Но немцы 23 и 24 мая, пока наши соединения сосредотачивались для прорыва, тоже времени зря не теряли. Позиции блокировавшего советские войска корпуса Маккензена были усилены частями 3-й, 23-й танковых, 68-й и 125-й пехотных дивизий [17; 343].

Основные назначенные для прорыва силы 38-й армии перейти в наступление 25 мая не смогли из-за сильнейшего воздействия вражеской авиации [16; 238].

Наступление начал сводный танковый корпус, взаимодействовавший с группой Г.И. Шерстюка. К сожалению, не все её бойцы показали себя в этот день достойно. Так, учебный батальон 242-й стрелковой дивизии, сопровождавший 15-ю танковую бригаду в атаке на Байрак и Гусаровку, под сильным огнём артиллерии противника и бомбёжками с воздуха совершенно отстал от танков и потерял с ними связь. Одна его рота вместе с командиром (лейтенантом Макартычаном) даже удрала в тыл [9; 70].

Но танкисты 15 тбр, как и всего сводного танкового корпуса, свою задачу выполнили. Несмотря на ожесточённое сопротивление немцев, мощный артогонь с их стороны и беспрерывные удары с воздуха, танковые бригады к вечеру заняли Чепель. В течение этого напряжённого дня ими были уничтожены 19 немецких танков, 8 противотанковых пушек и до двух рот пехоты [4; 237], [9; 71]. Но и собственные потери корпуса были значительны – 29 танков [4; 237], [9; 71]. В этот же день 92 отб убыл из состава корпуса в распоряжение командира 3 тбр. По состоянию на 26 мая в корпусе оставалось всего 43 машины:

15 тбр – 20 танков (10 Т-34 и 10 Т-60);

64 тбр – 10 танков (2 МК-II, 1 МК- III и 7 Т-60);

114 тбр – 13 танков (все – Т-60) [9; 71].

26 мая 1942 года, после приведения себя в порядок, бригады корпуса продолжили наступление с задачей прорвать внешнее кольцо окружения. В этот день в бой была введена 3-я танковая бригада вместе с приданным ей 92 отб. Общее количество танков в них было 35 (2 КВ, 13 Т-34 и 20 Т-60) [9; 71].

Танки вступили в бой с противником в 16.30. Вслед за танками пошли в атаку бойцы мотострелковых батальонов бригад. Но случилось досадное недоразумение: группа из 12 советских штурмовиков ошибочно нанесла бомбовый удар по своим же наступающим войскам. Мотострелки залегли. Вслед за нашими штурмовиками по наступающим начала усиленно «работать» немецкая авиация, которая группами по 20-30 самолётов до конца дня бомбила порядки наступающих. В итоге мотострелковые батальоны отошли на прежние позиции, танковая атака захлебнулась, а пехота 242-й сд группы Г.И. Шерстюка вообще не смогла подняться в атаку [9; 71].

Потери корпуса в этот день составили 8 танков (все машины принадлежали 15 тбр: 5 Т-34 и 3 Т-60). Ещё 6 машин потеряла 3 тбр (1 КВ, 4 Т-34 и 1 Т-60). Было уничтожено 4 вражеских танка и два орудия [9; 71], [4; 237].

Зато 26 мая более успешными оказались действия окружённых. Из окружения смогли вырваться 5 тысяч человек и 5 танков группы, возглавляемой командиром 21-го танкового корпуса генералом Кузьминым. Но и потери прорывавшихся были большие: из района Лозовеньки в прорыв уходило 22 тысячи человек и 60 танков. Погиб и командир 21-го танкового корпуса генерал Кузьмин [17; 342], [4; 238-239], [9; 71].

Также в течение дня прорвали кольцо окружения и вышли к своим танкисты 23-го танкового корпуса во главе с генерал-майором Е. Пушкиным. При этом они вывели из окружения большую группу военнослужащих 6-й и 57-й армий [17; 342-343], [4; 239], [9; 71].

Наносила 26 мая деблокирующие удары навстречу прорывающимся из Лозовеньки и левофланговая группировка 38-й армии [16; 238-239].

