Марка разбудила тишина. Оглушающая, как колокола на соседнем храме. Он попробовал натянуть на себя обрывки снов. Но они блекли и таяли, блекли и таяли, а их место занимала непривычная пустота просыпания. Что-то в ней было не так. Электронные часы показывали… Ничего они не показывали. Не светился экран телефункена. И не слышалась приятная хрипотца Мудрейшего: « – Доброе утро, дети мои! Ганс-Фридрих Сидоров приветствует и поздравляет вас с новым радостным днем! Чисты ли ваши помыслы, как небо в этот ясный день? И не было ли в ваших снах чего-либо предосудительного? Или просто сомнительного, требующего осмысления Мудрых? Мы всегда готовы помочь и поддержать вас. Помните о счастье жить в нашей благополучной стране!».

Нет. Что-то сегодня было не так. Что-то мешало Марку почувствовать ежеутреннюю сопричастность Великому Единению, готовность раскрыться навстречу благоуханному дыханию Высшего Существа.

– Нет электричества! – понял Марк. – Значит, не будет ни утреннего приветствия, ни морально-политической подпитки, ни душевного трепета при подъеме Государственного Флага. Не будет и энергетической разминки – тренажеры же не работают.

Марк совсем было заскучал, но тут внизу, на кухне, загремела посуда.

– Отец… – подумал было Марк и торопливо соскочил на пол. И тут же застонал от невыносимого осознания реальности. Голову заполнила пустота, в которой бились без выхода два слова: – Отец!.. Мама!..

Не было силы, которая помогла бы ему удержаться на краю обрыва, в который обрушилась прежняя жизнь… Отец… Мама… Неправда, что время рубцует раны! Никакой оно не лекарь! И никакие дни, часы и минуты не могли пригасить ужас того дня, когда пришла весть о гибели родителей!..

В кухне возился дедушка. Он суетливо дергал какую-то штуковину из какого-то незнакомого аппарата.

– Дед, – спросил Марк, – что за агрегат?

– Примус, – не отвлекаясь, ответил дед. – Источник открытого огня.

От моей бабки остался. Мы еще в Африке на нем готовили… Только вот подзабыл, как запускается…

– А вонища-то! – сморщил нос юноша.

– Керосин, – объяснил дед. – Вот подожди, кончится под землей газ, хошь – не хошь, а вспомним и о керосине, и о примусе… Еще такая штуковина была – керогаз…

– Да никогда в жизни! – возмутился Марк. – Чтобы мудрейшие допустили! Мы живем в государстве всеобщего благоденствия! И оно вечно! Спроси у любого партийца!

– Хм… – обернулся к нему дед. – Ты хорошо запрограммирован… Не придерешься!

– А ты! – возмутился Марк. – Вечно всем недоволен. Дождешься, когда прочтут твои мысли! И не поможет, что ты ветеран!

Дед только отмахнулся. Тонкой иголочкой поковырялся внутри примуса и поднес к нему зажигалку. Живое пламя запело, зажужжало вокруг конфорки.

– Генуг цыпленку! – обрадовался дед и поставил на огонь кофеварку.

– Скажи спасибо, что я не выбросил наши фарады! – веселился дед, крутя педали. Радовался не он один. Улица была забита велосипедистами. Они шныряли между уныло дремавшими элетромерседесами и плотно присевшими на колеса электрогазами.

– Хорошо, что вчера предупредили!

– А я прослушал, – огорчался Марк.

– Как же! Первый министр Мудрейшего объявил по телефункену. Мол, в связи с государственной необходимостью будет на два часа прекращена подача электроэнергии… Просил отнестись с пониманием.

– Вот. С пониманием… А ты говоришь!..

– Подожди!.. – тормознул дед. – Бедро болит…

Он слез с фарада и прислонил его к застывшему посреди улицы штрасенбану. Видно, дала о себе знать рана, полученная в Африканской войне.

– Шпрехают что-то об экспериментах в Институте Времени, – отдышавшись, объяснил дед.

В Татарской слободе было, как всегда, сумрачно и тихо. Даже ребятишки играли во что-то молчаливое.

