Buch lesen: «Метро 2035: Бег по краю»

Schriftart:

Автор идеи – Дмитрий Глуховский

Главный редактор проекта – Вячеслав Бакулин

Оформление серии – Павел Бондаренко

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя, запрещается.

***

«Обратили внимание, что в последнее время авторы серии «бьют дуплетом»? У нас снова прекрасный боевой тандем, Игорь Осипов и Ольга Швецова погружают нас в мрачный и брутальный мир Рейха. Темные своды подземки словно созданы для возрождения Зла. И это Зло настолько живуче, что шансов на избавление от него нет. Мало того, оно даже привлекательно. Нужно суметь пробежать по самому краю, чтобы не поддаться ему. А может, и победить…»

Дмитрий Глуховский

Глава 1
«Хайль!»

Она уже не ощущала себя частью чего-то большого и целого. С одной стороны, это давало свободу, и она могла быть где угодно, а не бурлить в темных подвалах за зубчатой стеной, развлекаясь лишь тем, что заманивала одиноких путников, посмевших взглянуть на сияющие рубины звезд. Но, вырвавшись на свободу из надоевших подземелий, она испытывала жуткую тоску, будто потеряла что-то очень важное. И вернуться уже не могла. Материнская сущность сама исторгла ее из себя, отправив бродить по темным туннелям, которые люди называли странным именем «метро». Теперь она сама вольна облюбовать себе дом. Где-нибудь недалеко от этих странных двуногих разумных существ, полных до краев ее любимыми блюдами – эмоциями: страх, зависть, злость. Боль!!! Это самое вкусное.

Она нашла место. Лучшего не стоило и желать. Оно было похоже на праздничный стол, накрытый специально для нее. Яркая беззвучная вспышка озарила метропоезд в глубине туннеля. Поезд наполняли боль и страдания. Черные кости и оскаленные черепа медленно поблекли и снова ушли в темноту, словно и не было их. Ослепительный свет тоже притворился спящим до поры до времени – нужно набраться сил.

***

Штольц шел по коридору. Рядом выстроились в ряд жилые палатки Пушкинской. Станция просыпалась под строгим взором штандартенфюрера, привыкшего не упускать ни малейшей детали, и в этот раз она ничем его не удивила: обычное утро Четвертого рейха. Загоралось все больше ламп, в закутке у колонны уже разминался крепкий обер-ефрейтор, голый по пояс. Он с энтузиазмом охаживал кулаками импровизированную грушу, сделанную из мешка, набитого песком и опилками. Заметив черную форму высшего офицера СС, обер-ефрейтор замер по стойке смирно, с обожанием провожая взглядом Георгия Ивановича.

– Продолжайте занятия, – офицер отсалютовал солдату и быстрым шагом спустился по эскалатору к переходу на Чеховскую.

Штольц шел из своей комнаты в кабинет, деловитым видом нагоняя страх на жителей станции. Да, у него была настоящая комната. Не палатка и не койка в казарме, а маленькое уютное жилище, стены которого были сложены из настоящего силикатного кирпича, а не сколочены из фанеры. Только вот бывал в ней штандартенфюрер Штольц крайне редко, больше ночуя не дома, а в рабочем кабинете, да и там приходилось не спать, а чаще бодрствовать. Правда он никогда и не считал эту каморку своим домом – так, кладовка для хранения личных вещей, причем совсем не дорогих ему и практически ненужных. Тех, которые не жалко и потерять. Все, что было Штольцу дорого, он или носил с собой, или хранил в кабинете аналитического отдела внешней разведки, хозяином которого он себя по праву и считал.