Но в «котле» оставались ещё десятки тысяч советских воинов. Как повествует участник боёв с немецкой стороны, солдат 1-й горной дивизии, занимавшей оборону на реке Береке, на внутреннем фронте окружения, в ночь с 25 на 26 мая, 26 мая и в ночь с 26 на 27 мая на участке его дивизии крупные силы русской пехоты и танков пытались прорваться из окружения. Этот участок находился посередине между районами, где атаковали группы генералов Кузьмина и Пушкина (первый обошёл его справа, второй – слева) [9; 72]. Бои носили ожесточённейший характер. Но прорваться нашим не удалось [5; 306-307].

«К следующему утру (27 мая – И.Д.) битва на окружение возле Береки была закончена. Свыше 27 000 пленных, почти 100 танков и почти столько же орудий попали в наши руки», – пишет немец [5; 307].

День 27 мая – это день своеобразного соревнования между советским и немецким командованием. Наше командование предпринимало отчаянные попытки расширить зоны для выхода окруженцев, немцы, наоборот, всеми силами старались их «запечатать».

Исходя из информации, полученной от вышедших из окружения 26 мая, в 09.00 27 мая боевая группа в составе 9 Т-34 и 12 Т-60, возглавляемая командиром 64-й танковой бригады подполковником Постниковым, была направлена для прорыва обороны противника и соединения с частями 6 и 57-й армий в районе Ново-Павловка. При выдвижении в район атаки танки были встречены огнём противника и подвергнуты бомбёжке с воздуха. Атака не удалась. Танкисты отступили. Из боя вернулось 3 Т-34 и 5 Т-60. Во время операции погиб подполковник Постников. Есть сведения, что трём Т-34 удалось прорваться через вражескую оборону, но поскольку в дальнейшем об этих танках и их экипажах сведений не поступало, то можно с уверенностью говорить о гибели данной группы [9; 72].

Во второй половине дня 27 мая наступление с задачей – расширить плацдарм для выходящих из окружения частей в районе Чепель – предприняла 114-я танковая бригада сводного танкового корпуса, поддержанная двумя стрелковыми полками 242-й стрелковой дивизии. Однако и этот удар не удался из-за сильного артиллерийско-пулемётного огня и бомбёжек [9; 72].

В свою очередь, противник в 13.00 предпринял танковую контратаку передовых линий советских войск. Но она была отбита огнём наших танков и артиллерии [9; 72].

В течение всего дня немцы усиливали оборону в районе Красная Гусаровка, Волобуевка, пытаясь полностью заблокировать кольцо окружения и исключить просачивание частей Красной Армии. Для этой цели сюда были переброшены до 60 танков и семи батальонов пехоты [9; 73].

В ночь с 27 на 28 мая (маршал И.Х. Баграмян и генерал С.П. Иванов в своих воспоминаниях относят это событие к ночи с 28 на 29 мая [2; 121], [16; 239]) на участке 38-й армии вышли из окружения две последние достаточно крупные группы советских войск. Первая прорвалась в районе Чепеля; в ней было до 6 000 человек и шесть танков из состава 6-й и 57-й армий во главе с генерал-майором А.Г. Батюней и дивизионным комиссаром К.А. Гуровым, членом Военного совета Юго-Западного фронта [16; 239], [9; 72-73]. Вторая, около 600 человек численностью, пробилась между деревнями Гусаровка и Красная Гусаровка [9; 72].

Надо заметить, что в воспоминаниях И.Х Баграмяна, К.С. Москаленко и С.П. Иванова количество вышедших в группе Батюни-Гурова бойцов и командиров определяется более чем в 20 тысяч человек (а то и 22 тысячи человек) [2; 122], [28; 212], [16; 239].

С утра 28 мая на участках 38-й армии и сводного танкового корпуса была предпринята новая атака с целью прорыва внешнего кольца окружения. Частям корпуса удалось пробить брешь шириной около 1 км, но немецкие контрудары при мощной артиллерийской и авиационной поддержке заставили наши войска вернуться в исходное положение [9; 72]. Ещё меньший успех имели действия 38-й армии.