– Дед, – спросил на ходу Марк, – а почему татар в партию не принимают? Даже образованных и богатых?

– А ты вспомни, на чьей стороне были мусульмане? У нас даже был приказ: в плен не брать!

– Но они же совсем другие! Испокон века в России жили. И в бывшем Союзе. И в нашей Фатерландии!

– Вот мы так и думали, пока они к туземцам не перебежали! И в спину нам стрелять не начали!

– Может, о них плохо заботились? Тепла им не додавали?

– Мудрейшие их знают! – заключил дед. И радостно воскликнул:

– О! Свет дали!

И, правда, зажглись фонари, засветились рекламы, замигали огни светофоров. Зашуршали колеса мерседесов и газов, застучали по рельсам штрасенбаны.

В Совете ветеранов деда принимали с почетом. А как же – боевой офицер, инвалид войны и почетный ариец.

– Господин Блюм! – подкатился к нему дежурный партиец. – Наконец-то вы нас удостоили! Такая честь!

– Суставы, – оправдывался дед.

– К сожалению, выбора сегодня, практически нет! – тащил их на склад партиец. – Временные трудности…

– Посмотрим… посмотрим… – успокаивал его дед.

Выбора действительно не было. Деду полагался холодильник. Но на подиуме сиротливо жался приземистый недоросток в деревянном корпусе.

– «Фюр махт… э-э… За власть Советов»! – распахнул коричневую дверцу дежурный. – Старинная фирма! Еще с дофатерландовских времен!

– Да у нас же вся кухня белая, – робко вклинился Марк.

– Молодой человек! Решать должен уважаемый дедушка!.. Я могу предложить выбор по каталогу. Поставки будут не сегодня-завтра. То, что выберете, привезем прямо ин ди кюхе. Как только – так сразу!

Дежурный затащил их в бюро и раскрыл перед дедом несколько глянцевых гроссбухов.

– Выбирайте! – предложил он. Но в ту же минуту за окном что-то грохнуло. Свет в бюро на мгновенье погас, а когда зажегся, был мигающим и тусклым.

– А вег! – скомандовал дед, и они с Марком выскочили на улицу.

Транспорт снова стоял, а люди испуганно вглядывались в небо на краю горизонта. Там поднимался столб зеленого дыма.

– Доигрались! – мрачно предположил ветеран. – Кажись, Институт Времени дуба дал!..

Все оказалось не так страшно. Как передали по телефункену, произошел небольшой хлопок, задымился запасной трансформатор. Но проводимый эксперимент дал ожидаемые результаты. Старики, забегавшие к деду, болтали, будто возле Института крутились десятки санитарных машин. Но кто им верил!

Вечером, отчитываясь перед телефункеном, Марк честно рассказал о вредных слухах, за что к его баллам было добавлено еще восемь. Только о сомнительных мыслях деда он промолчал – родной человек все-таки.

Ночью ему опять снился отец. Они карабкались на вершину Ай-Петри, а мама призывно махала сверху. Большой черный силуэт на фоне восходящего солнца. – Скорее! – торопила их она. – Чай остынет!

– Вечно она спешит! – ворчал запыхавшийся отец. – Я ей говорил: – не гони так!..

Глава 2

– Ах, мой милый Августин, Августин, Августин! – распевал телефункен. – С добрым утром, дети мои, граждане нашей благополучной страны!

Марк привычно настроился на волну душевности, излучаемую с экрана. В голосе Мудрейшего звенели колокольчики, пели птицы и звала в неведомую даль полковая труба… И само собой пробуждалось чувство глубокого удовлетворения. И вера, что новый день, как и предыдущие, будет отмечен успехами в производстве и потреблении!

И готовность внести свои баллы в копилку приношений Высшему Существу!

И вот.

– Кхе-кхе… – задребезжал телефункен. – Ну-с, молодой человек!

Слово и дело!

С экрана на Марка смотрел его партийный наставник Леня Гоген-Ваген. Ленчик, как фамильярно звал его дед. Они воевали вместе, только Ленчик, в отличие от деда был чистокровным арийцем. И в Национал-коммунистической партии он отвечал за нравственное взросление дедового внука. И еще девятерых недоарийцев.

