Выжить, чтобы жить. Часть вторая романа «Sancta roza»

VIII

Через полчаса переклички продолжали сидеть всего десять человек добровольцев, среди них и Алёшин Илья Степанович.

– Оставшиеся призывники, подойдите ко мне, – крикнул капитан третьего ранга. Дождавшись, когда подойдут все, он уже тихо по-деловому объявил: – На время передислокации батальона вы, ребята, зачислены в хозяйственную команду. Старшим назначен Дворников Иван Петрович. Прошу любить и жаловать. Ваша задача разносить по эшелону дрова, воду, провизию и всякое другое. Место вам приготовлено в почтово-багажном вагоне.

Неожиданно для всех из-за спины Алёшина вдруг кто-то пробасил:

– Гражданин начальник!

– Во-первых, не гражданин, а товарищ, во-вторых, не начальник, а капитан третьего ранга, уяснили?!

– Гражданин товарищ начальник капитан ранга, хочу спросить, – не успокаивался голос.

– Спрашивайте!

– Мы катимся под вертухаями?

– Кого вы имеете в виду?

– Вон те холены, красны рожи, с шавками, – ответил доброволец, выглядывая из-за спины Ильи, протягивая руку в сторону стоявших в оцеплении состава полукругом сотрудников НКВД с овчарками на поводках.

– Для животных и сопровождающей охраны отведено место во втором штабном вагоне.

– А клети нам? – басил все тот же любопытный.

– Какие клети? Вы о чем? – не понял вопроса офицер.

– Впереди с решетками зак-вагон стоит! В нем меня сюда приперли.

– По законам военного времени в составе эшелона такой вагон необходим!

– С врагом и предателем по законам военного времени обычно не цацкаются, а шлепают на месте, – якобы себе под нос, но достаточно громко пробубнил уже другой новобранец.

– Я этого не слышал. Никто никого шлепать, как тут некоторые выразились, не собирается, а для порядка надо бы. Наша задача доехать в расположение части живыми, здоровыми и невредимыми. Вагон взвода охраны прицеплен в голове состава, следом за штабным. Ваш вагон в конце состава. Ни для кого из добровольцев конвоиров нет. Взвод охраны НКВД прикомандирован для защиты и обеспечения порядка в пути следования. Проходите в свой вагон и располагайтесь.

Штрафники временной хозяйственной команды военного эшелона побрели к указанному вагону вдоль теплушек, заглядывая в каждую открытую створку ворот. Пока шла погрузка добровольцев, перед паровозом и в конце состава железнодорожники прицепили по одной открытой платформе с зенитными установками из четырех спаренных пулеметов «Максим». На открытой площадке в конце эшелона в дополнение к зенитной установке была закреплена и полевая кухня, вокруг которой крутились истопник и повар. Следом за паровозом стояли купейный штабной, два плацкартных и зак-вогон. Одно из четырёх купе штабного вагона было отдано сопровождающему эшелон военврачу. В двух других разместились комбат и майор НКВД. В помещении рядом с просторным кабинетом комбата разместились кадровик и писарь.

Первый плацкартный был отдан прикомандированным морякам, прибывшим за пополнением офицерам постоянного состава и служащим медицинской службы. Во втором, плацкартном, расположился взвод охраны НКВД с собаками. В конце эшелона перед открытой платформой стоял почтово-багажный вагон. Внутри размешался большой продуктовый склад и четыре четырехместных купе.

Призывников переменного состава разместили в старых двухосных теплушках примерно по 60 человек в каждой. Откатные ворота были вмонтированы в середину с каждой стороны обшитого деревом вагона. Это средство доставки новобранцев в длину было около 6,5 метра и 3 метра в ширину с тонкими дощатыми стенками и такой же деревянной крышей. Неохраняемый зак-вагон предоставили дюжине женщин из числа осужденных, изъявивших желание добровольно пойти на фронт санитарками переменного состава. За время в пути им предстояло освоить нехитрые премудрости санитарных дел, в том числе оказание первой помощи раненым и больным.