История повторилась в ночь с 28 на 29 мая: под Чепелем была предпринята атака, стрелковым частям удалось продвинуться вперёд на 500 метров, но далее они были остановлены пулемётным и миномётным огнём противника [9; 73].

В эту ночь на фронте, занимаемом частями 38-й армии и сводного танкового корпуса, продолжался выход окруженцев. Но выходили уже только небольшие группы или даже одиночки [9; 73].

Всего к 30 мая из окружения вышло 27 тысяч человек [9; 73], [17; 343], [4; 239]. Десятки тысяч не смогли прорваться и либо погибли, либо попали в плен. Положение окруженцев было ужасным. Не хватало боеприпасов, горючего для техники, продовольствия. Условия местности (открытая степь, которая практически не давала укрытия от огня немецкой артиллерии и бомбёжек немецкой авиации) донельзя осложняли нашим войскам передвижение, вели к большим потерям среди них. Зачастую двигаться к «кромкам» «котла» для осуществления попыток прорыва можно было только в ночное время: темнота делала менее точным артиллерийский огонь противника и исключала действия авиации.

Участники тех боёв, как с нашей, так и с немецкой стороны, оставили пронзительные описания трагедии окружённых советских войск. Не можем удержаться от того, чтобы привести некоторые из них.

Солдат 1-й горной дивизии немцев (к его воспоминаниям мы уже обращались несколько выше):

«Уже через несколько часов после того, как 1-я горная дивизия заняла свои позиции на довольно обширной дуге, в ночь с 25 мая на 26 мая началось первое извержение (так автор воспоминаний называет атаки наших войск – И.Д.). С чудовищным воем, в освещаемой сигнальными ракетами ночи, под резкие команды своих офицеров и комиссаров хлынули тесно сжатые русские колонны на наши позиции.

Мы открыли бешеный оборонительный огонь.

Неприятельские колонны поворачивают на север, натыкаются там на такой же огонь, но, несмотря на это, прорывают нашу тонкую линию, убивают и колют всё, что стоит поперёк их дороги. Спотыкаясь о трупы, они пробегают ещё пару сотен метров и падают, наконец, под нашим огнём. Всё, что остаётся живым, откатывается назад в долину Береки. Через некоторое время – уже на рассвете – в долину были отправлены наши ударные группы. Однако продвинуться вперёд им не удалось, там всё кишело русскими. Оказалось, что те, которые обработали нас ночью и покрывали теперь всё поле сражения – неописуемая жуткая картина, – были лишь их частью. «Котёл» ещё не ликвидирован, и десятки тысяч не желающих сдаваться в плен находились внизу у Береки. Атака наших танков подтвердила это впечатление. Они были атакованы появившимися Т-34. Это не выглядело похожим на сдачу.

Когда в вечерних сумерках огромный русский самолёт влетел в «котёл» – вероятно, с решающим приказом, – мы приготовились к обороне от дальнейших атак. Ужасающий крик и рёв возвестили о новом извержении. В мерцающем свете сигнальных ракет было видно, как они идут. Плотной массой, передние ряды тесно сомкнуты, в сопровождении танков.

На этот раз неприятель наступает несколькими клиньями по всему фронту – в последнем отчаянии, по большей части бессмысленно напившись. Как роботы, видимо, нечувствительные к нашему огню, вторгались они то тут, то там в нашу оборонительную линию. Страшными были здесь их следы. С раскроенными черепами, до неузнаваемости изуродованных гусеницами находили мы наших товарищей, которые защищались до последнего момента на этой дороге Смерти. Разумеется, недалеко протянулся путь этого извержения» [5; 306-307].

Заканчивается это повествование рассказом о пленении 27 000 наших бойцов (см. выше).

Немецкий военный историк Карель, опираясь на архив 1-й горной дивизии, даёт описание этих же боёв 26-27 мая в долине реки Береки в своей книге «Восточный фронт». В целом описания совпадают с вышеприведённым рассказом. Но есть там одна поразившая нас фраза:

«Как бы иначе могли эти бедняги идти на смерть с криками «Ура!»?» [23; 407].