– Доброе утро, майн юнгер Марк! Готов ли ты вознести молитву Высшему Существу?

– Я исполняю волю Его!

– А чисты ли твои помыслы?

– Я открыт! – сказал Марк.

И натянул на голову шлем правдолюба.

– Какое сегодня число? Сколько тебе лет? Сколько лап у паука? – зачастил Ленчик. Марк едва успевал отвечать. Он знал: главное – расслабиться и ни о чем не думать.

– При какой температуре кипит вода? Кто написал «Фауста»? Сколько дней в году? – продолжал допытываться наставник. – Какого цвета небо в грозу? Что сказал дед о вчерашнем хлопке? Почему скачет мяч? Ты часто опаздываешь в колледж? Ты любишь военные песни? Что тебе снилось ночью? Почему ты не доверяешь татарам?

На экране телефункена мелькали оценки: «правда»… «неправда»… «сомнительно»… И потом – общее заключение: «Готов к шествию Верности!».

– Молодец! – обдали Марка теплом глаза с телефункена. – Ты верный питомец Партии! И у тебя есть все шансы заслужить статус Почетного Арийца!

Марк спешил. Лицеисты должны были собраться на площади Берлинского вокзала. Там уже стоял грузовой мерседес с плакатами и знаменами.

– Держи свой конец! – пригласил его студработник Лялик. И Марк крепко-накрепко вцепился в древко ярко-алого полотнища. «Будущее светло и прекрасно!» понесли они с другом, вливаясь в строящиеся ряды. Шествие Верности началось.

– Эс лебе!.. Эс лебе!.. Хай живе!.. Виве!.. Да здравствует!..

Возгласы сливались в единый клич, от которого, казалось, расколется небо.

– Ура! – взвивалось еще выше. Выше деревьев, выше крыш, выше прижавшихся к асфальту мерседесов и опустивших свои дуги штрасенбанов.

По городу шло Шествие Верности. Плакаты мерно колебались в такт шагам. « Время, вперед!»…«Оседлаем время!»…«Будь верен Мудрейшему!»… «Наш вождь Ганс-Фридрих Сидоров!»… «Роботы – наши помощники!»… «Заветам Адольфа и Иосифа верны!»… «Разбирай Гегеля и шмайсер!»…

Господи, как все было знакомо! Сколько раз маршировал

Марк в этих рядах, выкрикивая привычные и все равно волнующие лозунги! И мысленно повторяя звучащие чистой музыкой призывы Мудрейшего:

« – Будущее светло и прекрасно. Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести: настолько будет светла и добра, богата радостью и наслаждением ваша жизнь, насколько вы умеете перенести в нее из будущего. Стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его…»

– Время вперед! – неслось над колоннами, над проспектом Макса Горького, над ликующим городом.

Марку было радостно от чувства единения с тысячами таких же преданных родине молодых людей, от того, что рядом, выкрикивая близкие им всем лозунги, шествовали его друзья-лицеисты. Лялик, Петрик, Енот, Котяра, Толян, Пятак, Шпайер Одногрупники. Единомышленники. Почти арийцы!

Одно отравляло торжество. Приплясывающая на тротуаре кучка отщепенцев. Таких же молодых, но лишенных благоразумия и понимания реальности. Они тоже выкрикивали лозунги. Но какие! «Не трогайте время!»… «Будущее – своими руками!»… «Все люди равны!»…И уж совсем непристойное: «Мудры ли Мудрые?..»…

Сегодня этих недобитков было больше, чем обычно. И что тоже поражало: среди них были девушки. Особенно бесновалась одна —длинноволосая, большеглазая и кого-то неуловимо напоминающая. Она скакала, размахивая портретом Пушкина, и кричала что-то невообразимое. «Мудрейшего на пенсию!» послышалось Марку.

– При чем здесь Пушкин? – подумал он, а друг Лялик закричал:

– Рапунцель!

– Кто это? – пристал к другу Марк.

– Сеструха… Зараза!

– Зараза! – подхватили лицеисты.

Девушка на окрик брата только головой помотала.

