Buch lesen: «Свет родной звезды»
Этим рядовым вечером белые сияющие звезды над улицей Школьной висели особенно низко. Яркими искрами они наплывали на Землю и путались в закорючках голых веток. Улица рано опустела, и редкий ветер колыхал красно-белую ленту, обмотанную вокруг наскоро сбитого из досок ограждения над дырой канализационного люка.
На втором этаже дома номер тридцать восемь, в окошке с кремовыми занавесками с треском открылась деревянная форточка и послышался веселый напевный голос. Это была Ольга Петрова, молодая энергичная женщина тридцати с небольшим лет. Она стояла у окна с телефоном в руке и рассеянным взглядом обводила пейзаж спального района.
– Да, работать в люксе кайф! Конечно, Людка и слегла с мелким в инфекционку, печалька, я просто кайфую в люксе. Мужички ухоженные, приятные, ха-ха-ха, дамочки такие деловые, все-то они знают. Ну, нормальный клиент идет, а не эти, с электрички дайте помаду подешевле-побыстрей.
– Ага, точно, конечно, я же о том же, – она рассмеялась, развернулась на пятках и присела напротив духовки, внутри которой под золотым освещением подрумянивались стройные ряды кексов. Аромат ванильной сдобы перебирался в коридор.
– Ты тоже заметила? Он уже третий раз приходит.
– По мою душу… да… т-ре-тий… да-да, – смех Оли стал приторным. – Такооой мужчина.
Женщина поднесла к глазам маникюр с длинными розовыми ногтями, напоминавшими когти, большим пальцем провела по свеженькому глянцу.
– Когда же меня в люкс переведут? Обещания сплошные! Да, и она думает, что я верю, ха!
– Маа, – в дверях кухни возник долговязый паренек с челкой на глазах. Он смотрел исподлобья, долго, и лишь, когда убедился, что она его не замечает, снова протянул глухое «маа».
Оклик заставил Олю вздрогнуть. Она резко обернулась к нему, и злая гримаса исказила ее по-детски радостное лицо. Закрыв телефон ладонью, она процедила:
– Чего тебе?
– Отец звонит, – мальчишка выставил вперед руку и покачал в воздухе кнопочным телефоном.
– И что мне теперь разорваться? Чего он на ночь глядя!
– Он второй раз звонит, ты утром не могла.
– А сейчас могу что ли? – уже тише пробурчала она.
Оля снова приложила трубку к уху и с полуулыбкой промурлыкала:
– Дорогая моя, Маш, Маш, хорошая моя, я пойду, муженек бывший звонит, надо послушать, что там он хочет, – и едва слышно – я его уже пару дней динамлю. Ха-ха-ха. Ага, до завтра.
Она обернулась к сыну, уставилась. Ребенок отвел взгляд и нервно вздернул головой, чтобы челка упала на лицо.
Женщина выхватила телефон.
– Да! И чего тебе надо? Да неужели. И когда? Лешка согласен? А почему я только сейчас об этом узнаю?
Она смотрела на пестрый абажур у потолка и едва заметно покачивалась.
– Не может быть. Вот новость. Ага. Примите мои поздравления.
– Да, да, да, хорошо!
Оля резко отбилась и бросила телефон на стол.
– Как мне это все надоело.
И вдруг она замерла, понюхала воздух и припала к духовке.
– Мамочки мои, кексы!
Кексы в коричневатой корочке испускали горьковатый пар.
– Чтоб вам всем пусто было! – погрозила она Лешке.
– Да ладно, мам, я и так съем.
– Дождешься от тебя, как же. Ты и нормальные не ешь ничерта.
Она плюхнулась на стул. Покатые плечи под тонкой ночнушкой и прядь, выбившаяся из высокого хвоста, старили ее и придавали неопрятный вид.
На улице взвыла собака. Звук был высокий, наполненный отчаянием, короткий, и вдруг оборвался. Оля встрепенулась, бросила вопросительный взгляд на проход, но сына уже не было. На табуретку вскочила маленькая собачка с бантиком на голове и залаяла. Оля замерла в напряженном ожидании. И тут вой повторился.
– Как воет, бедная. Берточка, деточка, пошли, может надо песику помочь? Ай-да на улицу?