IX

Направляясь в указанный комбатом хозяйственный вагон, Алёшин шагнул к стоявшей напротив телеги с документами теплушке и заглянул внутрь. Слева и справа от дверных створок виднелись наспех сколоченные из неструганного горбыля трехъярусные плоские настилы, где и размещались добровольцы. На нижних ярусах вагона уже залегли блатные, рядом пристроились урки. На вторых ярусах настилов укладывались политические. А все остальные, кому не достались места внизу, копошась, уплотнялись на третьих ярусах. В центре вагона пыхтела жаром с мелодичным потрескиванием дров круглая чугунная печь, в народе прозванная «буржуйкой». Дымовая труба от печи выходила в боковое зарешеченное отверстие рядом с плотно закрытой противоположной боковой стенкой вагона. Около печки лежали приготовленные дрова, на зеленом ящике из-под снарядов стояла фляга с водой. «Когда успели буржуйку растопить? – про себя хмыкнул Илья, глядя на стоявшее под трубой ведро, – и параша на месте».

– Ну чего стоим? Залазь, закрывать пора, – услышал Алёшин за спиной командный голос и обернулся. Перед ним стоял невысокого роста краснощекий круглолицый солдат в форме рядового НКВД с автоматом на изготовке.

– Я причислен к хозкоманде и поеду в другом вагоне, – огрызнулся Илья, проглатывая подступивший к горлу рвотный комок, чуть ли не срыгивая на ненавистного охранника.

– Тогда кати задвижку, – прорычал все тот же властный голос.

– Какую? – не понял Алёшин.

– Чего тут непонятного – ворота закрывай, – переходя на визг, крикнул солдат охраны, передергивая затвор автомата.

Илья молча ухватился за створку и резко дернул. Ворота легко поддались, но до конца не закрылись. Сверху на Алёшина, опершись на деревянную поперечину, улыбаясь, смотрел Лютик. Его нога в натертом до блеска хромовом сапоге удерживала створку ворот.

– Ты, брат, чего? Нас – добровольцев Красной армии закупорить решил? – раздраженным голосом остановил Илью вор.

– Приказано закрыть ворота, – опередил великана рядовой НКВД, помахивая стволом автомата по направлению сапога. Из-за спины воровского авторитета в оставшуюся открытой щель полетели отборные маты урок.

Авторитет усмехнулся той кривой ухмылкой, которая появлялась на лице, когда он демонстративно насмехался над кем-нибудь или начинал откровенно издеваться.

– Лютик, не бузи. Бесполезно. Своих шавок придержи, – начал было убеждать законника Алёшин.

– Вы еще присягу не приняли, чтобы Красной армией прикрываться, – перебил великана боец НКВД.

– Лютик, дай закрыть, не доводи до греха. На первой же остановке сам приду, открою, зуб даю, – выждав паузу, миролюбиво улыбнулся Илья.

– И хавку доставишь? Смотри мне! Ты знаешь! У нас за базар ответ держат, – демонстративно игнорируя приказы охранника, буркнул вор, убирая сапог.

Алёшин до конца докатил створку ворот, солдат НКВД зафиксировал задвижку и направился в голову состава, а Илья, тихо чертыхаясь, зашагал к своему вагону в конец эшелона.

Остальные теплушки со штрафниками под дружные маты закрывали сами солдаты взвода охраны НКВД. Никто из добровольцев больше не сопротивлялся, молчал и Рябой. Души новобранцев наполняло постоянно преследуемое на зоне ощущение смиренного согласия со всем происходящим здесь и сейчас, главное, чтобы тебя не замечали.

Хозяйственный вагон состоял из одного двухместного купе, в котором расположился седовласый проводник. В трех четырехместных разместились все десять человек хозяйственного отделения. Две третьих площади вагона занимало большое помещение с металлическими стеллажами вдоль стен, которые были заставлены коробками и ящиками с продуктами, различной кухонной утварью. В центре вагона стояли большие деревянные бочки с квашеной капустой, огурцами, соленой рыбой, в двух бочках были сложены буханки свежевыпеченного хлеба, а еще две были под крышки набиты сухарями. У входа в помещение продовольственного склада дремал часовой моряк. Во время движения эшелона добровольцы хозяйственного отделения под руководством заместителя начальника штаба батальона по хозяйству лейтенанта Васильева Афанасия Петровича готовили пайки для добровольцев и складывали на носилки.

Плотно закрытые откатные ворота вагонов с призывниками переменного состава охране эшелона было разрешено открывать лишь на остановках для раздачи добровольцам воды и пищи. Во время длительных стоянок и коротких остановок обитатели хозяйственного вагона бегом разносили по составу дрова, воду, раздавали хлеб, термосы с горячей едой и консервы, принимали парашу, а солдаты НКВД зорко следили за тем, чтобы штрафники не выпрыгивали из вагонов и не разбегались.