Но по тротуару, оттесняя тщедушную, кучку уже наступала шеренга Национальных Чекистов, ударяя дубинками в щиты.

Глава 3

На кухне гремела посуда. Раньше кофе всегда варил отец. Но теперь над ним колдовал дед в мамином фартуке.

– Отчитался? – спросил он, подвигая к Марку блюдо с тостами и наливая обалденно пахнущий напиток.

«– Как здорово, – подумал Марк, – что после африканской войны можно пить настоящий кофе!»

Но вслух сказал:

– Ленчик опять беспокоится о тебе…

– Забей на него! – отмахнулся дед. – Какой им вред от старого пердуна!

– Говоришь много. А ешь мало. И половины положенного не съедаешь!

– А они бы еще больше пихали в талоны!

– Смотри! – предупредил Марк. – Дождешься новой клизмы!

Кухонный телефункен передавал утренние новости. Про наступление латиноамериканской армии на рубежи Восточной Империи. Про затяжные бои на островах Полинезии. Про трудовые успехи банановодов свободной Нигерии. Ну и про небольшие трудности в работе Института Времени.

В криминальной хронике рассказали о найденном в доме на Баварском Арбате трупе зверски убитой женщины. Личность погибшей устанавливается.

– А-а! – махнул рукой дед. – Чтоб народ не скучал…

И спросил о том, что его на самом деле занимало:

– Так ты всерьез будешь читать свое сочинение?

– Семинар же, – ответил Марк.

– Ты бы подумал…

– А что? Нам же задали… Отчет о трудовом воспитании на заводе… Сказали: в свободной форме…

– Ну, смотри!.. Уж больно твоя форма свободная!..

Но семинара сегодня не было. Отменили и другие занятия.

Вместо этого студработников выстроили в спортзале и по одному вызывали в кабинет Мудроляйтера. Странно было то, что обратно никто не выходил.

– Пускают на колбасу, – предположил кто-то. Кажется, Шпайер.

– Трахают и спускают в унитаз, – поправил его Петрик.

Марк даже не улыбнулся. Что-то нехорошо было на душе. Стремно, как сказал бы дед.

Марка вызвали одним из последних. На юношу уставились сразу десять пар глаз. Кроме Мудроляйтера на него смотрели человек пять Мудропедов и несколько полицаев высокого чина. Здесь же был и вездесущий Ленчик Гоген-Ваген. Серьезный-пресерьезный.

– Студработник Блюм! – вонзил в юношу взгляд Ляйтер. – Какие у тебя были отношения с Мудропедом Агилерой?

– Хо… хорошие, – запинаясь, ответил Марк. И тут же поправился:

– Нормальные… Как у всех…

– Она не занижала тебе оценки? Не начисляла отрицательных баллов?

– Не… нет… – пересохшими губами прошептал Марк.

– История – любимый предмет студработника, – вступился за него Ленчик. Но без тени сочувствия.

– Когда ты видел Мудропеда Агилеру в последний раз? – задал свой вопрос один из полицаев.

– Э…э… – замялся Марк. – Давно… Мы же были на трудовом воспитании…

И тут же, набравшись смелости, спросил:

– А что?..

И вдруг вспомнил утреннее сообщение в криминальной хронике. Неужели?..

Ленчик Гоген-Ваген вывел его через заднюю дверь.

– Вот так-то… И не знаешь, где тебя ждет… – угрюмо бормотал он, пока они спускались этажом ниже.

В физическом кабинете дым стоял коромыслом. Студработников допрашивали полицаи в форме и в штатском. Крутились бобины рекордеров, скрипели перья кардиографов, мигали зеленым полицайские правдолюбы. И со всех сторон сыпались вопросы:

– Что тебе не нравится в Фатерландии?

– Ты веришь Мудрейшим?

– Кто твой любимый мудропед?

Студработники соревновались в искренности.

– Я другой такой страны не знаю!.. – уверял всех Флюгер.

– Эс лебе… да здравствуют Ганс-Фридрих Сидоров и его жена Палашка! – твердил Шпайер.

– Обалдеваю от физика! – объяснялся Юбочник – Нигматулин.

