– Миша! – Владимир весело трепал пса по бокам и морде. – Я тоже рад тебя видеть, грязнуля!
Миша немного успокоился и сел, поднимая бешено виляющим хвостом клубы пыли. Владимир опустился перед ним на корточки.
– Чего застыл? – обратился он к стоящему в стороне сыну. – Не бойся, он не кусается.
Петя стоял неподвижно. Судя по выражению лица, наличие здесь собаки нисколько его не радовало.
– Чья она?
– В каком смысле?
– Она ничейная?
– Петрович за ней приглядывает, с щенячества…
– А разрешение у него есть?
– О чём ты? – Владимир почесал пса за ухом. – Миша с ним не живёт, здесь обретается, а Петрович… Он просто приглядывает за ним.
– Мне интересно, что бы на это сказали официальные органы.
"Официальные органы". В его возрасте Владимир с друзьями употребляли эту фразу разве что в шутку, в уничижительном смысле, без всякого уважения, а Петя произносил чуть ли не с трепетом. В какой момент молодые перестали быть бунтарями?
– Ничего не произойдёт, если ты погладишь его.
Петя переминался с ноги на ногу, отвернулся.
– Да брось. Когда ты в последний раз гладил настоящую собаку? Кошку? Хоть какое-нибудь живое существо?
Петя неуверенно приблизился, держа руки в карманах шорт. Миша подошёл к нему, начал обнюхивать. Петя слегка отступил.
– Смелее, – подбадривал Владимир. – Погладь.
Он внимательно смотрел на сына. В этот момент решалось, осталось в Пете хоть что-то человеческое или было безвозвратно утеряно.
Петя вытащил руку из кармана и медленно протянул ко псу. Тот начал её облизывать. Произошло то, на что Владимир так надеялся – губы Пети слегка дрогнули вверх. Когда он начал гладить Мишу по голове, он уже полноценно улыбался. Не всё ещё потеряно.
Это продолжалось ещё минуту. Потом псу, по-видимому, хватило ласки и он заспешил в противоположную сторону, к сторожке. Владимир и Петя смотрели ему в след. Каждый думал о своём – младший переваривал давно забытые приятные ощущения, а старший просто радовался. Пёс скрылся за гаражами, они пошли дальше.
***
Вскоре Старообрядцевы подошли к ряду тёмно-бордовых железных гаражей и остановились перед тем, на котором была выведена небольшая выцветшая цифра "7". Владимир разглядывал незамысловатую постройку.
– Мы что, пришли? – Петя оглядывался по сторонам, будто надеялся увидеть что-нибудь ещё. – Здесь у тебя намечается тусовка?
Владимир лишь усмехнулся и подошёл открыть створки. Ключ легко вошёл в замок.
– Этот гараж построили твои дед с прадедом, – произнёс он, проворачивая ключ. – Тебя, я вижу, он не очень впечатляет, но знаешь – они создали хоть что-то, в отличие от нас с тобой.
За свою уже не маленькую жизнь Владимир преуспел только в разрушении, как внешнем, так и внутреннем, а Петя… Хотелось верить, что у него всё ещё впереди.
Лязгнул последний оборот, створки с ржавым скрипом пошли в стороны. Внешне гараж стал довольно страшным – коррозия постаралась – но внутри сохранялся странный необъяснимый уют. Изнутри повеяло пылью, краской, машинным маслом и древесиной. Вдоль стен всё было уставлено коробками, ящиками, какими-то досками. Надо всем этим висели шкафчики со всякой всячиной. Посреди всего этого, занимая большую часть пространства, стоял тёмно-синий ВАЗ-2101. "Копейка", если по-народному. Краска и хромированные ручки с дверцами сверкали, словно автомобиль только спустили с конвейера.
Владимир прошёл внутрь и направился к водительской дверце, проводя рукой по капоту. Он не увидел, как его сын прикрыл рот рукой, поражённый. Только это был далеко не восторг.
– Только не говори мне, что это то, о чём я подумал. Эта штука работает на бензине, да?
– На чём ещё ей работать? Это же автомобиль.
Владимир открыл ключом дверь и забрался внутрь, наблюдая как сын схватился за голову и нервно зашагал из стороны в сторону.
– Ты хоть понимаешь, что за такое светит? Почему ты вообще от неё не избавился? Тебя же могут…
– Могут, – кивнул Владимир, протирая лобовое стекло тряпкой. – Если узнают. Хочешь сказать они узнают?
Петя начинал сердиться:
– Ты хоть знаешь, как это называется? Манипуляция! Ты сделал меня соучастником, а теперь давишь на меня, пользуясь родством.
Владимир захохотал. Впервые за долгое время, искренне.
– Жаль, что ты не слышишь какую фантастическую чушь ты зачастую несёшь – посмеялся бы вместе со мной.