X

В одной из теплушек, сформированной из третьей роты штрафного батальона, катили Лютик и Рябой. Оба авторитета, сидя на нижнем ярусе нар, активно жестикулируя, о чем-то тихо беседовали. Урки, усевшись по сторонам, играли в карты. Политическим достались места на третьей верхней полке. Они громко спорили:

– До той поры, пока существует возможность обогащения одного за счет других, будет процветать предательство, стукачество, повсеместная ложь! – в голос убеждали бывшие красные.

– А как вам расстрел за недонесения, это разве не предвестник возможной эксплуатации? – возражали бывшие меньшевики и эсеры.

– Показуха патриотизма куда вреднее обыкновенной лжи, – доказывали свою правоту бывшие белые.

Политические спрыгивали с верхних нар вниз лишь по особой нужде или на прогулку, когда поезд останавливался и открывались ворота.

– Тихо вы там! Раскудахтались! – периодически одергивали спорящих присутствующие, когда разговоры политических переходили в крики или откровенные угрозы.

– И досталась же нам компашка разномастной твари, – каждый раз ворчал Рябой, глядя наверх, – от мужиков хоть польза какая есть, а эти лишь болтать горазды.

– Эсеры слева, красные справа, – поддержал недовольство приятеля Лютик, – вроде интеллигенция, а лаются, как задрипанные дворовые псы.

– Может, пусть шумят. Вагон под нарами в одну доску, под шумок дыру проковырять, как неча делать, – подсел к авторитетам один из урок.

– Ты чё, Хвощ, воровских законов не чтишь? А еще в авторитеты рвешься?! Сход решил с этапа не рвать, так тому и быть, – зло огрызнулся Лютик.

– Паря, потерпи чуток, подорвем, как масть покатит, – Рябой попытался одернуть урку от непродуманного поступка.

Поезд все мчал и мчал, особо ускоряясь ночью, иногда в светлое время останавливаясь на глухих полустанках. Позаимствовав полушубки у моряков, лейтенант оставлял по два бойца охраны НКВД лишь на открытых платформах. Остальные бойцы вставали в оцепление состава на остановках и длительных стоянках эшелона.

Одно купе хозяйственного вагона использовалось как рабочий кабинет, а в трёх других расположился весь состав хозяйственного подразделения. Илье досталась нижняя полка. Он постоянно ложился головой к окну, а ногами упирался в перегородку, либо поджимал их к животу. Временно назначенный командир Дворников Иван, по прозвищу Политика, расположился в двухместном купе проводника. Заместителю командира батальона по хозяйственной части было отведено место в офицерском вагоне, однако он постоянно находился в складском помещении.

– Отхватил летёха житухи!

– Не обожрался бы? – язвительно шутили добровольцы.

Примерно два раза в сутки добровольцев переменного состава выпускали подышать свежим воздухом, что занимало около 10 минут на каждый вагон. За это время бойцы хозяйственного отделения успевали произвести уборку, принести дров, свежую воду, разложить пайки и освободить парашу.

Глава 2
Невольная воля

I

Как только состав на всех порах проехал станцию Сорокская, многим добровольцам стало понятно, что они едут далеко на Север. Вот уже несколько суток в вагонах было тихо. Кто-то из добровольцев радовался тому, что выбрался из клещей ГУЛАГа, а кто-то наоборот грустил перед ощущением неизвестности, потеряв привычную среду обитания, подневольной зоны. Те, кто уже работал в этих местах, на лесозаготовках или на канале, в голос заговорили о возможном месте назначения.

После станции Кузема стали чаще появляться и самолеты люфтваффе. Некоторые пролетали мимо состава, пронося смертоносный груз куда-то на юго-восток. Однако не обходилось и без особо ретивых пилотов. Они, заметив дым паровоза, старательно тянущего эшелон, пытались непременно его нагнать и посмотреть, после чего, сделав круг, нападали. В основном это походило на маленькие развлекающие пилотов шалости, поскольку у них были другие задания на полеты. Но однажды ранним утром, когда ночь уже уходила, а солнце еще не поднялось, в небе появились две летящих точки. Навстречу поезду неслись «вольные стрелки люфтваффе», у которых отсутствовало конкретное задание. Им было важно найти и уничтожить любую обнаруженную цель.