Она быстро одела малышку в теплый комбезик, накинула плюшевый пуховик и похлопала по карманам, там ли пачка сигарет.
– Леш, я с Бертой на улицу, – выплюнула она, и прямо в тапочках выскочила во двор.
Ленивые отблески из окон и дальних фонарей едва освещали проход на проезжую часть. Оля достала сигарету и с облегчением закурила. Вокруг стояла отчаянная тишина. Женщина медленно пошла вперед, стараясь не обращать внимание на холод, ползущий по икрам.
Берта поскулила и скрылась в темноте. Оля позвала её и сунула руки в карманы. Поводок натянулся, Берта пискнула и резко дернула поводок, вырвалась и метнулась обратно в подъезд.
Ольга только успела ахнуть, как вдруг во дворе стало светло, кустик у дорожки засиял и поддул в ноги нежным теплом. Запахло болгарской розой. Женщина почувствовала слабость, ее пронзило от внезапного страха, и тело дернулось в попытке развернуться, но приятная истома обволокла её. Мягкие тапочки соскользнули вниз.
Очнулась она в большом белом зале со стеклянным потолком, через который струился манящий, как лучи восходящего солнца, свет. Тело комфортно располагалось на упругой поверхности, и даже её больная поясница молчала от полного расслабления. Вставать не хотелось, как, впрочем, и думать, и от этой предательской мысли внутри натянулась и лопнула ледяная нить страха. А за ней один за другим без остановки побежали вопросы, предположения и допущения: «Что произошло, где мои тапочки… О, боже, Берта? Как мне связаться с соседями, как её разыскать. Я же на работу не вышла, предупредить. А квартира не заперта осталась. Сын! Мамочки! Что с ним?»
Ольга вскочила. Притаилась, вслушиваясь в идеальную тишину.
Она находилась в светлом зале с серыми вставками на белых стенах и купольным потолком. Посередине на одной изогнутой ножке возвышалась кушетка, похожая на больничную, но ни аппаратуры с длинными пыльными жгутами проводов, ни запаха химикатов, ни мусорного ведра с дряблым пакетом внутри не было.
Из глаз брызнули слезы, и картинка расплылась. Оля всхлипнула и осела на пол. Она была в длинном белом платье с узкими рукавами. Плотная губчатая ткань уютно струилась по телу. Стопы закрывали тонкие причудливые туфли. Оля задрала ногу, пригнулась ниже и смахнула слезы.
Плотная картонка обуви была разной толщины и эластичности. Большой палец прятался в чехле, приклеенном к подошве, остальные пальцы были открыты и только две тончайшие петельки перехватывали безымянный и средний пальцы. Пятку облегал более эластичный материал, повторяющий изгибы под щиколоткой. Свод стопы поддерживала пористая подушечка, и Оля поставила ногу на пол, встала, прошлась, с усилием надавливая на ногу, снова села и провела ладонью по подошве. Затем она скользнула ладонями по бокам и нащупала под тканью голую грудь и опять заплакала.
– Господи, что делать? – простонала она и упала на колени.
– Успокоиться.
Ольга спружинила, как дикая кошка, и замерла в стойке.
– Кто здесь? Кто говорит? Кто вы?
Тихо.
– Почему вы молчите? Что вам от меня надо?
– Успокоиться. Безопасность.
Она успела уловить звук этого голоса: медленный, очень четкий, похож на эстонский выговор, скорее мужской.
Оля призадумалась: «Ох, ну неужели это Виило? Неужели этот злобный тип осмелился мстить? Или нет, выкрал!!!»
Ольга вцепилась в волосы и патетически откинула голову назад. Минуту подумала и подкралась к стене. Стена была необычной, как будто каучуковой, но настоящей. Это снова тупик: «Вряд ли Виило на такое решится, это же мужской поступок, а какой из него мужчина, фикция. Нет, он не смог бы. Да и потом, он, кажется, вернулся откуда приехал».
Она приложилась к стене щекой, та была теплая, сухая и мягкая. Ольга хмыкнула и быстрее, чем что-то успела осознать, лизнула ее.
– О, боже, тьфу, – по-детски скобля язык пальцами обеих рук, она пыталась убрать ощущение того, что лизнула чей-то язык, и тут ее осенила еще одна догадка.