Петя был близок к бешенству – мало того, что отец втягивает его в какую-то муть, так ещё совсем не воспринимает всерьёз.
– Иди сюда, – позвал Владимир. – Внутри она ещё симпатичнее.
Он наклонился к пассажирской двери и отпер её, но Петя продолжал стоять перед гаражом, скрестив руки на груди. Поза "никуда я не пойду". Владимир поманил его рукой, но безуспешно. Он решил применить действенное оружие против тех, кому ещё не перевалило за двадцать – изобразил курицу, машущую крыльями. Трусишка, мол. Кто бы мог подумать – это сработало. Петя, озираясь, направился к машине.
Когда он грузно забрался в салон, они захлопнули двери. Сиденья были обиты кремовой кожей, панель была отделана под дерево, внутри рукоятки переключателя передач находилась стеклянная розочка. На зеркале заднего вида болтался освежитель воздуха в виде ёлочки. Давно выдохшийся, но химозный запах елового леса до сих пор витал внутри – им в своё время пропиталось всё.
Владимир осматривался с обожанием, Петя – словно попал в газовую камеру.
– Вот, значит, где ты иногда пропадаешь по вечерам, – сказал младший Старообрядцев. – Я думал ты завёл любовницу.
– В каком-то смысле ты был прав. – Владимир погладил руль.
Петю как будто отпустило и он уселся более расслабленно.
– Откуда она у тебя?
– Твой дед завещал.
Владимир слегка переставил ноги. Эти кеды он очень любил (напоминали о беззаботной юности), но "найков" очень не хватало. Аж сердце поджало.
– И ты решил сохранить эту штуку? Несмотря все риски?
– Жаль, но тебе этого не понять.
Петя слегка насупился. Опять отец говорит с ним как с недоумком.
Владимир наклонился к бардачку. Оттуда выпало то, что заставило Петю снова напрячься. Слегка мятая пачка сигарет "Винстон".
– Так, что ещё "весёлого" у тебя тут есть? Может сразу скажешь?
– Будешь узнавать походу. – Владимир вставил сигарету в рот и поставил разогреваться прикуриватель (ещё одно открытие для Пети – когда-то массовые производители считались с правами и нуждами курильщиков).
Он начал крутить ручку, чтобы опустить окно, когда поймал неописуемый взгляд сына. Тот смотрел на него, как на кроманьонца, который пытается развести огонь с помощью высечения искр из камней.
– Да-да, – кивнул Владимир. – Когда-то даже чтобы получить свежий воздух приходилось немного попотеть.
Старообрядцев подпалил сигарету до красна разогретым прикуривателем, сделал глубокую затяжку, выпустил дым через рот с протяжным стоном, полным наслаждения, и откинулся на сиденье. Сигарет оставалось мало (меньше блока лежало в багажнике) и он курил по одной через раз, как приходил сюда.
– Весь табак запретили, сволочи, – Владимир слегка прикрыл глаза. – О здоровье нации заботятся, а сами легализовали целую кучу наркоты.
Петя морщился от щиплющего глаза табачного дыма, пытался отогнать его рукой и, в конце концов, открыл окно со своей стороны, бурча что-то про пассивное курение. Когда от сигареты оставалась половина, Владимир открыл глаза и протянул её сыну:
– Попробуешь?
Петя выглядел так, словно не получал за свою жизнь оскорбления страшнее.
– Ты спятил? Мне моё здоровье дорого.
– Сказал человек, который провонял бонгом с марихуаной всю комнату. Ага, я давно его приметил. И уверен, примечу что-нибудь посерьёзнее, если как-нибудь пригляжусь повнимательнее.
"Да я и не скрываюсь!" пробормотал Петя, глядя на тлеющий кончик сигареты. Он никак не решался.
– Я же знаю, что тебе любопытно – запретный плод всегда сладок.
– Давай сюда.
Сын выхватил у отца бычок, не очень уверенно затянулся, быстро выпустил дым, сморщился ещё больше, чем прежде.
– Какой в этом кайф? – он сделал ещё затяжку. – Вонючие и не вставляют.
– Да, лишь слегка расслабляют, но разве человеку, которому есть чем заняться, нужно постоянно упарываться?
Вопрос остался без ответа, но Петя почувствовал, что это камень в его огород. От сигареты остался один только рыжий фильтр и он искал куда бы его деть. Владимир выдвинул пепельницу рядом с прикуривателем. Петя ещё раз убедился, что раньше курение табака не просто не запрещалось, а будто бы поощрялось.
Владимир закинул пачку обратно в бардачок и вместо неё достал что-то вроде кожаного пенала. Внутри оказались CD-диски.
– Знаешь, мне кажется если ты их включишь, я точно передознусь от старья в моём организме.
– Как давно ты не слушал настоящую музыку, а?
