Время передачи директивы – 23 ч. 50 мин. 11 мая, т.е., фактически, уже закончился день 11 мая, а по сведениям, которыми располагала Ставка, приказ на отход до армий даже ещё не доведён.

Все эти нюансы делают очень уязвимой схему событий на Крымфронте 10-11 мая, рисуемую рядом историков и ставшую чуть ли не официальной: 1) Козлов и Мехлис, получив приказ Ставки на отход рано утром 10 мая, вместо его выполнения начинают зачем-то совещаться; 2) совещаются они весь день и, видимо, ничего лучшего приказа Ставки не выдумав, передают его в армии; 3) Львов и Колганов зачем-то целые сутки медлят с его исполнением; 4) итог – потеряно два дня.

Но что же произошло в реальности? Чем вызваны задержки в исполнении приказа Ставки?

Известные факты и имеющиеся документы позволяют реконструировать события следующим образом.

Первоначально командование Крымского фронта всё же решило дождаться результатов контрудара 51-й армии, намеченного на 10 мая, а посему не довело приказ Ставки ни до командарма 51-й армии, ни до командарма 47-й. Конечно, никто не проводил многочасовых заседаний Военного совета при этом и не решал на них, что же нужно делать. Всё было решено довольно быстро.

Как явствует из переговоров со Ставкой, командование Крымфронта, не обладая всем объёмом информации о положении дел, считало, что у него будет достаточно времени для отвода своих армий на рубеж Турецкого вала. Ведь, по его расчётам, только за Ак-Монайские позиции 47-я армия должна была начать выходить в ночь на 11 мая, а одна из её дивизий только 11-го числа должна была занять оборону на Турецком валу. Наступление ударной группы 51-й армии либо переломило бы ситуацию на фронте, либо, по крайней мере, на какое-то время остановило немцев. В первом случае отвод армий и не понадобился бы (а победителей не судят), во втором – можно было успеть отвести армии за Турецкий вал. В конце концов, контрудар был Ставкой разрешён. Рассуждая, по всей вероятности, именно так, командование Крымского фронта глубоко заблуждалось.

С большой долей уверенности можно говорить, что связь с армиями на тот момент у штаба фронта ещё была, так как 77 гсд и 55 тбр участвовали в контрударе 51-й армии во второй половине дня 10 мая. Следовательно, до армий распоряжение об их передаче было доведено. Безусловно, это могло быть сделано до переговоров с Москвой, и то, что подавалось Ставке как планы, уже приводилось в исполнение. Но совершенно ясно и то, что решение о переброске частей и соединений из 47-й в 51-ю армию могло быть принято только по результатам боевого дня 9 мая. Естественно, что не раньше конца дня оно было доведено и до штабов армий. И связь на тот момент существовала. Весьма сомнительно, что она исчезла спустя пару-тройку часов и как раз после получения приказа Ставки. Исчезла напрочь, с обеими армиями сразу. Кстати, на момент переговоров с Москвой она, видимо, была. В противном случае Мехлис с Козловым, скорее всего, отметили бы в ходе переговоров её отсутствие. Это было в их интересах, но они ни словом об этом не обмолвились.

Итак, командование Крымского фронта решило «погодить» с выполнением приказа Ставки, и сделало это вполне сознательно, без всяких «метаний» на многочасовых совещаниях. Не было и никакого форс-мажора в виде отсутствия связи. Потому-то в своей директиве № 155452 от 4 июня 1942 года Ставка прямо указала на недисциплинированность Козлова и Мехлиса, нарушивших указание Ставки по отводу войск за Турецкий вал.