Обратив внимание на низко летящие самолеты, машинист по пояс вылез из открытого окна паровозной будки, чтобы попытаться разглядеть опознавательные знаки. Увидев сверкающую черной краской свастику на крыльях, он громко крикнул своему помощнику и кочегару:

– Крепче держись! Похоже по наши души!

После чего с силой отжал ручку паровозного гудка и поставил рычаг скорости в положение «максимальный». Протяжный звук паровоза, сотрясая прохладный от туманов окружающий утренний воздух, разбудил всех пассажиров. Ничего не понимая, добровольцы пытались посмотреть в небольшие окна теплушек. Разбуженные шумом моряки-пулеметчики мгновенно расчехлили зенитные установки и приготовились к отражению налета.

Самолеты, облетев эшелон с головы до хвоста, развернулись, сделав круг, обогнали состав и с выматывающим людям нервы воем пошли в атаку. Откуда-то сверху, заглушая стук колес, добровольцам слышался пронзительный вой. При первом налете один из самолётов сбросил бомбы на железнодорожный путь прямо перед паровозом. Оглушительный взрыв впереди состава оборвал пронзительный гудок. Паровоз застонал скрипучими тормозами да так, что многие пассажиры, не только вагонов, но и теплушек, оказались на полу. Состав, громко скрежеща металлом, медленно дополз до развороченного взрывом железнодорожного полотна и остановился. Грохот перестука колес пропал. От некогда дребезжащего железа перестало стрелять в зубы. На месте разрыва бомб образовалась огромная воронка, а рельсы превратились в изогнутые петли, шпалы – в деревянные трухлявые колья.

II

Разбуженный паровозным призывом со своего места подскочил и командир батальона. Влетев в брюки, на ходу накинув бушлат, он побежал к выходу.

– Патроны есть? – спросил капитан третьего ранга стоявшего в тамбуре часового, выхватывая из рук матроса винтовку.

– Есть, – только успел ответить часовой, как произошел сильный толчок. Ударившись головой об открытую дверь тамбура, матрос упал, но привыкший к морской качке Байков продолжать стоять, передергивая затвор.

– Всем срочно покинуть купе! Под вагоном безопаснее, – крикнул комбат в коридор, по-молодецки лихо спрыгнул из тамбура на землю, по насыпи кубарем скатился вниз и принялся стрелять по летящим целям. С платформ эшелона, отражая налет, ритмично застучали пулеметы. Никто из офицеров и других вольнонаемных пассажиров штабного вагона в лес не побежал, все успели спрыгнуть на землю и залечь под вагонами. Комбат же остался стоять у насыпи, всматриваясь в небо, ожидая повторения воздушной атаки. Вольные охотники люфтваффе не заставили себя долго ждать. Развернувшись, они вновь понеслись на пыхающую дымом и паром огромную мишень, разбрасывая вдоль состава смертоносный груз. Две длинные цепочки параллельно бегущих султанчиков одна за другой стремительно рассыпались по насыпи и шпалам. Иногда эти цепочки захлестывали вагоны, разрывая металл обшивки и разнося в мелкие щепки крыши теплушек.

Вдзинь, вдзинь стучали пули и осколки разрывающихся бомб по железной обшивке вагонов. Хры, хры устало отвечали пробитые деревянные перекрытия теплушек, а-а-а кричали раненые добровольцы внутри вагонов скорее от страха и безысходного отчаяния, чем от боли разорванных мышц. Во время первого налета бойцы переменного состава с отборной бранью колотили в наглухо закрытые ворота теплушек, но их уже никто не слышал. Под вой пикирующих самолетов бойцы взвода охраны НКВД, дружно покинув свой вагон, залегли по кустам с обеих сторон железнодорожного полотна.

В ворота теплушки, громко матерясь и взывая к красноперым, ко всем чертям, бесам, усиленно колотили ногами и добровольцы вагона, в котором ехали авторитеты.

Монотонный рев стервятников, громкий треск спаренных пулеметов, взрывы бомб, взметающие вверх черные с зелеными плешками груды земли, и низко над землей летающие деревья представлялось для пассажиров эшелона стихийным бедствием. А устойчивый въедливый запах гари и передавал ощущение восшествия в нереальный ад.

III

Затихший душераздирающий вой разворачивающихся самолетов, умолкшие разрывы бомб и град звенящих пуль призывали людей к немедленным и неотложным действиям. Игнорируя установленные запреты командира взвода охраны НКВД, Политика приказал бойцам хозяйственной команды срочно открыть ворота теплушек. В минуты затишья единственно свободные новобранцы хозяйственного формирования батальона принялись сбивать засовы и откатывать ворота с обеих сторон состава.