Петя сделал вид, что задумался.
– Хм, в последний раз я слушал её несколько никогда назад. И желания не возникало. Вся музыка довоенной эпохи пропитана мизогинией, расизмом и жестокостью.
– Тебе это ровесники в Сети рассказали или официальная пропаганда?
– Беру отовсюду понемногу. – с какой-то гордостью произнёс Петя.
– Может стоит заценить самому, раз уж подвернулась такая возможность?
Возможность могла больше нигде не подвернуться – музыка довоенной эпохи хоть и не была официально запрещена, но не транслировалась по радио, не продавалась на носителях (которые, в принципе, давно уже канули в Лету) и не размещались в Сети.
– А может и стоит, – с вызовом бросил Петя. – Послушаем, а я объясню тебе, что именно не так, если ты сам не понимаешь.
Владимир почти издал саркастический смешок – он будет объяснять ему – но сдержался. Сын начал проявлять неподдельный интерес к тому что происходит, это было заметно даже сквозь юношескую браваду.
Старообрядцев-старший вставил первый диск. Его они слушали ещё с отцом, когда Владимир был ребёнком. Гангста-рэп, ещё до того как он скатился непонятно во что. 2pac, MCEight, Snoop Dog, Eminem и "самая опасная группа в мире" – N.W.A. Владимир непроизвольно качал головой в ритм битов, а лицо Пети выражало отвращение с каждым новым треком.
– О чём я и говорил. Они только и поют о том, что женщины – "сучки" и не прекращают орать слово на букву "н".
– Имеешь в виду "нигер"?
Петя вздрогнул, а Владимир весело ткнул его в плечо.
– Они пели о действительности, которая их окружала. Пели от души. В этом главная суть.
Сын отказывался воспринимать доводы отца всерьёз. Сидел насупившись.
– Ладно, – произнёс Владимир, вынимая диск из магнитолы. – Чувствую, это совсем не твоё. Опустимся ещё ниже по временной ветке.
Прежде чем вставить следующий диск, Владимир потянулся под сиденье и извлёк бутылку с прозрачной жидкостью. На выцветшей этикетке было отпечатано каллиграфическим шрифтом – "Архангельская".
– Гораздо лучше слушать следующее слегка заправившись, поверь.
Старообрядцев отвинтил крышку и, громко выдохнув, приложился к горлышку. Оторвался, сморщился.
– Хорошо пошла. Мягкая, как и всегда. – протянул бутылку сыну. – Твоя очередь.
Петя принял бутылку, поднёс горлышко к носу, принюхался.
– Что это?
– Водка.
– Это мы проходили.
Петя отхлебнул и тут же влажно закашлялся. Согнулся пополам пытаясь прочистить горло от пойла.
– Я мог бы и догадаться. С тобой всегда подвохи. – прохрипел он. – Это то дерьмо, которым ты заправляешь эту колымагу?
– Нет, – Владимир не мог не позлорадствовать. – Русская водка. Такая какой ей и положено быть. Сорок градусов.
Петя округлил слезящиеся глаза, собирался возмутиться, но Владимир его перебил:
– И да, в багажнике хранится целый ящик.
– Ты больной, – вынес вердикт Петя. – Это запреще… А знаешь что? Забей.
– Уже в который раз слышу это в твоём голосе.
– Что ты слышишь?
Владимир отхлебнул ещё.
– Желание донести. Жаждешь сдать папу, Павлик Морозов?
– Кто?
Владимир не мог не закатить глаза.
– Вам в школе вообще перестали преподавать историю? А ей в пользу чего пожертвовали?
– Уроки гендерной терпимости. Как будто не помнишь как я принёс целую гору соглашений вам на подпись.
– Не помню, потому что не подписал ни одно из них.
Хватало согласия и одного родителя, а Оксана всегда была за перемены и нововведения, пусть даже самые нелогичные и деструктивные.
– В любом случае, – Петя перехватил бутылку у отца. – Ты собираешься включать… Что ты там собирался включать?
Владимир ставил диск и наблюдал, как сын сначала несколько раз глубоко вдыхает-выдыхает, после чего прикладывается к бутылке на несколько объёмных глотков. Теперь он был морально готов к тому, что именно пьёт.
На втором диске был уже рок. AC/DC, Rolling Stones, Iron Maiden, Black Sabbath, Kiss, Deep Purple, Guns'n'Roses. Классика из мира, разделённого на два полюса "железным занавесом", но умудрявшимся быть свободнее, чем сейчас.
Реакция Пети была ожидаемой – не лучше, чем на предыдущие композиции. "Призывы к войне и жестокости, секс (как будто это что-то плохое), и (разумеется) неуважение к женщинам". Лишь к концу диска черты его лица разгладились, а комментариев не было. В конце диска были записаны Queen. Если сердце не замирает во время композиций "Breakthru", "Radio Ga Ga", Keep Yourself Alive" и "I Want To Break Free" – ты уже не человек. Похоже, Петя прошёл и эту проверку.
