– "Как любит говорить мой отец, всегда держи в друзьях тех, кто способен сшибить тебя с ног." – проник в повествование Гай. – Прости, Вова, но Юра прав – ты способен запороть даже самые крутые фразы. Я спокойно слушал, как ты подзуживаешь надо мной в своём рассказе, но этого бы не выдержал.
Юрий захихикал, Владимир наиграно проворковал:
– Признайся, ты тогда на меня запал, вот и повёл к родителям.
– Я не дерусь с мальчиками, которые в моём вкусе.
Владимир усмехнулся и продолжил:
– Это ещё не конец истории. Я должен рассказать, что было дальше.
Тут Юрий насупился:
– Вот не можешь ты удержаться…
– Дома нас с Гаем встретили его родители. Типичные аристократичные британцы. Он меня представил, после чего родители обработали наши с ним ссадины и раны, повздыхав о том, как рассчитывали, что в этой стране всё будет по-другому, отпоили чаем и накормили хвалёными пирогами…
– …лучшими пирогами…
– Вкуснее в жизни не пробовал, – устало кивнул Владимир. – Так вот. Окончательно стемнело. Мы сидели у камина и слушали рассказы мистера и миссис МакТавиш о былых временах. Мне становилось всё более неловко пользоваться их гостеприимством и я засобирался уходить, когда мне на телефон пришло сообщение (я вроде бы рассказывал тебе, Петя, какие раньше были мобильные телефоны; они были другие, не то что сейчас). Угадай кто писал? Юра, конечно. Догадаешься откуда?
– Любишь ты растянуть удовольствие, да?
– Из полицейского участка. Его повязали прям в баре – слишком уж увлечённо дрался и не услышал сирен.
– А ты слишком увлечённо слинял…
– "Либерасты держат в тяжкой неволе. На помощь.". Столько лет прошло, а до сих пор слово в слово помню то сообщение. Ты всегда любишь заумно выражать свои мысли в стрессовых ситуациях, да?
– Пошёл на хер.
– Особенно, если стрессовая ситуация – это камера обезьянника, набитая мужчинами-проститутками. – подхватил Гай.
– Пфф. Как скажешь, Гай. Гей. Педик.
– В общем, что было дальше, Петя. Гай изъявил желание пойти со мной, на что его родители запротестовали – соваться в полицейский участок, когда тебя только-только оприходовали легавые, было не самой лучшей идеей, и я полностью был с ними согласен, но делать было нечего. Не бросать же было этого придурка. Мы добрались туда ближе к полуночи и тебе надо было это видеть – толпа "голубков" (некоторые со свежими синяками на роже) пытается слиться со стеной камеры, а по оставшейся свободной половине расхаживает взад-вперёд Юра, напряжённо смоля. Дежурный орёт ему затушить сигарету, а тот как будто не слышит. Тебе надо было видеть выражение лица Юры, в тот краткий миг, когда он нас только увидел.
– Нормальное было у меня лицо, – хмурился Юрий. – Напридумывали себе всякого, два пидораса.
– Да ты чуть в штаны от счастья не наложил, когда меня увидел. На секунду мне показалось, что на радостях ты меня обнимешь.
– Мечтай, петух.
– Так или иначе, проблем не возникло – дежурный был рад от него избавиться. Мы с Гаем внесли залог (который Юрок потом месяц нам пивом возвращал) и ушли в ночь. Так нас стало трое.
Владимир смял пустую банку и по дуге отправил её в мусорное ведёрко.
– Горло уже пересохло рассказывать. Петя, подкинь-ка ещё баночку. Марсин, может ты расскажешь как нас судьба свела?
Марсин отхлебнул пива.
– Рассказывать особенно нечего. 2028 год. Мы с группой только недавно перебрались в Рязань, давали концерты то там, то здесь. Ну и на одном из них эти трое угостили нас пивом.
Петя рассматривал чёрную футболку Марсина, на которой готическим белым шрифтом было напечатано, судя по всему, название группы (Warszawscy panowie), но тут же оторвался, смущённый такой краткостью.
– И всё?
