Он оперативно разобрался с лапшой, супом и салатом, в процессе закинув в рот жёлтую таблетку. Сок решил допить по дороге – обеденный перерыв подходил к концу. Попрощавшись с Нгуеном и подмигнув на прощание Вану, Владимир поспешил покинуть Чистилище. У самого выхода на него налетел какой-то мужик в потрёпанной кожанке.
– Поаккуратнее, земляк.
– Москаль мне не земляк!
Мужик пошёл дальше, словно ничего и не случилось. Владимир решил последовать его примеру. Не хотелось вступать с идиотом в дискуссию – если человек до сих пор не понял, что уже нет ни москалей, ни хохлов, не поймёт и сейчас. Все они уже давно непонятно кто.
***
Владимир решил сократить путь через подворотню. Сюда солнечный свет вообще никогда не проникал и в полумраке было практически невозможно разглядеть бездомных разной степени убогости. Но слышно их было очень хорошо.
Один громко хрипел, другой бормотал под нос какой-то бред о крысах, которыми "этот города переполнен", третий ныл, громко почёсывая руки, вены на которых требовали новой дозы, ещё двое разглагольствовали о политике, заменяя общепринятые термины нецензурной бранью. Один из бомжей прикурил самокрутку и Владимир увидел в руках у сидящего рядом потрёпанную книгу. Даже успел разглядеть обложку – "Манифест коммунистичекой партии".
"Не то место, не то время, мужик." – с мрачной усмешкой подумал Владимир.
Когда впереди забрезжил солнечный свет и подворотня практически осталась позади, из-за очередного мусорного бака возникла рука и крепко ухватила Владимира за штанину.
– Земляк, не подкинешь мелочи ветерану?
Владимир остановился и отступил на шаг, чтобы "ветеран" отпустил его штаны. Бог знает в чём он этой рукой копался.
Старообрядцев повнимательнее присмотрелся к попрошайке, насколько это позволяли слабо пробивающиеся солнечные лучи. Тощий, практически скелет, обтянутый кожей; длинные грязные волосы и борода, тронутые сединой; в темноте блестел только один глаз – место, где должен был быть второй, прикрывала повязка, похожая на пиратскую; ниже правого предплечья была пустота, за подаянием он протянул левую руку; из одежды на нём были остатки футболки и шорт неопределённого цвета. На коленях лежала картонная табличка с надписью маркером "ВЕТЕРАНУ ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ НА ИМПЛАНТЫ". Если брать во внимание плохие условия жизни, то можно было сказать, что попрошайка был Владимиру ровесником.
– Ну же, земляк! На сопляка ты не похож, должен помнить какая это была мясорубка. Подкинь, а?
Владимир помнил, не понаслышке знал.
"Ветеран" подёргал пальцем, в который был встроен банковский чип. Владимир всегда был готов поддержать братьев по оружию, особенно в трудных ситуациях. Но ему нужно было убедиться.
– А где служил?
Попрошайка лишь на секунду замялся.
– 201-ая стрелковая дивизия, в основном под Багдадом базировались. Жарко там было, но я бы не возвращался до самого конца, если бы "чурки" не… – он обвёл себя единственной рукой. – Сам видишь.
Владимир имел привычку – всегда журить самого себя за несдержанность, за миг до того как станет поздно. Это не помогало ему не совершать опрометчивых поступков, просто он не видел смысла ругать себя, когда всё уже произошло.
Старообрядцев пинком выбил у попрошайки картонку. Тот даже воскликнуть не успел, как сразу же сжался в комок – Владимир замахнулся на него кулаком.
– Вали нахер отсюда! Ещё раз тебя увижу – вырву оставшиеся конечности!
Что-то блеснуло в глазу попрошайки – не страх, а желание вякнуть хоть что-то, чтобы попытаться сохранить остатки достоинства, но он решил благоразумно промолчать и затрусил вглубь подворотни, туда, откуда Владимир пришёл. Даже картонку подбирать не стал.
