Buch lesen: «Акварели коммуналки»

© Инна Курак, 2023

Посвящается Территории счастья и молодости.

Спасибо моему мужу, моему главному идеологу и примеру, за возможность жить и делать то, что считаю нужным. Спасибо за свободу, терпение и возможность творить.

Спасибо всем моим друзьям, которые были рядом

на протяжении всех лет, за то, что стали

прототипами героев «Коммуналки».

Прошу не всё узнаваемое принимать на свой счёт.

Это фантазии и видение автора.

Герои все книжные. Не беспокойтесь,

настоящие не мелькнут в мемуарах.

Жанр не мой. Вы все раз и навсегда прописались

в коммуналке, даже если ни разу там не были:

прекрасные, молодые, мои…

Спасибо.

Дом

Здравствуй, родная!

Открывайтесь, старые входные двери, большие, нестандартные, покрытые масляной краской. Такой красили деревянные полы и боковые стенки парт в моём советском детстве. Запах выветривался всю первую четверть, подтверждая окончание косметического ремонта в авральном режиме, произведённого со скоростью незаметно пролетевших летних каникул.

Замок у двери никакой, его можно открыть своим ключом, а можно и своей шпилькой. Но это днём! К вечеру легкомысленная с виду дверь становится неприступной крепостью. Тяжеленный деревянный брус торжественно отправляется ночевать на массивные железяки, намертво замурованные ещё в позапрошлом веке в стену в четыре кирпича, промазанную раствором с добавлением яичного белка.

Когда-то тут заканчивалась городская черта. Это сейчас Красноармейская улица находится в центральной части города. А тогда здесь, на окраине Самары, в середине позапрошлого века был самый настоящий острог – тюрьма. Называлось это печальное место Тюремной, или Острожной площадью. Пенитенциарная система в России, созданная ещё при Иване Грозном в 1550 году, не соответствовала гуманным представлениям о человеческих условиях содержания во все времена.

В конце 1880 года приехавшая московская инспекция признала условия содержания арестантов неудовлетворительными. И в 1898 году на окраине города, на Ильинской площади построили «Самарские кресты», впоследствии сменившие своих обитателей с арестантов на студентов Самарского государственного медицинского университета. Получилось, что и доходный дом Челышева, построенный на месте старого острога на Тюремной площади, и новая тюрьма, построенная на Ильинской улице, стали площадкой для развития описанных ниже событий.

В Крестах, на Арцыбухе (на сленге 70-х), начинали мотать первый год семилетнего срока студенты-медики. Железные ступени и прутья лестничных проёмов в огромных открытых пространствах тюремных пролётов обеспечивали постоянный гул в бесконечных зловещих коридорах. Идеальные условия для акустики.

Мы ещё сюда вернемся с нашими героями: в учебные аудитории и лекционные залы. Обязательно переночуем в одной из комнат в памятный день, когда Алексей объявил (не с первого и второго раза) родителям с обеих сторон об изменении в скором времени всеобщего семейного статуса.

Основная сцена – историческая достопримечательность города – Челышевский дом. Красноармейская, 60.

Именно тут будут жить, любить, ссориться и мириться, смеяться и плакать обитатели старой коммуналки.

Челышевские дома – особая страница в истории города. Подробности узнаем, незаметно присоединившись к группе туристов, сошедших на берег волжского города с теплохода. Летом они караванами курсируют по Волге: нарядные, в мерцании огней, развешанных гирлянд и песенных шедевров с корабельных дискотек: «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу…» Экскурсовод монотонным голосом произносит выверенный годами и историками текст:

– Здание острога и земельный участок приобретает Михаил Дмитриевич Челышев. За год строится красавец доходный дом, который в наши дни занимает целый квартал по улице Красноармейской, между улицами Братьев Коростелевых и Ленинской. Здание выполнено в русском стиле из красного фигурного кирпича, как и все челышевские дома. Архитектурные формы заимствованы из древнерусского зодчества и вполне соответствуют представлениям самого Челышева, выходца из крестьянского сословия, о красоте. Так называемый кирпичный стиль. Хочу пояснить, кому это интересно, что такое кирпичный стиль: это когда кирпич используется не только для кладки стен, но и для украшения фасада. Сам владелец здания имеет славу прижимистого и рачительного хозяина. Посмотрите на деревянные двери и деревянные окна. К сожалению, они бессовестно покрашены масляной краской, и, как видите, на дверях есть следы и «народного творчества». Обидно, что нет уважения к наследию прошлого. Но давайте я продолжу рассказ.

