
– Да, в этом они похожи. Но Нина хочет славы, а Костя – признания. В этом большая разница. Ты согласна? Это же в пьесе написано!
– Согласна, милая. Но причем здесь боги? Нину погубил Тригорин, – всё ещё сопротивлялась Лидия.
– Мама, Тригорин, как бабочка: на любовь, как на свет, летит. Кто поманил, того и любит. Его боги не наказали: он же Аркадину не бросил.
– Да, Афина на тебя сильно повлияла своими греческими мифами.
– И спасибо ей за это, мамочка. Любовь беречь надо, а не разменивать на карьеру и сомнительные романы. Тем более, что и таланта у неё не было. Ты думаешь, Нина не чувствовала, что Тригорин и с ней живет и с Аркадиной? Наверняка знала.
– Милая, когда любишь, всё терпишь.
– Мама, ну какая любовь, когда тебя унижают? Из-за славы, возможно, терпят унижения, не знаю. Но это не главное в жизни. В жизни главное – любовь. Боги, как и люди, хотели любить и быть любимыми. А страдали сколько? Особенно, Афродита.
– Если бы в жизни была главное – любовь, то сколько бы семей не состоялось. А многие семьи разрушились бы. Нет, милая, любовь – это редкость, это – редкий дар. Если хочешь, любовь – это дар богов. В жизни свои законы, и не всегда в ней есть место для любви. Иногда она просто мешает. В жизни Нины именно любовь её и погубила.
– Не любовь её погубила, мама, а отсутствие таланта. Тригорин не бросил бы талантливую, успешную, молодую и влюблённую в него, актрису. Это бы льстило его самолюбию.
– Талант, любовь… Мила, речь сейчас не об этом. Ты с отцом говорила о том, как хочешь сыграть Заречную?
– Нет, мне страшно. А вдруг он не разрешит? Давай я на репетиции сыграю, как мы решили? Если папа не одобрит, сыграю на премьере тот образ, к которому все привыкли.
– Не мы решили. Это ты решила. Я против. Категорически. Ты знаешь, сколько гостей будет из Москвы? Подумай об отце. Он очень надеется, что его, наконец, заметят и пригласят на работу в Москву. Ты хочешь его подвести?
– Подвести не хочу. Хочу играть так, как чувствую, а не как надо. Мама, пожалуйста, просто поверь мне.
– Это большой риск для нас с тобой. Хотя… Что московские гости могут изменить в нашей жизни? Столько раз уже приезжали… И ничего. Всё по-старому.
– Я знаю, мама. Знаю, что и ты хочешь играть на московской сцене. И о кино мечтаешь. И я хочу учиться в Москве. И почему нас всех так манит эта Москва?
– Поймешь со временем. Ты же у меня умница. И красавица. Ну что ж, давай рискнём!
– А ты у меня самая лучшая мама на свете. Спасибо, что поддержала меня.
Вечером того же дня, когда произошёл этот разговор, позвонили из больницы и предложили Милочке лечь на операцию.
– Как всё не вовремя! До прогона две недели! Такие гости из Москвы приглашены! Досадно. Конечно, главное – здоровье Милочки. Если не сможет говорить после операции – заменим дублёршей. Правда, она не так хороша и молода. Но, что делать. Перенести не можем! Даже на неделю! Надеюсь, что хоть до премьеры начнёт говорить. Ах, как всё не вовремя. Как специально, – с горечью сказал Артур Вениаминович.
– Артур, я согласна – не вовремя. 15 лет ждали этого дня. Опять ждать? До осени? Летом не делают такие операции. Надо соглашаться. Тем более, что оперировать будет очень хороший врач. Самый лучший в городе.
– А у нас есть варианты?
Рано утром Лидия зашла в комнату дочери.
– Просыпайся, родная. Папа уже позавтракал и готов отвезти тебя в больницу. Я поехать с вами не могу, к сожалению. Мне надо бежать в театр. Не забудь, что завтракать тебе сегодня нельзя.
– Я помню, мамочка. А ты не забудь, пожалуйста: если придёт письмо от Афины, обязательно принеси мне его в больницу.
– Принесу, моя хорошая. Ты, главное, не волнуйся перед операцией. Это всё очень легко и быстро. Ты даже ничего не почувствуешь. А вечером я к тебе обязательно приду. У меня сегодня спектакля нет. Я свободна, как птица.
– Не буду волноваться, ты меня уговорила. Я из-за Афины больше переживаю. Три месяца писем нет. Может, что случилось?