Владимир выдохнул, когда попрошайка скрылся во тьме и направился в сторону света, на оживлённую улицу. Свидетели (если бы такие нашлись) подтвердили бы, что Владимир Старообрядцев напал на беззащитного ветерана-калеку, который попросил милостыню. Вот только не было никакого ветерана. Владимир практически сразу это понял – по этой гниде было видно, что ничего тяжелее и смертоносней "розочки" от пивной бутылки он в руках не держал, а глаз и руку сдал "чёрному" хирургу, чтоб выручить денег на очередную дозу. Но окончательно Владимир уверился, когда услышал номер бригады. Не мог он там служить – 201-я стрелковая бригада была уничтожена в полном составе при битве за Кандагар в 31-ом году. Владимир точно это знал, в ней служило несколько ребят, с которыми он учился на одном направлении в университете. Хороших ребят, чёрт возьми…
Гнев сменился удушающим чувством тоски.
"Вот что вы получили, пацаны, – думал Старообрядцев, сдерживая крик. – От страны, за которую полегли, и от людей, за которых проливали кровь."
***
Было примерно два часа дня, когда всё-таки произошло то, что и должно было, но чего Владимир искренне, всей душой не хотел. Он изо всех старался не "отсвечивать", но это было нелегко, особенно учитывая прозрачные стены в его кабинете.
Старообрядцев рассматривал соседние небоскрёбы через панорамное окно, словно пытался углядеть чем занимается тамошний "офисный планктон" вроде него самого, когда дверь в его кабинет распахнулась.
– Вова, босс вызывает к себе.
Дана, секретарша. Как обычно с резинкой во рту, коротких джинсовых шортах и рубашке, завязанной под самой грудью. И как обычно без стука.
Владимир нервно сморгнул. Дана вроде не заметила. Вот и хорошо.
– Понял, сейчас приду.
Дана отправилась по своим секретарским делам, оставив дверь открытой. Намёк – босс не любит ждать.
Владимир вышел в коридор, нужный кабинет находился в самом конце.
"Восхождение на Голгофу, твою мать!"
К своим годам Владимир понял одну вещь – неважно сколько тебе лет, у тебя всегда будут трястись коленки, если вышестоящий вызывает к себе. Директор школы, деканат в университете, начальник на работе. Меняются места и действующие лица, суть остаётся.
Из-за одной из офисных кабинок появилась голова. Раскосые глаза хитро и злорадно поблёскивали.
– У кого-то серьёзные проблемы, да, Старообрядцев?
Акуджи Ямомото. Вёрткий маленький японец, единственными радостями в жизни которого были чужие проблемы и неприятности. Сейчас он буквально светился – не удивительно, Владимир знал, что Акуджи метит на его место. Важная должность и собственный кабинет вместо какой-то душной кабинки. Мечта ведь.
– Я разберусь, Ямомото. Сопли подотри.
Смутить Акуджи было легко. Он шмыгнул носом и спрятался обратно. Владимир не чувствовал ни злобы, ни даже раздражения по отношению к нему. Только жалость.
Он постучал в хорошую дубовую дверь и, приоткрыв, заглянул в кабинет начальника.
– Вы хотели меня видеть, мистер Бэнкис?
Мужчина за большим столом из красного дерева оторвался от бумаг.
– Владимир, ну я же просил – называй меня Джеймс. Мы же не первый год друг друга знаем. Проходи, садись. В ногах правды нет.
Старообрядцев сел в широкое кресло прямо напротив стола. Старался держать спину прямо, не сжиматься словно глист. Давалось это с трудом – как не усядься, всё равно будешь ниже сидящего за столом на голову. Это по-настоящему давило.
Джеймс Бэнкис ещё раз взглянул на бумаги сквозь стёкла очков в роговой оправе (бутафория без диоптрий, он надевал их для статности), поднял взгляд на Старообрядцева и улыбнулся. И без того белые, обрабатываемые фтором каждое утро зубы казались нереалистично белоснежными на фоне чёрного цвета кожи.