Прыгая от стены к стене, она стала прикасаться к ним то ладонью, то щекой, и сразу поняла, что загадочная поверхность копирует то, чем она к ней прижимается! На миг ей стало до невозможности смешно: «Это мультик какой-то! Это не взаправду! О, это только с ней могло такое произойти. Вот будет, что девчонкам рассказать, когда она на работу выйдет…»
Когда? Возможно ли это!? Глубоко внутри себя Оля почувствовала начало конца. Это было похоже на неопровержимую истину, утверждение, факт. И стремительной кометой в голове пронеслась мысль, что ее вызвали на ковер к некоему директору, который потребует ответа за каждую провинность, за каждую ошибку и ложь!
Заголосил вихрь других догадок: «А вдруг её расчленят на органы? Или будут долго, изощренно и мучительно насиловать. А она совсем не в форме. О, боже. Да она просто забыла, как это бывает. Когда это было в последний раз? После падения Бастилии? Но она так молода! Столько ещё не прожито, не изведано. И тот чудный крем, который она отложила, чтобы купить с зарплаты, столько надежд с ним связано. …чудный, чудный, чудный крем». Но эхо вероятностей таяло перед лицом напряженного ожидания чего-то непоправимого.
И тут прямо перед ней начали возникать длинные тонкие тени расплывчатых силуэтов. Оля провела рукой по глазам и обернулась вокруг себя. Ей казалось, что они выходят из стен, в руках длинные ножи и клещи, на лицах маски.
Мускулы корпуса сжало в сильном спазме, лёгкие не раскрывались для вдоха. По телу побежали крупные мурашки. Ее поглощало леденящее отчаяние. Она отключилась.
Издали донёсся щебет птиц. Ольга открыла глаза и вскочила. С грохотом по ногам посыпалось что-то холодное, скользкое. Женщина с визгом отпрыгнула.
На этот раз она находилась в небольшой комнате, освещенной ровным, приторно-розовым светом, падающим сквозь толстое граненое стекло. Было ли это стекло, вызывало сомнение, но его многогранность и толщина многократно преломляли внутри себя цветную дымку, и Ольга залюбовалась. Стекло занимало целую сторону, по бокам – светлые голые стены непонятного цвета. На полу кружились глянцевые мандарины и разноцветные яблоки.
Дышалось легко и свободно, может быть от того, что в голове посвистывало от тишины. Ольга подняла какой-то фрукт, тот, что был ближе, и надкусила.
Руки её затряслись. Из-под кожуры салатового цвета брызнула однородная мягкая масса, отдаленно напоминающая банан.
– Аааааа!!!
Женщина уставилась на яблоко. Затем быстрым шагом подошла к окну и начала исследовать раму. Никаких ручек и шпингалетов. Полотно окна буквально перерастало в твердую матовую поверхность стен. Она прислушалась, щебета как ни бывало. Тогда поставила ладони на стеклопакет и начала давить на него, в надежде, что он треснет. Но под кожей Оля почувствовала шевеление, покалывание и, ахнув, отпрянула.
Она постояла на месте, потерла лоб, насупилась, задумавшись, и ударила кулаком по стене. Поверхность пошла волнами. Оля стремительно развернулась и попыталась захватить ткань покрытия, надеясь, что, если она так плохо приклеена, то и отодрать ее не составит труда. Но как она не силились, складка не поддавалась. Она ударила еще раз, вцепилась в волнообразную зыбь и упустила. Поверхность стены перед ней снова была ровной и твердой.
– Так, хорошо, – прошептала она и села.
Губы беззвучно двигались. Женщина перебирала пальцы и тыкала то в одну сторону, то в другую. Замерла, встала, села, задрала подол платья и начала рвать его зубами, прикусила губу и вскрикнула. Аккуратно пальчиком коснулась ранки. Алая бусинка крови замерла на розовой подушечке пальца упала на белоснежное полотно, покатилась и начала проваливаться в ткань, превращаясь сначала в красное пятнышко, а затем в синее, голубое и растворилась совсем.
Оля не издала ни звука. Пора принять неизбежное. Это может быть только одно.
Ее похитили пришельцы… НЛО…
– НЛО.