И Карель объясняет эту самоотверженность русских солдат исключительно воздействием алкоголя. Воистину, немцы, даже проиграв нам войну, так и не поняли, почему они её проиграли.

Историк 23-й танковой дивизии немцев даёт такое описание боёв, которые вела его дивизия в долине той же реки Береки в те же числа (26, 27 мая):

«…В полдень дивизия ещё раз разворачивает свой танковый полк на восток, чтобы оказать помощь 60-й моторизованной пехотной дивизии. Во второй половине дня полк достигает Береки, на южном берегу которой уже стояли румынские войска. Противник, после непрерывной обработки нашими лётчиками и больших потерь, складывает оружие…

Ночью ситуация снова изменилась. Советам ещё раз удалось успешно атаковать из района Береки. Только в 04.45 оберст Зольтмен и Р.R. 201 (201-й танковый полк – И.Д.) смогли развернуться на юг и ударить по русским… Около 09.00 район Береки был выигран во второй раз. Но теперь уже окончательно.

Только сейчас Советы в долине Береки капитулировали. Территория была усеяна обломками разбитой армии. Мёртвые солдаты и лошади, разбитые орудия и транспортные средства валялись в полях и лесах. Ужасная картина…» [5; 182].

Генерал Клейст, командующий 1-й танковой армией и армейской группой, носившей его имя, сыгравшими решающую роль в создании Харьковского «котла» и разгроме в нём наших войск, побывав на месте уничтожения одной из пытавшихся прорваться советских группировок, записал:

«…на поле боя везде, насколько хватало глаз, землю покрывали трупы людей и лошадей, и так плотно, что трудно было найти место для проезда легкового автомобиля» [9; 73].

Боец 131-й танковой бригады Лев Майданик был одним из тех, которым удалось вырваться из окружения. Свой путь к Северскому Донцу он проделал с различными группами бойцов и командиров. Его воспоминания «В Харьковском котле» размещены на ряде сайтов в Интернете. Приведём ряд выдержек из них:

«Нужно сказать, что до 24 мая действия нашей бригады, да и других частей, были довольно организованными. Систематически велась разведка, при необходимости вступали в бой… 22 мая подразделения бригады стояли возле деревни, на окраине которой расположился медсанбат стрелковой дивизии…

Ночью мы переехали и остановились вблизи деревни, в степи выкопали щели, а с рассветом вражеская авиация приступила к методичному истреблению наших людей…

Мы сосредоточились на огромном поле вблизи местности, которую командиры, рассматривая карту, называли Бузовой балкой. Местность имела заметный уклон, и это понижение уходило за горизонт. Повсюду стояли автомобили, трактора, полевые и зенитные орудия, танки, цистерны, повозки и прочее. Несмотря на беспокойство, нам ещё верилось, хотелось верить, что командование найдёт выход из создавшегося положения…

…Я иду с небольшой группой бойцов…

Стало теплей, солнце пригревало сырую остывшую землю. А я заметил, что всё меньше и меньше у меня попутчиков. Но в поперечных огромных промоинах лежат и сидят бойцы, командиры, политработники. Понял: днём не следует идти, ведь кругом немцы, и нашим приходится прятаться тут от ночи до ночи. Поравнялся с промоиной, где увидел: в основном там командиры со знаками различия, то есть они, по всей вероятности, не собираются сдаваться в плен. Завернул в эту глубокую промоину. Прилёг в её нижней части, стал присматриваться и прислушиваться…

Мне нравилось то, что командиры энергично взвешивали все обстоятельства, советовались, поднимались к подполковнику, обсуждая с ним меняющуюся обстановку, сидели над картой, рассматривая варианты прохода к реке…

Хотелось спать. Мне показалось, что я слышу какой-то гул. Потом решил было, что это кажется из-за усталости и нервного напряжения. Но нет – выхожу из укрытия, и моим глазам представляется потрясающая своей жутью картина: по длинному оврагу, куда спускаются эти промоины, идёт многотысячная толпа наших бойцов, некоторые с поднятыми руками. В плен! Эти вчерашние подтянутые бойцы выглядят неузнаваемо. Ссутулившиеся, они смотрят себе под ноги, будто что-то высматривая на земле. У всех сосредоточенный вид, и все молчат. Только раздаются звуки ударов подкованных сапог и ботинок о землю…