– Ну как? – Владимир забрал бутылку у сына, закрутил крышку и спрятал обратно под сиденье. Спивать потомка в его планы не входило. – Понравилось?
– В основном нет, – Петя растягивал слова, язык заплетал невиданной ранее крепости алкоголь. – Я бы сказал, что в основном отстой, но в конце…
– Ты про Queen?
– Ага, они… Не знаю, что сказать.
– Ничего не говори. И так всё вижу.
– Они лучшие из худших, скажем так. – бравада так никуда и не девалась.
Владимир полез за третьим диском.
– Это уже поновее, большая часть композиций была записана после моего рождения.
– Ого, наконец-то свежак!
Владимир почувствовал, что на этот раз сын шутит без злобы и улыбнулся ему. Теперь из динамиков звучали Linkin Park, Rammstein, KMDFM, Limp Bizkit, Papa Roach, Yellowcard. Тогда на лице Пети не было отвращение, скорее что-то близкое к первобытному страху. Жестоко, только и заключил он.
– Значит, вот так ты тусуешься?
– Чаще всего.
– В одиночку? Разве это тусовка?
– Чтобы веселиться, не обязательно окружать себя людьми.
– Это странно. Полный отстой.
– Чтобы не бояться одиночества, нужно любить человека, с которым ты остаёшься в одиночестве.
– Сам придумал?
– Нет, услышал где-то давным-давно.
Петя только хмыкнул, но было видно, что задумался. Тем временем заиграла композиция "Man Or Animal" группы Audioslave. Она всегда пробуждала во Владимире драйв, в любом возрасте.
– Давно я её не обкатывал. – Старообрядцев сжал руль.
– Ты о чём?
– Ты говорил, что тусоваться в одиночку совсем не весело. Что я развалина.
Владимир повернул ключ в зажигании. Движок завёлся с первого раза, заурчал, как довольный пригревшийся кот. Петя догадался, что сейчас будет.
– Ты хочешь?.. Да нет, ты не настолько ненормальный.
Взглянув на отца, сын понял, что крупно ошибается.
– Слышь, не надо, прошу! Проблем ведь не оберёшься…
– Датчики остались далеко позади, в городе. Анатолий Петрович свой человек – разрешает мне иногда кататься. О каких проблемах ты говоришь?
Хотел Петя привести ещё доводы, да только их не осталось.
– Лучше держись крепче.
Владимир включил передачу и "копейка", подымив задними шинами, рванула из гаража на волю. За что он её любил, так это за полное "взаимопонимание" – водитель и автомобиль полностью сливались и чувствовали друг друга. Владимир вопил от восторга – не мог сдержаться. Петя же, не привыкший к таким скоростям, просто сидел, вжавшись в сиденье, белый как мел, крепко держась за ручку под крышей. Ему тоже хотелось вопить (далеко не от восторга), но весь воздух как будто вышибли из его тела. Машина несколько раз ловко входила в дрифт, обходя конец очередного ряда гаражей. Они выехали на обширный пустырь, где Владимир дал всю волю эмоциям и технике – закрутил "копейку" на месте. Авто, словно разъярённый бык, поднимало вокруг тучи дорожной пыли. Наконец, движок заглох. Композиция, как по совпадению, подошла к концу.
Петя, не сразу осознав, что они, наконец, затормозили, ещё пару секунд просидел неподвижно, после чего, не сразу нащупав ручку, распахнул дверь и высунулся наружу. Водка, вместе с тем, что он съел несколько часов назад, полезла наружу.
– Какой-то ты совсем чахлый, – Владимир говорил тяжело, запыхался, непонятно почему. Так он обычно себя чувствовал после полового акта. – Я на велике больше выжимал.
Исторгать было больше нечего и Петя, ещё несколько раз содрогнувшись, снова распрямился. Смесь эмоций и чувств, которые, казалось бы, вообще несовместимы, отражалась на его взмокшем больше чем обычно лице. Чего он только не выговаривал отцу – и проклятия, и оскорбления, и просто набор каких-то злобных бессвязных фраз – Владимир не отвечал. Он даже не смотрел на сына. В любой другой ситуации он бы осадил отпрыска, но в тот момент его внимание приковали деревья вдалеке.
Небольшая лесополоса, находящаяся за пределами префектуры. Обычное скопление дубов и берёз для любого другого человека, для Владимира она служила очередным напоминанием о том, чего его лишил режим.
Отец вот-вот умрёт – не самое лучшее осознание. Владимир всю жизнь предпочитал не задумываться о том, что родителей может не стать, но вот он уже и сам почти десять лет как родитель, пять лет как умерла мама, настала очередь папы. У всех по разному, но он с возрастом стал легче переносить смерть близких.