– Он не договаривает, зачем-то напускает интригу, – сказал Владимир. – Так ведь, Марсин?
Марсин слабо, но по-доброму улыбнулся.
– Даю шанс рассказать тебе. Я, в отличие от этих двух балбесов, считаю, что у тебе хорошо получается рассказывать.
Владимир благодарно кивнул.
– Марсин, в целом, верно сказал – мы действительно угостили группу пивом, правда немного нетипичным способом. В самый разгар концерта начался пожар – аппаратура полыхнула. Я, Гай и Юра, как и подобает истинным алкашам, заблаговременно принесли с собой по здоровенному жестяному бочонку "светлого", которые полностью извели в огонь. Пива пропало много, но это того стоило. Пожар закончился, не успев начаться.
– Кое у кого из нас тогда осталось пиво, так ведь, Гай? – съязвил Юрий.
– Которым я потом поделился, попрошу вспомнить.
– Осталось бы больше, если бы ты поступил, как сначала запланировал, да?
– Лучше заткнись.
– Не-а, про меня подробностей не опускали – про тебя тоже не будут. Его первым порывом, Петя, было оголить болт и потушить пожар "по-пионерски". Что тут сказать, содомит есть содомит – дай только помахать достоинством перед толпой мужиков.
Все дружно засмеялись, даже Петя хохотнул, но тут же осёкся – над подобным смеяться запрещала нынешняя "повестка".
– А потом была война, да?
Петя не хотел сводить душевный (он давно не испытывал ничего, что можно окрестить этим словом) разговор о прошлом к травмирующим воспоминаниям, но в то же время ему захотелось услышать о тех событиях из первых уст.
Воцарилось гробовое молчание. Все присутствующие вернулись к прежним делам – Гай к мотоциклу, Юрий к мясу, Марсин к гитаре, а Владимир задумчиво покачивал банку, поплёскивая содержимым внутри.
– Да, дядь, – нарушил тишину Юрий. – Потом была война.
– И вы все пошли на фронт, как отец?
– Парень, – горько усмехнулся Гай. – Мы заранее договорились и вместе пошли в призывной пункт.
– А где вы воевали?
– Африканский фронт, пехота – первым ответил помрачневший Юрий. – Мочил ниггеров в Нигере, как тебе такое? Оставил там ногу. Всё-таки стоит признать, недооценил я "обезьянок" – они отлично научились изготавливать и маскировать противопехотные мины.
Юрий сплюнул сквозь зубы.
– Но нет худа без добра – из всех четверых я раньше всех вернулся в родные пенаты.
– Артиллерия, – вступил в разговор Марсин. – Ближе к концу войны перекинули в Иерусалим. Там руку и потерял.
– Как так получилось?
– Твой батя танком проехался. Всегда был невнимательным козлом.
Никто даже не улыбнулся. Марсин посерьёзнел.
– Примерно через неделю "чурки" заняли город. Попал в плен. Первый день уроды просто избивали меня, на второй решили отсечь правую руку, чтоб не мог больше нажимать на курок и нормально заряжать орудия. После руки захотели отрубить яйца, чтобы не размножался, да не успели – наша авиация начала утюжить город. "Чумазые" бросили меня среди руин, думали сдохну от потери крови, но обошлось. Остался жив. Непонятно зачем.
– Красное море, флот, – заговорил Гай. – Обрабатывали Египет и Саудовскую Аравию. Все три года там провёл.
Владимир вспомнил, как Юрий любил подтрунивать над Гаем (немудрено, МакТавиш единственным из них вернулся с войны без увечий). "Кто куда, а бриташка во флот. Как прошёл круиз, морячок?". Все они понимали, что Юра хорохорится и прекрасно знает, что на воде творилась такая же жесть, как и на суше, если не хуже. В те годы Красное море полностью оправдывало своё название – частенько случались багровые приливы.
– Вы как-то мало рассказываете.
– А ты ожидал эпопею в шести томах от каждого, что ли? – Юрий оторвал взгляд от гриля. – Отец, небось, за последние годы и так все уши тебе успел прожжужать. Зачем тебе добавка?