– И об этом не думай. Ну, хотя бы сегодня. Что может случиться? Она еще не старая. И родственники рядом с ней. Всё хорошо с ней, золотко моё. Ты о себе подумай сегодня, ладно?
– Попробую. Не буду думать ни об операции, ни об Афине, ни о прогоне. Хотя, нет. О прогоне буду думать. Я заговорю. Я обещаю. Отцу не придётся искать мне замену.
– О, моя милая. По – моему, я тебя совсем не знаю. Где моя милая, нежная Принцесса? Давай, не будем загадывать. Мы, артисты, очень суеверны. Всё, дай я тебя поцелую, и побегу. Лидия поцеловала дочь, и, выйдя из комнаты, крикнула мужу, – Меня уже нет, я ушла.
Милочка приняла душ, оделась, захватила сумку с вещами, заранее приготовленную мамой, и вместе с отцом отправилась в больницу на операцию, которая должна была изменить в лучшую сторону, если не её жизнь, то, по крайней мере, её здоровье.
Милу положили в отдельную палату, как и подобает дочери главного режиссёра единственного в городе театра, и предупредили, что бы она ничего не пила и не ела.
– Как только врач освободится, я за Вами зайду, и вместе пройдем в операционную, – сказала медсестра и вышла из палаты.
Милочка осталась одна. Ужасно хотелось пить, чуть меньше – есть. Время тянулось медленно. К трём часам дня, когда за ней зашла медсестра, сил совсем не осталось, и она даже обрадовалась, что скоро всё закончится и этот ужасный день, наконец, пройдёт.
Она шла по коридору следом за медсестрой. Возле самой двери в операционную, Милочка увидела высокого юношу, который стоял у противоположной стены и смотрел на неё.
«Какие зелёные глаза. Удивительный цвет», – подумала девушка, – Никогда таких глаз не видела».
В операционной находились врач и анестезиолог.
– Ну, что, красавица, оперироваться будем? Или есть возражения? – спросил врач.
Милочка покачала головой.
– Отлично. Тогда в это креслице садитесь, и глазки свои прекрасные закрывайте. Вот и хорошо. Умница. Бояться не будем?
Милочка закрыла глаза, покачала головой, подтвердив, что бояться не будет и мысленно обратилась к богам Олимпа, как она часто это делала в трудные моменты: «Боги, помогите мне. Я такая трусиха. Дайте мне силы выдержать всё это достойно. Афиночка, милая, попроси за меня богов. Они к тебе ближе».
Операция началась. Мила молилась богам, как ей показалось, целую вечность.
– Можешь открывать глаза, красавица. Всё закончилось, – услышала она ласковый голос врача, – Хоть ты и трусиха, но держалась молодцом. Похвально, похвально. Неделю не разговаривать, сегодня ничего не пить, а с завтрашнего дня есть только мороженое. Маленькими глоточками. Всё, милая. Вставай потихонечку, сестра тебя доведёт до палаты.
«Спасибо, боги! Спасибо, Афиночка! Вы мне помогли!» Мила посмотрела на часы, висевшие в операционной. Прошло 15 минут с того момента, как она села в кресло. «Пятнадцать лет ожиданий и 15 минут страданий». Милочка хотела глотнуть, но вся вздрогнула от нестерпимой боли. Врач это заметил.
– Глотать, тоже, старайся реже. Ничего, завтра будет лучше. Потерпи немного. И сердце пойдёт на поправку, – успокоил её врач, – Иди, милая, отдыхай.
Медсестра довела Милу до палаты и помогла лечь в постель. Горло нестерпимо болело. От каждого глотка она вздрагивала и просыпалась. Уснула только под утро.
На следующий день, после обхода врача, в палату пришла мама.
– Это я, радость моя! Знаю, знаю, что говорить тебе нельзя. Врач сказал, что всё прошло просто замечательно, что ты у меня самая смелая девочка и что через неделю тебя выпишут, и ты сможешь говорить. Как ты себя чувствуешь, родная? Такие круги под глазами. Плохо спала, наверно? – Лидия подошла к дочери, обняла, поцеловала, и, ласково глядя на неё, произнесла, – Я тебя сейчас порадую: у меня для тебя сюрприз. Письмо из Греции. Вчера я приходила, но мне сказали, что ты спишь. А сегодня утром пришло письмо. Я его захватила и сразу к тебе. Возьми. Я не открывала. Я тебе мороженое принесла. Такое, как доктор сказал. Пломбир. Вечером папа зайдёт.