Мы, вышедшие в овраг, возвращаемся на прежние места в промоине… Картина сдачи в плен меня потрясла. Лежу на земле, чувствую какой-то нервный надлом… Снова и снова напоминаю себе истину: для меня плен исключён. Для меня плен – это смерть…

Мы продолжаем идти тем же быстрым шагом. Позже, когда стало светлей, я начинаю различать лица идущих. Вот в передней шеренге идут четыре немолодые женщины в телогрейках, по-видимому, врачи, а дальше идут двое с восточными лицами, они совсем молодые, с усиками, а этот лейтенант-артиллерист с небольшой группой бойцов, уж точно еврей, но в основном, как и во всей нашей армии, идут русские. Сзади, несколько отстав от основной группы, идут раненые, которые в состоянии двигаться.

Стало светло, местность всё понижается, и в дальней дымке угадывается лес… Вдруг спереди, слева и справа одновременно раздаётся пулемётная стрельба. Сразу видны следы трассирующих пуль… Трассы пересекаются сначала далеко впереди нас, а затем приближаются. Проносится ужасная мысль: да ведь они нас всех здесь уложат. Но вот непонятное, прямо чудо: когда до нас осталось трассирующим линиям огня совсем мало, оба пулемёта одновременно замолкли. Можно предположить, что пулемётчики немецкие пытались нас задержать, но их нервы не выдержали нелогичных действий всё продолжающей движение толпы. Мы продолжали идти молча и быстро к теперь уже ясно видимому внизу лесу, мимо котлованов для автомашин и танков, в которых теперь лежали по двое-трое раненые, неспособные двигаться…

Я… обратил внимание на рослого красноармейца, у которого не было левого сапога, левой штанины брюк, и вся нога была забинтована. Он опирался на винтовку. По-видимому, несмотря на ранение, он решил выходить из окружения, но дальше идти не смог. Поэтому, заметив невдалеке пасущуюся лошадь, просил всех, чтобы ему подвели эту лошадь. Он увидел, что я обратил на него внимание, и начал умолять меня:

– Браток, родной, лошадь… Подведи лошадь…

Я закинул бойца на лошадь, сильно ударил её карабином. Раненый пригнулся к холке, и лошадь медленно, прихрамывая, пошла. Я отстал от всех и теперь бежал что было сил, догоняя. Догнав тех, с кем выходил из окружения в эту, с 25 на 26 мая, ночь, я оглянулся. Показалось, что лошадь уже чуть увереннее несёт своего седока, склонившегося к холке…» [26; 2-5].

И ещё один фрагмент из воспоминаний Л. Майданика нам хотелось бы привести, фрагмент, как нельзя лучше характеризующий и ту отчаянную храбрость, и ту храбрость отчаяния, которую проявляли многие окружённые советские солдаты:

«Они идут быстрым шагом, молча. Вот они подошли, и мы тоже вливаемся в этот людской поток. Трудно сказать, сколько человек было в этой большой толпе, возможно, пятьсот, или тысяча, или ещё больше. Стало ясно, что люди идут напролом… Такое уже случалось в нашей фронтовой практике, правда, в более простых вариантах окружения. С пути разъярённой толпы уходили даже танки, так как немецкие танкисты знали, что обязательно найдётся боец с противотанковой гранатой или бутылкой с зажигательной жидкостью. Толпа уничтожала захваченных немецких автоматчиков и пулемётчиков, как всегда неся при этом очень большие потери. Немецкие солдаты всё это знали и обоснованно боялись разъярённой толпы, как они боялись морозов, боя в ночное время, лесных массивов. Как мы боялись окружений. Впереди этого сборища пехотинцев, конников, миномётчиков, артиллеристов, танкистов находился полковник-кавалерист…» [26; 5].

Именно с этой большой группой бойцов и командиров Л. Майданик добрался до Северского Донца и, перебравшись на левый берег, вышел из окружения.