Обратите внимание, что центральный фасад дома украшен виртуозной кирпичной кладкой, а венчают его шатровые башенки. Второй и третий этажи обильно украшены декором: окна заключены в ажурные наличники в форме стилизованных кокошников, которые опираются на кувшинообразные колонны на втором этаже и изящные колонны с балясинами на третьем. Балконы и эркеры поддерживают резные кронштейны.

Когда-то Михаил Дмитриевич сделал серьёзный подарок советской власти проектировкой своих домов, которые полностью отвечали задачам и принципам общего жилья, декларированным глашатаями нового строя. Внутренняя планировка определялась функцией доходного дома – сдачей квартир в аренду. Одинаковые квартиры сгруппировали в секции вокруг шести подъездов. Это была новаторская система организации внутреннего пространства здания для конца 19 века, позволяющая распределять жилые и подсобные помещения, а также дёшево оборудовать дом водопроводом и канализацией. Когда-то тут жили представители самарской интеллигенции: учителя, врачи, инженеры, юристы. Здесь даже был расквартирован начальник управления Самара-Златоустовской железной дороги. А сейчас, с учётом близости железнодорожного вокзала, во дворе останавливаются сомнительные личности, доставляя жителям дома хлопоты и поводы для беспокойства.

После такого экскурса в прошлое гид уводил группу туристов к Ленинскому мемориалу, где уже начиналась совсем другая история.

По счастливой случайности иногда попадались экскурсоводы, нафаршированные вкусной начинкой нестандартных знаний. Эти знания трансформировались в интересные истории и легенды про семью Челышевых, которые рассказывались туристам, попавшим на экскурсионную прогулку по старому городу.

Глава рода Дмитрий Ермилович был крепостным крестьянином Владимирской губернии и старообрядцем. После освободительной реформы 1861 года он подрабатывал артельщиком-строителем в окрестных городах и сёлах. В конце 1870-х отправился вместе с женой и сыновьями в Самару, где и продолжил заниматься тем, что у него неплохо получалась и в своей губернии.

В Самаре он открывает фирму «Торговый дом Д. Е. Челышев и сыновья». Пайщиками становятся три его сына – Михаил, Дмитрий и Александр.

Есть несколько версий обогащения семьи Челышевых. Во время строительных работ в одном из домов обнаруживается клад. Он-то и становится для фирмы начальным капиталом, стартом для дальнейшего процесса созидания, с последующим обогащением и записью на века в историю города. Вторая история далеко не ушла от первой, а просто является её развёрнутой версией. Во время ремонтных работ очередного строительного подряда в доме внезапно преставившейся хозяйки, дамы света, обнаруживаются ценности и драгоценности, которые как-то незаметно меняют собственника с дамы света на Челышевых. Такая версия выглядит неубедительной. Челышевы были старообрядцами, это никак не могло вписаться в свод их морально-этических правил. Смотри Восьмую заповедь: «Не укради». «Ни лихоимцы, ни татие… ни хищницы Царствия Божьего не наследят», – сказано в писании Апостолом Павлом. По нему учили старообрядцы своих детей: «Взять самую малость, тебе не принадлежавшую, – это уже воровство». Посему эта версия в силу непреодолимых противоречий морального толка учитываться не может.

Третья версия – самая интересная и кажется наиболее правдивой.

Челышевы делают ремонт у богатейшего купца Самары Лаврентия Аржанова. Он тоже старообрядец. Аржанов замечает, что во время перерывов, когда рабочие отдыхают, старший сын Дмитрия Ермиловича Миша читает книги из хозяйской библиотеки. Это приводит в восхищение купца. Он выдает 10 тысяч рублей Челышеву-старшему на образование сына.

И, как оказывается, совсем не зря. Из Михаила Челышева получается значительная личность исторического масштаба. В 1892 году он избирается гласным Самарской городской думы. В течение двух лет занимает пост городского главы Самары, становится депутатом III Государственной Думы от Самарской губернии.

В дневнике Льва Николаевича Толстого (всё время с оглядкой на классика, без него не обойтись!) есть запись: «Вчера был Челышев. Соединение ума, тщеславия, актёрства и мужицкого здравого смысла, самобытности и подчинения.