Вот теперь все встало на свои места. Нет в этой истории места для мстительного любовника и даже для маньяка!
Это их силуэты она видела сквозь сон, армию долговязых доходяг. Они ей вырезали все органы!
Ольга положила руки на живот, под приятной тканью родной животик и ни отзвука боли, хотя язва давно бы ныла. Она уставилась на руки. Накладных ногтей нет, а свои – гладкие, розовенькие. Слезы катились по щекам.
– Кто вы, черт вас дери! Кто вы сволочи? Чего вам надо?
– Нужна энергия женщины. Умение творить реальность.
Ольга вскрикнула от неожиданности, начала оглядываться и зашептала:
– Матерь божья, чур меня чур. Откуда это? Кто здесь, кто вы?! – она закричала.
– Мы – друзья, – голос, как у робота, раздавался совсем рядом, но никого не было.
– Что вам надо?
– Нужна энергия женщины. Умение творить реальность.
– Что за бред! – Оля взвизгнула, – Может мою печёнку на опыты?
– Печень другие органы восполнять. Человеческий организм нет интереса.
– Тогда отпустите. Зачем я вам? Отпустите меня, пожалуйста. Я домой хочу. У меня сын маленький дома!
– Нужна энергия женщины. Умение творить реальность.
Оля зарыдала.
– Стоп! Плохие чувства разрушать. Быстро успокоиться. Приступить к функции женщин.
Но женщина упала на постель, отдаваясь эмоциям. И вдруг спросила:
– Ту-туа-алет где? Ту… алет… мне по…положен?
– Приспособления личной гигиены сзади.
Ольга осторожно, озираясь, обошла кровать и обнаружила нишу с несколькими обтекаемыми выступами на разной высоте.
– Что это!? – икнула она и схватилась за угол. – Как этим пользоваться?
– Земляне понимать, – раздалось у нее над самым ухом.
Она затряслась. Конечности похолодели и не слушались. Она видела себя маленькой девочкой, которую отдали в детский дом, и вдруг начала кричать мужским басом:
– Нелюди, нелюди! Верните меня обратно! Я здесь не хочу.
Вскочила, забарабанила кулаками по стенам.
– Домой, верните меня домой!!!
– Успокоиться, успокоиться! Небезопасно. Остановитесь! Мы вмешаться.
Ольга продолжала. Волосы налипли на мокрое лицо, язык заплетался. Острая нужда усиливала гнев, а когда он иссяк, накатила дикая жалость к себе. Оля – жертва, вновь обделенная, да еще лишенная дома и агнец.
Ей захотелось найти острый нож с тонким твёрдым лезвием и вонзить его в мякоть стен. Располосовать на шнурки каучук, чтобы из него брызнул сок, чтобы лохмотья и глубокие рубцы обезобразили это чудо техники. Исцарапать себе руки до крови, вонзая и вонзая лезвие внутрь, глубже, всей собой, каждой мышцей толкать его внутрь, колоть, распарывать это жалкое место!
Вокруг давно потемнело, издалека нарастал тонкий монотонный писк. И вдруг от стены отделилась большая вытянутая тень и начала стремительно приближаться. Ольга ничего не видела. Она заносила пустую руку вверх снова и снова, пришепетывала что-то, раззадоривая себя.
Периметр стен ожил. Одна фигура, потом другая вплотную обступали пленницу. Они приобретали объем и наполнялись цветом. Замершие, как монументы, одинаковые они сомкнулись в кольцо. Не было больше инопланетного нужника, не было панорамного стекла. Только оцепление из серых тел с тёмными пятнами вместо глаз.
Ольга замерла на миг и заорала. Дернулась в сторону, ещё, ещё. Но ей не вырваться! Она бросилась вперёд, обнажила кулаки:
– А! Пошёл прочь! Нет!
Ударной волной её отбросило на пол. Как одна, серые тела прильнули друг к другу и ринулись на неё. Они легли сверху, твёрдыми клешнями обхватили руки от предплечий до кончиков пальцев и ноги – от паха вниз.
