Леди Горничная

Обыкновенная прислуга, а форсу, как у комиссарши.

Михаил Булгаков «Собачье сердце»

Домработница приходила раз в неделю. Причём, если в доме был бардак, то она требовала дополнительные деньги……К её приходу я убирала дом.

Оксана Робски

Глава 1
Визит лепрекона

– Всего лишь горничная! – раздался за спиной насмешливый скрипучий голос.

Страх – самый шустрый любовник, его пальцы – везде. Ледяной лаской касаются груди, липким холодом скользят по позвоночнику, и до боли стискивают низ живота.

Хозяева дома – в отъезде.

Прислугу отпустили.

В доме никого.

У меня за спиной кто-то стоит.

Я не успею повернуться, не успею закричать, ничего не…

– Мне с твоим затылком разговаривать? – теперь в голосе слышатся брюзгливые интонации.

И вот тут я его узнала!

– Быть того не может! – пробормотала я, не оборачиваясь.

– Боишься в глаза посмотреть? Стыдно? И должно быть стыдно, чего уж там!

Я обернулась, так стремительно, что каблук подвернулся, и мешком плюхнулась в кресло.

Посреди гостиной стоял лепрекон. Очень старый лепрекон, настолько старый, что рыжие бакенбарды его стали буро-ржавыми, а зеленый бархат сюртука не мог скрыть скрюченное тщедушное тельце, похожее на узловатый корень. Подмышкой у него был зажат самый настоящий горшок с золотом! Я невольно закрыла глаза и даже потрясла головой, в отчаянной надежде, что это все-таки видение. Дело ведь не в горшке, хотя его соплеменники давным-давно перешли на сейфы-чемоданчики, их и носить удобнее. И не в том, что особняк Трентонов в три слоя окутывали защитные заклинания, не позволяющие ни людям, ни фейри проникнуть внутрь незваными. Главное – здесь не могло быть именно этого лепрекона! Ни в центральных провинциях империи. Ни в ее столице. И уж точно не в доме в двух шагах от Дворцовой площади!

Лепрекон тем временем водрузил горшок на низенький ханьский столик с инкрустацией – прямиком на морду извивающемуся радужному дракону. С пыхтением вскарабкался в обитое полосатым репсом кресло. И уставился на меня пронзительными маленькими глазками из-под набрякших морщинистых век.

– Врунья! И неудачница! – уже с явным удовольствием припечатал он, взирая на меня, будто я навозный жук, заползший на его золото.

– Безликие демоны Междумирья! – у меня даже разозлиться не получилось. Раньше, давно, когда я еще представляла себе подобную встречу, мне казалось, я лопну от ярости. Сейчас я испытывала только тягостное недоумение и некоторую досаду. И да, опасение тоже. – Как вы сюда попали?

– Совсем обнаглела, маленькая дрянь! С чего взяла, что можешь меня допрашивать? – старик презрительно скривил сухие губы.

– С того, что тревожный артефакт вделан в это кресло! – выразительно обнимая пальцами изогнутую ручку красного дерева, ответила я. – Стоит мне нажать… и… «Почтенный поверенный мастер О’Тул арестован в особняке барона Трентона!» – тоном мальчишки-газетчика прокричала я.

– Это который член Имперского Совета? Правда, что ли? – лепрекон нервно пощипал лохматые бакенбарды.

– А вы даже не удосужились узнать, куда вламываетесь? – с деланным сочувствием протянула я. – Теряете хватку, мастер О’Тул! Старость, старость…

– Очень мне надо вламываться! Сунул «золотой» дуре зеленой на воротах – она и открыла!

– Племянница! – скривилась я. Лепрекон поглядел на меня как на умалишенную, и я посчитала нужным пояснить: – Сторожиха, вдова Чух, троллиха-полукровка, уехала на неделю к родне в пещеры. Оставила вместо себя племянницу… полную троллиху, что по крови, что по разуму… раз поверила, что золотой от лепрекона так и останется в ее лапах!

Лепрекон оскалил в ухмылке зубы, слишком крупные и белые для его морщинистого лица.

Я невинным тоном закончила:

– Прошу прощения, мастер, и впрямь – не взлом! А мошенничество с отягчающими. И… шпионаж, полагаю? – я выразительно пошевелила пальцами над тревожным артефактом.