Он хорошо помнил тот день – больничная палата, запах лекарств, шелест аппарата ИВЛ, ломанные линии кардиограммы на экране. Его отец. Он всю жизнь был сильным человеком и оставался таковым даже на пороге смерти. Тело сильно исхудало, лицо невероятно осунулось, кожа приобрела нездоровый землистый оттенок, но запавшие глаза всё так же излучали силу, которой нет и никогда не будет у многих физически здоровых людей в самом расцвете сил.
Первое время, как Владимир зашёл и сел на стул перед койкой, отец и сын просто смотрели друг на друга, словно изучая. Потом отец начал хрипло говорить (чувствовалось, что каждое слово даётся ему с трудом):
– Слушай меня внимательно, сына. Я чувствую, что мои дни на этом свете истекают. Ещё пара дней – и помру. На тумбочке лежит конверт, – отец указал на него глазами. – Там моё завещание. Будь уверен – самое дорогое я оставляю тебе. Как будто есть ещё кому.
Тут он начал смеяться, но смех сразу же перешёл в страшный кашель. Отцу потребовалось время, чтобы отдышаться и продолжить:
– Я хочу попросить тебя кое о чём и, уверен на все 102 процента, ты исполнишь мою последнюю просьбу. Я мог бы изложить всё на бумаге и приложить к завещанию, но не стал рисковать. В самой тумбочке кое-что лежит, товарищ принёс сегодня утром.
Отец замолчал. Владимир понял, что это призыв заглянуть в тумбочку. Там оказалась урна, в которой обычно хранят прах умерших. На ней было выгравировано: "Старообрядцев Вячеслав Дмитриевич. 1965 – 2046". Такие ожидали всех в самом конце пути – хоронить тела в земле запретили, для экономии городского пространства и на пользу окружающей среды.
– В точно такую же урну насыпят то, что останется от меня после кремации и выставят в колумбарии. Пять лет назад впервые задумался об этом и решил – нахер. В урну, что у тебя в руках, я стряхивал сигаретный пепел последние пять лет. Когда придёт время, Вова, подкинь им эту бутафорию, а настоящую предай земле – хочу, чтоб всё было по-человечески. Я верю, ты найдёшь подходящее место. В последние годы я окончательно убедился, что на тебя можно положиться.
Отец слабо улыбнулся.
– Разыграем их всех напоследок?
Владимир ничего не сказал, только взял отца за руку ("Можешь на меня положиться, пап."), спрятал урну и завещание под куртку и ушёл. Через два дня отца не стало. В больничном морге произошла кремация, там он с успехом подменил урны, отстоял церемонию в колумбарии вместе с женой и детьми, а вечером выехал за пределы префектуры и устроил настоящие похороны. Он выкопал небольшую могилу под вековым дубом, вырезал отцовские инициалы в коре, немного постоял, запоминая место захоронения и ещё раз прощаясь с отцом, и пошёл домой.
Вековой дуб находился в той самой лесополосе, на которую он смотрел из салона "копейки". За пределами префектуры, куда ему было категорически нельзя ещё пол года согласно правилам условного заключения. Мигающий чип в запястье злорадно напоминал об этом, как ничто другое. Мало того, что ему пришлось проворачивать какую-то нелепую аферу, для того чтобы нормально похоронить родного отца, так теперь его ещё и лишили возможности навещать могилу. А кто будет за ней ухаживать, ублюдки?
Владимир сжал руль так, что костяшки побелели. Петя, заметивший как отец напрягся, не замолчал, но сбавил тон. Он заявлял, что хочет поскорее убраться отсюда и вернуться домой, когда над тихим гаражным кооперативом разнёсся звук. В нынешнем мире он был до боли противоестественным, сродни тарахтению двигателя "копейки". Владимир выставил руку, призывая сына заткнуться. Тот так и поступил и тоже услышал звук. Ему он напомнил клокотание пришельцев из игры, в которую играл дни напролёт, а Владимиру – рык тиранозавра из фильма про тематический парк развлечений с живыми динозаврами, который он часто пересматривал в детстве.
– Это что?– напрягся Петя.
Владимир повременил с ответом, представляя, как дальше будет развиваться вечер.
– Загоним машину обратно в гараж и я покажу тебе друзей, которых у меня нет.
***
Идти пришлось недолго, уже через десять минут они дошли до "тупичка", образованного несколькими гаражами. Трое мужчин в возрасте (по виду они были ровесниками Владимира) занимались кто чем. Рослый с рыжими редеющими волосами и кривым (наверное, сломанным в драке) носом облокотился на монструозный мотоцикл и осматривал руль. Тощий, с длинными светлыми волнистыми волосами до плеч, выглядящий как студент первого курса, несмотря на морщины, обрамляющие лошадиное лицо, сидел на ящике и настраивал бас-гитару, подключённую к комб-усилителю. Широкоплечий, представляющий из себя гору мышц, с выбритой под ноль головой, и выпученными живыми глазами, жарил мясо на угольном гриле. Все трое были увлечены своими занятиями и заметили Владимира и Петю, только когда те подошли.