18-летний младший лейтенант Д. Небольсин, выпускник Московской военной школы радиоспециалистов им. Сталина, был начальником связи в 270-м гвардейском миномётном дивизионе. С мая 1942 года дивизион находился в районе Барвенково, затем был придан 6-й армии генерала А.М. Городнянского. Сам Д. Небольсин с началом наступления советских войск был отправлен в качестве делегата связи от своего дивизиона в штаб 6-й армии. Ему посчастливилось один раз выйти из Барвенковского «котла», но вскоре с группой бойцов он был сброшен на парашютах на поиски штаба 6-й армии. И на сей раз вырваться из окружения ему не удалось, он попал в плен. Отрывки воспоминаний Д. Небольсина «Дважды младший лейтенант» мы цитируем ниже:

«С наступающими дивизиями штаб Шестой имел очень ненадёжную связь. Радиосвязь не работала по разным причинам, линейно-телефонная то и дело выходила из строя. В итоге – терялось управление войсками. Всё чаще и чаще меня стали отвлекать на выполнение других заданий, не входящих в мои обязанности, но от которых отказаться я не мог. Уже дважды пришлось вылетать на самолёте У-2, чтобы доставить секретные пакеты в штабы «потерявшихся» дивизий…

Сдали Барвенково. Кольцо окружения сжималось всё сильней и сильней. Повсюду валялись немецкие листовки, призывающие сдаваться в плен. Сначала – собирали и жгли, а затем махнули рукой – их было слишком много, а самолёты противника всё сыпали и сыпали новые. Войска становились неуправляемыми. Штаб Шестой армии метался с одного места на другое, в поведении штабных командиров появились нервозность, суета, страх перед неотвратимой бедой. В центр «котла» отходили разрозненные, полуразбитые остатки дивизий с переполненными полевыми госпиталями и другими тыловыми службами. Кругом царила паника. Эфир был забит множеством радиостанций врага, и мне с большим трудом удавалось найти нужные позывные…

В те майские дни я был свидетелем огромной и необъяснимой трагедии. Своими глазами видел гибель множества людей, сотни валявшихся трупов, разлагавшихся на жарком украинском солнце. Видел, как с бреющего полёта немецкие «асы» расстреливали казачью конницу, которой некуда было деваться в открытой степи. Трупы лошадей лежали вместе с убитыми казаками…» [29; 19-20].

ГЛАВА IV

ПЕЧАЛЬНЫЕ ИТОГИ

Это была катастрофа.

«Трудно передать наше душевное состояние в те дни, – пишет генерал С.П. Иванов. – Ведь мы совсем недавно предполагали, что наступил коренной перелом в войне, что никогда уже более враг не овладеет инициативой. И вот вновь тяжелейшее поражение, которое не могло не повлечь за собой самых мрачных последствий» [16; 239].

Сталин в своём директивном письме Военному совету Юго-Западного фронта от 26 июня 1942 года охарактеризовал майское поражение наших войск под Харьковом как катастрофу, «которая по своим пагубным результатам равносильна катастрофе с Ренненкампфом и Самсоновым в Восточной Пруссии» [5; 460].

Когда речь заходит о последствиях харьковского разгрома, то прежде всего, естественно, пытаются привести численность людских потерь Красной Армии. Однако вопрос этот очень сложный. Ещё документы военного времени, в которых приводятся данные о потерях наших войск в Харьковской операции мая 1942 года, отмечают, что «установить потери вооружения и техники (выделено нами – И.Д.), из-за отсутствия документов по ряду соединений и частей, не представляется возможным» [9; 73], [4; 239]. Подчеркнём, что речь идёт не о людских потерях. Но сомневаться не приходится, что и в отношении последних информация полной не была (раз уж по каким-то соединениям отсутствовали данные). Вот и генерал С.П. Иванов в своей книге подчёркивает:

«Мы не могли тогда знать, да и по сей день не знаем точной цифры всех наших потерь. Они составляли, думаю, по меньшей мере, две сотни тысяч человек» [16; 239].