Ольга беспомощно вращала глазами. Истошный крик замер в животе, она задыхалась. Круги глазниц вращались над ее лицом, липкий воздух заполнял пазухи. Женщина давилась собственными слезами. Она не чувствовала тела, только металлическую хватку и, вдруг, ударило по запястьям, щиколоткам. То ли огонь, то ли нож. Отрезали?!! Она замерла в недоумении и поразилась наступившей тишине. Клешни разжали. Фигуры отстранились и выстроились в ряд. Обжигающее тепло пряной струи побежало по бедрам.
Замершее пространство удивило её: его темнота, безучастность, тишина, отсутствие запахов, а теперь и внутри – пожарище и сладковатый дым, качающийся на слабом ветру.
– Что это было? – прошептала Ольга.
Она не ждала ответа.
– Ваши чувства опасность. Вас остановить.
Она подняла глаза на инопланетян.
– Что будет дальше?
Она видела безликую молчаливую толпу, словно сделанную из серого пенопласта как декорации или экспонаты в музее восковых фигур.
– Есть выбор. Вы помощь – мы даем новый дом.
– Кто вы такие?
– Жители другой планеты.
– Вы мне все отрезали? Зачем?
– Поставить приборы защиты.
– Защиты от вас?
– Защиты от вас.
Ольга пошевелила пальцами, подтянула к себе кисть. Все было на месте. Пальцы двигались, а запястье обхватывал тонкий браслет. «Милый», – мелькнуло у неё в голове, и металл сверкнул жёлтой искоркой.
Она закрыла глаза. Ее тело лежало распластанное на полу в собственной луже, темные слипшиеся волосы разметались по полу, грудь едва двигалась на вдохе. Её подняли. Их твердые руки держали ее сильно и уверено. Это были жесткие прикосновения, автоматические и бесчувственные. Она ощущала их согласованность, равномерные толчки и силу. Ее перенесли на кровать. Она не шелохнулась. И лежала недвижимая, словно ее приковали. Грудь размеренно ходила при дыхании, в голове прокручивались образы: дом, кексы, вой собаки, тапочки. «Где они меня подловили? Я никого не видела. У нас в районе всегда было тихо», – думала Оля, поворачивалась к запястьям, отмеченным браслетами, и снова понимала, что она попалась.
Когда Ольга проснулась, не стала открывать глаза. На душе саднило, тело казалось тяжёлым и уставшим, и вся она была наполнена горечью и болью.
Перед глазами всплывали образы этих существ, на теле то и дело вспыхивали места их безжалостной хватки, и в душе тут же отзывался страх, гадливость, словно она грязная.
Женщина хотела зарыдать, но в груди застрял ком, и ни одна слезинка не коснулась ее глаз. Ком этот придавал ей сил, и казалось, что теперь она стала не просто тверже, упрямее, а несгибаемой и безапелляционной. Надо только не думать о плохом!
Может стоит подумать про крем с омолаживающим эффектом? Нет! Нет, теперь это просто бередить раны. Это пустышка, детский сад.
Не стоит думать и про дом. Не сейчас. Ни в коем случае про Берту! Быстрее, надо сбежать в какие-то неизвестные грёзы, но куда?
Ольга перевернулась и вдруг ощутила неодолимое желание помыться, а потом – дикий голод.
Голова гудела, и веки набухли, как грозовые тучи. Жизнь и её перспективы сузились до размера умывальника: «Надо разбираться с этими… причиндалами. Если они есть, значит, все как-то должно работать. Пока не приспичило жёстко, надо все изучить».
Она поднялась и мысленно ощупала свое тело, пошла к санузлу. Это и стало бегством: в ожидание теплого ласкового душа, который непременно должен вернуть ей себя, ее чистоту и уверенность. Оля обхватила себя за плечи и сильно сжала: крепись. Сознание скользнуло в прошлое.
Утро в целом Ольга не любила и считала подвигом улыбаться после сна, шутить или фонтанировать хорошим настроением. Она не любила момент, когда надо открывать глаза, вставать с постели. Не любила ранние прогулки с Бертой, завтраки с сыном, его ковыряние в тарелке, вид искромсанной еды, которую он едва попробовал. Все это обязательно выливалось в перебранку, а если спросить про уроки, то и в скандал.
Изо дня в день она медленно включалась в ежедневную рутину через хандру, обязательно долго собиралась и опаздывала, чем ещё сильнее портила себе начало дня.
А её монологи у зеркала в ванной!