Не умею описать, но очень интересный…» Это Лев Николаевич не умеет описать?!! Ну, не знаю, как на это реагировать?! Всем бы так «не уметь»!

Ради политической карьеры Михаил Дмитриевич не регистрируется в купеческой гильдии, поэтому официально принадлежит к крестьянскому сословию. Последняя легенда о крестьянском мальчике, который благодаря своему природному уму и трудолюбию добился высоких постов, выглядит блестяще и жизнеутверждающе и, на мой взгляд, является определяющей.

Есть ещё один интересный факт из биографии Челышева. Михаил Дмитриевич прославился благим делом – борьбой с пьянством. Он даже получил разрешение издавать беспартийную газету «Самарский край» с идеологической направленностью антиалкогольного характера. На газету не раз накладывались штрафы, вызванные остротой оценок текущих ситуаций. Антиалкогольная пропаганда плавно перешла в антипатриотические высказывания в статье о Русско-японской войне, где утверждалось, что все русские солдаты страдали алкоголизмом. Газета «Самарский край» была оштрафована и вскоре закрыта.

Никаких аналогий с сегодняшним днем. Никаких. Иначе не состоится проба пера в раскрытии типа «маленького человека», появившегося в русской литературе одновременно с реализмом в начале 19 века. На классиков никто и не замахивается. Просто хочется проследить эволюцию «маленького человека» с шагом в полтора века.

В силу романтичности и прямолинейности характера у Михаила Дмитриевича было много врагов. Журналисты его травили в прессе, обвиняя в пособничестве разврату и пьянству, которые творились в бане на улице Саратовской. Инкриминировали ему, что, не выплачивая жалования своим служащим, он вынуждает их зарабатывать деньги поставками не только алкоголя, но и женщин с низкой социальной ответственностью. Результатом этой травли стала демонстративная отставка с поста городского головы.

Есть ещё одна антиалкогольная история с питерским следом (без этого всегда, видимо, было не обойтись).

Как-то Михаила Дмитриевича пригласили на банкет к императору Николаю Второму. Когда подняли традиционный тост за здоровье императора, Челышев произнёс: «Я желаю здоровья Государю, но и его здоровье не стоит того, чтобы я отравлял своё собственное алкоголем».

На эти слова отреагировал обязательно везде присутствовавший Григорий Распутин, пророком слывший в своем отечестве: «Это ты зря, Мишка! Здоровье тебе не понадобится». 13 сентября 1915 года Михаил Дмитриевич, в возрасте 49 лет, абсолютно здоровый и энергичный, умирает от разлитого перитонита, причиной которого стал банальный аппендицит.

Краткий экскурс в историю закончен! Остается поблагодарить самарских экскурсоводов за услышанное и увиденное их глазами.

Действительно всё, что связано с челышевским домом, незабываемо: история дома и истории (судьбы) людей, имеющих к нему отношение. Воспоминания не пересыпаны нафталином, у них нет запаха ветоши. Это воспоминания юности, наполненные колоритом молодости и любви, поэтому они на пожизненном бережном хранении в сундуках памяти.

Я тоже хочу присоединиться к увековечиванию памяти Михаила Дмитриевича, выделив целый зал в Галерее акварелей под названием «Коммуналка». Вот теперь добро пожаловать в Галерею. Ещё раз напоминаю: вход и выход – одна и та же дверь.

Белка

Белка отдавала себе отчёт, что сигарета и джезва со свежим молотым кофе в сочетании с белым махровым халатом – сомнительные атрибуты совместной жизни с соседями по коммунальной кухне. Вызывающий вид, кофейный запах, да и сам стиль жизни. Подводило желание соответствовать своим собственным представлениям о красивой жизни в не подходящих для этого условиях. Потому инстинкт самосохранения нечаянно взял и отключился. Реакция соседей на новенькую сложилась сразу же: «Выпендро!»

Для Белки ничего нового в этом клейме не было, поэтому она терпеливо ожидала своего часа, как профессиональный артист перед многократно сыгранным спектаклем, твёрдо зная наперёд, что когда он наступит – равнодушных не останется… Так оно, собственно, всегда и бывало. Долго ждать не пришлось.

Заканчивался весёлый весенний месяц апрель. Впереди замаячили длинные выходные майские дни с праздничными концертами, демонстрациями, открытием дачного сезона с шашлыками, субботниками и весенними ежегодными уборками осенне-зимней грязи.