– Я-то ее любил, она меня не любила, – признавался Мурнев.

– Не виноватая я! – дурашливо выкрикивал Петрик.

Марка подвели к столу, где снимали отпечатки пальцев. Он сразу

ухитрился перепачкать краской обе ладони.

– Надо же!.. – бормотал рядом Ленчик. – Отродясь такого не было!.. Чтобы мудропедов убивали! Да так зверски!..

– Это кто-то из своих! – сказала женщина-полицай, снимавшая отпечатки. – Дверь не взломана, замки целы… Она б чужим не открыла!

– Неужто?..

Ленчик с тоской посмотрел на Марка. Он же отвечал перед партией за каждого из доверенных недоарийцев.

– А, Марк?..

Марк молчал. Он старался унять дрожь перемазанных краской пальцев и не поднимать глаз, в которых плескался ужас. «Агилеру убили!.. Задушили, а потом исполосовали ножом!..». Это выбивалось из сознания, делало секунды лишними, не настоящими, не нужными сейчас.

– Задушили и исполосовали ножом! – чуть ли не с восторгом делился с друзьями Пятак.

– Чему ты радуешься! – урезонивал его Енот. – Мы же первые, на кого будут думать!

– Затаскают! – соглашался с ним Флюгер.

– А почему именно нас? – не понимал Лялик.

– А ты спроси у него! – кивнул на Марка Енот. – Он же у нее дома чаще, чем в лицее, бывал.

Студработники кучковались во дворе лицея, приходя в себя после нежданного следствия.

– Разберутся! – уверенно сказал Марк. – У нас лучшая в мире Служба безопасности!

– Ну, Марка понесло! – съехидничал Енот. – Он же у нас поцреот!

– А ты разве не любишь свою страну? – вскипел юноша. – Или у тебя другая Фатерландия есть?

– Да ладно вам! – успокаивал друзей Нигматулин. – надо держаться вместе!

– Как же! – не мог успокоиться Енот. – Он спит и видит, как бы арийцем стать! Почетным!..

– А ты больше говори!

– Говори-не говори, мудролюб все равно каждую мыслишку прочтет. Самую завалящую!

– Подмудрашки умеют втирать ему мозги, – вмешался молчавший до этого Рогач. – Говорят, голова должна быть забита всякой мурой. Под самый мозжечок!

– Да уж, – примирительно сказал Марк. – Подмудрашкам есть что терять. Один шаг до мудрейших.

– Нам это не грозит! – подвел итог Енот. И все разошлись по домам.

Дома дед сотрясал кухню вздохами.

– Подумать только! – сокрушался он. – Твою любимую училку!…

– Мудропеда… – поправлял его Марк.

– И у кого только рука поднялась!.. Форменный садист! Нам бы его на пару часов в Африку!

– А что твой друг Ленчик говорит?

– А что он может сказать? Думает, это кто-то из своих… Так что поаккуратней с ним!..

Марк и сам понимал, что это не тот случай, когда надо раскрываться до конца. Другое дело, что он не привык, да и не умел прятать что-нибудь от наставника. Стоило тому появиться на экране телефункена и проникновенно заглянуть в глаза. До самого донца. Как умел только он. И самые потаенные мысли ложились прямо в его ладонь.

Так и в этот вечер. Ленчик не успел и рта раскрыть, а Марк уже торопливо отвечал на не заданные вопросы:

– Я раньше бывал у мудропеда Агилеры. Часто… Она давала материал для курсовой. Ну, и вообще…

– Что «вообще»?

– Она мне нравилась. Очень…

– А кому еще она нравилась?

– Ну… многим…

– Говори правду! Ничего, кроме правды! – настаивал Ленчик. – Кто у нее бывал, кроме тебя?

« – Молчи! – шептал Марку разум. – …лчи-лчи-лчи! – откликалось послушное эхо в отуманенной голове. Но язык непослушно талдычил:

– Ну… Лялик… Локшин то есть… Петрик… Черняев который… Он же художник… И еще Шпайер… Стихи сочиняет… Она таких любила…

Марк ждал, что наставник потребует подробностей, но Ленчику, видно, хватило и этого. На первый раз…

Этой ночью Марку снова снился отец. Они опять карабкались к вершине Ай-Петри, а мама призывно махала сверху. Большой черный силуэт на фоне восходящего солнца. – Скорее! – торопила их она. —

Чай остынет!