Алёшин, как и обещал, прямиком побежал к теплушке, в которой ехал Лютик, откатил створку ворот и громко крикнул:

– Всем под вагон, Политика велел!

– А раненым? – раздалось из темноты.

– Раненым – тем более! – не задумываясь, ответил Илья.

Лютик прыгнул первым, за ним Рябой, оба нырнули под вагон и залегли между шпал, к ним присоединились и другие соседи по вагону. Они, скрипя зубами, наблюдали, как из распахнутых настежь соседних скотовозов с грохотом и руганью добровольцы сыпались в разные стороны от состава. Обезумив от страха и отчаяния, не обращая внимания на непредвиденную опасность, люди неслись в лес навстречу вооруженным до зубов охранникам.

– По дезертирам – огонь! – вдруг громким эхом разнеслось по цепи залегших солдат НКВД. На приказ начальника сопровождающей эшелон охраны никто из бежавших в лес штрафников не обратил внимания, пока не раздались первые короткие автоматные очереди на поражение. От ужаса накатившей беды у добровольцев похолодели тела, сковывая ноги и руки. Повторные разрывы бомб, нескончаемый громкий треск зенитных пулеметов за спиной и хлопки автоматных выстрелов впереди окончательно вогнали людей в панику. Новобранцы, не понимая, что происходит, и, не зная, что при этом следует делать, метались от эшелона к лесу и обратно или падали рядом с насыпью железнодорожного пути, закрывая головы руками и трясясь скорее от собственного бессилия, чем от страха. Открыв теплушки, подчиненные Дворникова по его же команде залегли под вагоны, где их застал очередной налет. К ним начали заползать и другие обреченные на смерть, но не потерявшие разума мужчины.

Все время многократных заходов жаждущих крови стервятников с начала и конца состава из всех стволов продолжали грохотать зенитные пулеметы. Один из низколетящих самолетов, получив пробоину, загорелся, протянул несколько метров, вдруг задрал хвост, прощально взревев, упал на железнодорожный путь, уткнувшись носом в насыпь. Взрываясь, выкинул клок черного облака, окончательно отрезав эшелону возможность отхода. Израсходовав весь боезапас на расстрел практически безоружных добровольцев, второй самолет убрался восвояси.

В наступившей тишине из придорожных кустов поднялись бойцы НКВД. Убедившись, что самолет больше не вернется, они осмотрелись по сторонам и направились вдоль состава поднимать в вагоны живых, среди разбросанных на холодной примятой траве грязных, худых, босых, полураздетых неподвижных добровольцев отыскивать раненых и считать убитых. Три воина из взвода охраны по указанию своего начальника направились к взорвавшемуся самолету. Медработники вместе с санитарками из переменного состава бегали от паровоза к концу эшелона, осматривая лежащих на земле и на откосах железнодорожного полотна штрафников, перевязывали легкораненых, переносили тяжелораненых ближе к вагону, в котором ехали сами, укладывая изрешеченных осколками и пулями добровольцев на застеленную брезентом землю.

Лютик и Рябой продолжали лежать под вагоном, обдумывая варианты возможного побега. Рядом в ожидании решения лежали урки. Политические сразу же после затишья перебрались в вагон и принялись бурно, сопровождая громкой бранью, обсуждать последствия налета.

– Бедолаги, не успокоятся же? – ворчал Рябой.

– Чего ты хочешь? На жизнь обиженные горе-вояки ноют! Не им, политическим, лавры победителей достались! – отреагировал Лютик, – ну что, рвем?

– Видать не время! Ты посмотри, скольких наших вертухаи положили! Надо чуток обождать!

– Тогда давай переползать в скотовоз, там хоть матрасы есть, и олухам политическим рты заткнем, – подвел итог обсуждению Лютик и полез из-под вагона.

Демонстративно отряхнув одежду, он запрыгнул в теплушку. За ним повыскакивали урки. Крики политических мгновенно прекратились, все принялись наблюдать, чем займется авторитет. А он, держась за перекладину, спокойно подал руку Рябому, помогая залезть в вагон. Санитары-мужчины подбирали на носилки лежащих вдоль состава убитых и укладывали недалеко от локомотива с левой стороны эшелона рядом с железнодорожной насыпью.