Во второй половине дня 10 мая дождь прекратился. После некоторого подсыхания почвы у немцев появилась возможность наступать, но и наши силы смогли нанести контрудар. 28-ю лёгкую пехотную и 22-ю танковую дивизии немцев в районе селения Огуз-Тобе атаковали части 77-й горнострелковой дивизии и 55-й танковой бригады. Разгорелся ожесточённый бой, в ходе которого Огуз-Тобе несколько раз переходил из рук в руки. Враг оставил здесь горы трупов и множество искорёженной техники, в том числе 20 подбитых танков [1; 24], [25; 53]. Но велики были и наши потери. В частности, 55 тбр из 46 танков (10 КВ, 20 Т-26, 16 Т-60 [25; 53], или, по другим данным, – 15 Т-60 и 1 Т-34 [11; 277]) потеряла 26. Большие потери бригада понесла ещё до вступления в бой, подвергшись массированному налёту авиации противника при выдвижении на исходные позиции [25; 53-54].

77-я горнострелковая дивизия и 55-я танковая бригада удерживали свои позиции до 11.00 11 мая. Их героизм позволил выскользнуть основным силам 51-й армии, отступая к Азовскому морю [1; 24]. Но после этого в 55 тбр остался всего один танк [11; 277], [27; 7].

Остальные силы 51-й армии вели оборонительные бои. Только 40-я танковая бригада успешно контратаковала противника, наступавшего на позиции 650-го стрелкового полка. Враг был выбит с высоты 63,2. В этом бою бригада уничтожила 4 танка и 2 противотанковых орудия немцев, сама потеряв 3 машины (1 Т-34 и 2 КВ) [25; 53]. В дальнейшем бригада, потеряв связь со штабом армии, оставалась на своих позициях. Её командир, не зная обстановки и не проявив должной инициативы для её выяснения, не нанёс удар во фланг немецким войскам, ведущим встречный бой с 77 гсд и 55 тбр у селения Огуз-Тобе. Подобный удар был бы значительной поддержкой нашим контратакующим войскам [1; 24].

Но улучшение после обеда 10 мая погоды привело к активизации немецкой авиации. Она наносила мощные бомбовые удары не только по боевым порядкам советских войск, но и по штабам и командным пунктам армий, узлам связи.

Видимо, именно действия авиации противника привели к утрате связи со штабом 51-й армии к концу дня 10 мая. Восстановить её оказалось невозможным. И в значительной степени потому, что на Турецком валу уже был противник.

Э. Манштейн в своих мемуарах отмечает, что моторизованной группе Гродека удалось продвинуться значительно на восток 9 мая ещё до начала дождя [19; 264]. Эта группа уже утром 10 мая вышла к Турецкому валу и закрепилась на нём, заняв две господствующие высоты с отметками 108,3 и 109,3. Подошедшие несколько позже к валу передовые части 156-й стрелковой дивизии были встречены ураганным огнём противника. Таким образом, вместо спокойного занятия оборонительного рубежа, дивизии пришлось штурмовать этот рубеж, стараясь выбить с него немцев. Попытки эти успешными не были, т.к. части дивизии прибывали к месту боёв постепенно, втягиваясь в бой не единовременно, а главное – имели слабую артиллерийскую поддержку. В то же время и к немцам к концу 10 мая стали подходить подкрепления (пехота, кавалерия и артиллерия) [1; 24, 25].

Потеряв связь с 51-й армией, не будучи в состоянии её восстановить, командование фронтом, весьма обоснованно в таких условиях предполагая, а может быть, и зная наверняка, что результаты контрудара были скромные (немцев не обратили вспять, а только затормозили их продвижение), решает довести приказ Ставки до 47-й армии. И ей это удаётся вечером 10 мая. Что же касается 51-й армии, то приходится полагать, основываясь на документах Ставки ВГК, что она этот приказ так и не получила (ни вечером 10-го, ни позже). Такого же мнения, кстати, придерживается и А. Исаев [11; 277]. Ведь даже отход 51-й армии 11 мая представлял собой чистейшую импровизацию, ибо отходила она не на восток, к Турецкому валу, как предписывалось Ставкой, а на север и северо-восток, в полосу 47-й армии. Кстати, «импровизировал» 11-го числа уже не генерал-лейтенант В.Н. Львов. Он погиб в 11.30 11 мая во время налёта вражеской авиации на командный пункт 51-й армии, располагавшийся на горе Кончи. Заместитель В.Н. Львова генерал-майор К.И. Баронов был ранен. Место командарма занял начальник штаба армии полковник Г.И. Котов [1; 24-25], [11; 277], [25; 54], [27; 7].