– Вовочка, – бритый широко и щербато улыбнулся. – Я не ожидал, что родители отпустят тебя так поздно.
– Ага, тебя туда же, Юра.
Они поздоровались. Довольно странно – ухватили друг друга за запястья. Петя повнимательнее оглядел во что Юрий был одет и похолодел внутри. На бритоголовом была белая майка без рукавов с выведенным маркером (чем же ещё, ни один интернет-магазин не стал бы делать майку с таким принтом, даже на заказ) крестиком, пересечённым кругом и фразой – "White pride worldwide".
– Кроме шуток, не думал увидеться, – рыжий слез с байка и поздоровался с Владимиром. Уже привычно. – Ты так давно не появлялся, начал думать, что режим всё-таки тебя сожрал.
– Не мог не появиться, заслышав, как ты обкатываешь свой "харлей". А режим… Пытался, да подавился, Гай. Я не мог этого допустить. Знал, что это разобьёт тебе сердце.
Они притворно-игриво улыбнулись друг другу. Владимир помахал тощему:
– Привет, Марсин.
Тощий, слегка улыбнувшись, кивнул, продолжая натягивать струны. Они не пожали друг другу руки и Петя догадывался почему – правой кисти у Марсина не было, лишь механический железный протез, имитирующий её. У Юрия была схожая ситуация. Ноги в шортах цвета хаки заметно отличались – левая была тоньше родной правой, мускулистой как и всё остальное. Протез хоть и был выкрашен в телесный цвет, всё равно бросался в глаза.
– Ты с кем-то что-то не поделил? – Юрий с прищуром глядел в лицо Владимиру. Синяки после дневного "общения" с авторитетами криминального мира были еле заметными, но всё-таки проступали.
– Не бери в голову. Ты меня знаешь, "с кем-то что-то не поделил" – мой стиль жизни.
– Если тебя кто-то прессует – только скажи, – нахмурился Гай. – Не сомневайся, мы впряжёмся.
Владимир уверял друзей, что всё в порядке и впрягаться уже не имеет смысла, а Петя тем временем почувствовал кое-что для себя редкое – укол совести. Он ведь сразу заметил помятость отца, но даже не поинтересовался что произошло.
Наконец, на него обратили внимание.
– Что это за пацан с тобой? – Юрий подошёл поближе. – Твой новый парень?
Петя не знал как на это реагировать – он просто застыл на месте, сунув руки в карманы, пытаясь нащупать там сам не зная что.
– Выдохни, а то побагровел, – рассмеялся Юрий. – Мы тебя хорошо помним, Петя.
– Да, только когда я в последний раз тебя видел ты был намного меньше. Вширь в том числе. – улыбнулся Гай.
– Вот только я вас совсем не помню. – буркнул Петя, закрывшись скрещенными на груди руками.
– Расслабься, – произнёс Марсин. – У этих кретинов всегда были проблемы с чувством юмора.
– Дядь, не слушай этого старого пшека. – Юрий плюнул сквозь щель в передних зубах. – Если задержишься, поймёшь, что это у него юмор, как у кирпича.
Марсин оторвался от гитары и показал Юрию металлический средний палец, а Петя тем временем продолжал поражаться – эти мужики и отец вроде бы друзья, но уже столько гадостей друг другу наговорили.
Юрий заметил напряжённость Пети и подмигнул ему:
– Расслабься, пацан. Будь проще и жизнь станет такой же. – произнёс он и вернулся к грилю, на котором шипело мясо.
Петя посмотрел на отца, тот посмотрел в ответ, как бы говоря: "Ага, вот с ними я обычно тусуюсь." Они сели на раскладные стулья, стоящие рядом.
Гай что-то подкрутил в своём мотоцикле, утёр пот со лба рукавом бомбера (тот был ему слегка мал; судя по нашивкам он достался ему во время обучения в Оксфорде) и обратился к Пете:
– Если не промочу горло пенным – сдохну. Подкинь пивка из холодильника, что рядом стоит.
– И мне, dzieciak.
– Про меня не забудь, дядь.
– Достань нам всем, сынок. – закончил Владимир.
Петя открыл маленький красный переносной холодильник. Порывшись во льду, он достал четыре банки и кинул каждому из присутствующих. Щелчки колечек раздались практически одновременно.
– А я угощусь?
– Даже не знаю, Петя, – наигранно протянул Гай. – А ты не слишком мал?