– Нет, – Петя как-то выжидательно посмотрел на Владимира. – Он как-то особо не распространялся.
Старообрядцев уставился в тёмное нутро банки через отверстие, из которого пил. Там было нечего разглядывать и нужных слов не плавало. Их не было ни в одной книге или журнале. Просто не существует слов, чтобы правильно описать всё произошедшее за первую половину двадцать первого века, а это было необходимо, чтоб объяснить последнюю войну.
***
2025 год. Очередной нефтяной кризис накрыл всю планету. Таких ещё не было. Хреново было везде, но в России было хуже всего. Так заявляла "зелёная" либеральная оппозиция. Они утверждали, что если бы правительство слушало их и страна слезла с "нефтяной иглы" ещё хотя бы десять лет назад, ситуация не была бы настолько паршивой. Народные массы, в основном молодёжь, всегда лёгкие на подъём, уставшие от пустых обещаний и просьб "затянуть пояса потуже" встали на их сторону, ведь оппозиция обещала светлое будущее без милитаризма, с охраной окружающей среды, с ещё большим количеством свобод. Иронично, если учесть, во что всё вылилось впоследствии.
Государственный переворот прошёл относительно бескровно, правительство, осознающее, что не может справиться с наступившими реалиями, решило передать полномочия оппозиции и отступить. Владимир активно поддерживал всё происходящее – участвовал в митингах, занимался агитацией, принимал участие в погроме местной администрации, которая по какой-то причине проигнорировала приказы из "центра" о прекращении своей работы. Всё потому что доверился политиканам и верил в продвигаемые ими идеи. По итогу, народ сменил совковых старпёров, которые не знали, что делать, на амбициозных сопляков, которые также не знали, что делать. Шило на мыло.
Казалось бы, счастье, которое было не за горами, должно явится. И поначалу так и было – армейская техника пилится и переплавляется на ветряки, однополые браки регистрируются, религия отошла даже не второй, а скорее на десятый план, государство принимает рабочие кадры и просто эмигрантов из демократических стран, которые только вчера были вражескими. Идиллия. Длилась она недолго.
В 2030, спустя пять лет, Россия, при участии государств-членов бывшего НАТО, заботливо предоставивших подлежащее списанию оружие и технику на замену недавно уничтоженным, начала войну с "несвободным" миром, где царили религиозное мракобесие, притеснение женщин, сексуальных и национальных меньшинств, попрание демократических и либеральных ценностей – Ближний Восток, большая часть Азии, Африка, Южная Америка. Открытая агрессия против других государств, несмотря на отход от "бряцанья оружием", в котором обвиняли старую власть, и, вроде бы, приход к пацифизму и всеобщему человеколюбию. Всё ради создания мира во всём мире, где все нации и народы будут жить свободно под выбранными заранее режимами. Война есть мир. Свобода есть рабство. 2+2=5. Всё по Оруэллу.
Цивилизация против дикарей. Пули и ракеты против камней и палок. Так сначала казалось.
Полыхнул весь мир. Бои шли на всех континентах. Первые полгода война на всех фронтах напоминала вечернюю прогулку прогулку с последующим пикником. "Дикари" ничего не могли противопоставить новой версии "блицкрига", но только от неожиданности. Они воевали на собственной и за собственную землю, ценности и образ жизни. Очень быстро неожиданно всё переменилось – католики из Латинской Америки, сунниты и шииты с Ближнего Востока и буддисты из Азии начали приходить к соглашениям, забывать старые распри и представлять не разрозненную легко уязвимую кучку, а крепкие объединения, сопоставимые с объединениями "свободного" мира. Стало очевидным, что и вооружение "дикарей" было сопоставимым, а в некоторых областях и более совершенным. Они чувствовали к чему всё движется и начали готовиться задолго до первых выстрелов и взрывов. Вот тут война и застопорилась. Началась настоящая мясорубка.
Владимира определили в танковые войска, и неважно, что раньше он был десантником. Во-первых, был дефицит танкистов, а во-вторых, Воздушно-десантных войск давно не существовало. Три месяца обучающих курсов – и вперёд. Нет худа без добра – за ранее приобретённый армейский опыт его повысили до лейтенанта и выделили танк с экипажем в подчинении.