Красавица Тамара вместе с под стать ей красавцем-мужем Василием (в обычной жизни Томка с Васей) нарядились для похода в театр оперы и балета на праздничный концерт, посвящённый Первомаю. Тамара бросала на Белку косые взгляды, желая привлечь внимание к своей расфуфыренной персоне в изумрудно-зелёном платье с золотым люрексом, собственноручно сшитом к майским праздникам. Белка невозмутимо стряхивала пепел болгарской сигареты «Опал» в изящную бабушкину китайскую солонку, которую носила собою и называла пепельницей. Она помешивала выкипающий кофе из медной джезвы на видавшую виды чугунную плиту, старательно делая вид, что погружена в чтение захватывающего детектива. В книгу она смотрела между строк и букв, а на самом деле косилась на Томку, искренне не понимая, как можно в таком павлиньем оперенье выйти из дома, при этом чувствуя себя первой раскрасавишницей. Зелёные глаза с жирными стрелками, напомаженный, тоже жирно, ярко-красный рот. Да с таким макияжем бинокль не нужен, ни театральный, ни военно-полевой. Сценический грим. С балкона четвёртого яруса близорукий увидит лицо в подробностях. Театральным гримёрам на заметку. Экстремальный макияж для слабовидящих. Запах сладковатого до головокружения парфюма (другого не было ни на прилавках, ни под прилавком) не перешибался не менее отвратительным запахом болгарского табака (другого тоже не было, и этот-то считался за счастье).

Белка лениво кинула взгляд в сторону празднично упакованной пары, забрала кофе, как всегда, чуть убежавший на давно не мытую плиту, свистнула везде сопровождавшей её нечесаной собаке, после чего обе с независимым пренебрежением ко всему происходящему отправились в свою комнату. Кто читать, кто дремать. Идиллию нарушил короткий стук в двери. На пороге выросла царственная Тамара. Из ярко накрашенного рта последовало краткое оповещение:

– Твоя очередь убирать в коммунальной квартире.

Места общего пользования убирались еженедельно согласно графику утверждённых дежурств, висевшему на видном месте возле уборной. Белка нехотя оторвалась от книги, собака от дивана, на котором привычно дремала в хозяйкиных ногах. Обе молча уставились на гостью. С молчаливого одобрения этих двух Тамара громко продолжила монолог, явно рассчитывая на диалог:

– Прорвало трубу. Дом старый, все коммуникации дореволюционные, не выдерживают такой длительной эксплуатации…

Тамаре надоело умничать, выдерживая политес. Впереди намечался праздничный театральный вечер.

– Короче! Все говно с верхних этажей по осклизлым, ржавым трубам течёт к нам на первый. Бери двушку, топай на угол в телефон-автомат и вызывай аварийку. Потом предупреди соседей, чтобы временно не пользовались сливом в туалете и ничего не спускали в унитаз.

Мысль материальна. Озвученный Тамарой запрет сразу же был нарушен, и в унитазе появилась селёдочная голова. Белка потом ещё долго вспоминала выражение рыбьих глаз в нечистых водах унитаза, с вкраплениями физиологических отправлений соседей сверху.

– Мне некогда тут с тобою рассусоливать, мы с Васей на концерт! Да и дежурство твоё! Так что разбирайся! – с удовольствием произнесла Тамара.

Белка изо всех сил старалась молчать не потому, что нечего было сказать, нет… боялась, что голос дрогнет. Вышла из комнаты посмотреть размах бедствия, чуть не стошнило от запахов и от увиденного на полу, что стекало по осклизлым ржавым трубам, образовывая расплывающееся пятно из нечистот. Ну всё как в общественных вокзальных туалетах советских времён. Только хлоркой не присыпано. Хотелось зареветь и удрать к маме… От говна отмыться можно, а от трусливого позора – вряд ли. С первой задачей не зареветь с трудом, но справилась. Ехидная Тамарка, довольно улыбаясь ярким напомаженным ртом, пропела:

– Ты что, убирать тоже будешь в белом махровом халате?

И, усевшись на крашеный табурет, покрытый домотканым цветным ковриком, заняла место в первом ряду партера коммунальной кухни наблюдать за этой неумехой-белоруч-кой-выпендрючкой, забыв про свои места в партере театра оперы и балета. Тем более, что время до выхода в театр ещё оставалось. Можно себе позволить посмотреть хотя бы начало этого обещающего быть интересным спектаклем.