Сами собой в уме возникали убийственные фразы, и она сражалась с ними в бесконечной войне.
Женщина напомнила себе, что это новое утро, что она на другой планете! Но багаж оставался все тот же, та же тихая ненависть и фразочки из старого сериала: «Я столько на себе тащу! Я так стараюсь, а тебе дела нет. Ты все сидишь, морду скривил. А чего не так!? Яйца тебе надоели?! Пиццу, небось, съел бы. Ага, а ты поди на неё заработай, на пиццу свою!» А потом продолжение: «Господи, как же они могли! Как вы могли? Вы же меня вырвали с корнями, какие вы равнодушные. Разве так можно?!» Оля осеклась, задумалась, словно выбирала новую пластинку для патефона и нашла.
Совсем не так было по утрам с Виило. В самом начале, конечно. В те чудесные часы после сна, когда она прижималась к нему, и наполнялась его чудным запахом, чувствовала горячую кожу, тяжесть мужского тела. Тогда по утрам он шел гулять с Бертой, она пекла оладьи, варила в турке кофе с кориандром… Оля до сих пор помнила рецепт. А по возращении он садился с краю стола, шутил с сыном, и кухня казалась большой, как на итальянских виллах, и такой же солнечной. Оля смотрела на вихрастого сына, и ее умилял его тон, подростковая неловкость и даже то, как он чавкал. «Вот он какой, мое продолжение», – восклицала она про себя и смеялась, надеясь, что когда-нибудь родит ему такую же смешную сестренку.
Эта идиллия дала трещину, когда Виило приехал из первой поездки на родину, и поделился желанием его матери вернуть сына домой и даже тем, что мамаша принялась знакомить его с местными красотками. Дальше больше… Оля отогнала и эти воспоминания.
Между светом и тенью была лишь одна брешь: ее маленькая будничная, но архиважная цель, а все остальное не могло существовать. Она вернулась в наполненную светом комнату. Ум отодвигал от нее и розовое сияние, и ясность простых линий, и комфорт нового жилья. Она старалась смотреть сквозь, не вникая, не присваивая имени этому месту.
Ком внутри шевельнулся и начал размякать, подкатывать к глазам – Ольга резко разжала руки: так не годится, ей нужно быть стойкой и держаться пусть даже за боль.
Браслет дребезжал белым, и женщина взмахнула рукой в воображаемом танце, делано, от упрямства, хохотнула. Прямо перед ней находились две совершенно ровные белые панели с геометрическими выступами.
– Ну что, красавцы! Даем рекорд? Тете Оле нужно сделать свои мелкие делишки.
Она хрипло хмыкнула. Ком в груди шевельнулся.
– А-то тетя Оля невозможно хороша сегодня, – вяло хихикнула.
Она вспомнила, как звучит танго и рубленым шагом приблизилась к выступам.
– Там-там-там-там, – медленно и слабо, – мне нужен унитазик. Там-там-там-там, может это ты? Где-то тут точно должна быть кнопочка.
Ей показалось, что блеснул датчик. Бросилась к нему, растопырила ноги, присогнула и начала водить ладонями вдоль стены, как экстрасенс.
Тепло! Повеяло горячим воздухом. Эврика! Так, ещё немного.
Она прижалась к стене – без изменений. Тогда оттопырила ягодицы, прильнула к стене щекой и принялась возиться туда-сюда. Наклонилась к полу, замерла, прислушалась.
– Собака мордой вниз. Ничего. Соображай, Оля.
Женщина приставила зад к стене в надежде, что откроется какая-нибудь умная ниша, и выплывет унитаз. Она принялась медленно елозить по стене мягким местом.
– Тихо, тихо, девица, ещё вверх.
И вдруг она уперлась взглядом в лицо. Из копны нечесаных волос, сурово, исподлобья на неё смотрела незнакомая тётка.
– Аааааа! – Оля заорала, плюхнулась на пол. Тётка исчезла. Оля вскочила, огляделась, пусто. Села обратно и уловила встречное движение. Сердце екнуло, но вокруг было тихо. Она села на пол, подняла лицо и снова увидела ее, нахмуренную и молчаливую.
– Мама…неужели это я?