Получив приказ на отступление, командование 47-й армии тем же вечером, 10 мая, приступает к его выполнению [1; 23]. Колонны войск армии начали отход. Никаких суток генерал-майор К.С. Колганов неизвестно для чего не терял. Другое дело, что штаб армии выступил, действительно, 11-го числа в 3.00 [1; 23]. Но, знаете ли, нам трудно обвинять командарма в том, что он не пожелал отступать впереди своей армии, а отходил в её рядах.

Таким образом, обвинение, выдвинутое Ставкой командованию Крымфронта и повторённое А.М. Василевским в своих мемуарах, об опоздании с отводом войск фронта к Турецкому валу на двое суток, действительности не соответствует. Не правы и те историки, которые, приняв данное утверждение как бесспорную истину, стараются подогнать под него факты. Всё было сложней. 47-я армия опоздала с отходом (конечно же, по вине командования фронта) менее чем на сутки. В случае с отходом 51-й армии можно говорить об опоздании на два дня (но не на двое суток!), с той лишь поправкой, что приказа на отход она вообще, по-видимому, не получила (опять же, по вине фронтового командования).

С утра 11 мая в полосе 44-й армии немцы вели наступление, преимущественно используя танки и моторизованные части, преследуя разрозненные отступающие части армии [25; 54].

Противник продолжал наступление против левого крыла 51-й армии, пытаясь овладеть Огуз-Тобе и выйти к Арабатскому заливу. Как уже отмечалось, врага здесь почти до полудня сдерживали 77-я горнострелковая дивизия и 55-я танковая бригада, к которым присоединились остатки 56-й танковой бригады (5 лёгких танков Т-26 и Т-60) [25; 54]. После полудня, получив приказ исполняющего обязанности командующего армией полковника Г.П. Котова на отход в направлении Арабатского залива и далее – на восток, потеряв все танки, кроме одного, 77 гсд, 55 и 56 тбр начали отступление, присоединившись к остальным силам 51-й армии [25; 54-55], [11; 277].

Находившаяся неподалёку от места этих ожесточённых боёв, севернее кургана Кош-Оба, 40-я танковая бригада, имевшая на тот момент в своём составе 18 танков, не получая приказа от командарма из-за отсутствия связи, так же как и накануне, не проявила инициативы и не нанесла фланговый удар по наступающему противнику. Получив во второй половине дня приказ на отход, бригада начала отступление. В район Керчи прибыло 8 оставшихся танков Т-60 этой бригады [25; 55].

47-я армия отходила по побережью Азовского моря. Движение колонн было чрезвычайно медленным из-за бездорожья. Множество техники застревало, ломалось и было брошено. Должного руководства отходом не было. Части перемешивались. Возникший беспорядок ещё более замедлял движение. Положение усугубилось, когда в район отхода 44-й армии стали выходить части 51-й армии.

Днём 11 мая 22-я танковая дивизия немцев вышла к Азовскому морю. За ней следовали немецкая 170-я пехотная дивизия и румынская 8-я кавалерийская бригада [11; 277], [39; 3-4], [14; 5], [27; 7]. Но полностью «закупорить» образовавшийся «мешок» немцам не удалось. В распоряжении 8 дивизий двух советских армий осталась узкая полоска побережья Арабатского залива, по которой они и продолжали свой отход под сильнейшим воздействием вражеской авиации и артиллерии. Потери были велики. Береговую полосу усеяли тела погибших, подбитая и брошенная техника.

На Турецком валу 11 мая шли ожесточённые бои. Части 156-й дивизии совместно с курсантами курсов младших лейтенантов пытались выбить противника с Турецкого вала. Временами на некоторых участках им это удавалось. Но немцы контратаками восстанавливали положение [1; 25-26].