Белка вышла на кухню в линялом старом ситцевом халате с недостающими пуговицами. Шить она не умела. Пришивать пуговицы было не самой сильной её стороной, на что ей неоднократно намекал изредка появляющийся в доме муж. Тамара с интересом смотрела на замарашку в полузастёгнутом халате.

Белка выдавила из себя:

– Сейчас пойду к соседям, попрошу их не пользоваться уборной. А можно попросить Васю вызвать аварийные службы? Вот двушка.

Тамарка бровью не повела в сторону протянутой руки с двухкопеечной монетой. Громко распорядилась подкаблучником Васей, отправив его к телефону-автомату на угол. Тут же заявила:

– С тобою пойду по соседям, так и быть.

Занавес театра одного актёра медленно приоткрыл сцену. Начался Тамаркин бенефис.

Изумрудно-зелёное с золотым люрексом платье эффектно смотрелось в интерьерах старого, обшарпанного и засранного парадного, делая его уверенную обладательницу Королевой авансцены. Нажав сразу на все кнопки звонков, Тамара не убирала с них ярко наманикюренных ноготков до тех пор, пока в приоткрытой узенькой щёлочке через цепочку двери не появились сморщенные от старости и любопытства два старушечьих личика. В этой узкой щели общей коммунальной двери квартиры номер три показались характерные лица Кацманов-Вацманов, о чем свидетельствовали надписи над кнопками звонков при входе. Тамарка подтолкнула Белку и прошипела:

– Ну, давай! Встала бревном! Говори, что хотела!

Белка хорошо поставленным голосом начала разводить приготовленную бодягу:

– Мы очень просим вас не пользоваться местами общего пользования ввиду того, что произошла протечка старых труб. Просим повременить с походом в уборную до полного устранения проблемы. Аварийную бригаду мы уже вызвали…

Старушки дружно закивали, залопотали, пришепётывая и картавя (сначала порадовав картавую Белку отсутствием буквы Р в их алфавите, а затем огорчив отсутствием разума):

– Вы… что вы, девочки! Мы вообще уборной не пользуемся, то есть никогда не пользуемся… и головы селёдок никогда в унитаз не выкидывали. Потому что никогда селёдки не видели.

Белка начала предательски давиться смехом от этого наглого и очевидного старушечьего вранья. Потом и вовсе повисла на перилах, умирая от смеха от всего этого «говняного бреда» выживших из ума, как оказалось, сестёр. Тамара сняла хрюкающую Белку с перил, заподозрив её в тайном сговоре со старыми врухами, и, картинно сложив руки буковкой Ф, подбоченясь и подперев бока, проорала на одном дыхании в полузакрытую дверь:

– Что??? Это я?!! Я вам наверх сру??? Я не умею этого делать!!!

Старушки наверняка были пусть не свидетелями, но очевидными слушателями семейных историй про погромы. И поэтому, опираясь на генетическую память, на всякий случай проворно сняв цепочку, захлопнули двери перед носом нахалок из первой квартиры. О чём и сообщили им уже через закрытую дверь. И тут же отправились по очереди справлять малую нужду. Их же попросили этого не делать. Как же!

Теперь у Тамарки оставался один благодарный зритель в Белкином лице. Белка от смеха уже не стояла на ногах, а опять висела на отполированных временем и руками жильцов широких перилах, захлёбываясь своим дурацким смехом, переходящим в поросячье похрюкивание. Сложная гамма эмоций пронеслась в Тамариной голове, но Белкин смех был такой искренний и заразительный, что, забыв про говно и ближайшую перспективу борьбы с ним, на два голоса рыдали от смеха в старом обшарпанном парадном челышевского дома две внезапно ставшие подружками соседки.

С этого и началась их дружба на годы. Настоящая, коммунальная, крепкая. Проверенная тяжёлым бытом, вечным дефицитом всего, приправленная отсутствием самых необходимых для нормальной жизни условий. Но для той и для другой это были самые яркие годы их молодости. Как потом оказалось, общей радости и кайфа от самих себя.

С большой неохотой поменяла Тамара свой поход в театр на неожиданный спектакль, который должен был вот-вот начаться на коммунальной кухне. С трудом уводил Василий с подмостков свою вторую половину, оставив Белку один на один с говном и аварийной службой.

В ожидании приезда спасательных служб, проводив соседей на праздник, Белка осталась на кухне, морально готовая принять боевое крещение. Кухня, конечно, смотрелась настолько убого, что её не могли украсить портреты классиков русской литературы, купленные в магазине канцтоваров на улице Ленинградской. Когда их вешали, никто не предполагал, что они станут домом для хорошо откормленных рыжих тараканов, устраивающих ночные оргии при внезапно включённом неоновым свете. Лампы длительного свечения отдельно бесили и добавляли морговского кошмара к интеллектуально-зоологическому кухонному декору. Два стола, покрытые клеёнкой, вечно заставленные какими-то банками с заготовками. Грязная посуда приличной горкой в раковине. Знаменитое архитектурное излишество: дверь во внутренний двор, обшитая драным дерматином, так называемый чёрный ход, неоднократно выручавший некоторых жильцов, особенно собаку. Дверь на чёрный ход закрывалась путём накидывания старинного чугунного крюка в петлю. Зимой он покрывался наледью, и двери шли закрывать в варежках. Это была ежевечерняя обязанность дежурного по квартире. Сколько невидимых слёз пролила Белкина мама, пережившая эвакуацию в годы войны, свою юность в переполненной коммуналке, никак не понимающая радостных восторгов дочери от её коммунальной эпохи. Возвращаясь от Белки домой, в свою светлую квартиру с потрясающим видом на Волгу аж до самых Жигулёвских ворот, горестно вздыхала, переживая, что её девочка живёт в практически антисанитарных условиях, сохраняя при этом замечательное настроение и расположение духа. Воистину неисповедимы пути Господни.

С приездом золотарей (гораздо красивее, чем ассенизатор) действие переместилось во внутренний двор. Потому как содержимое засора нужно было вёдрами выносить на расположенную в конце двора помойку.

Двор, естественно, тоже имел свой неповторимый колорит. Там собирались лица без определённого места жительства, прибывающие в родной город после отсидки. Иногда прихватив по дороге таких же, как сами, корешей. В силу территориальной близости к железнодорожному вокзалу двор автоматически становился первым пунктом по приёму отсидевших и вышедших на свободу, с не всегда чистой совестью, граждан. Незатейливая закусь на газете, замусоленный гранёный стакан (иногда один на всех), мутная жидкость неясного происхождения в поллитровой бутылке. Вот мимо этой взыскательной публики пришлось нести вонючее ведро, наполненное доверху жижей с плавающей в ней селедочной головой: «Что вы, что вы!!! Мы никогда ничего не кидаем в унитаз!» Придерживая полы халата с неприличным количеством недостающих пуговиц, прилично открывающие ещё не загорелые (какой загар в конце апреля) ноги, Белка изо всех сил пыталась изображать невозмутимость.

Конечно, это был аттракцион для всех. Уголовников забавлял вид Белки, старающейся не дышать носом, понимающей, что линялый полузастёгнутый халат не только не украшает её, но и делает объектом внимания уголовной аудитории. Сработал инстинкт самосохранения. Трусость и брезгливость категорически воспрещались. На ум пришли тюремные параши из прочитанного. И, не найдя лучшего аргумента, чем спасительно-предупредительное хамство, Белка первая завелась, не обращая внимания ни на говно, ни на полурасстёгнутый халат, ни на мутные взгляды:

– Что уставились? Говна не видели? Или про парашу тюремную забыли? – Это были уже Белкины риски, за такое можно и получить наверняка! – Я не по своей прихоти это всё ношу! Нас соседи сверху говном залили, выкидывая всякую дрянь в унитаз!

И пошла, как ей казалось, красивой походкой вместе с дерьмом мимо радостно ржущих бывших уголовников (хотя уголовников, скорее всего, бывших не бывает). После пятой ходки в сторону помойки с переполненными вёдрами гнусные смешки и шуточки закончились. Взглядами провожали, помощь, естественно, не предлагали (параша – она и есть параша), но как-то уважительно отнеслись к неблагодарному труду своей соседки.

Двор безоговорочно принял Белку. Они и курили вместе, и пироги она им выносила, когда пекла, и лечила, и деньги давала, когда не хватало на бутылку. А они ей пьяно клялись в вечной любви и дружбе: «Если что, зови! Всегда поможем. Вот те крест!»

Не сказать, что говно явилось цементирующей базой отношений, но свою роль сыграло. Раз и навсегда изменив Белкин статус с выпендрючки-белоручки на свою, челышевскую…