Тем не менее говорить о том, что в этом вопросе нет вообще никакой ясности, – неверно. Кстати, С.П. Иванов был, наверное, довольно близок к определению числа общих наших потерь в Харьковском «котле».

Прежде всего обратимся к документам, составленным «по горячим следам». Документы эти хранятся в ЦАМО (Центральный архив Министерства обороны), фонд 251, опись 646, дело 309, листы 166-169, 218-220, 224-225; дело 273, лист 1081; фонд 229, опись 209, дело 43, лист 505; фонд 220, опись 226, дело 17, лист 2 [5; 452]. На их основании в «Военно-историческом журнале» (№ 2 за 1990 год) была составлена сводная таблица потерь войск Юго-Западного направления в ходе Харьковской наступательной операции мая 1942 года. Эту таблицу воспроизвёл в своей книге «Последний триумф вермахта. Харьковский «котёл»» российский исследователь К.В. Быков. Воспроизводим её и мы (таблица № 1).

Что можно видеть в этой таблице?

Общие потери всех войск ЮЗН (причём, за период с 10, а не 12 мая) определены в 266 927 человек. Подчёркиваем, это общие потери, т.е. и санитар-

НА ДАННОЙ СТРАНИЦЕ БУДЕТ РАСПОЛАГАТЬСЯ ТАБЛИЦА № 1

ные, и безвозвратные, а не только безвозвратные. К последним же, как известно, относятся убитые, умершие от ран в госпиталях и в период санитарной эвакуации, а также без вести пропавшие, основная масса которых – пленные.

Первоначально авторы статьи в «Военно-историческом журнале» произвели «интересное» вычисление, которое и поместили в комментарии к своей таблице. От общего числа общих потерь войск ЮЗН (266 927 человек) они отняли 46 314 человек раненых и больных, затем – 13 556 человек, захороненных на не захваченной врагом территории (266 927 – 46 314 – 13 556), получили 207 047 человек (строго говоря, 207 057). И авторами статьи был сделан вывод: «Остальные 207 047 человек попали в окружение» [5; 452].

И пошла эта цифра гулять из издания в издание. Её воспроизвели в своих работах К.В. Быков, А. Галушко и М. Коломиец, М. Барятинский, А. Исаев и другие авторы.

Но, позвольте, товарищи и господа историки… Если не вести сейчас речь о том, насколько эти данные, собранные по «горячим следам» событий, точны, а просто присмотреться к цифрам, то без труда можно увидеть натяжку в арифметических выкладках вижевцев.

Судите сами. В число «13 556» входят погибшие и умершие от ран, захороненные на не захваченной немцами территории по состоянию на конец мая 1942 года. В этом числе должны быть, прежде всего, бойцы и командиры северной группировки советских войск под Харьковом, т.е. 21, 28 и 38-й армий. Но также и воины 9-й армии, основная часть которой ушла на левый берег Северского Донца ещё до создания немцами кольца окружения вокруг всей советской барвенковской группировки, 5-го кавалерийского корпуса, 64-й танковой бригады 23-го танкового корпуса, вырвавшихся с Барвенковского плацдарма, частей фронтового подчинения и резервов направления. Солдаты и командиры этих частей и соединений приняли самое активное участие в попытках деблокирования наших окружённых войск. Сюда же нужно прибавить и безвозвратные потери 27 тысяч вышедших окруженцев. Учитывая сложность ситуации, не приходится сомневаться, что значительную их часть могли тут же использовать в боях, ведшихся с целью деблокирования окруженцев.

Значит, число «13 556» – никак не отражение безвозвратных потерь 21, 28 и 38-й армий, которые к Харьковскому «котлу» вообще никакого отношения не имеют (в том смысле, что ни одна их часть, ни одно их соединение в него не попали). Это число охватывает более широкий список объединений, соединений, частей.