На южной оконечности Турецкого вала вели бои с противником, пытаясь его сдержать, кавалеристы 72-й кавалерийской дивизии, курсанты Ярославской авиашколы, погранчасти и остатки 39-й танковой бригады (в ней на 11 мая оставалось всего 8 машин: 1 Т-34, 1 Т-26 и 6 Т-60) [1; 26], [25; 54-55]. В.В. Абрамов в своей книге «Керченская катастрофа. 1942» приводит дневниковые записи и воспоминания двух оставшихся в живых курсантов-ярославцев, касающиеся боёв на Турецком валу.

В своём дневнике курсант А.А. Казанцев записал:

«11 мая вели бой с фашистами у села Марфовка.

12 мая цепями ходим в атаку, вражеские самолёты ходят чуть ли не по нашим головам. Особенно достаётся коням казаков 72-й кавалерийской дивизии, которые содержатся в загородках. Казаки воюют с нами в пешем строю.

13 мая слева от нас противник проявил активность, его подразделения в тумане просачиваются к нам в тыл…» [1; 26].

В конце 70-х годов прошлого века в беседе с В.В. Абрамовым бывший курсант В.С. Климов вспоминал:

«…Помню, как нас подняли по тревоге, построили в одну колонну, быстро выдали оружие, боеприпасы и двинули в поход. На Турецком валу западнее Керчи мы встретили врага. Наше подразделение было атаковано тремя цепями фашистов. Стрелки мы были хорошие, положили гитлеровцев в 100-150 м от нашего рубежа и расстреливали их на выбор. Но вот подошли фашистские танки и стали методически вести огонь по нашим окопам. Мы начали нести потери. Мой товарищ курсант Алексей Попов подносил патроны, осколком снаряда ему срезало плечевой сустав. Из открытой раны его хлестала кровь, был виден кусок плечевой кости, но Алеша, несмотря на это, подавал нам здоровой рукой патроны. Только по приказу он ушёл в тыл на медицинский пункт. Понимая, что в бою каждый боец дорог, он отказался от сопровождающего. Курсант Саулич вёл огонь из ручного пулемёта. Пуля пробила ему грудь навылет. Сплюнув сгусток крови, он спокойно сказал: «Ранило», – и продолжал стрелять. Помню, был ранен в ногу Саша Громов, говорили, что был убит автоматной очередью Володя Дроздов, который до войны жил в Ленинграде на Обводном канале недалеко от Фрунзенского универмага. У нас не было действенных средств борьбы с танками, поэтому пришлось отходить. Отступали цепью в тумане, задерживаясь на отдельных рубежах. Мужественно действовали в бою и другие наши курсанты: мой товарищ по сварочному техникуму Борис Нутрихин, бывший механик кинотеатра «Селькор» Виктор Болдырев, который проживал где-то около Исаакиевского собора, наш комсорг Анисимов, Виктор Паничев, Саша Якушев, наш гитарист Максаков, Каштымов и другие. Мало кому из наших ребят удалось благополучно выбраться с Керченского полуострова» [1; 26-27].

На северную оконечность Турецкого вала начался выход частей 47-й и 51-й армий. Но эти войска уже были совершенно дезорганизованы и проходили рубеж вала не задерживаясь. Попытки формирования отрядов из отступающих ни к чему не привели, так как эти отряды практически сразу разбегались после налётов вражеской авиации [25; 55].

Видя, что командование Крымским фронтом всё более утрачивает управление войсками, и положение наших войск на Керченском полуострове становится всё более угрожающим, Ставка ВГК в 23.00 11 мая приказывает главнокомандующему Северо-Кавказским направлением маршалу С.М. Будённому следующее (директива № 170375; на неё мы уже ссылались чуть выше):

«Ввиду того, что Военный совет Крымфронта, в том числе Мехлис, Козлов, потеряли голову, до сего времени не могут связаться с армиями, несмотря на то, что штабы армий отстоят от Турецкого вала не более 20-25 км, ввиду того, что Козлов и Мехлис, несмотря на приказ Ставки, не решаются выехать на Турецкий вал и организовать там оборону, Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: главкому СКН маршалу Будённому в срочном порядке выехать в район штаба Крымского фронта (г. Керчь), навести порядок в Военном совете фронта, заставить Мехлиса и Козлова прекратить свою работу по формированию в тылу, передав это дело тыловым работникам, заставить их выехать немедленно на Турецкий вал, принять отходящие войска и материальную часть, привести их в порядок и организовать устойчивую оборону на линии Турецкого вала, разбив оборонительную линию на участки во главе с ответственными командирами.