С таким вот лбом, собранным в гармошку, опухшим носом! А глаза где, почему не видно глаз? Задрав вверх брови и выпучив глаза, она теребила щеки. Из угрожающей мина в отражении превратилась в одичалую. Женщина состроила бровки домиком. Лицо исказила жалостливая гримаса, потом томно улыбнулась – и увидела вечно пьяную бомжиху Верку из соседнего двора. Вдруг из глаз брызнули слезы, Оля прыснула и засмеялась. Смех перешел в хохот. И вот уже Оля согнулась на полу, хваталась за живот, ползая на карачках, и сквозь смех рыдала.
– Улыбочка, улыбочка! – вставляла она иногда в паузах и снова заходилась гортанным бульканьем.
Отсмеявшись, она посмотрела на себя и в отражении узнала родные черты. Она водила взглядом по морщинам, всматривалась в выражение глаз, словно спрашивала, кто ты есть, чудо-юдо, и, наконец, с облегчением откинулась назад и… упала навзничь. Стена сзади пропала. Женщина распласталась посреди небольшой чистенькой ванны, устроенной в лучших традициях человеческой расы, с душевой кабиной, раковиной и банальным унитазом.
– О, родимый, – прошептала она и на полусогнутых бросилась вперед. – Ничего больше не хочу знать, чтоб ты работал, чертяка.
Унитаз работал, и Оля тихо облегченно засмеялась.
Затем она скинула одежду и вошла в кабину. Ручки теплые, будто пластмассовые, поворачивались с протяжным скрипом. Женщина сжалась в ожидании ледяной струи или кипятка, но ничего не происходило. Она начала дергать, крутить и стучать по рычагам. Внезапно сильная равномерная струя ударила по темечку. Из крана катилась не вода, а тугой прозрачный гель без запаха и цвета. Оля собрала его в горсть и поднесла к носу, лизнула, вспомнила, как вода растекается в ладони, как идет парок в горячей ванной, и гель растаял и скатился вниз. Капельки скоренько побежали от головы по телу, температура все повышалась, и Оля не сдержалась: «Йохуууу!»
«Вот бы сейчас сосиску с белым хлебом. И чтобы хлеб был свежий, с твёрдой корочкой и бархатным холодным мякишем. И чаек погорячей, сладкий-сладкий, ложки три положить, как в старые добрые времена, когда я любила Виило», – мечтала она.
Когда она вернулась в комнату, стекло окна искрилось и пропускало нежные желтоватые лучи, как будто солнечные. Прямые линии стен создавали впечатление порядка. Женщина подошла к стене и, положив на неё руку, стала медленно обходить комнату по периметру.
Гладкая поверхность ребрилась от прикосновений и расходилась складками, как шелк. А если провести пальцем, волны бежали треугольником. Если же просто ткнуть пальцем, возникали круги. Как на воде.
У окна она замерла в нерешительности. Оно выглядело толстым, как стеклянная плитка в общественных банях. Ольга положила на него обе ладони – мягко, надавила, потом снова и снова, и её пальцы погрузились в упругое податливое желе. Кожу покалывало, как от обжигающего южного песка, и она тихо засмеялась, прильнула к нему щекой, коснулась лбом, замерла. Остановись этот миг. Остановись внутренняя боль и страх. Остановись прошлое, будущее – исчезни. Нет, просто замри.
Она уловила аромат горячего хлеба и не поверила себе. Подошла к столику: у кровати на тарелке с белыми гусями, прямо как дома, обнаружила два куска белого хлеба, а рядом две сосиски! В цилиндрической кружке с цветочками был налит чай, и невесомый парок истаивал к потолку.
– Тут кто-то есть? – выкрикнула она и замерла, ожидая услышать металлический голос «твоя-моя не понимать», но ответа не было. Запах еды поторапливал, и Оля накинулась на бутерброды, щедро откусывала ароматный мякиш под хрустящей корочкой, сочную, брызнувшую в рот сосиску, прихлебывала крепкий сладкий чай. Она глотала быстро и жадно, выдохнула облегченное «ух» и откинулась в кресле.
– И что же дальше? – снова прошептала она этот вопрос, чтобы отогнать навязчивое беспокойство.
– Просим приготовиться.