С другой стороны, можно однозначно утверждать, что та часть погибших и захороненных на оставшейся под нашим контролем территории бойцов и командиров 21, 28 и 38-й армий, которая входит в число «13 556», – это не все безвозвратные потери данных объединений. Учитывая, как указанные армии вели бои в период с 12 по 31 мая, можно смело говорить, что значительное число их погибших воинов предать земле попросту не удалось, ибо их тела остались на территории, подконтрольной противнику. Были, конечно, и пленённые немцами. Значительная часть первых и все вторые прошли затем по категории «без вести пропавшие», и их бы надо прибавить к числу «13 556», т.к. это – потери безвозвратные.

В таком же ключе можно рассуждать и в отношении числа раненых – 46 314 человек. Даже если не подвергать его сомнению (чего, как увидим ниже, делать не стоит), то сразу можно сказать, что не все эти раненые служили в 21, 28 и 38-й армиях, не бывших в окружении. Следовательно, число «46 314» не является отражением санитарных потерь северной советской группировки.

Для чего мы всё это говорим? А для того, чтобы показать, что корректный подсчёт сгинувших в Харьковском «котле» должен идти по алгоритму:

«Общие потери войск ЮЗН – (минус) общие потери 21, 28 и 38-й армий – (минус) общие потери частей и соединений, не входивших в состав армий и при этом не побывавших в «котле», – (минус) какая-то часть из числа «13 556» – (минус) какая-то часть из числа «46 314»».

Учитывая, что сложение 13 556 и 46 314 даёт 59 870, а сложение общих потерь 21, 28 и 38-й армий даёт число «54 424», можно сказать, что итоговое число приведённого выше алгоритма будет либо больше (причём, совсем незначительно), либо меньше (причём, даже значительно) числа «207 047», т.е. количества людей, оказавшихся, по мнению вижевцев, в окружении.

Таковы предварительные выводы, которые можно сделать из ознакомления с цифрами таблицы № 1 и комментариями авторов «Военно-исторического журнала» к ним.

Наиболее авторитетными исследованиями в области потерь Красной Армии в годы Великой Отечественной войны сейчас считаются работы авторского коллектива, возглавляемого генералом Кривошеевым. В книгах «Россия и СССР в войнах ХХ века. Статистическое исследование» и «Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь» приводятся такие цифры по Харьковской наступательной операции мая 1942 года:

Численность советской группировки

к началу операции (ЮЗФ, 9, 57А ЮФ) – 765 300 человек.

Безвозвратные потери – 170 958 человек (22,3%).

Санитарные потери – 106 232 человека.

Всего – 277 190 человек.

Среднесуточные потери – 15 399 человек

[7; 179], [31; 311].

Безусловно, что данные среднесуточные потери являются одними из самых высоких за всю войну. Немногие операции (как наступательные, так и оборонительные) превосходят Харьковское сражение мая 1942 года по этому показателю:

1) Оборонительная операция в Белоруссии (22 июня – 9 июля 1941 года). Среднесуточные потери – 23 210 человек [7; 77-78].

2) Львовско-Черновицкая оборонительная операция (её ещё называют оборонительной операцией в Западной Украине) (22 июня – 6 июля 1941 года) – 16 106 человек [7; 79-80].

3) Воронежско-Ворошиловградская оборонительная операция (28 июня – 24 июля 1942 года) – 21 050 человек [7; 105-107].

Вот и всё. Даже такие кровопролитные операции, как операция «Марс» (Ржевско-Сычёвская наступательная операция (25 ноября – 20 декабря 1942 года)), вокруг которой сейчас очень много шума и эмоций, и Берлинская наступательная операция (16 апреля – 8 мая 1945 года), дают меньшие показатели среднесуточных потерь наших войск: 8 295 человек и 15 325 человек соответственно (во втором случае, как видим, показатель среднесуточных потерь приближается к «харьковскому», а в первом – в 1,8 раза меньше) [7; 169-172], [31; 312], [30; 13].

Значительно меньше среднесуточные потери и в таких грандиозных по замыслу и исполнению наступательных операциях, как «Багратион» (Белорусская стратегическая наступательная операция (23 июня – 29 августа 1944 года)) и Висло-Одерская стратегическая наступательная операция (12 января – 3 февраля 1945 года), которую зачастую даже называют блицкригом Красной Армии: 11 337 и 8 453 человека соответственно [7; 144-147], [30; 13].