Прошло два долгих года в самом пекле боевых действий. 14 января, самое начало 2032 года. Эту дату ему не забыть никогда. Саудовский полуостров, каких-то пятьдесят километров от Эль-Рияда. Пустыня, в которой в тот период перемешались пехота, танки и авиация. "Курская дуга" отдыхает.
Их танк М2500 "Great White Shark" (который они не без оснований дружно называли "Great White Shit") оказался в самом сердце сражения. Колымагу давно полагалось отправить в утиль – они шли по приборам, которые сбоили, словно были накодированы школьником на уроке информатики, и пытались связаться с другими машинами по рации, у которой сигнал ловился хуже, чем сеть у мобильного телефона в подземном тоннеле. Немудрено, что в конечном итоге они оказались на территории врага, считай в тылу, а стремительно сдвигающаяся линия фронта осталась далеко позади.
Случилось то, что было лишь вопросом времени – их подбили. Вражеский зажигательный снаряд попал в топливный бак. Владимир сидел ближе всех и левую часть его тела обдало горящей солярой. Сильнее боли испытать невозможно – топливо жгло до мяса, но по ощущениям до самых костей. Оно стало чем-то вроде напалма, который невозможно стряхнуть или потушить, а остаётся только ждать, пока выгорит.
Второй снаряд раскурочил левую гусеницу. Танк пожирало пламя и дальше ехать он не мог. Нужно было выбираться. Трое его боевых товарищей (контуженных, как и он сам) полезли наверх, через основной люк, а Владимир, как будто единственный помнящий устройство этого тяжёлого "склепа на колёсиках", выполз во второй, что находился в днище. Выпал на раскалённый, не менее чем сам танк, песок и начал ползти. Единственное подходящее укрытие он заметил сразу – останки сожжённого "джипа" в пятнадцати метрах.
Каким-то чудом (может плотные клубы дыма сослужили ему маскировкой) он дополз до цели незамеченным. На полпути он услышал их, а уже из укрытия под днищем покорёженного внедорожника увидел – отряд примерно из пятнадцати человек в форме "Объединённой арабской армии". Смуглые, бородатые, по злобному радостно гаркающие на своём непонятном языке, держащих пылающий танк и его до сих пор не пришедших в себя товарищей под прицелом винтовок.
Всё произошло слишком быстро, Владимир не успел даже подумать о том, чтобы что-то предпринять. Один из "чурбанов" вскинул оружие и выпустил длительную очередь куда-то в сторону. Владимир проследил взглядом направление и увидел метрах в двадцати пяти фигуру на вершине бархана, вскинувшую руки и скатившуюся обратно в самый низ. Дюбуа, его ровесник. Ещё пару дней назад рассказывал о жене и дочери (только недавно в школу пошла), а ещё о родителях, которые остались на родине, в Лионе. Он узнал его по белой бандане на голове. Совсем ведь чуть-чуть не хватило, чтобы перевалить через вершину песчаного холма и оказаться в укрытии. Один из его ребят у танка выхватил из кобуры пистолет-пулемёт, чтобы хоть попытаться сравнять счёты, но был прошит пулями сразу с нескольких сторон, так и не успев сделать хотя бы один выстрел. Барнс, чернокожий из Нового Орлеана, "горячая голова" двадцати пяти лет отроду. Неделю назад, во время прочистки орудий, сетовал о том, что в Москве не хватает баров с живым исполнением джаза. По секрету рассказал о мечте открыть такое заведение в подобном стиле, по возвращению с войны. Изнутри танка, сквозь рёв пламени, доносился ещё один рёв. Прачук, восемнадцатилетний шкет откуда-то из-под Киева. Только прошлой ночью, перед самым сном, заявил Владимиру, что если прижмёт, не дастся "бородачам" живым. Тогда он принял это за юношеский максимализм, браваду, но как оказалось на деле, Прачук слов на ветер не бросал. Предпочёл пламя.