Главная задача – не пропускать противника к востоку от Турецкого вала, используя для этого все оборонительные средства, войсковые части, средства авиации и морского флота.

Ставка Верховного Главнокомандования

И. Сталин

А. Василевский»

[32; 201].

Так закончился день 11 мая. В своих мемуарах Манштейн хвастливо заявил, что в этот день 22-я танковая дивизия немцев, выйдя к Азовскому морю, окружила около 8 советских дивизий [19; 264]. Мы видели, что окружение это не было полным, что у советских войск оставался свободный коридор, которым они и воспользовались. Выход по нему продолжался, кстати, до 13 мая включительно [1; 26]. Некоторые части и подразделения немцам всё же удалось окружить в районе Ак-Монайского перешейка. Но количество окружённых никак не могло равняться 8 дивизиям [1; 25]. Кстати, Манштейн столь преувеличил свои «достижения», видимо, именно в мемуарах, т.е. после войны. Приходится полагать, что в мае 1942 года он был более объективен и скромен. Во всяком случае, в мае 1942 года немецкий военный журнал «Deutsche Wehr» не преувеличивал так этот успех. Его корреспонденты писали неопределённо о каких-то окружённых советских частях, которым частично удалось прорваться на восток [1; 25]. Где корреспонденты могли почерпнуть эту информацию, как не в штабе Манштейна?

12 мая Козлов и Мехлис выехали на Турецкий вал в район Султановки, куда выходили части 44-й армии [25; 55]. Точнее будет сказать, что когда-то это были воинские части, составлявшие соединения, входившие в армию. 12 мая глазам командующего фронтом, работников штаба фронта, армейского комиссара предстал поток неуправляемой массы людей, стремящихся к Керченскому проливу. Позднее Л.З. Мехлис докладывал в Ставку, как штаб 44-й армии и представители фронта останавливали отходящие в беспорядке разрозненные подразделения и отдельных людей [25; 55].

Схожая картина предстала перед армейским комиссаром и на северной оконечности вала, где отступали части 47-й армии:

«Части 47-й армии беспорядочно отходят под жесточайшим воздействием авиации. Отход был неорганизованный. Ни одной части найти не удалось. Шли разрозненные группы» [25; 55].

Противник в течение дня подтягивал к Турецкому валу танки, пехоту и артиллерию. Кроме того, в районе Марфовки им был выброшен парашютный десант [11; 279], [1; 24, 27]. Но прорвать оборону советских частей и подразделений немцам в этот день не удалось. А в ночь на 13-е успех, наоборот, сопутствовал нашим войскам: 156-я стрелковая дивизия и курсы младших лейтенантов захватили господствующие высоты с отметками 108,3 и 109,3. Отброшен был противник и из района севернее озера Узунларское [1; 27].

12 мая Ставка ВГК издаёт директиву № 170376 о временном подчинении заместителю командующего авиацией дальнего действия авиации Крымского фронта. Делалось это для «объединения действий авиации Крымского фронта и авиации дальнего действия Ставки на Крымском фронте…» [32; 201]. Т.е. Верховное Главнокомандование стремилось устранить раздробленность сил авиации, действующей в Крыму и на Северном Кавказе, централизовать управление ею и, тем самым, сделать её действия более эффективными. Но эта мера не успела дать каких-то результатов, ибо события на Керченском полуострове развивались чрезвычайно стремительно и, увы, в неблагоприятную для советских войск сторону.

К 13 мая худо-бедно, «с миру по нитке», «с бору по сосенке», но оборона по линии Турецкого вала была создана. Л.З. Мехлис и Д.Т. Козлов докладывают в Москву, что «основные оставшиеся части и соединения сосредоточены на линии Турецкого вала…» [25; 56].