– Вечно она спешит! – ворчал запыхавшийся отец. – Я ей говорил: – не гони так!..

А мама почему-то вздыхала и задумчиво вертела в руках что-то невнятное. «Кортик! – догадался Марк. – Морской кортик!».

Глава 4

– Встать! Смотреть в глаза! Признаваться!

Детектив, прихрамывая, ходил по кругу, старательно обходя белый контур на полу. Это был меловой силуэт убитой Агилеры. Через каждые три шага детектив останавливался против оробевшего студработника и упирался пальцем в его впалую грудь.

– Облегчи душу! Чистосердечно!

А потом снова шагал, чуть слышно напевая:

– Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя…

Или вдруг резко тормозил и упирался пальцем в грудь Марка.

– Ну, колись, колись! – почти ласково приговаривал он. И снова принимался мурлыкать:

– То ли бурей завываньем

Ты, мой друг, утомлена…

В комнату Агилеры Марка привел Ленчик Гоген-Ваген.

– Побеседуешь кое с кем! – многозначительно пообещал он.

Кроме Марка, в комнате, словно пришибленные, сутулились Лялик-Локшин, Петрик-Черняев и Шпайер-просто Шпайер. Все, кого вчера вечером назвал Марк. «Ничего страшного! – успокаивал он себя. – Не я, так кто-нибудь другой! Все равно узнали бы!».

Беседовал с ними пожилой детектив. Детектива звали непонятным именем Мисвандерроэ. Он сам так представился, на что художественно грамотный Петрик-Черняев спросил:

– Это вы из того рода, который «стеклянный дом»?

– Из детского дома я! – добродушно ответил детектив, сделав ударение на слове «детского». – Когда удостоверение оформляли, назвали меня в честь немецко-русского единства. А брата Степана обозвали Кафкой Фрейдом. И ничего – жизнь прожили. Имен не замарали!..

Разговаривал детектив добродушно. Но смотрел цепко.

– Вы же понимаете, – втолковывал он, – что убил кто-то из вас. Из тех, кто был вхож к мудропеду. И кому она доверяла… И убил зверски.

Сначала придушил, а потом исколол всю каким-то режущим орудием…

« – Кортик!» – вспомнил Марк ночной сон. И посмотрел на стену над кроватью, где раньше висел офицерский кортик в красивых ножнах. Теперь там ничего не было…

– А чему это она вас на дому учила? – допрашивал между тем детектив Мисвандерроэ. – Чему такому, чего в классе нельзя было выговорить?..

– А, впрочем!.. – махнул он рукой. – Пусть этим ваши мудропеды занимаются. Мое дело – найти убийцу! И уж поверьте, он от меня не уйдет!

– Ни сном, ни духом! – чуть не бил себя в грудь Шпайер. – Я и правдолюбу так сказал!

– Вы не правдолюбов бойтесь, а меня! – погрозил пальцем детектив Мисвандерроэ. – И своей совести!

Марк согласно кивал головой. Он понимал, что детектив прав и что убийцу надо искать среди своих. Но это никак не укладывалось в голове. «Свои» это же свои. Те, с кем он рос, каждого знал, как самого себя.

А знал ли он самого себя? Марк понимал, что, пока убийца не найден, он такой же подозреваемый, как любой из его друзей. И хотя в самом страшном сне не мог представить себя в роли злодея-садиста, чувство вины не оставляло его: слишком сильно было в нем ощущения своей группы как единого организма.

– Свободны! – отпустил их детектив. – Пока…

Марк выходил последним.

– А там всю жизнь висел кортик! – показал он на ковер над кроватью. – А теперь пусто…

Мисвандерроэ внимательно посмотрел на ковер и на Марка.

– Кому нибудь говорил?

Марк отрицательно помахал головой.

– Вот и молчи!

Sie haben die kostenlose Leseprobe beendet. Möchten Sie mehr lesen?