Последним живым остался Майер, мужик, старше Владимира лет на десять из Баварии. Так вкусно рассказывать о пиве как он не мог никто. Он никогда не ставил авторитет Владимира как командира под сомнение, хоть и был намного старше. Арабы окружили его, один из них крикнул что-то несколько раз. Не нужно было в совершенстве знать фарси, чтобы понять приказ встать на колени. Майер держал руки поднятыми, но "падать ниц" не спешил. Ближайший из уродов лягнул его под колено, Майер рухнул вниз.
В этот момент время перестало лететь. Владимир достал уцелевшей рукой кольт "Питон" из кобуры, но сам не понимал, что делать дальше. Шесть патронов в барабане плюс два ускорителя в разгрузке. Не так мало, но всё равно негусто. Один он против целого отряда. Укрытие, которое с натяжкой можно назвать таковым. Всё что он мог сделать, это купить Майеру ещё минуту (максимум две) жизни, ценой своей собственной. В голове проскочила предательская мысль – дома, на Родине, за тысячи километров отсюда его ждёт Оксана. Он сделал ей предложение за день до того как отправится на фронт, на что она ответила отказом и тут же пояснила помрачневшему Владимиру, что примет предложение, только когда он вернётся. Мотивация выжить, с грустной улыбкой, еле сдерживая слёзы, коротко объяснила она.
Владимиру хотелось кричать, но уже не только от адской боли в обожжённой части тела, а от раздирающих злобы и чувства безысходности. Майера сейчас будут убивать, а всё, что он может сделать – это наблюдать.
Ко всем прочим ужасным чувствам прибавилось ошеломление, когда обошедший Майера сзади офицер, дёрнувший его за волосы, оголяя шею, выпустил прямо из запястья длинный клинок. Импланты появились совсем недавно и только-только перестали быть фантастикой в "свободном мире". Владимир никак не ожидал увидеть их у тупых ублюдков, выросших среди песка и камней. Мифы об отсталости вооружения и технологий "дикарей" таяли на глазах, как и мифы о превосходстве вооружения и технологий "свободного мира", которые сгорали вместе с танком.
Владимир знал, что будет дальше. Мог бы отвернуться, но не стал. Он должен был смотреть. Это всё, что он мог сделать для товарища.
Майер оказался тем, кем Владимир всегда его считал – настоящим мужиком. Он не стал молить о пощаде, не стал ползать в ногах у ухмыляющихся "чумазых" сволочей. Перед тем, как клинок с влажным шелестом распорол натянутую кожу и короткий вопль перешёл в затяжное бульканье, Майер успел как следует покрыть собственных убийц на родном языке. Владимир ни слова не понял, но догадывался, что ругательства были крепкими. Хотел верить.
Прежде чем Владимир опустил лоб в покрытый сажей песок, он успел увидеть, как дёргающееся тело Майера несколько раз пнули, а один из "чурбанов" с отвращением плюнул на него.
Из подступающего забытья Владимира вывели гаркающие голоса, которые, как показалось, стали ближе. Старообрядцев просунул большой палец покалеченной руки в чеку висящей на груди гранаты. Он был солидарен с Прачуком – если зажмут в угол, сдаваться нельзя. Только в отличие от Прачука он заберёт нескольких с собой.
Но Владимиру показалось. Арабы просто глумливо обсуждали горящий танк, обходя его со всех сторон. На левом борту выгорала надпись, которую Владимир вывел белой краской только этим утром (как будто вечность прошла с того момента). "ПРЯМИКОМ ИЗ ГОРРОЩИ" – гласила она. На вопрос ребят, что это за хрень, он ответил, что расскажет вечером, когда они переживут очередные бои и отправятся на дозаправку. Возможно, разрешил бы им дописать через запятые районы, в которых росли они. Теперь было нечего объяснять. Некому.
Они стали ему практически семьёй. Почти два года в бронированной душегубке сближает, как ничто другое. Они были иностранцами, но гражданами. Первая волна эмиграции. Даже знали русский язык на базовом уровне. Приехали помочь новому государству окрепнуть. Не чета швале, хлынувшей в страну после войны.