Начальник отдела был немногим старше Владимира, они были одного поколения и хорошие отношения у них установились практически в тот же день, как Владимир устроился на работу. Можно даже сказать, что они подружились. Ходили друг к другу в гости семьями (как и принято в крупных корпах) или могли засесть в каком-нибудь баре или кафе после работы. Джеймс даже рассказал ему о своём втором (на самом деле настоящем) имени – Муакин. Он был родом из ЮАР и своим рождением ещё застал времена, когда ребёнку при рождении обязательно давалось европейское имя. Пережитки правления апартеида. Бэнкис разрешил Старообрядцеву звать его Муакином, но только в неформальной обстановке. И вот теперь Джеймс, с какой-то напрягающей хитростью в глазах, рассматривал Владимира, а тот уже догадывался о чём пойдёт речь.
– До меня дошли сведения, что ты недавно попал в какую-то передрягу. Дело даже до суда дошло. Ты ведь из-за этого пропустил несколько рабочих дней?
Да, речь пошла об этом. Владимир облизал начавшие сохнуть губы. Он чувствовал что будет дальше. Очевиднейший вопрос, на который каждый дурак мог ответить – станет ли человек, чей народ страдал от расовой сегрегации аж до 1994 года, держать на высокооплачиваемой и важной должности человека, осуждённого за расовую ненависть по отношению к афро-американцам? Владимир решил не отмалчиваться:
– Джеймс, я…
– Подожди, – Бэнкис поднял руку. – Сначала я скажу.
Дорогой тёмно-синий костюм "тройка" по странному хорошо сочетался с чёрными косичками (скорее пучками) на его голове.
Владимир приготовился к самому худшему и одновременно сохранял надежду не вылететь с работы, но от того, что он услышал дальше, его глаза округлились:
– Вова, ты молодец. Я почему-то был уверен, что если не ты, то человек вроде тебя проучит эту уличную шваль. Давно было пора.
Старообрядцев ничего не мог поделать – рот его распахнулся, словно у выброшенной на берег рыбы, которая устала бороться за жизнь. Видя замешательство близкое к шоку у своего подчинённого, Бэнкис продолжил:
– Понимаю твоё замешательство. Ты наверное думал, что в этой ситуации я буду на стороне "своих". Но вот что я тебе скажу, Вова – нихера эти черти мне не "свои". – Джеймс взглянул на входную дверь, чтобы убедиться, что она плотно закрыта и продолжил тише. – Будь моя воля, я бы гнал таких из страны взашей. Эти уличные "братки", грабящие и убивающие случайных людей, только чтоб продлить собственное жалкое существование, позорят целую расу. Мою расу, чёрт бы их побрал.
Владимир глубоко вздохнул. За последние годы Джеймс в его глазах успел зарекомендовать себя как человек, который не стесняется высказывать своё мнение, но всё же до ужаса тактичный. В данный момент от этого образа не осталось и следа.
– Теперь о неприятном, – Бэнкис снял очки и начал протирать их тряпочкой. – Совет директоров не разделяет моего мнения по этому вопросу. Они настаивают на увольнении, позволь мне процитировать, "расистского и безобразного элемента корпорации", но не спеши отчаиваться. Я всё ещё имею вес во всей этой иерархии и, скорей всего, мне удастся замолвить за тебя словечко. В конце концов ты у нас примерный семьянин и хорошо выполняешь доверенную тебе работу, а это в наши времена большая редкость, прости господи. То, что сейчас требуется от тебя, так это постараться больше не отсвечивать подобным образом и не приходить на работу в ближайшее время.
Сказал, как отрезал.
– Джеймс, я правильно понимаю – ты меня отпускаешь?
–Отпускаю? В смысле… Нет. Нет, ни в коем случае. Считай это просто неожиданным оплачиваемым отпуском на неопределённый срок, который, кстати, начинается прямо сейчас. Иди домой, проведи время с семьёй. Отдыхай, одним словом.
Джеймс указал рукой на дверь. Владимиру не оставалось ничего, кроме как кивнуть и покинуть кабинет.
***
Внизу Старообрядцев, наконец, вздохнул спокойно. Всё вышло очень даже хорошо, не так ужасно как он думал, но всё же слишком неожиданно, чтобы оставаться равнодушным. Что сказать дома? "Дорогая, дети, мне неожиданно дали отпуск. Когда закончится? Не знаю. Нет, меня не уволили, просто попросили на время уйти, пока всё не уляжется. Давайте откроем шампанское."?
В любом случае сейчас Владимир думал о другом – раз он освободился пораньше, то почему прямо сейчас не сходить в полицейский участок отметиться? Зачем тянуть?
***
Владимир шёл по улице и не мог оторваться от широкой проезжей части. Машины были до скрежета в зубах похожи одна на другую и цветовой гаммой, и моделями. Пикапы, внедорожники, седаны, иногда спортивные – все как две капли воды. Старообрядцеву пришла на ум старая картина. Вроде бы называлась "Апофеоз войны" – гора черепов посреди пустыни. Свалить все эти "электробритвы" в кучу и получился бы отличный пейзаж для современной интерпретации. "Апофеоз глобализации".
Рёв дизельного двигателя был поистине оглушающим на контрасте остального городского шума. Мимо Владимира проехал монструозный серебристый лимузин и остановился впереди. Из выхлопных труб различимо выходил дым. Кто-то, кому запреты на загрязнение воздуха побоку.
Задняя дверь распахнулась и наружу вылез Лоб (по другому Владимир бы не смог его окрестить). Чёрный, под два метра ростом, гора мышц, которую плотно обтягивал строгий костюм. Через всё лицо белел шрам, так же сильно, как и выпученные глаза. Лоб остановил Владимира жестом и пробасил:
– Старообрядцев Владимир?
– Это я. – голос не дрогнул, слава богу.
– Прошу внутрь.
Лоб пошире распахнул дверь. Владимир огляделся. Ну да, для всех остальных ничего не происходит. Страха почти не было – будь что будет. Он подошёл, заглянул внутрь. Снаружи лупило предвечернее солнце, в салоне царил мрак. Ничего не разглядеть, да он и не успел – Лоб подтолкнул его, мол, нечего рассматривать.
Владимир плюхнулся на кожаное сиденье. Слева оказался ещё один мордоворот, Старообрядцева не удивило бы, если бы Лоб приходился ему братом. Лоб забрался следом, сел справа и захлопнул дверь.
Сквозь не только тонированные, но стопроцентно ещё и пуленепробиваемые стёкла почти не проходил солнечный свет. Напротив, во мраке и табачном дыме, сидел пижонистого вида мужик в белом костюме и шляпе. В одной руке сигара, в другой – пафосная трость. Чёрный, как туз пик. Боливийский сутенёр, непонятно к чему подумал Владимир.
"Пижон" постучал тростью в окошко к водителю:
– Двинули.
Лимузин тронулся, они вошли в автомобильный поток.
"Пижон" развернулся, наклонился вперёд и глубоко затянулся сигарой.
– Вы знаете кто я?
Непонятно, когда похитители обращаются к тебе на "вы", это хороший или плохой знак?
– Не имею ни малейшего понятия. – Владимир откинулся на спинку. Даже перед лицом возможной расправы нельзя показывать ужас.
Пижон усмехнулся, поводил большим пальцем по трости.
– Оно и понятно. У многих начинается истерика, только когда они просто слышат моё имя – Бонди.
На лбу предательски выступил пот. Тут он был прав. В Просперитас-сити старались лишний раз не произносить это имя – вдруг сглазишь. Синдикат "Барон" утвердился в мегаполисе ещё задолго до того, как Гаити окончательно ушло под воду и гаитянцы толпами хлынули в места менее подверженные затоплению. Наркоторговля, рэкет, похищения людей, приношение в жертву богам врагов, конкурентов и просто несговорчивых – всё это синдикат, во главе которого стоит Бонди. Те, кто встречал его лично либо мертвы, либо не болтают об этом.
Приглушённая мелодия, льющаяся из динамиков под крышей, была обманчиво успокаивающей – ни о каком спокойствии не может идти и речи, когда тебя посреди улицы выцепляет лично глава одной из самых (если не самой) отмороженных банд в городе.
Владимир заёрзал на сиденье. Это не ушло от внимания Бонди, он ощерился в довольной улыбке, в полутьме блеснули позолоченные зубы.
– Вы заметно занервничали. Это нормально, даже для такого крепкого орешка как вы, лейтенант Старообрядцев.
И про его военное прошлое он информацию накопал!
– Я нервничаю лишь по одной причине, – Владимир нашёл в себе силы посмотреть Бонди прямо в глаза. – Мне необходимо каждый день отмечаться в полицейском участке. Постановление суда. Хотелось бы и сегодня не опоздать, понимаете?
Бонди спрятал зубы, заметно посуровел. Прелюдии вежливости закончились, дальше только основная суть. Он положил сигару в пепельницу на подлокотнике, потянулся к мини-холодильнику и достал банку лимонада.
– Вы будете что-нибудь?
– Нет, спасибо. Я недавно пообедал.
Владимир всё думал – эта очевидно деланная вежливость с обоих сторон продержится до самого конца или в самый неожиданный момент резко испарится? Бонди тем временем вскрыл банку и сделал внушительный глоток.
– В полицейский участок вам больше не надо. Я дал легавым понять, что смогу доходчиво вам объяснить что хорошо, а что плохо так, что на всю жизнь запомните.
Воцарилось молчание.
– Владимир, почему бы вам не спросить что вообще происходит? Я же вижу – вас распирает от этого вопроса.
Игра, значит.
– Зачем вы меня похитили?
– Слишком громкое слово, вы не согласны? – Бонди изогнул бровь. – Я вызвал вас на разговор. Так как разговор серьёзный, я не стал напрягать секретаршу или строчить вам "имейлы", а явился лично.
Лоб дважды хохотнул – оценил шутку. Бонди осушил маленькую банку и поставил в подстаканник. Снова взял сигару, затянулся.
– Забавно. Я избавил вас от внимания нашей доблестной полиции, а вы плюёте в меня слово "похитили". Я бы мог заявиться к вам домой и утопить вас в вашей собственной крови и крови ваших жены и детей…
Владимир сжал кулак, костяшки хрустнули на весь салон. Лоб предостерегающе повернул к нему голову, тот даже не заметил.
– …но не сделал этого. – продолжил Бонди. – Мне важно, чтобы до вас дошло почему с вами происходит то, что происходит сейчас и произойдёт впоследствии.
– Я слушаю. – как можно спокойнее проговорил Владимир.
– Вы ведь уже догадались почему я хочу лично решить с вами вопрос и отозвал полицию?
– Начинаю. Вы связаны с ребятами, за избиение которых меня осудили.
– Да, можно и так сказать. Один из них приходится племянником одному моему хорошему знакомому, который попросил меня об услуге. Жульен. Вы должны его помнить, это тот, которому вы проломили голову.
– Тот, что наставил на меня пистолет.
– Да-да, он самый. Скажем так, ваше счастье, что он выжил и не остался калекой, иначе мы бы с вами разговаривали по-другому. – Бонди стряхнул пепел. – Буду с вами откровенен, Владимир – эти ребята, особенно Жульен, мне крайне неприятны. Грабить стариков по подворотням – курам на смех. Особенно для тех, кто метит в мой синдикат. Я оказался перед самой настоящей дилеммой – помочь знакомому и отомстить за племянника или доверить разбираться с вами полиции и заявить, что у меня связаны руки?
Бонди опустил глаза, словно действительно хотел убедиться в отсутствии пут на запястьях. Потом вновь воззрился на Владимира.
– Я нашёл компромисс.
Бонди кивнул Лбу, затем "брату". Лоб начал громко разминать костяшки, а "брат" схватил Владимира за шею и швырнул на пол.
Били его долго и упорно, словно хотели выбить всё человеческое. Нужно сказать, они были близки как никто и никогда. Удары сыпались по всему телу, было больно, но Владимир всё равно ощущал, что мордовороты его щадят. По приказу Бонди, разумеется. Цель была донести мысль, а не изувечить. Лимузин тем временем продолжал ехать, неизвестно куда.
***
В определённый момент лимузин затормозил, дверь распахнулась, Владимир полетел навстречу особенно ослепляющему после полумрака свету вечернего солнца. Удар о бетонный тротуар выбил из него последний дух и остатки уверенности в том, что он хоть кто-то в этом мире. Старообрядцев перевернулся на спину, лицом к безоблачному небу.
– Пара синяков и кроссовки, – донеслось справа сквозь рокот движка. – Согласись, небольшая плата за то что ты сделал такому человеку как я.
Рёв двигателя, клубы пыли. Уехали.
Владимир поскрёб пятками. Сквозь носки обжигал раскалённый за день бетон. И в правду стянули с него кроссовки, суки. Его кроссовки. Его "найки", которые достались ему по наследству. Неважно насколько высоко эти сволочи поднимаются, насколько у них неподъёмный оборот кровавого наркобабла в год – человек может выбраться из гетто, гетто из человека – никогда. Замашки мелких барыг с улицы остаются навсегда.
Больше Владимиру не придётся раздумывать почему отец завещал ему эти кроссовки, почему хранил их в приличном состоянии. Ответ оказался до смешного прост – всё это было для того, чтобы бандиты, которые всегда будут чужаками на этой земле, без проблем отжали их, словно свою собственность.
С этими мыслями Владимир перевернулся на живот, приподнялся на руках, сплюнул кровь. Похлопал по карманам – бумажник на месте, а значит и фотография. Особенная фотография. Кое-как встал на ноги, пошатнулся, схватившись за бок, осмотрелся. Ну конечно. Где же ещё выкидывать своих недоброжелателей, после крепкой трёпки-послания? На территории врага, чтобы тот обеспечил добавку.
Маленький Мехико. Малоэтажная застройка, почти в каждом здании или жилом доме притон, склад с "веществами" или "точка" какой-нибудь банды. Большей клоаки во всём городе не сыщешь. Особенно для белого.
Из ближайшего дома, с третьего этажа, бухал сабвуфер. Какой-то хипхоповый говнобит. В соседнем квартале раздалось несколько одиночных пистолетных выстрелов, затем автоматная очередь, женский крик, снова автоматная очередь. Опять только сабвуфер.
Владимир сплюнул накопившийся во рту привкус железа, утёр кровь с разбитого носа, одёрнул полы плаща и пошёл в сторону небоскрёбов. К цивилизации, если можно так назвать хоть что-то в Просперитас-сити.
***
Раскалённый бетон нещадно жёг ступни. Осколки разбитых бутылок и иглы от шприцов также не превращали путь в дорогу из жёлтого кирпича. Нужно было разжиться обувью, хотя бы попытаться, пусть для этого и придётся рискнуть головой. На пути не попалось ни одного магазина одежды, даже самого бюджетного – одни алкогольные лавки и "блевальни" самого низшего уровня.
На одной из тихих улочек, на ступенях перед подъездом многоквартирного дома расположились трое юнцов. Первый был покрыт татуировками с ног до лысой головы – стволы, кресты, черепа, цветы. Капал себе в глаза какую-то дрянь из пипетки и нескрываемо ловил кайф от этого. Второй как минимум на половину состоял из имплантов, это было заметно даже через одежду. На месте глазных яблок было что-то типа той части бинокля, которую подносят к глазам, с красными огоньками вместо зрачков. Этот вдыхал "зелье" через ингалятор, по понятным причинам не мог насладиться каплями. Третий как будто взял понемногу от своих товарищей – небольшая татуировка "Santa Muerte" над левой бровью и дыхательный имплант в районе кадыка. Он размеренно потягивал пиво. На первом были тренировочные штаны, на втором футболка под подтяжками, на третьем – баскетбольная майка с цифрой "6". Всё бирюзовое.
"Проспект 6", без труда вспомнил Владимир. "Шестёрки". Не самый худший вариант. Исторические корни банды уходят глубоко в Мексику, в двадцатый век. В тридцатых годах века нынешнего один из ближайших подчинённых главы мощнейшего наркокартеля страны решил совершить что-то типа государственного переворота внутри организации, но прогорел. Ему и всем кто был ему предан пришлось бежать, ну а куда можно было смотаться, как не в землю обетованную для всех тех, кого прогнали ссаными тряпками – в ДРР, в Просперитас-сити, если конкретнее. До того как разрастись числом и территорией, маленькая банда контролировала только одну улицу – Проспект 6. Так и получила название.
Владимир направился к ним. Конкретного плана пока не было, нужно было подойти поближе. Что они ему сделают? Убьют? Ха, как страшно. Старообрядцев заметил за спиной латиноса с пивом висящее в ножнах мачете. В случае с подобными этим ребятам смерть не была так страшна – самое страшное происходило до. Местные латиноамериканские банды славились безбашенностью. Не будет сюрпризом, если в конечном итоге этот "любитель минимализма в вопросе татуировок и имплантов" на живую отрежет Владимиру голову под улюлюканье своих приятелей.
Троица резко прервала свой оживлённый разговор о "тёлках" и разборках и во все глаза (и импланты) уставилась на Владимира. Он выдержал взгляд.
– Заблудился, ese? – спросил татуированный. – Не очень вежливо влезать в чужой разговор, знаешь ли.
– Ему похоже мало навешали, – указал ингалятором на синяки и общую помятость второй. – Хочешь ещё получить, старый пёс?
Владимир сосредоточил взгляд на ногах второго. Дальше слушать не стал, подошёл к нему вплотную и приставил свою ступню к его.
– Слышь, cabrón, я не из "этих"!
Встроенный переводчик упорно отказывался переводить ругань и сленг. Латинос с глазными имплантами ощерился, словно хорёк. Жиденькие усики (то немногое, что указывало на то, что он молодой парень, а не робот) растянулись в стороны. В правую руку из кобуры выскочил "умный пистолет", уловив негативные мозговые импульсы хозяина, словно собака – негативные эмоции. Промежность Владимира была в устрашающей близости к колену бандита, какой-то сантиметр. Этот факт делал и так напряжённую ситуацию ещё более пугающей.
– Перебрал что ли, старый? – латинос с пивом уже поставил бутылку на парапет и потянулся за спину, к клинку.
Владимир отступил на шаг – выяснил, что хотел. Хрипло, как можно более невозмутимо, он спросил:
– Сколько хочешь за кроссовки, пацан?
Троица переглянулась. Мимика обладателя кроссовок как бы говорила – "пришить и дело с концом". Глаза остальных двух выражали заинтересованность.
– Ну, мужик, – третий снова взял в руки бутылку. – Речь идёт о последней модели "Natural born American", сам понимаешь…
– О МОИХ "American"! – произнёс второй, злобно топнув ногой в высоком кислотно-зелёном кроссовке, но продолжил смягчившись, слегка осознав ситуацию. – Я их урвал за сто косых.
"Рассказывай, шкет, – думал про себя Владимир. – Только одну пару спёр или целую партию?"
– Даю за них восемьдесят пять.
– Девяносто!
Хотелось, конечно, сказать пацану, чтобы тот перестал ломать комедию, но ствол всё ещё был у него в руках. Ситуация была не та. Владимир вообще удивлялся, почему до сих пор не труп. Глянул на другую сторону улицы, словно хотел разглядеть там что-то, что поможет сбить цену.
– Будет тебе девяносто.
Владимир поднял большой палец с банковским чипом. Латинос выставил вперёд средний палец, выдержал паузу и развернул руку. На подушечке международного посыла на хер чернел чип. Бандит заржал и Владимир только сейчас заметил, что и зубы у него металлические. Настоящий медвежий капкан.
"Шутник, блин…"
***
Кроссовки плохо сочетались с остальной одеждой и всё-таки слегка жали, но терпимо. Всё терпимее, чем быть босым посреди гетто.
Владимир уже почти выбрался из пристанища беззакония. Проходил мимо дома, в котором на всю округу ревел ребёнок, когда увидел нечто совсем необыкновенное, приближающееся к нему по улице. Она была сродни амурскому тигру – Владимир был уверен, что таких больше не существует в природе. Окрасом и рыком – точно тигр. "Шевроле Импала", апельсиновая, с чёрной широкой полосой проходящей через капот по крыше. Из окон, усиленная басами, изрыгалась какая-то латиноамериканская читка.
Когда автомобиль почти поравнялся со Старообрядцевым, из кузова высунулся молодчик и заорал:
– Эй, gringo! Лови!
"Импала" уже пронеслась мимо, когда у ног Владимира что-то лязгнуло. Он испуганно отпрянул, за что тут же себя обругал – насколько же сильно его зашугали за этот день, что он шарахается от смятой пивной банки? И всё-таки повезло – всегда высока вероятность, что банка, летящая в чужака, будет заряжена фитилём и наполнена порохом и гвоздями.
Владимир посмотрел вслед удаляющейся рыжей и такой редкой в это время красотке и был готов начать грызть локти от несправедливости – почему такую прелесть водят такие дебилы?
"Всё прям как с женщинами, да, старина?"
Владимир хохотнул. Это можно было бы назвать смехом сквозь слёзы, если бы он не разучился плакать давным-давно.
***
Солнце, казалось, только находилось в раздумьях садиться ему сегодня или нет. Владимир добрался почти до центра префектуры. Домой идти не хотелось, хотелось выпить. Адски хотелось.
Он стоял напротив бара, которым владел его хороший знакомый Рауль Гонзалес. Заведение называлось "У Койота" (в честь клички, которую с юности носил хозяин) и Старообрядцев помнил его ещё обычным рестораном, когда им владели родители Рауля.
Вывеска гипнотизировала фиолетово-голубым светом неона, но Владимир нашёл в себе силы оторвать взгляд и войти внутрь. Неон был и здесь – красный, жёлтый, зелёный. Был повсюду – над баром, по периметру бара, под потолком по всему помещению. Из колонок приглушённо лилась какая-то испанская мелодия. Атмосфера типичного мексиканского бара в каком-то захолустье где-то у границы прошибала насквозь.
Посетителей было ещё мало и Рауль, который сам стоял за баром, сразу заметил зашедшего друга, улыбнулся, помахал и заспешил навстречу.
– Привет, amigo! – они крепко пожали руки. Рауль улыбался во все зубы (одного верхнего не хватало; дыра под пышными чёрными усами слишком сильно бросалась в глаза), но улыбка быстро сползла с его смуглого лица, когда он внимательно присмотрелся к Владимиру.
– Кто тебя так отделал?
Тот лишь лениво отмахнулся:
– Ты же знаешь – мне только дай повод влезть в драку.
– Знаю, именно поэтому волнуюсь вдвойне. – Гонзалес опустил глаза. – Что это ты на ноги напялил?
Владимир взглянул на кроссовки. Мало того, что они и так были кричаще кислотно-зелёные, во мраке бара кроссовки заметно светились, словно покрытые флуоресцентной краской. Или обогащённым ураном.
"Замечательно. Прям вылитый клоун…"
– Стараюсь идти в ногу с молодёжью.
– На тебя совсем не похоже. – Рауль поднял взгляд. – Тебе дать меню?
– Не надо. Я буду как обычно.
Владимир сел за бар, а Рауль скрылся на кухне. "Как обычно" означало буррито и "Корона Экстра" с долькой лайма. Буррито – всегда только одна порция. "Корона" – по настроению. Конечно, от блюда и легендарного мексиканского пива в 2056 году остались только одни названия. Свинина, фасоль, соус, специи – синтетика. Солод и лайм – химия. Но вкусом всё напоминало натуральное и употреблять было можно.
Старообрядцев успел прикончить буррито и первое пиво (напоследок он принял зелёную таблетку), когда в бар ввалилась шумная компания из двух парней и девушки, в которой девушка больше напоминала мужика, чем двое её компаньонов. Эти двое больше напоминали гомо-шлюх.
Вторая пустая бутылка с долькой лайма на дне отправилась в мусорку под баром, когда Владимир начал прислушиваться и присматриваться к троице, расположившейся рядом. Девушка (внешне очень отдалённо) горделиво, не стесняясь в выражениях, рассказывала о какой-то своей службе на Ближнем Востоке. Две её "подружки" заворожёно слушали, чуть ли не раскрыв рты в восхищении. Гипер-атлетичное телосложение, типа военная стрижка, типа военная безрукавка и (самое главное) татуировка на правом плече. "Зеркало Венеры" с ангельскими крыльями и дьявольскими рогами. Символ "Карающих сестёр".