По иронии судьбы именно в этот день слабая оборона по линии вала, державшаяся, в основном, на героизме и самоотверженности солдат, командиров и политработников, была прорвана.

Утром 13 мая гитлеровцы возобновили атаки, стремясь нащупать слабые места в наших оборонительных порядках. Несмотря на мощную авиационную поддержку, все атаки оставались безрезультатными. Взятый в плен немец показал, что атакующие в этом районе части обескровлены, некоторые из них имеют потери до 50% [1; 28].

Но слабое место в советской обороне было всё-таки найдено. Оно оказалось в центре Турецкого вала, где проходило шоссе на Керчь. Немцам помог случай и военная хитрость. По дороге отступала колонна наших автомашин. В пыли гитлеровским танкам удалось пристроиться в конец автоколонны, вместе с ней въехать прямо на позиции Турецкого вала и занять село Султановку. Оборонявшая этот участок 143-я стрелковая бригада из-за внезапного появления противника на своих позициях не сумела оказать существенного сопротивления. Последовавшая атака 36 немецких танков окончательно прорвала нашу оборону. Немцы устремились не только на восток, но и на юг, вдоль Турецкого вала [1; 28]. Это вызвало «обвал» и других участков обороны Турецкого вала. К исходу дня 156-я стрелковая и 72-я кавалерийская дивизии были оттеснены на линию Андреевка – Чурбаш [25; 57]. Перед противником открылся путь на Керчь.

Прибывший 13 мая в Керчь С.М. Будённый принимает решение об эвакуации войск с Керченского полуострова. Он отправляет телеграмму Сталину:

«…Новый нажим противника опять привёл в значительное расстройство ещё не организованные части. Фактического положения частей не знает никто… Положение усугубилось тем, что сегодня противник опять очень активен в воздухе, непрерывно атакует отходящие войска, артиллерийские позиции, пристани и переправы через пролив группами из 7-20 самолётов. У нас осталось два аэродрома – Багерово и Керчь и на 20.00 только 22 исправных истребителя, из которых только два являются скоростными. Остальные самолёты неисправны или погибли… Принимаю все меры для организации наиболее боеспособных войск к упорной обороне для выматывания, ослабления противника и выигрыша времени для организации остальных частей и управления войсками, наведения порядка в тылу. Подготавливается следующий рубеж от озера Чурбашское до озера Чокракское» [1; 29].

Заметим, что никаких рубежей заранее на указанной Будённым линии, конечно же, создано не было, а вечером 13-го числа, когда маршал отправлял в Москву свою телеграмму, 156-я стрелковая и 72-я кавалерийская дивизии уже вели бой с противником на этих неподготовленных позициях.

Получив санкцию Ставки на отвод войск на «большую землю», главнокомандующий СКН в 3.40 14 мая издаёт приказ:

«Начать отвод войск Крымского фронта на Таманский полуостров» [11; 279].

Ещё вечером 13 мая маршал приказал командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Ф.С. Октябрьскому все свободные суда направлять в распоряжение начальника Керченской военно-морской базы контр-адмирала А.С. Фролова, который назначался ответственным за переправу через Керченский пролив [1; 29].

На рассвете 14 мая из Москвы поступает приказ Ставки, дублирующий распоряжение главкома СКН, начать эвакуацию войск Крымфронта [25; 57], [11; 279].

Также рано утром (в 4.40) Ставкой издаётся директива № 170381, согласно которой в распоряжение главнокомандующего Северо-Кавказским направлением передавались два воздушно-десантных корпуса (2-й и 3-й) и одна воздушно-десантная бригада (4-я) [32; 203]. Видимо, телеграмма главкома вызвала в Ставке сомнения в способности сил Крымского фронта к удержанию подступов к Керчи для обеспечения эвакуации основной массы наших войск с Керченского полуострова. Воздушно-десантные соединения, таким образом, должны были помочь остановить врага, тем самым обеспечив эвакуацию.