Сверху, что-то капнуло на шею. Владимир растёр пальцами и, через боль повернувшись набок, посмотрел наверх. Прямо над ним в остатках кресел сидели обгоревшие тела водителя и пассажира. То, что капало ему на шею, по консистенции напоминало масло, но было очевидно, что это жир, смешанный с кровью. Топлёное сало. Он бы также истекал, если бы обожжённые области тела не облепил песок.
С этой мыслью он, наконец, потерял сознание.
Он очнулся ближе к вечеру. Танк уже не горел, а коптил. Трупы сослуживцев лежали там же, где их оставили "чурбаны". Раны, казалось, болели ещё сильнее, хотя это представлялось невозможным.
Звуки ожесточённого боя раздавались где-то далеко позади. Спереди, из-за песчаных дюн, вылетели два БТРа, пронеслись мимо. Один из них совсем рядом, настолько, что Владимира обдало песком. Ничто не мешало вражескому водиле, просто ради веселья, протаранить останки "джипа", под которым агонизировал Владимир, но этого не произошло.
Старообрядцев вновь отключился.
Он открыл глаза только ранним утром. Его разбудили голоса. Это было не фарси и не что-то похожее. Говорили на каком-то европейском языке. Неужели случилось контрнаступление и линия фронта ушла далеко вперёд?
То, что осталось от танка осматривали солдаты. В той же форме, что и он. Свои. Владимир начал выползать из-под остова, что далось нелегко – все мышцы затекли, а часть как будто была выжжена (ощущения не были далеки от правды).
Особенно сильно палящее с утра солнце, поражённые возгласы подбежавших солдат, их переполненные ужасом лица, нависшие сверху, а потом снова тьма.
Владимир оказался в госпитале. Там он провёл три месяца. Хорошо, что медицина сделала несколько семимильных шагов за последние тридцать лет, иначе Владимиру грозила бы ампутация всех левых конечностей. А так – просто ужасные шрамы на всю оставшуюся жизнь. Напоминание кем он был и за что воевал. По этому поводу у него больше не оставалось сомнений, время проведённое в госпитале их развеяло.
Вместе с ним в большой палате лежали другие раненые – кого-то выписывали раньше него (их места занимали новые), кто-то оставался даже когда Владимира уже выписывали. У всех разные ранения и всем повезло по разному. Кому-то больше Владимира (лёгкие пулевые ранения, контузия), кому-то меньше (потеря конечностей, органов, ужасающие деформации тела, которые не исправить никакими имплантами или протезами). Все они рассказывали разные истории, но объединённые общим смыслом. За идею воевал враг, они воевали за деньги. Идеология оставалась далеко позади, в призывных пунктах, и давала о себе знать только в речах агитаторов. Всё было только ради ресурсов и полезных ископаемых.
Это косвенно подтверждал телевизор, транслирующий ход войны, которую они уже начали проигрывать. Все основные бои шли в богатых нефтью районах, там были сосредоточенны войска "ОАА".
Новое правительство поступило крайне опрометчиво, уничтожив все нефтедобывающие предприятия на территории страны во имя защиты окружающей среды, но быстро поняло, что далеко на одних ветряках и солнечных батареях не уедешь. Если не можешь добывать – отбери. Простая схема. Ещё лучше обернуть это всё высшей целью в виде свободы и принципов либерализма.
Всю украденную нефть не получилось бы пустить в ход незаметно, не в государстве, полностью перешедшем на "зелёную" энергетику и ставящем это одним из основополагающим принципом своего существования. Избытки всегда можно было продать за хорошие деньги союзникам, которые никогда не были столь категоричны в использовании нефтепродуктов.
Владимир не спал несколько ночей. Картинка действительности собиралась пазл за пазлом. Их жизни (его, Дюбуа, Барнса, Прачука, Майера, всех живых и мёртвых) оценивались в баррелях. В этот момент Владимиру хотелось заорать, но он закусил край подушки. Как ты ни называй говно, оно не перестанет вонять. Некоторые вещи остаются неизменными. Всегда.