– Хайль, Георгий Иванович! – сама громкость приветствия, видимо, должна была обозначить высшее уважение к начальству…

Все, наводнившая станции Четвертого рейха мелкая шушера называла себя Гансами и Фрицами, мало у кого хватало фантазии на Иоганна или Вольфганга, для этого понадобились бы не столь поверхностные знания в области культуры или политики. Но в глубине души, если таковая вообще имелась у новых нацистов, все они так и оставались обычными Васьками и Ваньками. Благородные имена висели на них, как клички, коими они, по сути, и являлись. Среди этой повальной Гансо- и Фрицофилии, не отрекаясь брезгливо от своей сути, стоял особняком один человек. Георгий Иванович Штольц был настоящим этническим немцем, каковых на станции Чеховская среди сплошных подделок отыскать было невозможно. И, несмотря на вполне русское имя и отчество, происходил он из древнего рода поволжских немцев, которых пригласила еще императрица Елизавета II в конце семнадцатого века для, как она говорила, превращения Руси лапотной в Россию Великую. После похода ее армии, завоевавшей Восточную Пруссию, предки нынешнего Штольца перебрались в Москву да так и остались там на протяжении почти пяти веков. Они восприняли эту «дикую» и «варварскую» для них страну как новую Родину, полюбили и сроднились с ее народом. Георгий Иванович уважал свои древние немецкие корни и не собирался изменять традициям семьи. Он разговаривал на исключительно правильном, литературном языке, знал историю России лучше, чем эти огрызки-русофилы упрятанного в подземелья Четвертого рейха, получил хорошее образование на историческом факультете МГУ. Но все же он был немцем! Стопроцентным немцем по крови и темпераменту. Он знал язык своего народа в совершенстве, не козыряя этими знаниями, хотя изредка ставил на место новоявленных доморощенных нацистов, перевирающих великий язык Канта, которые, к месту и нет, вставляли в разговор модные для них словечки. Делал это слегка улыбаясь, словно учитель, с авторитетом которого не спорят. И, как истинный немец, он умел скрывать свои эмоции, свою неприязнь к этим недогерманцам, отринувшим русскую душу. Ради великой цели… ради работы.

Георгий Иванович знал все обо всех. Информация была его коньком. Он жил ради информации. Штольц был важной частью странной системы, где порядок поддерживался осведомленностью. Все считали главным фюрера… Да, фюрер правил Четвертым рейхом, но не был самым важным, определяющим звеном в системе. Им стали те, кто ведал информацией. Кто выбирал, в каком объеме ее предоставить правящей верхушке. Скромный штандартенфюрер Георгий Иванович Штольц держал в руках ниточки, которые позволяли влиять на решения великих. Хотя по серо-стальным глазам и плотно сомкнутым узким губам невозможно было угадать, что там творится в этой лобастой светлой голове. Подчиненные и равные ему по должности или званию одновременно побаивались и уважали его, уж слишком многое он знал про их дела. Многие их приключения, нередкие залеты и «подвиги» наверняка отложились где-то на полочках бескрайней памяти Штольца. Они ошибались: он знал не немного… он знал о них абсолютно все. И если бы они догадывались об объеме собранного на них компромата, Георгий Иванович не прожил бы и пяти минут. Феноменальная память позволяла ему не вести записей. Поэтому периодические проверки и обыски для контроля всех без исключения не приносили результатов. Компромата на самого штандартенфюрера не было, а значит, и не было способа повлиять на него. Начальство видело исполнительного, странного, но очень полезного немца, который иногда, как бы невзначай, подкидывал им идеи, позволявшие предстать перед фюрером в выгодном свете.

Занимаясь перекладыванием бумажек для видимости «кипучей деятельности», Штольц в который раз анализировал ситуацию на «фронте». Редкие позиционные бои в перегонах и коммуникациях с Красной линией затягивались, что было ему на руку. Где-то рубежи были отбиты на считаные метры, в другом месте – отданы. Война с коммунистами давно перешла в стадию окопной. Хотя она и подрывала экономику обеих сторон, в конечном итоге, как это ни грустно осознавать, станции Четвертого рейха проиграли эту войну. Сказывался больший экономический и людской ресурс коммунистов. С сосредоточенным видом, как будто решал шахматную задачу, Георгий Иванович обдумывал свой следующий ход. «Надо бы где-то их ослабить. Нужен второй фронт. Очень нужен, иначе через год от Рейха останутся одни воспоминания». Он покрутил в пальцах карандаш, словно собирался записать ускользающую идею. «Зреет недовольство в рядах чегеваровцев против инертной политики Москвина. Надо будет наверх – через начальника контрразведки – протолкнуть идею об их финансировании. Пускай даже не напрямую, а через посредников…» Он даже ухмыльнулся, оценивая изящество этой идеи. «Так даже лучше. Заставить коммунистов драться с коммунистами, как это по-иезуитски. Генералу это понравится… опять будет пыхтеть от удовольствия, когда фюрер поставит его в пример остальным. Как там говорил Шеф в «Электронике»: «У каждого должна быть своя кнопка».

Вот уже скоро десять лет, как он сам бежал с Красной линии. И много уже успел сделать: дослужился до штандартенфюрера, стал начальником аналитического отдела контрразведки. А с чего все начиналось? Тщедушный учитель немецкого языка и истории впервые был замечен нацистами у коммунистов. По информации неизвестного осведомителя, его описывали как очень талантливого аналитика, к тому же немца по национальности, и, ко всему прочему, имеющему весьма сложные отношения с вновь установившимся коммунистическим режимом. Была разработана сложная операция по вызволению нужного человека. И в последний момент почему-то все пошло не так. Почему-то… Георгий Иванович лучше всех знал почему. Это был его бенефис. С этой не вполне чисто проведенной операции фашистской разведки и начались первые серьезные столкновения двух режимов, в конечном итоге приведшие к столь затянувшейся войне.

Никто и не помнил, как этот худощавый человек с острым проницательным взглядом серых глаз появился на станции Театральная. Если бы кто-то в тот момент захотел проверить, то он не нашел бы ни одного свидетеля, как этот учитель прошел хоть один блокпост станции. Он появился из ниоткуда. Создавалось ощущение, что просто в какой-то момент вдруг на станции детей стали звать в школу, и у большой палатки их встречал учитель. Неслыханное дело: мир катится в тартарары, а тут неожиданно организовалась школа. Кусочек ушедшей жизни, словно магнитом, притягивал к себе всех жителей Театральной. И учитель пользовался всеобщим уважением.

Коммунистическая идеология набирала силу на Красной линии, а Театральная хоть и была под их протекторатом, но все же оставалась свободной станцией. Не было в ней желанного безропотного повиновения, поэтому появление нового человека, к которому потянулись люди, очень не понравилось партийным руководителям. А когда выяснилось, что привлечь его на партийную работу не выйдет, да и кроме всего прочего этот новоявленный учитель немец по национальности, среди верхушки стали ходить слухи о шпионах и диверсантах нового Рейха на соседнем станционном узле. Неприязнь усилилась и переросла в откровенную враждебность. Штольцу вначале запретили работать в школе как политически неблагонадежному, а после и вовсе арестовали по какому-то надуманному предлогу, обвинив его в антиправительственной агитации.

Предсказуемо, что ситуация вышла из-под контроля руководства. Привыкшие, единогласному одобрению коммунисты получили вдруг настоящую демонстрацию на станции Театральная, с транспарантами и громогласно скандируемыми под сводами станции лозунгами. Жители требовали немедленно освободить педагога, приносившего пользу. Скрывать это и дальше от Лубянки стало невозможно. Наверх доложили о протестах, и лично генсек Москвин распорядился доставить Георгия Ивановича Штольца в особый отдел. Возмутители спокойствия ему были не нужны, сколь безобидно они ни выглядели бы. А дальше произошло необъяснимое. При перевозке арестованного патрульная дрезина бесследно исчезла вместе с караулом и заключенным. Как это могло произойти возле самой Лубянки, никто так и не понял. Посреди туннеля обнаружили труп в форме штурмовика Четвертого рейха – и никаких объяснений, как из замкнутого пространства короткого перегона, в котором и испугаться толком никто не успевал, могла исчезнуть тяжелая моторизированная дрезина с десятком хорошо вооруженных охранников.

А когда Георгий Иванович объявился в Рейхе, все стало на свои места. Коммунисты объявили ультиматум с требованием выдать его, иначе… Как таковую войну никто между двумя государствами никто не объявлял. Просто на границе начали возникать вооруженные столкновения. Все чаще и чаще. И даже руководство обоих государств теперь не смогло бы с точностью вспомнить, что было той искрой, которая разожгла пожар войны. Драка шла уже десяток лет. То затихая до дипломатических конфликтов и оскорблений в адрес руководителей и мелких столкновений, то снова разгораясь до масштабов открытых боев.

Георгий Иванович машинально взял в руки книгу, лежавшую на столе. Проведя пальцами по корешку, он почувствовал под подушечками тиснение готического шрифта немецких букв.

«Mein Kampf». Пожалуй, единственный экземпляр на немецком языке, оставшийся у человечества и, по иронии судьбы, бережно хранившийся у врага фашизма. Портрет внутри еще раз вызвал недоумение… Георгий Иванович еще помнил отрывки хроник выступлений вождя Третьего рейха – Гитлера. Его живая энергетика сильно действовала на массы. Он аккуратно перевернул верхний лист и уставился в знакомый и уже почти заученный наизусть текст. В голове теснились собственные вопросы, которые нужно было решить побыстрее, но Штольц все равно медлил, возвращаясь к началу, к загадке, которую ему так и не удалось разгадать до конца. Аналитик не умел отдыхать и отвлекаться, его мозг трудился как всегда.

Идеи простые и понятные для всех… и главное близкие во все времена и для всех народов. Например, чтобы нация могла вернуть себе величие и силу… Какая нация? Бритоголовых скинхедов, демонстративно одетых в черное? Пусть сами себе сначала человеческий облик вернут, а потом уж… Власть завоевывают. Создать себе такую славу на весь метрополитен, чтобы люди отплевывались через плечо при их упоминании, не лучший способ завладеть миром.

Впечатление из «Mein Kampf» Штольц вынес только одно: написано практичным человеком, которому лучше было бы остановиться на теории. А еще лучше – стать архитектором или художником, как и хотел. Ненависть и жажда власти капали со страниц вместе с неудовлетворенностью собственной жизнью. Тараканы из головы одного сумасброда расползлись слишком широко и начали пожирать мир. Но когда-то он старательно заучивал эти факты биографии и пропагандистскую теорию. Как обрабатывать массы… Врага надо знать, понимать, и даже более того: чем опасней враг, тем ближе к тебе он должен быть. Отфильтровав похвальбу автора и прочую мишуру, он пытался все-таки понять текст, но не принять… А ведь это знание открывало двери Четвертого рейха. Ему нужно производить впечатление человека, которому поведано откровение, который обрел новую цель в жизни, прочтя эту книгу. Не обрел, слава богу. Но мимикрия необходима. Это как опасный хищник богомол, прикинувшийся засохшим листиком… своим, милым, безобидным. Принять – нет, слишком скептический ум, и не приживались в нем чуждые идеи… Ну, хоть что-то было нужно! «Массы ведомы сильными мира». Пожалуй, и в этом Адольф Америку не открыл…

Это ж как надо гордиться собой, чтобы сделать из собственной биографии краткий курс молодого оратора! И хитро сослаться на будущее, которое оценит масштаб личности, недоступный пониманию современников. Потомки оценили. Да и современники тоже – Нюрнбергским процессом. Если сто раз повторить слова «великий замысел», он таковым все равно не станет.

Зацепиться было не за что. Принципиально нового в этой книге Штольц не нашел и ничего не вынес, кроме однобоко и криво поданного краткого курса германской и австрийской истории, совершенно не нужного для его личных целей, да и сам он мог бы написать об этом подробнее и объективнее. И о пользе обработки масс он знал и без Гитлера. Идея национализма вызывала отвращение, как на нее ни гляди… Но чтобы использовать слова, не обязательно с ними соглашаться. Главное правильно рассортировать информацию, и в нужный момент она всплывет сама. С этой мыслью Штольц отложил книгу. Хватит с него на сегодня чужих тараканов.

«Воля и сила»… Если придерживаться этого – стремиться в общество, где оба качества не порицаемы, а возведены в добродетель? Годится только для тех, кто названные качества на картинке видал. То есть делай, что захочешь, с тем, кто тебе жить мешает, и никакой ответственности – общество станет на твою защиту. Вот в чем тут дело! Стоило упростить для неграмотных – и все понятно. Он этот этап познания уже прошел, до конца, от действий до ответственности за них. И выводы для себя сделал совершенно другие. Но иной точки соприкосновения с печатным талмудом не нашлось. В книге было сказано, что тот, кто хочет завоевать на свою сторону широкие массы народа, тот, прежде всего, должен отыскать ключ, открывающий двери к сердцам народа. И этим ключом становились воля и сила, а объективность Адольф представлял слабостью. Слова истинного постапокалиптического вождя, хоть и не мог Гитлер даже представить себе подобное явление в далеком будущем. Или мог?

В такой глубокой задумчивости и застал его помощник, обер-лейтенант Фриц Шмольке. Осторожно протиснувшийся в дверь, высокий, широкоплечий, светло-русый, конопатый, курносый парень никак не соответствовал взятому имени. Типичные славянские черты лица были далеки от идеалов арийской нации. В «девичестве» Федор Шматков почему-то сильно обижался, когда его шеф забывал их компромиссное решение или специально, чтобы лишний раз подколоть нерадивого подчиненного, называл его не по званию, а по имени, данному родителями. И было это чаще всего в такие моменты, когда адъютант неожиданно отвлекал шефа от важных размышлений. Дождавшись, пока господин штандартенфюрер наконец-то обратит на него внимание, парень, желая угодить Штольцу, размашисто вскинул руку:

– Хайль! Какие будут распоряжения, господин штандартенфюрер?

Георгий Иванович внимательно посмотрел на помощника. «Чегеваровцы, вот что сейчас главное».

– Будут распоряжения, Федор… Хотя основное дело да и общее руководство операцией поручено Максу Вайзеру, но вы тоже в этом участвуете. Вы ведь неплохо знаете штандартенфюрера? Его обязанность курировать боевой отдел разведки с контрразведкой, а также внешние контакты. Но чаще он участвует во внешних разведывательных операциях, которые все чаще принимают форму диверсий. Идеологических или иных. И если бы я не приметил вас с самого начала для своего отдела, то именно в руки Вайзера вы бы и попали. Поверьте, Макс не самый лучший начальник и мало кто с ним уживается, но по-своему он полезен и незаменим. Я проверял вас сам, Федор. – Обер-лейтенант очередной раз поморщился, как от зубной боли. – Ну, хорошо-хорошо, Фриц. Макс мог сломать что-то в надежно и четко функционирующем механизме вашей личности. Иначе говоря, мне вы нужны не с отшибленной памятью и головой, а в здравом уме, и кроме отлаженной послушной машины, что требует Макс, я ценю еще и аналитические способности, а это подразумевает и некоторую степень свободы мышления. Все просто, как видите. Но я отвлекся, ведь кто не слышал о нашем Безумном Максе? Теперь вы прикомандированы к нему в качестве помощника. Он проследит за вами. На этот раз операция скорее коммерческая… – Штольц сделал паузу, задумавшись о чем-то, – чем боевая. Хотя, зная Макса, я бы не был полностью в этом уверен.

– Вы меня отдаете насовсем? – В голосе Фрица Шмольке прозвучали разочарование, обида и какой-то скрытый испуг. Видно, о Безумном Максе он уже немало наслышан, хоть и лично с ним почти не знаком.

– Нет, конечно. Я вас посылаю на задание… На ваше первое задание… Смотрите и учитесь, можете почерпнуть немало полезного. Сейчас он будет здесь, и я уточню задачу, но теперь только для ваших ушей. Вы с ним отправитесь в Бауманский альянс. Меня интересуют слухи, новости. Особенно все, что касается Первой интернациональной бригады имени Эрнеста Че Гевары или ее лидера комиссара Русакова. Впитывайте в себя все вокруг как губка. Бауманский альянс обеспечивает основные потребности в боеприпасах для всех, поэтому слухи туда стекаются, как дождевая вода в канаву. Конечно, вы должны выполнить основное задание, но и что касается моих просьб – не забудьте. Это мое особое пожелание.

Глава 2
Зверь-машина

Макс Вайзер выглядел настоящей белокурой бестией, то есть еще более светлым блондином, чем сам Штольц, а у того давно закрадывалось подозрение, что где-то тут в Рейхе наладили массовое производство перекиси водорода для окрашивания населения в модный белобрысый цвет. Давая штандартенфюреру характеристику полного отморозка, Георгий Иванович ничуть не преувеличивал. Опытного разведчика не обманывала обаятельная улыбка офицера СД, в его глазах угадывалось что-то родственное холодности и цинизму, свойственное всем национал-социалистам, которые достаточно высоко взобрались в иерархии фашистского государства. В Рейхе эти качества использовались в работе, для общего блага, а не для личных целей, и горячо приветствовались и культивировались в сотрудниках.

Место встречи с будущим напарником или, скорее, временным начальником для Фрица стало очень неожиданным – оружейка. И тем более наблюдать здесь целых двух штандартенфюреров было неуютно. Бедный оружейник, хозяин каморки, забился в угол и пытался не привлекать к себе внимание. Штандартенфюрер Макс Вайзер кивнул уже хорошо знакомому ему Фрицу Шмольке и обратился к коллеге:

– Где ваш зверь-машина? Покажите, давно его не видел. А тут такой случай, не хотелось бы упускать, хоть и не хрен гонять СД по такому делу…

Штольц улыбнулся и благосклонно кивнул оружейнику. Тот суетливо с лязгом открыл металлический шкаф и, с трудом вытащив оттуда что-то большое и явно убийственное, донес до стола и осторожно положил поверх промасленных бумаг.

– Знакомьтесь, Фриц, пулемет вермахта! Люблю эту железяку, но Георгий Иванович его на пост не отдает.

– И не отдам настоящий антиквариат и реликвию в грязные лапы. У вас там «Печенег» стоит, неужели мало?

– Выкосить потенциального противника рядами по всей ширине туннеля – хватит. Но как-то не то… Этот колоритнее смотрелся бы, сразу видно серьезную технику великой Германии.

– Еще бы сменные стволы к нему были германскими, а не с Кузнецкого Моста… – недовольно поморщился Штольц. – Пусть остается в оружейке, под моей личной печатью. Хотя бы на тот случай, если враг сумеет прорвать оборону и придется самим защищать оплот СС. Тут и пригодится зверь-машина, как вы его именуете.

– В деле его видел, вот и именую. Шмольке, а вы такое видели когда-нибудь? – восхищенный Вайзер провел рукой по металлу, почти с нежностью трогая странно квадратные контуры длинноствольного мощного оружия.

– Не имел удовольствия. Георгий Иванович скрывал свои ценности!

– Штандартенфюрер Вайзер, вы вроде не мальчик уже, чтобы забавляться. Фриц, это действительно редкая и дорогая вещь, из одной знаменитой личной коллекции… MG-42. Для того чтобы его сюда доставить, была проведена полномасштабная операция силами шталкерваффен. Я знал, где хранится оружие, но не каждый согласился бы отправиться так далеко ради охолощенного оружия, которое надо еще до ума доводить. Сейчас экземпляр, конечно, в отличном состоянии, боевой. Мастера привели его в порядок. Но в дело пускаем очень редко, потому что в наличии всего несколько лент к нему. Скорострельность высокая, короб на пятьдесят патронов у ручной модификации, поэтому удовольствия хватает ненадолго. Но для наших целей вполне достаточно.

– Для каких целей, если он стоит в шкафу? – заинтересовавшийся Фриц тоже подошел поближе, чтобы рассмотреть и пощупать железного монстра, о наличии которого в оружейной комнате рейхсканцелярии и не подозревал.

– Для игр штандартенфюрера, как он, видимо, думает. – Вайзер только фыркнул, привыкший к иронии по этому поводу. – Пулемет используется для массовых расстрелов. Когда нужно продемонстрировать истинную мощь и силу Рейха. MG-42 очень подходит для подобных случаев. Колоритно и красочно. А если дать волю Максу, то он бы каждый раз накапливал побольше пленных в камерах на Тверской, чтобы организовать себе развлечение.

Германский армейский пулемет действительно необъяснимо притягивал взгляд, и Штольц ничуть не удивился просьбе Вайзера установить его прямо на подходах к станциям, легко было вообразить, как он выплевывает огонь, и люди в панике мечутся под пулями, падая на пол один за другим.

– Да, господин штандартенфюрер, пленные воняют, а я знаю, как вы любите порядок и чистоту даже в тюрьме. Что ж, подожду нового захвата большой группы черных, чтобы опять одолжить у вас зверь-машину. И не уступлю никому командование парадом, должны же у СД быть привилегии! Да и у меня тоже… я же заслужил честной службой маленькое развлечение?

– Вы сначала боеприпасы к нему получите, Макс, я вас и вызвал, чтобы послать в Бауманский альянс за патронами. А обер-лейтенант Шмольке пойдет с вами.

Федор застыл от этих слов, хотя рука еще продолжала скользить по гладкому железу, и теперь прикосновения стали такими же ласкающими, как у садиста Вайзера. Оружие гипнотизировало.

– Груз-то немалый, и Фрицу не мешает немного сменить обстановку. С вами он будет чувствовать себя в полной безопасности. Триста восемьдесят шесть патронов… И цельтесь в толпу в следующий раз, Макс! Не разносите цель в клочья, гонясь за эффектом и острыми ощущениями – и без вас всех методично добьют. После последнего расстрела вся стена в туннеле в крошку разлетелась, пришлось ее замазывать. А гастарбайтеров для ремонта, как вы понимаете, вам не найдут! Еще раз подобное натворите, и заставлю устранять последствия своими руками.

– Да я готов, – улыбка на лице штандартенфюрера была скорее предвкушающей. – Был бы только повод.

Штольц перевел взгляд на Федора, стоявшего рядом с растерянным выражением лица. И махнул рукой.

– Идите, выполняйте указания… вам на сборы два часа, а вас, Вайзер, я попрошу остаться на пару слов…

Сопровождение полковника-штандартенфюрера СД слегка беспокоило Шмольке, особенно после слов Штольца, но мысли о первом задании тревожили его намного больше. Макс Вайзер вопреки опасениям молодого обер-лейтенанта дружески ему улыбался:

– Штандартенфюрер не мог выбрать кандидатуру лучше. В прошлый раз пришлось явиться в Альянс в сопровождении явно татарской морды, что подумают о великом Рейхе, если мы допускаем в ряды избранных националистов инородцев и полукровок? Знаешь, Фриц, верхушке Рейха, по большому счету, насрать на идеологию, ну, может, только кроме рейхсфюрера. Они будут дуть в задницу любому еврею, лишь бы это им было выгодно… И от этого становится противно. По мне, или ты фашист и будь фашистом до конца… или уже не лезь со всей этой атрибутикой. – Он остановился и протянул напарнику увесистую сумку. – Возьмите пулемет, Шмольке, пока вы еще обер-лейтенант, придется побыть мальчиком на побегушках. Но не бывает плохих ролей, только плохие исполнители. Штольц скоро оценит вас по достоинству. Кажется, у него есть для этого основания, раз уж он настолько вам доверяет. А там, глядишь, и до тайных дел рейхсканцелярии дослужитесь. Еще я за тобой пулеметы таскать буду. – Он хохотнул и дружески хлопнул молодого парня по плечу.

Фриц оправил черную, удивительно похожую на настоящую немецкую, форму со знаками отличия обер-лейтенанта и непременной нацистской символикой, надел фуражку. Зеркалом ему послужил одобрительный взгляд Вайзера, не нашедшего, к чему придраться. А штандартенфюрер редко бывал настолько доволен кем-то.

– Все привыкли думать, что у нас тут сборище кретинов и отморозков. Поэтому следует почаще командировать офицеров на другие станции, пусть видят, что СС – настоящее лицо Рейха! И именно нам – элите националистов – должно управлять хаосом и всем своим видом показывать, насколько мы чтим завоевания цивилизации. Вот реально, понимаю я Есенина, был такой поэт, говорил: чем больше я знаю людей, тем больше я люблю собак. У Меня, Фриц, та же история. Знаешь, почему я чаще бываю в питомнике? Да потому что уже на рожи эти человеческие смотреть не могу. Они или лебезят перед тобой, или заискивают… все хотят чего-нибудь урвать на халяву. Вот реально, с собаками проще. Ты глаза наших овчарок видел – умницы. Если любят, то готовы жизнь за тебя отдать, а если ненавидят то… сам понимаешь. Нет у них полутонов… как и у меня. Поэтому повторюсь, Фриц. По мне, если ты фашист, то будь фашистом до конца… или уже не лезь со всей этой атрибутикой. Будь последовательным.

Федор уверенно кивнул, соглашаясь и с Вайзером и снова с Гиммлером, первым высказавшим эту мысль об элите, закинул на плечо чехол с MG-42 и направился к ожидавшей их дрезине в сторону Кольца, чувствуя себя далеко не представителем избранной расы… Всего лишь нерешительным молодым идиотом, тайно предвкушающим встречу с неизвестностью.

Пулемет вермахта оказался нелегкой ношей, а штандартенфюрер легко шагал впереди, пришлось поспешить, чтобы не отстать. И прекрасно, что оружие такое тяжелое – стоило оглядеться по сторонам, пока Вайзер выяснял, кто конкретно отвечает за спецзаказ лично от рейхсфюрера. Он не забыл задание Штольца. Вокруг сновало множество людей в грязных, промасленных спецовках. Рабочему люду было не до обсуждения сплетен… у всех были свои дела.

Федор поправил на плече тяжелый пулемет и осторожно осмотрелся из-под козырька форменной фуражки. Хотелось куда-нибудь присесть и положить оружие на колени. Ремень порядком оттягивал плечо. Возле стены стоял грубо сколоченный стол, который работяги использовали как комнату отдыха и клуб по интересам одновременно. В данный момент за ним сидели двое, потягивая из кружек горячий грибной чай. Федор присел с краю на скамью и невольно прислушался к разговору.

– А ты прикинь, реально турнули.

– Ты не путаешь? Не ганзейцы, и не фашисты, и даже не бандиты? Красный спецназ?.. И кого – чегеваровцев? Не… не может быть. Они ж и те, и те коммунисты все!

– Сам в шоке. Ты ж знаешь, что у меня дружок на Автозаводской. Так вот, он рассказывает, что ихний комиссар Русаков и остатки бригады у них сейчас обосновались.

– Ну, мало ли, чего они там, они ж по всему метро рыщут, как волки, все революцию делают.

– Делают, – передразнил собеседник своего товарища, – вот и доделались. Что-то там на Красной линии намутили, вот их и турнули, да еще и с Партизанской… Короче, они сейчас с Москвиным в контрах полных… и раньше-то были не особо… а теперь так и вообще до драки дело дошло.

Один из работяг покосился на Федора и пихнул дружка, после чего показал ему жестом, чтобы тот прикрыл рот.