Петя хотел запротестовать, но отец его опередил:
– К вашему сведению, парень уже не маленький – испил настоящей водки, и хоть бы что.
Про то, что Петя исторг её после "лихих виражей" Владимир тактично умолчал.
– Сына спиваешь? Почему я не удивлён?
– Лучше уж я, чем такие как ты, Юра.
Петя достал золотистую банку. "Миллер". Он знал это пиво (часто брал его), но это было каким-то необычным – на английском было только название, все остальные слова и надписи на банке были в виде иероглифов.
– Контрабанда из "поднебесной", – пояснил Гай. – По-другому нормального пива в этой стране уже много лет как не достать.
– В крови нас утопили, косые черти, – с причмокиванием оторвался от банки Юрий. – А мы у них пиво покупаем. Но знаешь, Гай, это всё равно лучше, чем на них работать. Да, Вова?
Владимир промолчал, Юрий не унимался:
– Вот зачем ты к ним устроился, а?
– По той же причине, по которой твоя мать пошла на панель, – пожал плечами Владимир. – Деньги должны откуда-то появляться.
Гай захохотал в голос, Марсин издал протяжное "уф", а Юрий сделал вид, что хочет запустить во Владимира, который с триумфом отхлебнул пива, банкой.
Они прикончили первую порцию и Петя понял, что то, что он пил раньше и принимал за пиво, таковым не являлось. Китайский "Миллер" оказался насыщенным и каким-то живым, что ли – никаких сравнений быть не могло.
Рыгнув, Юрий полез в карман и достал потёртый портсигар. Там были самокрутки, он раздал всем по одной. Петя решил уточнить:
– С чем они?
– Запрещёнка. – важно заявил Юрий. – Табак. Сам выращиваю. Не боишься?
– Нет, папа давал сегодня попробовать.
Юрий посмотрел с какой-то тающей надеждой, которая была в шаге от того, чтобы перерасти в разочарование и даже презрение:
– "Винстон"?
– Ну да, – не понял Петя. – А что?
Юрий повернулся к Владимиру.
– Ты что ли до сих пор хранишь и куришь это говно?
– Вместо мозгов у тебя говно. Не все родились с серебряной ложкой в жопе, чтобы грезить только "Парламентом".
– Господи боже, – Юрий закатил глаза. – Как был школьником, так им и остался!
Петя, тем временем, потягивал самокрутку. Может он фантазировал, но и без того крепкий табак чувствовался ещё крепче от газеты в которую был завёрнут. Пете было одновременно и противно, и приятно. Дым хоть и душил, но как будто согревал изнутри и давал ощущение какого-то уюта.
В перебранку вступили Гай и Марсин. Непонятно как так получилось, но спор уже шёл не о сигаретах, а о сексуальной ориентации отца и Юрия. Петя никак не мог понять, как эти четверо могли когда-то спеться и когда перебранка слегка утихла, поинтересовался:
– Вы вообще не похожи. Как вы подружились?
Все присутствующие замолчали. Даже Юрий, хотя он производил впечатление человека, которого не заставишь заткнуться и под угрозой смерти.
– Всё началось очень давно, – произнёс Владимир с каким-то удовлетворением, будто только и ждал подобного вопроса. – Я был младше тебя – вот насколько давно.
Старообрядцев открыл новую банку и начал рассказ.
– Сперва я встретил вот этого утырка, – Владимир ткнул пальцем в лыбящегося Юрия. – В 2018 году. После окончания школы решил пойти в армию, чтобы сразу отделаться. Попал в ВДВ. Я до службы гонял с длинными волосами и очень расстроился, когда меня коротко постригли. И вот, я в очередной раз озабоченно рассматриваю свою голову в зеркале, а этот придурок проходит мимо и говорит…
– Не волнуйся, волосы не хер – отрастут.
– Я и без тебя помнил.
– Ага, да только ты рассказывать не умеешь и крутые фразы обычно запарываешь, как лох.
Владимир смерил Юрия взглядом.
– Скажи честно, ты бреешься на лысо только из-за убеждений или прячешь плешь?
– У своих родителей спроси. Я их недавно встретил – отличные мужики.
Петя ещё раз поразился качеству юмора, который царил до его рождения, и подтолкнул разговор в прежнее русло:
– А дальше что было?
– А что дальше? Слово за слово – начали общаться. Я сразу просёк, что такому говнюку, как Юра, тяжело заводить друзей (тут Юрий закатил глаза) и решил спасти его от участи аутсайдера. Быть одиночкой в армии тяжко, всем известно. Мы настолько заигрались в дружбу, что не перестали общаться даже после службы. Могли шататься по ночной Рязани, ища на жопу приключений, завалиться в какой-нибудь стрип-клуб или бар…
– И вот тут в повествование плавно вступаю я. – вставил Гай.