После выписки, Владимира отправили домой, признав негодным для дальнейшего участия в боевых действиях, а он был и не против. Он женился на Оксане, нашёл постоянную работу. Если его личная жизнь уверенно возвращалась на круги своя и становилась лучше, то вот жизнь планеты в целом и государства в частности только ухудшалась.
Не оставалось никаких сомнений, что Россия и союзники продуют начатую ими же Третью мировую войну. Если в самом начале 2032 года война просто затормозилась, то к концу пошла в обратную сторону. Боевые действия дошли до территорий России, Европы и Американо-Канадской Коалиции. Кульминация приближалась, но нужен был мощный восклицательный знак в конце этого бессмысленного предложения, как будто это прибавило бы ему значимости. 1 февраля 2033 года противники обменялись ядерными ударами. До крупномасштабного атомного армагедона не дошло – стороны просто направили друг другу по одной ядерной боеголовке . "Свободный мир" ударил по Кабулу, несколько смертников "дикарей" шарахнули в Париже бомбу нового образца. Тем утром рассвет в "городе любви" произошёл раньше и не на востоке, а на юго-западе. 10 февраля Россия и весь остальной "свободный мир" коллективно запросили перемирия. 22 февраля был подписан Бишкекский мир. Война закончилась.
Новая мировая война хоть и длилась всего три года и принесла ущерба миру (людские потери, удар по мировой экономике и экологии) больше, чем предыдущие две вместе взятые, сохранила основной атрибут – Европа лежит в руинах. Вот только теперь радиоактивных. Россия потеряла всё, что лежит за Уралом – отныне там правит Новая Китайская империя и Япония. Американо-Канадская коалиция тоже понесла территориальные потери, но относительно незаметные и незначительные – бывшие Соединённые Штаты уступили Техас и Нью-Мексико Центральноамериканскому Альянсу. "Чурбаны" остались при своём – только людьми и нефтью потеряли.
Беды России на этом не закончились. Ещё во время войны республики Кавказа объявили о своём выходе из состава страны, не желая жить по новым ценностям и воевать против братьев-мусульман, и объявили джихад власти, которая отвергла их просьбы (скорее уж ультиматум) об отделении. Последние двадцать лет там идёт что-то типа партизанской войны – федеральные власти держат всё под относительным контролем только днём; ночью просыпается реальная власть – бандформирования.
Более мирно всё прошло в Карелии – они дождались окончания Третьей мировой. Всеобщий референдум, единогласное решение, обратно в Финляндию.
По итогу, оформилась Демократическая Республика Россия. ДРР. Дрр. Именно с таким звуком всё летит в трубу.
***
Владимир смотрел на шипящее мясо на гриле. Ещё десять минут назад у него слюнки текли от жаренного запаха, но теперь, после воспоминаний, в том числе о ранениях, от этого запаха подташнивало.
Но душа у него разрывалась на куски не от потери боевых товарищей и былой страны. Нет. Наворованная нефть и заработанные на ней деньги имеют свойство заканчиваться и это уже произошло, ежу понятно. Грядёт новый кризис. Грядёт Четвёртая мировая. И погибать на ней пойдёт его сын.
Петя тем временем продолжал смотреть на задумавшегося отца, ожидая, что тот что-нибудь добавит про войну.
Юрий, каким бы мудаком он по жизни ни был, всегда приходил на выручку и в этот раз не изменил самому себе и перевёл разговор в другое русло:
– Девушка-то у тебя есть, дядь?
Петя явно был сбит с толку таким вопросом:
– Что? А, нет. Я асексуал.
– Это что ещё за покемон? – нахмурился Юрий.
– Меня не привлекают ни парни, ни девушки.
– Ага, – протянул Юрий. – И это никак не связано с тем, что ты…
– Поверь старому гею, парень, – прервал собиравшегося сострить Юрия Гай. – Не спеши навешивать на себя ярлыки. У тебя ещё пол жизни впереди.
Петя отмахнулся.
– Так или иначе, я всё равно не привлекаю противоположный пол…
– Я не удивлён. Не в таких тряпках. – рассмеялся Юрий.
Петя повернулся к отцу, ища поддержки, но Владимир лишь улыбнулся и пожал плечами. Его сын носил только брендовые вещи, но совершенно не умел подбирать "аутфит" по цвету, фасону и размеру, чтобы всё сочеталось.
– Прости, сына, но Юра прав. Ты странно одеваешься.
– Кто бы говорил, – разозлился Петя. – Я по крайней мере не нашу мёртвые бренды.
Он ткнул отца в грудь, в надпись "GAP".
– Но у меня есть чувство вкуса.
– Это субъективное понятие.
– Девушки любят уверенных, – вступил Марсин. – Но и заносчивым мудаком не будь. От таких со временем устают.
– А это как?
Марсин задумался.
– А ты глянь на Юру – балда балдой, но всегда держится так, как будто умней его никого нет. Вот так делать не надо.
– Хм, ну не знаю. Твоя жена никак от меня не устанет.
– Кусай за хер, лысик.
Опять они поливают друг друга помоями, подумал Петя. Он обратился к Гаю:
– По вам и не скажешь, что вы гей.
– А что должно об этом кричать – мой внешний вид или я сам?
– Вы стесняетесь себя?
– Нет, просто не гружу окружающих излишней инфой. О том, что происходит в моей спальне пусть знают только близкие мне люди.
– Мой отец не очень любит представителей ЛГБТ, знаете ли…
– А я ненавижу большинство из них. И само ЛГБТ как организацию.
Петя не успел что-либо сказать (да он и не знал, что на такое ответить – "плата", отвечающая за привычную логику и восприятие мира, начала дымить), как в разговор вступил Владимир:
– Сейчас бы разогнать гей-парад как в 2035-ом, да?
– Даа, – с ностальгией протянул Гай. – Были времена. Я бы повторил.
Владимир бы тоже повторил, но если двадцать лет назад за подобное светила "административка", то сегодня – реальный срок в тюрьме. Причём немаленький.
Отец спрашивал Гая о каком-то Ване, о том, помирились ли они (снова съехались, как выяснилось), когда Юрий объявил, что мясо готово. Он раздал каждому по куску и все принялись есть.
– Что это за мясо? – Петя вытирал жир с губ рукавом, такого сочного мяса он ещё никогда не ел. Это было что-то новое, но одновременно больно знакомое. Словно всю жизнь пить только газировку, а в определённый момент попробовать квас. Консистенция похожа, но суть всё равно разная.
– Зайчатина.
– Никогда не видел в магазинах.
– А это и не из магазина. Сегодня утром в силки попался, вон в том леске. – Юрий махнул рукой в сторону деревьев вдалеке, туда, где Владимир похоронил отца.
Петя выплюнул куски, которые ещё не успел проглотить, себе под ноги. Все присутствующие посмотрели на него.
– Это что… Мясо мёртвой несчастной зверушки?!
– Тебе вроде нравилось, пока ты не узнал откуда оно.
Петя ничего не сказал – судорожно полоскал рот пивом.
– Какая же ты неженка…
– Лучше уж неженка, чем злобный мясник, – крикнул Петя. – Это запрещено законом и противоречит морали. В магазинах полно синтетического мяса, есть его гуманнее и полезнее, чем…
– То-то ты такой по здоровому распухший – всю жизнь жрал эту химию.
– Это особенность строения моего тела! Доказано, что искусственное мясо в разы менее вредно, чем натуральное…
– А "Ред булл" делают на основе альпийской воды. Твоя очередь вкинуть миф, дядь. – нашёлся Юрий.
Петя, в свою очередь, не нашёлся. Слегка сменил тему:
– А зачем государству врать?
Все засмеялись, даже хмурый Марсин.
– Внимательно посмотри в ту сторону, – Юрий указал пальцем. – Видишь тот холм, поросший травой? Больше похоже на гору, да? Вот только в этой полосе нет гор. Это свалка, которая там образовалась задолго до моего рождения и за последние годы не то что прекратила расти, а только увеличилась. Где же хвалёная переработка, о которой твоё государство так много говорит?