События 14 мая привели к появлению новой директивы Ставки, которая была абсолютно противоположна по смыслу и решению самой Ставки и решению главкома СКН об отводе войск на «большую землю». Это дало повод ряду историков упрекать Верховного Главнокомандующего в противоречивости указаний и непоследовательности решений [25; 57].

Однако обо всём по порядку.

14 мая немцы продолжали атаки на позиции 156-й стрелковой дивизии в районе озера Чурбашское. Вместе с частями дивизии оборонялся 126-й отдельный танковый батальон. В боях 13 и 14 мая танкисты батальона уничтожили 17 танков противника, 8 противотанковых орудий, 3 бронемашины, до роты пехоты и около эскадрона конницы [25; 57], [1; 30-31]. Но и сам батальон потерял все свои машины. Только 13 мая потери составили 13 танков [1; 30]. Точных данных о количестве танков в батальоне к 13-му числу нет. Известно лишь, что 12 мая батальон был пополнен 12 машинами (5 Т-26, 1 ХТ-133, 2 Pz. IV и 4 Pz. 38(t)). В то же время в боях 13 мая принимали участие 7 ХТ-133 батальона. Таким образом, танков в батальоне к 13-му числу было около 20 [1; 30], [25; 56-57].

Около полудня наши разведчики зафиксировали движение двух колонн противника (танки и мотопехота) по дороге Султановка – Керчь. Общее количество единиц техники в колоннах доходило до 140 [1; 31].

В 14.00 группа танков и автоматчиков ворвалась в район обороны 417-го стрелкового полка 156-й стрелковой дивизии, расположенный юго-западнее села Чурбаши. А вскоре со штабом дивизии была потеряна связь. Позже стало известно, что в ходе боя около КП дивизии, располагавшегося в районе села Александровка, героически погибли начальник штаба дивизии полковник В.Ф. Архипов и комиссар штаба батальонный комиссар Кричевский. Командир дивизии полковник А.М. Алиев пропал без вести [1; 31].

Прорвав оборону 156 сд, танки и пехота врага вскоре вышли к горе Митридат, которая возвышалась над Керчью. Одновременно ими были захвачены пригороды Керчи – Солдатская Слободка и Бочарный завод. Немцы вышли к берегу Керченского пролива, отрезав наши части в районе Камыш-Буруна. Однако контратакой 276-го стрелкового полка НКВД, частей 156-й стрелковой и 72-й кавалерийской дивизий противник был выбит из Солдатской Слободки и сброшен с горы Митридат. В этот день он так и не смог овладеть этими пунктами [1; 31].

«Не по зубам» для фашистов оказалась и расположенная южнее горы Митридат Керченская военно-морская база (КВМБ), занимавшая территорию старой крепости на мысу Ак-Бурну. Оборону крепости возглавлял военный комиссар КВМБ полковой комиссар В.А. Мартынов. Первоначально моряки громили фашистов ещё на подступах к горе Митридат из трёх крупнокалиберных орудий, которые, кстати сказать, были брошены тут немцами в конце декабря 1941 года. Затем, взаимодействуя с бойцами 72-й кавалерийской дивизии, они отбили несколько атак пехоты и танков противника [1; 31-32], [24; 5-10].

Критическое положение сложилось и севернее Керчи. Уже в полдень фашисты неожиданно ворвались в село Катерлиз. Здесь находился штаб 51-й армии, который вынужден был спешно на автомашинах покинуть селение. Немцы двинулись к Азовскому морю, пытаясь окружить отходящие в данном районе по полевым дорогам вдоль берега моря советские части. Это немцам удалось. 15 и 16 мая наши взятые «в кольцо» войска пробивались здесь из окружения [1; 32].

Вечером 14 мая Д.Т. Козлов и Л.З. Мехлис подписали приказ, по которому оборона северо-восточнее Керчи возлагалась на командование 51-й армии, командный пункт которой назначался восточнее пос. Аджимушкай на горе Иванова. Частям армии приказывалось последовательно оборонять два рубежа: первый – мыс Тархан, Катерлез, Керчь (порт); второй – западнее Юрагина Кута, Аджимушкай, посёлок Колонка. Второй рубеж предписывалось оборонять во что бы то ни стало. К моменту выхода приказа первый из указанных рубежей уже был занят противником, т.е. приказ запоздал, командование фронтом не владело в полной мере информацией о складывающейся севернее Керчи обстановке, отдавая его [1; 32-33].