– Почти. Небольшое пояснение – к концу двадцатых в стране произошли изменения и она стала такой, какой ты её знаешь сейчас, сынок. С этими изменениями в страну повалили "гости" (Владимир обвёл рукой противно ухмыльнувшихся Гая и Марсина) в поисках лучшей жизни. Государство, неожиданно присоединившееся к "свободному миру" идеально для этого подходило. Шёл 2026 год, кажется? (Гай закивал). Тем летним вечером мы с Юрой зависали в одном баре на нынешней Мэйсон-стрит. Не удивляйся – тогда она называлась Почтовая и не была скоплением борделей. В самом разгаре был чемпионат по футболу и мы смотрели трансляцию очередного матча (ага, раньше мы фанатели от футбола, ровно до тех пор, пока игрокам не разрешили использовать импланты и протезы). Сборная ДРР играла против Британской Федерации и в тот день разгромила её с небывалым за историю счётом. Чтоб ты понимал – в том баре всегда собирались фанаты отечественной сборной и обиженные бриташки хорошо об этом знали. Спустя час после окончания матча в бар ввалилась целая толпа этих пьяных имбецилов (под стать нам, справедливости ради) и, разумеется, началась потасовка. Мочилово всем мочиловам, скажу я тебе. Бар разносился в щепки, а все кто там находился – на куски. К тому моменту, когда стало трудно понять кто, с кем и за что дерётся, начали раздаваться кошмарные для любого футбольного фаната звуки – полицейские сирены. Все, кто хоть чуть-чуть дружил с головой (в том числе и я) пустились наутёк. Уже на самом выходе один из англосаксов сильно лягнул меня под колено и пробежал мимо. Приложился я знатно – челюстью точнёхонько об барную стойку. Так он и задумывал. В голове, где плясали звёздочки, мелькала только одна мысль – догнать и наказать урода. Вычислить его в толпе было несложно, пока падал успел запомнить огромный государственный герб, выведенный краской на спине. Догонять пришлось долго, а ведь посмотришь и не скажешь, что бегун – пузо три арбуза. Непонятно, что было у него в голове – может он плохо знал округу, или хотел спрятаться от неутихающих сирен, или просто передохнуть – но он забежал в подворотню, которая заканчивалась тупиком. Повернул было назад, а тут я. Разница в весовых категориях сразу дала о себе знать – он навалился на меня всем телом и взял в захват. Удар в печень, под колено, в челюсть – и вот между нами снова дистанция. В тот вечер я на радостях от победы сборной выпил больше чем нужно и второй же хук этого бугая отбросил меня к новому удару головой, на этот раз об мусорный бак. Бугай, видимо, тоже этим вечером хватанул лишнего (от горя, наверное) и от незамысловатого рывка ногой (даже подножкой не назову) тоже сел на жопу. Вот мы готовимся снова броситься друг на друга, как подворотню прорезает свет. Прожектор полицейской машины. В том, как свиньи нас лупили, чувствовалась озлобленность. Свиньи всегда особенно злые, когда в государстве только как год поменялся режим. После трёпки нас начали обшаривать по карманам. С меня особенно ничего не взяли; почти всю наличность, что тогда прихватил из дома, просадил в баре. А вот бугай оказался побогаче и с деньгами расставаться не хотел. За это получил дубинкой. Ещё несколько раз. В тот момент во мне взыграло не то что бы сочувствие к бугаю, а скорее ненависть к несправедливым жестоким свиньям. Я попытался им помешать и снова огрёб. По хорошему они должны были забрать нас в участок, но понимали, что там мы не будем молчать об отобранной у нас "капусте", и решили бросить там, где нашли, прописав на прощание по рёбрам. Именно в тот момент мне явилась простая истина – "мусора" всегда остаются "мусорами", хоть флаг ЛГБТ сделай государственной символикой. И вот я, избитый, униженный и крайне разочарованный, выползаю из подворотни и сажусь на бордюр. Курить хотелось – жуть, но, как выяснилось, пачку я где-то посеял. Бугай, пошатываясь, вышел за мной, плюхнулся рядом и протянул мне сигарету. Закурили. Какое-то время курили молча, после чего начали делиться впечатлениями от прошедшего матча, нашей с ним драки и поведения полицейских. Он выбросил окурок, встал на ноги и спросил: "Ты любишь пироги с почками?". Честно, никогда до того дня не пробовал и всегда относился к "потрохам" скептически, о чём ему и сказал. Бугай заверил, что его мама готовит пироги с почками лучше, чем кто-либо на просторах от Ла-Манша до Урала и позвал за собой. Жил он неподалёку, в небольшом коттеджном райончике и когда мы уже подходили к его дому, я не выдержал и спросил, зачем он ведёт к себе домой человека, которого меньше часа чуть не убил, на что он ответил…