Звук этого металлического голоса заставил ее вздрогнуть и развернуться к условному входу, месту, откуда в прошлый раз появились отталкивающие тени серых гуманоидов.
Оля почувствовала, как начала кружиться голова. От браслетов пошла сбивчивая пульсация, женщина закатила глаза и опустилась на постель.
Миг-другой сохранялась полная тишина.
Оля заставила себя собраться: «Успокойся, ты что, малахольная совсем? Подъем. Надо выяснить, что происходит».
Тишина продолжалась. Где-то с жужжанием должна была летать муха, раз за разом ударяться в стекло, но мухи не было. «Тело подтянутое и гибкое, ум светлый. Это мой шанс», – повторила себе Оля и неожиданно для себя вслух ответила:
– Я готова.
– Тогда следовать, – услышала она совсем рядом.
Она поднялась, робея, и сделала несколько шагов вперед.
Справа от нее, против света, уже возвышалась фигура, напоминавшая силуэт высокого человека, одетого в длинный плащ с капюшоном.
– Пойдемте.
Оля не могла понять, откуда исходил звук его голоса. Может быть, он возникал только в ее голове? Можно ли уловить колебания звука или увидеть его отражение на предметах? Или просто посмотреть, открывается рот инопланетянина или нет.
А тем временем существо обогнало ее и плавно потекло вперед. Перед ними разъехались створки стены, и Оля шагнула за пределы своей опочивальни.
Ее беспокойство притихло, и она старалась выглянуть из-за плеча инопланетянина, чтобы осмотреться. Видеть самого гуманоида ей было неприятно. Возвращались смутные образы серой толпы, прижимавшей её к полу, и ощущение опасности. По телу волнами пробегали мурашки, начинало знобить.
Сначала она думала, что окажется в сером туннеле из «Звездных войн», где воины в металлических шлемах охраняли раздвижные двери. Но она оказалась в подсобном помещении своего магазина.
Первой была стеклянная дверь, с обратной стороны заклеенная рекламным плакатом. Длинные полоски уже матового и пыльного от времени скотча скрутились на концах. А через несколько шагов – поворот налево и три ступеньки. Дальше длинный узкий ход, светло-серые стены, третья лампа мигала с противным металлическим постукиванием. Да и запах парфюмерии и шипучей соли для ванн, которая продавалась килограммами, мог быть только в ее родном магазине косметики «Леди Руж» на Привокзальной, 10.
Оля с шумом выдохнула и уставилась в спину своего провожатого.
Она видела исполина с покатыми плечами и броней костюма. Его неспешные движения в паре шагов от нее укачивали, и ей показалось, что она так же на Земле, а все вокруг – следствие событий, которые она подзабыла, например, из-за болезни. Или, спасая собаку, она свалилась в люк канализации, попала в кому, и окружающие образы снятся ее мозгу.
Впереди послышался равномерный гул. Оля встрепенулась и начала озираться из стороны в сторону, будто искала кого-то. Вспотела, ноги налились тяжестью.
Звуки исходили из большого мрачного зала, где в общей темноте, не ограниченной ни стенами, ни потолком, словно это было не помещение, а пятачок земли под открытым небом, били яркие пятна направленного света. Они располагались линиями и создавали двойную пеструю дорожку неведомой автострады, которая уходила далеко вперед и исчезала из виду бледной нитью.
В лучах розового света, согнувшись, сидели женщины. Друг от друга их отделяли разрозненные предметы, похожие на пухлые столы. Было тихо, и только прислушавшись, можно было уловить отзвуки равномерного жужжания, которые снаружи звучали монотонным продолжительным гудением.
Оля ахнула и уставилась на ближайшую фигуру пожилой блондинки. Она хотела приблизиться, попыталась разглядеть ее и тех, кто сидел дальше, но почувствовала толчок в спину и переступила порог. Что делают тут все эти женщины? Неужели она не одна такая? Как долго они здесь?
А между тем сзади ее окликнули, и когда она посмотрела перед собой, оказалась напротив трех совершенно одинаковых фигур. Они стояли за линией света. Его полоски казались неестественными, плотными, как сироп или атласная лента и не рассеивали темноту, а ложились на жесткие лица гуманоидов наподобие ритуальных масок в стиле провинциального сексшопа.