– Давай-давай, вызывай свою охрану! – нервно натягивая шляпу на уши, проскрипел лепрекон. – Мне тоже найдется, что им рассказать! Например, про одну юную… хех, когда-то, а сейчас уже не очень… леди, которая думала, что лучше главы рода знает, как ей жить! – он с размаху ткнул в мою сторону узловатым пальцем.

Боялся – вдруг я не пойму, о какой леди речь?

– И нет чтоб замуж выйти, как положено, хозяйство вести, детей растить, решила, что ей во что бы то ни стало надо заделаться образованной магичкой с дипломом! – голос лепрекона становился все ехидней. – И вот она взяла, да и удрала из дому, чтобы в конце концов стать… горничной! А-ха-хаха! – он снова ткнул в меня пальцем и затрясся в приступе дикого хохота, всхрюкивая от восторга, и плюясь во все стороны. – Ха-ха-ха! П-поломо-о-ойкой! Ой, не могу! А-ха-ха! Лееедиии… Была… А теперь – гооорничная! Леди-горничная! А-ха-ха… Жена твоего братца узнает… тоже хохотать будет! Оууу, вот умора! А-ха-хаха!

– Конечно, после такого чудовищного разоблачения служба имперской безопасности отпустит вас с поклонами… да что там, даже премию выдаст! – я вытащила из кармана фартука тряпку и принялась аккуратно протирать заплеванные лепреконом ручки кресла и столик. – Ведь что такое незаконное проникновение в охраняемый особняк члена Имперского Совета по сравнению со страшными тайнами горничной! – я с силой прижала тряпку в груди и трагическим шепотом выдохнула. – Которая оказывается когда-то была – леди! Ужас-ужас, – я зажмурилась и старательно всхлипнула. – Куда катится мир!

Лепрекон подавился хохотом и мрачно уставился на меня исподлобья:

– Издеваешься, поломойка?

– Шантажирую, – я вернулась в кресло и устало откинулась на спинку – день и без того выдался суматошный, а тут еще лепреконы из давнего забытого прошлого. – Давайте так, О’Тул… Я не вызываю охрану… Пока что… А вы рассказываете, как меня нашли, – я многозначительно обхватила ручку кресла пальцами. Никакого сигнального артефакта там не было, но О’Тул об этом не знает.

– Зачем нашел – тебя не интересует? – проворчал он.

– Это вы мне в любом случае скажете.

– Подумаешь, сложность! – насупился лепрекон. – Подружка твоя франконская раз в месяц письма на адрес особняка Трентона шлет.

– Вы и до Матильды добрались? – досадливо перебила его я.

Единственная подруга, оставшаяся у меня с тех давних времен, когда я и правда была благовоспитанной юной леди из славного южного рода!

– Еще не хватало: чтоб она тебя предупредила? – лепрекон оскалил зубы. – На почте выяснил.

– Тоже сунули золотой?

– Если бы… – он снова помрачнел. – Там почтарем такой лис…

– Кицунэ? – невольно заинтересовалась я.

– Да если бы! – почти жалобно протянул старый лепрекон. – Человечишка хитрый… Пришлось чек выписывать.

– А заблокировать не успели! Какая прелесть! – я посмотрела на перекошенную физиономию лепрекона – и теперь уже сама неприлично взвыла от хохота. Жадный франконский почтарь меня подставил, но… за то, что заставил лепрекона – этого лепрекона!.. расстаться с настоящими деньгами, а не исчезающим колдовским золотом, я готова была его простить. Ну, почти готова.

– Смешшшно тебе? – прошипел лепрекон – пропарывая зеленые перчатки, на кончиках его пальцев возникли крючья-когти. – А уж мне как смешно было! Узнаю я, значит, что у леди Трентон секретарша имеется… – он вытащил из-за обшлага сюртука затертую карточку приглашения, подписанную: «От имени и по поручению лорда Трентон с супругой, секретарь Л. Демолина». – И думаю: раз уж одна моя знакомая леди по имени Летиция, из рода де Молино, оказалась эдакой дурищей, чтоб из дому сбегать, так куда ж ей податься, чтоб с голоду не помереть? Вот разве что в секретари, бумажки перекладывать. А чтоб славное имя де Молино не позорить, хватило ума и совести пару буковок поменять – вот и вышла Л. Демолина! Я еду в столицу, на билет трачусь, письмо честь по чести отправляю, получаю ответ: леди в отъезде, но госпожа секретарь готова меня принять заради переговоров по благотворительным вопросам, – он осклабился, а я уныло вздохнула. Госпоже Демолиной следовало бы знать, что лепреконы и благотворительность – вещи несовместные. Их и заплатить трудно заставить, а уж отдать деньги за так…

– Думаю, сейчас ка-ак переговорю с одой вроде как леди… Узнаю, как она дошла до жизни такой… секретарской!

Презрения в его глазах было столько, что еще чуть-чуть, и я сама начну задумываться: секретарша, это немного хуже, чем воровка или проститутка? Или намного хуже?

– Иду, значит, как написано, к этому самому служебному входу в особняк, как вдруг! Мимо меня юбка – фыр-фыррр! Башмаки – топ-топ! – издевательски продолжал лепрекон. – Бежит: фартучек, наколочка в волосах – горничная! Прямиком к Трентоновскому особняку… и за дверь шасть! Гляжу, а это она и есть! Искомая леди Летиция де Молино! – он откинулся на спинку кресла, глядя на меня с издевательским удовлетворением. И медленно, раздельно произнес: – Даже не секретарша, а… прислуга! Поломойка. Горничная.

– Секретаря леди Трентон зовут Лукреция, – стискивая в кулаке край фартука процедила я. Безликие демоны Междумирья, а память у старого пакостника до сих пор отменная, если он сумел меня узнать, не видев целых пятнадцать лет!

– Ты, конечно, изменилась… обвисла… – его взгляд нахально уперся мне в грудь, обтянутую форменным платьем горничной. – Полы на коленках драить да уголь из подвала таскать никого не красит.

За прошедшие пятнадцать лет я успела забыть, что говорить гадости для этого лепрекона все равно, что дышать: если рот закроет, задохнется и падет замертво!

– Даже бумажки разбирать не сгодилась? – злорадно продолжал он. – Писала ты всегда как виверна лапой… Только и осталось, что грязь за хозяевами подтирать.

– Только не говорите, что вас это… расстроило.

– С чего б меня расстроило, если я, как всегда, оказался прав? – всплеснул руками лепрекон. – Я еще отцу твоему говорил, что ты никчемное создание.

– Отцу вы говорили, что я «талантливая дочь гения». Это когда он умер, а брат вступил в наследство, я стала никчемным созданием, – напомнила я.

– Не хотел расстраивать клиента на смертном одре, – ощерился О’Тул. – Таланта в тебе ни на грош, только и название, что магичка.

– Я – маг иллюзий, – буркнула я.

Даже до войны магия иллюзий, в отличии от стихийной или природной, считалась так… дамским рукоделием. А уж когда началась война и алеманцы стали применять мобильные артефакты, позволяющие видеть иллюзии насквозь – ни во вражеский штаб под чужим обликом проникнуть, ни иллюзию подкрепления создать – наших и вовсе за магов считать перестали. На второй год войны иллюзоров в армию брали только наравне с обычными людьми. После войны ничего не изменилось: кто станет украшать парадный зал иллюзиями, если гостям достаточно глянуть сквозь артефакт… и они увидят голые стены и трещины в потолке.

Впрочем, для меня это не имело значения. Даже в спокойные времена от дара нет прока, если ты – слабосилок. О, я была отличной студенткой – нужно же как-то выкручиваться, чтоб не позорить род? Преподаватель по начертательной магометрии смотрел на меня полными слез глазами: от восхищения и… жалости одновременно, когда моя ничтожная капля силы, закачанная в просчитанную мной же пентаграмму, выдавала иллюзию, способную продержаться аж двадцать минут! Для сравнения, у Матильды пентаграмма с шестью ошибками (она не только зубцы умудрялась перепутать, но и в центр неправильный символ вписать!) держала иллюзию час. На одной сырой силе.

– Ты не маг. Ты – горничная, – сладко-ядовито напомнил лепрекон, на что я только вздохнула, отгоняя непрошенные воспоминания.

– Ладно… – при крохотном росте он умудрился поглядеть на меня сверху вниз. Спрыгнул с кресла, звучно звякнув золотом в горшке, и скомандовал: – Собирайся! Глава рода де Молино, так и быть, согласен с тобой встретиться… го-орничная, – важно объявил он и величественно направился к двери. Скошенный на меня на глаз – еще чуть-чуть и на затылок переползет! немножко мешал торжественному уходу, но в целом лепрекон справлялся. Если бы я последовала за ним – совсем бы хорошо получилось, но увы, я осталась сидеть.

– Ну что расселась! – взвизгнул лепрекон, едва не перелетев через прячущийся под пушистым ковром порожек. – Брат приказывает тебе явиться!

Я только вздернула брови: он думает, я умерла и стала призраком? Вот они, да, являются.

– Ну ладно, ладно! – лепрекон повернул обратно к креслу. – Твой старший брат… хочет тебя видеть, – и скривился – даже такая вот вежливость явно отдавала горечью на языке.

– Не интересно, – хмыкнула я. Не то чтобы вот совсем-совсем… но не настолько, чтоб прилагать хоть малейшие усилия.

– Он глава рода, – лепрекон наклонил голову как бык – маленький, но бодливый – и сверкнул на меня из-под полей шляпы багровыми от ярости глазищами. – Он может заставить.

– Что ж не заставил?

– А вот не понятно, почему! – со злостью выпалил лепрекон и тут же гулко сглотнул, будто подавившись. – То есть это… из вежливости…

– К горничной? – старательно удивилась я.

– Так он же не знает…

– Вот-вот… Глава рода спокойно живет, ничего не зная о судьбе единственной женщины рода. Любопытно, а с родовым алтарем у нас все в порядке? В силе моему дорогому братцу не отказывает?

И по побагровевшей физиономии лепрекона поняла, что угадала верно!

– Ясно… – я оправила фартук и снова вооружилась тряпкой. – Пойду я, еще дел много. Неприятно было встретиться, мастер О’Тул, надеюсь, больше не увидимся.

– Потом полы домоешь! – лепрекон топнул ногой. – Ты… ему нужна.

– Пятнадцать лет он без меня обходился… и дальше справится.

– Он умирает, наглая ты, бесстыдная и безжалостная девка! – яростно выплюнул лепрекон.

– Врете! – я невольно отпрянула. Его слова были неприятно созвучны моим мыслям. Я не видела брата так давно, что и вспоминала его как… умершего. Умом я понимала, что Тристан жив-здоров, но чувства… Чувства говорили, что мой старший брат, научивший меня ловить рыбу и разжигать костер, азартно пересказывающий книги про путешественников со своими добавлениями, и прокрадывавшийся в комнату с половинкой торта, когда меня в наказание лишали сладкого, умер вместе с родителями. А в поместье живет чужой человек, владетельный лорд де Молино. И вот сейчас мысль о том, что он умирает не только в моей памяти, но и на самом деле, стиснула сердце неожиданно больно. – Врете! – повторила я.

– Перед смертью-то! – он скорбно опустил уголки губ и попытался даже вытереть рукавом сухие глаза.

– Не вашей же! – фыркнула я. Сомнения у меня оставались… но скажем так, в обе стороны: может – врет, может – нет. – Супруга его знает, что Тристан послал за мной?

– Супруга у лорда – истинная южная леди, понимающая, кто в семье главный! – наставительно выдал лепрекон и пробурчал. – Знает, а как же… При ней меня отправляли…

Значит, даже если она и была против, ее мнение не приняли в расчет.

Я рассеяно уставилась вниз, на запруженную народом улицу.

Даже сквозь закрытое окно до меня доносились цокот копыт, гудки мобилей и пронзительные вопли мальчишки-газетчика:

«Магистр гильдии магов-дорожников убит в собственном особняке! Глава имперских гончих заявляет: это чудовищное преступление будет раскрыто в самый короткий срок! Убийцы не уйдут от наказания! Биржа волнуется: как повлияет трагедия на стоимость перевозок в Междумирье!»

Лавируя между прохожими, мальчишка понесся дальше. Люди, не-люди, снова люди, другие разумные… Джентльмены в цилиндрах и котелках, женщины в капорах, бойкие уличные мальчишки… У парадного входа в особняк вампир в глухом плаще флиртовал с хорошенькой разносчицей. Не иначе как поменяться хочет: он ей ужин в дорогой ресторации, и она ему тоже… ужин. Как же не хочется уезжать – от такой привычной, понятной, такой… моей, моей собственной жизни! Что бы там кто о ней не думал…

– Я… приеду… – с трудом пропихивая слова сквозь схваченное спазмом горло, наконец, процедила я. – Раз так…

– Вот и отлично! Южный экспресс отходит поутру. Надеюсь, сама доберешься, а то у меня еще в столице дела… поважнее, чем горничных в поместье доставлять. – лепрекон мгновенно вернулся к прежней издевательской манере.

– Я помню, где находится имение моих предков, – холодно обронила я, – а вы забыли про деньги на билет.

Лепрекон замер с поднятой над порогом ногой. Вздохнул так душераздирающе, что у человека неподготовленного непременно должно было дрогнуть сердце… и вытащил из-за пазухи кошелек со знакомым гербом – ведь это и мой герб тоже, хотя я давно уже об этом не вспоминала.

– До чего же некоторые до чужих денег жадные! – буркнул он, с досадой швыряя кошелек на стол. – На! Тут и на первый класс хватит! А не станешь шиковать, так платьишко приличное прикупишь… Хоть что-то как у леди будет: или место в экспрессе Междумирья, или одежка! – ухмыльнулся он. – Так что домывай полы и собирайся, только ложечки хозяйские, смотри, не прихвати! Мало милорду от тебя позору – не доставало, чтоб за тобой в поместье полиция явилась, – и зло топая, направился прочь.

Я еще немного постояла, прислушиваясь. В соседней комнате тихонько рыкнули… дальше был заполошный вопль и стремительный топот ног. Туманная Гончая, приглядывавшая за О’Тулом от самого входа, все-таки решила показаться.

Я взвесила кошелек на руке. Я и впрямь еду? После всего, что было сделано и сказано, снова увидеть брата? И если бы только его! Там же еще «истинная южная леди-супруга», и соседи, которые – в хрустальный шар не гляди!.. – к моему приезду будут знать, как непокорной де Молино не повезло в жизни. Взгляды: злорадные, презрительные, издевательские… Деланное сочувствие, скрывающее все то же злорадство… Советы! А также сплетни и слухи.

Я не хочу туда ехать!

Но… Так много разных «но»! И слова О’Тула, что брат умирает, пусть и сомнительные…

– Я же уже сказала, что поеду! Ну и чего тянуть? – фыркнула я… и пошла собираться.

Глава 2
На вокзале Междумирья

Подобрав полы плаща, я прыгала по полуразобранной мостовой. Во время войны до столицы алеманцы не дошли, но бомбардировка заклятиями и драконо-налеты прекратились только в самый последний, третий год войны, когда уже мы вломились на их территорию. А до этого по улицам прошлись и шквалы огня, и наводнения, и торнадо, и просто здания проваливались под землю. Защита не справлялась, даже императорская резиденция лишилась левого крыла, а загородные дворцы превратились в груды обгорелых развалин. Первый год после войны пытались просто разгребать руины… а потом столицу охватил настоящий строительный бум. Все послевоенное десятилетие столица строилась: роскошные особняки, деловые конторы, недорогое жилье на окраинах. Тянули рельсы электрических конок, расширяли улицы… Словно жители задались целью доказать, что война – это ничего, что после войны даже лучше стало.

Придерживая шляпку, я запрокинула голову, и пересчитала этажи строящейся башни. Четырнадцать, сегодня их уже четырнадцать, а будет целых двадцать четыре! От одной мысли о такой высоте перехватывает дух!

– Па-аберегись, красавица! – у меня над головой пролетела плотно увязанная укладка кирпичей. Рывками, будто на невидимом столбе, принялась подниматься на самый верх стены. Высунувшиеся из оконного проема рабочие втянули ее внутрь, а снизу уже поднималась следующая. Я с улыбкой поглядела на щит строительной компании – летающую башню рода да Коста.

Война вернула алтарной аристократии потерянные позиции, а расцветшая после войны промышленность сделала положение древних родов и вовсе непоколебимым. Оказалось, что привыкшие гвоздить врагов молниями герцоги Стормворд и электричество поставляют самое дешевое, хищных боевых пауков маркизов Верасуа можно научить ткать, лорды Стилвуд умеют не только корежить, но и прокладывать рельсы, а морские леди Сэйлор в каких-то три года превратили свой боевой флот в торговый. Да и вообще самая дешевая энергия для фабрик и заводов – от родовых алтарей аристократических фамилий. Для некоторых господ это оказалось изрядным сюрпризом – десять лет прошло, до сих пор еще потявкивают, что не след лордам заниматься делами столь низменными. В основном, обычные промышленники, неспособные тягаться с новыми фабриками аристократов, возмущаются, ну и те из алтарных лордов, кто не смог найти себе место в новом, послевоенном мире. Слабые иллюзоры вроде меня, например.

Я остановилась, пропуская галдящую детвору. Детишки лет двенадцати-тринадцати парами шагали в сторону павильонов техно-магической выставки. Впереди маршировала почтенная дама, вооруженная приметным флажком с символом алтаря. Не иначе как младшие классы Магакадемии на экскурсию ведут. И кажется мне, это не столичная Магакадемия, а Южная! Детишки были темноволосые, золотисто-смуглые, а уж одеты! Для сдержанной столичной моды привычны пастельные, нежно-розовые, песочные тона, на худой конец – благородная синева или блеклая зелень северной весны. Тут же цепляли взгляд теплые черные накидки… расшитые алыми, вишневыми, оранжевыми узорами у девочек, и серебром у мальчишек. И неистовое буйство пестрых лент в темных девчоночьих косах. Среди этой яркой, весело стрекочущей, подпрыгивающей и любопытно озирающейся толпы будущих южных магов странно выделялась самая последняя пара. Они шли чуть отставая, будто боясь приблизиться к своим веселым одноклассникам: две очень похожие друг на дружку девочки в накидках без единой цветной ленточки, и одинаковых, наглухо закрытых серых платьях. Не того жемчужно-серого элегантного оттенка, что начал входить в моду среди леди средних лет, а скучного, мышиного – такие и фабричная работница носить откажется, благо, вполне может позволить себе одежду поинтереснее. Волосы девочек собраны в косы настолько тугие, что натягивалась кожа на лбу, и перевязаны простенькими и тоже серыми веревочками. Шли они одинаково потупившись, так что из всех красот столицы могли видеть разве что кончики собственных башмаков, слишком грубых и неудобных для предстоящей им долгой прогулки.

– Леди-наставница, леди-наставница! – оглядываясь на девочек, голоском профессиональной ябеды пропела юная леди в предпоследней паре. – Мышильды опять отстают!

Край ее накидки тут же взлетел и нахлобучился леди-ябеде на голову. И если я правильно подметила легкое движение пальцев одной из сереньких девочек – такой неожиданный и своевременный порыв ветра возник вовсе не сам собой. Впрочем, наставница тоже все заметила:

– Леди де Орво и де Орво, извольте немедленно прекратить! И ради всех богов, держитесь рядом со мной – недоставало еще вам заблудиться!

Серенькие девочки покорно заторопились, а я… Я застыла, глядя им вслед. Пестро-говорливая колонна юных экскурсантов давно скрылась из виду, а я все стояла, не в силах сдвинуться с места. Вот так, посреди столицы услышать вдруг фамилию жениха, от которого я спасалась пятнадцать лет назад, было… странно. Да и… страшновато как-то… Невольно заставляло задуматься о символах, знаках судьбы… и о том, стоит ли мне возвращаться в дом моих предков, дом моего счастливого детства, из которого когда-то мне пришлось так отчаянно бежать.

Потом я вспомнила сколько стоит билет на Межмировой экспресс… хмыкнула… покрепче зажала подмышкой дорожный саквояж и снова заскакала по островкам кирпичей между морями строительной грязи. Полы дорожного плаща так и норовили мокнуться в серо-черную жижу. Я покосилась на свое отражение в зеркальной витрине модной лавки – не хотелось бы вломиться в вагон, пусть и второго класса, всклокоченной замарашкой. Моя фигура, в плаще поверх теплого жакета, надетого на шерстяное платье, и пришлепнутая сверху шляпкой-совком, отразилась рядом с безупречно-элегантным манекеном в бальном платье с корсетом. От этого сравнения мне оставалось только вздохнуть, и еще пару мгновений поглазев на отражения – по крайности, талию платья за ночь удалось посадить на место, и плечи не топорщатся – я заторопилась дальше.

Саквояж и платья я одолжила у госпожи-секретаря Лукреции Демолиной, той самой, которую язвительный лепрекон чуть было не принял за давно исчезнувшую с глаз высшего общества леди Летицию де Молино. Нет, я понимала, что «секретарские» платья не помогут, блудную дочь семейства – то есть, меня! – оценят от сбитых носков ботинок до растрепанной прически, и признают негодной. Заодно и обсудят в деталях, до какой степени я… блудная. Но ехать в обычных моих платьях было решительно невозможно, а на все переданного братцем кошелька не хватило. И без того на новое белье потратиться пришлось.

– Банг! Банг! Банг! – звучно пробили часы на пощади Трех Вокзалов. Единственное место в столице, совсем не изменившееся с довоенных времен – хотя именно его алеманцы бомбардировали с особым остервенением. Но и защитный полог тут держали, даже когда не хватало сил на дворец: быстрая связь с провинциями для империи была гораздо важнее. Похожий на ледяной замок Северный вокзал, будто вылепленный из бурой глины Степной, и украшенный легкими белыми колоннами Южный, как и прежде, замыкали углы площади. Часовая башня возвышалась точно посредине, на равном расстоянии от каждого. Ее верхушка окуталась зловещим черным облаком, сквозь который один за другим – пшшш! пшшш! – вспыхнули призрачные языки пламени. Прошивая огонь и тьму, вокруг башни стальной лентой завертелся маленький игрушечный поезд… Загудел, выпуская султаны пара, один виток, второй, третий… сверкнул ослепительно и растаял на фоне блеклого столичного неба, точно яркий мираж, оставляя обманчиво скучную кирпичную башню с фигурным шпилем.

Вокзальная площадь словно негромко выдохнула… и накрывшую ее на краткий, волшебный миг тишину сменил обычный деловитый шум.

– Всегда подгадываю, чтоб перед отъездом на бой часов поглядеть! Езжу часто, а не надоедает! – взмахивая тростью, так что капли из лужи разлетелись во все стороны, объявил господин в дождевике. – Чувствуешь себя как ребенок! А вы?

– Я – нет, – отрезала я. Пусть сам решает, что «нет» – не езжу, не часто, не подгадываю, не ребенок…

Он решил:

– О, мисс, тогда вам повезло! «Южный экспресс» – лучший поезд Империи! С ним даже знаменитая «Звезда Франконии» не сравнится! Даже в третьем классе…

– У меня – второй, – буркнула я, подхватила подол и стремительно взбежала по ступенькам.

– Ваши документы, сударыня! – у дверей вокзала неожиданно обнаружился полицейский пост.

– С чего бы такие строгости? – удивилась я, одновременно пытаясь перехватить саквояж так, чтоб добраться до внутреннего кармашка с документами и не вывалить его содержимое на ступеньки. – Раньше не было…

– Приказ, сударыня! – явно не собираясь вдаваться в объяснения, строго отчеканил полицейский.

– Это потому что магистра дорожников убили! И ограбили! – все тот же назойливый господин в дождевике оказался у меня за спиной. – Лакей сговорился с горничной…

– Не лакей, а шофер, и не спорьте, молодой человек, я лучше знаю! – властно перебила его пристроившаяся в нашу очередь старуха с потертым кофром. – Эти новомодные мобили никого до добра не доведут!

И они заспорили – уже не об убийстве, а о преимуществах лошадей и мобилей, пока я, наконец, вытащив из кармашка документы, не сунула их полицейскому. Тот изучал их мучительно долго, то и дело подозрительно поглядывая на меня: видно, даже под секретарским платьем чуял горничную – а насчет участия в убийстве недавно нанятой магистром, а нынче бесследно исчезнувшей горничной сходились все слухи.

Наконец полицейский тяжко вздохнул, и под ворчание старухи, требующей поторапливаться, переключился на господина в дождевике. А я, наконец, шагнула внутрь украшенного традиционными южными мозаиками вокзального зала.

Возьми я третий класс, могла бы к белью прикупить пару-тройку носовых платков, а если поторговаться – то и кокетливый шарфик. Но ехать третьим классом… Не то чтобы меня так уж смущала поездка в переполненном вагоне с саквояжем на коленях – и не в таких условиях путешествовать приходилось! Беда, что защита на этих вагонах хуже, чем на первом и втором классе, а даже моего мизерного дара достаточно, чтоб привлечь внимание безликих демонов Междумирья. Ехать несколько часов, зная, что вагон гроздьями облепили иные, не подвластные людскому разумению сущности… Ползают, ищут хоть щелочку, хоть пятнышко ржавчины, чтобы прижаться, надавить, просочиться внутрь, туда, где чуют людское дыхание и ток живой крови в жилах… И течет, течет от них потусторонний холод, медленно вытесняя из вагона людское тепло, расползается по потолку уродливой изморозью цвета замерзших соплей, а потом начинает капать на пол и расплываться лужами, почему-то багрово-красными. Лужи эти шевелятся и тянут ложноножки к ботинкам медленно звереющих от страха пассажиров… Заверения вагонного стюарда, что лужи и изморозь – всего лишь безвредные оптические эффекты, не действуют. А вот вокруг кого эти самые эффекты расползаются, пассажиры замечают с достойной имперских гончих наблюдательностью. А дальше в лучшем случае в тамбур выкинут, в худшем… Довоенная история о том, как «Стрела Миров» пришла в пункт назначения с залитыми настоящей, не иллюзорной кровью стенами, и разорванными в клочья телами двух магов (и еще десятка случайных жертв), до сих пор служит пугалом для всей гильдии дорожного транспорта. А потому для магов на второй класс – хоть и небольшие, а скидки!

Цокая каблучками по мозаичному полу, я гордо проследовала мимо переполненного зала для пассажиров третьего класса: там на длинных широких скамьях народ сидел тесно, плечом к плечу, как воробьи на проводах. Дежурный у зала ожидания второго класса не только проверил мой билет, но и окинул испытывающим взглядом меня саму. Отметил добротную шерсть плаща, кожаный саквояж с заклепками, улыбнулся и приложив ладонь к фуражке, распахнул дверь. Все же не зря я госпожу Лукрецию ее вещей лишила!

Из зала ожидания первого класса тянуло вкусными запахами, слышался гул разговоров и стук столового серебра. Но и здесь, во втором, было неплохо. Лучше, чем когда я была на этом вокзале в прошлый раз. Пятнадцать лет назад. Улыбчивая буфетчица налила мне в фарфоровую чашечку кофе, и я устроилась за тем же самым столиком, что и тогда.

Тогда при мне тоже был саквояж с бельем и парой платьев, правда, стоили они не в пример дороже, а лет мне было не в пример меньше – восемнадцать. От окончания Академии и магистерского диплома, с которым никто, даже глава рода, не мог ни к чему меня принудить, меня отделяли два года. И десять тысяч золотых, которые мой старший брат Тристан, ставший после смерти отца главой рода де Молино, ни за что не желал платить. Тогда я также пила входящий в стоимость билета кофе: отходила от отчаянного ночного рывка. В окно комнаты, через сад, через забор… если бы не наскоро наброшенная иллюзия, меня, застрявшую верхом на ограде, наверняка поймал бы сторож. Потом был долгий пеший путь через лес, лошадь, сведенная из табуна соседей, и бешенная ночная скачка до столицы герцогства. И наконец прыжок в вагон за пару секунд до отправления – я едва не стоптала беднягу кондуктора. Потом я поняла: спасло меня только то, что я сразу кинулась в бега. Понадейся я на утренний разговор с братом, поверь, что смогу его убедить – ведь это же мой брат, не может он желать мне зла! – и никуда бы я уже не сбежала. А теперь сама еду туда, где несмотря на новые имперские законы, женщин по-прежнему воспринимают как существ слабых и неразумных, а потому подлежащих опеке: снисходительной и… безапелляционной.