Согласно этому же приказу, командованию 44-й армии приказывалось оборонять Керчь, вести уличные бои. Командный пункт армии определялся на заводе имени Войкова, что восточнее города [1; 33].

Днём 14 мая командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский, выполняя приказ главкома СКН о подготовке сил флота к проведению эвакуации войск Крымфронта на Таманский полуостров, одновременно обратился с телеграммой к Сталину:

«…Главком приказал приступить к эвакуации Красной Армии из Керчи. Невозможно поверить, что есть такое решение. Такого решения быть не может. Прошу категорически запретить эвакуацию. Мы должны драться и во что бы то ни стало отстоять кусок территории вокруг Керчи и Керчь. Эвакуировать нечем. Средства исключительно скудные. Во время эвакуации всё или почти всё противник уничтожит… Общая эвакуация Керченского полуострова смерти подобна. Прошу немедленно вмешаться» [1; 29-30].

Любопытно, что одновременно Ф.С. Октябрьский обратился и к контр-адмиралу А.С. Фролову, начальнику КВМБ:

«Поспешная эвакуация подобна катастрофе. Примите меры организации обороны города сплошным полукольцом, хотя бы левый фланг района Камыш-Бурун, озеро Чурбашское, Андреевка, Багерово, Большой Бабчик, озеро Чокракское, мыс Зюк. Всё останавливай, организуй, держи командные высоты. Если удастся остановить, организовать оборону хотя бы на неделю – победите. Противник выдыхается, главное не дать смять, взять сходу. По моим данным, противник сильно избит, основные дивизии его уничтожены. Собирай своих надёжных, храбрых людей» [1; 30].

Абрамов пишет, что «это был скорее не приказ, а пожелание» [1; 30]. Можно представить себе состояние контр-адмирала А.С. Фролова, получившего подобное «пожелание». С одной стороны, у Фролова есть приказ главкома направления, который явно согласовал его со Ставкой ВГК, проводить эвакуацию войск Крымфронта на Таманский полуостров. Причём он, Фролов, назначен ответственным за эту эвакуацию. С другой, – поступило «пожелание» непосредственного флотского начальника Фролова, требующее не эвакуацию проводить, а организовывать оборону Керчи. А откуда у Фролова силы на эту оборону? Слов нет, морское командование, в отличие от армейского, сохранило нити управления своими силами. Но ведь одних моряков КВМБ совсем недостаточно, чтобы оборонять всю Керчь. Они-то и свою базу удерживают с помощью действующих в её районе армейских частей. Да и положение дел под Керчью Ф.С. Октябрьский представлял не очень чётко – не до такой степени ослабел противник, как он думал.

Вечером 14 мая (в 18.10) в Ставке была получена телеграмма Л.З. Мехлиса:

«Бои идут на окраинах Керчи, с севера город обходится противником. Напрягаем последние усилия, чтобы задержать [его] к западу от Булганак. Части стихийно отходят. Эвакуация техники и людей будет незначительной. Командный пункт переходит [в] Еникале. Мы опозорили страну и должны быть прокляты. Будем биться до последнего. Авиация врага решила исход боя» [11; 279], [25; 57], [1; 41].

И. Мощанский характеризует тон данной телеграммы как панический [25; 58]. Впрочем, мы уже видели, что там, где можно посильнее «уколоть» Л.З. Мехлиса, этот историк охотно это делает, приписывая самые дурные мотивы его действиям, давая поступкам комиссара самые дурные характеристики. Вот и сейчас: «…панический тон…»

Слов нет, телеграмма Мехлиса была весьма эмоциональной. Но можно ли назвать её панической? Думается, И. Мощанский из-за своей «официальной» неприязни ко Льву Захаровичу не разглядел (или не захотел разглядеть) в ней главного: