Глава первая
Хоть память укрыта такими большими снегами… Черенчиков думал, что в этой советской песне поётся именно про его память. Как справедливо завещал музыкант Борис Борисович Гребенщиков, старая память – хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу. Воистину, «такой вакханалии воспоминаний не пожелать и врагу». В этой связи Черенчиков вспомнил давний анекдот Юрия Никулина: мы не знаем, был ли у Ленина сифилис, но у Ельцина точно был Бурбулис. Ох уж это неизменное чувство юмора… За неимением других защитных стратегий в стремительно меняющемся мире осталось лишь думать о возможной победе ещё советского интеллекта над русским здравым смыслом, благо в сытые годы юмора было предостаточно. Артисты выворачивались наизнанку, чтобы рассмешить публику. Алкоголя и других простых радостей в магазинах было в избытке, на то они и сытые годы, как в российской истории стало принято называть недолгий период нулевых.
Вышедшему на промозглый воздух Черенчикову страшно хотелось купить в фирменном магазине флакон виски для согревания в наступившие холодные вечера. Иногда мороз так припрёт, что разбавлять горячительный напиток пепси-колой уже не захочется. В одном оказался прав воспевающий протесты поэт: к этому моменту жизнь уже окажется прожитой ровно на треть, что, впрочем, нисколько не настраивало на философский лад. Просто выйти к желтеющим листьям, опавшим на землю, не забыв зонтик и впитывать энергию природы в почти полнейшей тишине, нарушаемой разве что тихим шумом падающих капель. Радоваться, что продуктовый магазин за углом работает круглосуточно. Ещё хотелось по приходу домой выпить чёрного кофе без сахара, заботливо нарезанного в рафинад.
Москвич родом из этих мест медленно продвигался вперёд по бульвару в свете вечерних фонарей. Световой день к тому времени продолжал укорачиваться, а потому путнику могло потребоваться включить карманный фонарик своего мобильного телефона. Впереди блуждали неясные тени собаководов, а на скамейках сидели редкие парочки студентов и одинокие люди старшего поколения с банками пенного. Рядом с ним семенила небольших размеров пушистая собачка, способная учуять каждый сантиметр влажной, усеянной листьями, осенней почвы.
А ту собачку, что бежит за мной, зовут «последний шанс»: звон гитары и немного слов – это всё, что есть у нас… Текст депрессивной песни как нельзя кстати ложился на общую палитру осенней хандры конца цветастого сентября. Напряжение словно звенело в воздухе, это чувствовалось фибрами души беспокойное настроение граждан, лишившихся ощущения стабильности и увереннности в завтрашнем дне. Позитива добавляли разве что светящиеся ошейники на пробегающих мимо собаках – они словно возвращали героя в детство, на кремлёвскую новогоднюю ёлку, где повсеместно в числе прочих безделушек также продавались световые браслеты.
И когда перед самым началом новогоднего представления над залом кремлёвского Дворца Съездов сгущался мрак, свет дарили именно эти яркие сувениры на пару с "волшебными палочками". Если напрячь память, можно вспомнить и поп-корн, и сладкую вату со сладкими пончиками в сахарной пудре… Черенчиков шумно выдохнул. "Когда же оно начнётся, безоблачное детство?". Казалось бы, самыми невозсмутимыми в кризисной ситуации должны быть либо представители силовых структур, или охранники правопорядка типа бойцов Росгвардии. Которых, как известно, проще убить, чем напугать.
Главное, что унаследовал человек от разумных животных – это инстинкт самосохранения. Когда извергались вулканы и падал метеоритный дождь, динозавры в стремлении спастись искали надёжного входа в пещеры. Так и сейчас, главное, что можно ощутить в текущий момент – стрессовую ситуацию, важно было сохранять спокойствие и не поддаваться панике. Алкоголь притупляет критическое мышление, потягивание сигареты напоминает о дыме отечества – каждый гражданин известными средствами спасается как может.
На сравнительно небольшом по географическим меркам расстоянии ведутся боевые действия, что подливает масла в огонь социального восприятия происходящего. Благо у каждого в наше время есть смартфон, с которого можно не только проследить за развитием событий, но и развлечь, и заметно успокоить себя. В переполненных вагонах московского метро работает беспроводная сеть, за сущие копейки на почтовом отделении можно легко приобрести вечернюю газету, в переходах синей ветки усталые, но бойкие пенсионеры раздают ежедневную прессу бесплатно.
Собачке, в сущности, немного надо: сухая пелёнка в коридоре, пара заполненных мисок с водой и едой, мягкий ковёр и лежанка для отдыха. Зато когда приходишь её домой, чувствуешь себя натуральным Шарлем Перро с его историей о коте в сапогах: настолько она тебе благодарна и хочет общаться. Заносишь в ванную смыть уличную грязь – и вспоминаешь детские игры в дочки-матери. Черенчиков наизусть помнил советскую песенку "человек собаке друг", хоть из советского даже единственного президента не осталось.
Так и коротал местный житель одного из десятков московских спальных районов осенние дни в надёжной крепости в виде собственного дома, не отвлекаясь на просмотр регулярных информационных программ, слушая лишь честную и минорную музыку. Листья за окном становились багряными, золотыми, яичными и рыжими. Зонт и куртка всё чаще напоминали о себе сквозь испорченные погодные условия. И только неизменная регулярная чашка кофе могла помочь ему понять: не ему одному хорошо в укрытии. Таких в стране были миллионы.
Глава вторая
Кипятком обычно заваривают чай, готовят в кастрюлях и ковшах макароны, сосиски, крупы и пельмени. В нарастающий продовольственный кризис, сопровождаемый ростом розничных цен в продуктовых магазинах, роль кулинарии возросла в кратных размерах. Точно так же в любую мало-мальски паническую ситуацию беспокойные граждане бежали в супермаркеты закупать товары первой необходимости и бытовую технику. При этом не всё же смотреть одно телевидение – можно настроить кофемашину, духовку, элетрочайник без угрозы пожароопасного короткого замыкания. Озерцова всегда отличалась умением готовить «кашу из топора», как завещали ей такие добрые и ещё тогда, в её беззаботном детстве, всемогущие мама и бабушка. В то хмурое утро из её потёртого ноутбука доносились яркие звуки видеороликов, юная ассоль в смешном гриме пела с монитора песни под гитару, создавая хозяйке рабочее настроение.
Купи доширак, залей кипятком
И не страдай ни о ком!
Быть может, лапша не столь питательна, но
Зарплата придёт обязательно!
Купи доширак, а на сдачу
Купи Love Is, но помни: парни не плачут
И если в лапше много перца
Помни, лучше обжечь язык, чем сердце.
Кушай дошик, кушай дошик
Она плохая, а дошик хороший.
Кушай дошик, дошик кушай
Он спасёт от голода и залечит душу…
Телевидение Озерцова практически не смотрела, выбирая из всей сетки программ лишь спортивные трансляции и актуальные новости. Развлекательных передач также избегала, обладая по своему субъективному мнению, не самым распространённым чувством юмора. К примеру, во время мытья раковины могла напевать композицию группы «Ва-Банкъ» о чёрном знамени из альбома 1992 года «На кухне», находясь там же. То есть не в Париже, конечно, а на кухне. Именно поэтому новый проект главного канала суматошной страны о песнях во время посиделок за столом вызывал у неё искреннее умиление. Примерно такие же эмоции, нередко граничащие со снисхождением, испытывает потомственная русская интеллигенция во время очередного «культпросвета» о политических событиях прошедшего и нередко истекающего дня.
Новый день Глафира встречала рингтоном будильника тяжёлого толка, словно так и не смогла оправиться от похода на пивной фестиваль «Максидром» в уже далёкой покрывающейся воспоминаниями юности. Суровая московская погода с зимой длиной в восемь месяцев приучила её хранить зимнюю резину своего «Гранд Чероки» на балконе, мохнатого ризеншнауцера Поке кормить исключительно домашней едой, а обои в гостиной клеить исключительно в японском стиле с иероглифами. Любой англичанин, будь он трижды клят волшебниками-продаванами столичной недвижимости, с присущей ему элегантностью, оценил бы такое жилище.
Сидеть на кухонном табурете в стиле ожидающих ценового коллапса домовых флипперов, создавая на слегка подтормаживающем ноутбуке эскиз атрибутики регбийного клуба – таковы изо дня в день были трудовые будни Озерцовой. Она уже вышла из того возраста, когда на соревнования ходишь из вежливости, чтобы понравиться своему новому парню. Самый главный афоризм, усвоенный ей во время учёбы на кафедре спортивного менеджмента, звучал по-англосаксонски сухо: «если футбол, это джентльменская игра хулиганов, то регби – это хулиганская игра джентльменов». Она знала парочку колониальных сборных вроде Новой Зеландии, а один из спортсменов-любителей даже приходил к ней на дом собирать шведский шкаф.
Глафире было вполне к лицу разъезжать в разгар осени по серым городским лужам на своём джипе, ведь понятие «климат-контроль» она относила вовсе не к роскошной опции, а к своей зоне комфорта в этом безумном мире. Встретиться-посидеть с подружками в кофейне с показным неприятием сладких десертов, посмотреть под лохань горячего чая зарубежный сериал, прикупить себе коврик для занятий йогой и начать наконец выращивать дома собственный бонсай – каждый из спешащих по разные стороны дорог москвичей в ту осень спасался от хандры как мог.
Ей не нравились ни аквариумные рыбки, ни голотелые египетские кошки: лишь одну живность можно было поставить на пьедестал молчаливого уважения, твердочешуйчатую игуану с самым стойким всесезонным хитиновым покровом. Передвигалась такая игуана исключительно ползком, помахивая хвостиком. Такого зверя вынули из естественной среды обитания – песчаных дюн и барханов, поместив в ледяную влажность столичного климата. Рептилия выдержала, словно в её мужестве кто-то посторонний мог усомниться. Каждое появление в доме своей хозяйки Крипто сопровождала треском от перебираний лапами по камешкам внутри стеклянного ящика – теперь они снова вдвоём, всё не так уж плохо.
Казалось, что в такой сезон надо закупиться тыквами на все случаи жизни. Суп-крем на обед в непременно германском стиле с добавлением королевских креветок, запечённые оладьи на завтрак и лёгкий салат из кубиков на вечер. Наверное, только в родном отечестве с мала до велика так ждут знаменитый праздник Хэллоуин и ни капельки ему не пугаются. Не хватает лишь взять с собой чёрный маркер для разметки и не перепутать его с тушью для ресниц. Озерцовой всегда было невдомёк, почему это пенсионеры вынуждены ехать за три девять земель от дома ради мизерной экономии на продуктах в другой торговой точке. В «Гранд Чероки» даже заднее сиденье складывается, могла бы подвести добрых людей. Хотя нет, лучше пусть та ночёвка в машине останется достоянием их двоих…
Автомобиль Глафиры блистал виниловым покрытием в стиле городских пижонов, использовавших для самовыражения незамысловатый дизайн ещё советской мультипликации. Заднее стекло весело кричало рублёным шрифтом «На Берлин!», а боковые двери по обе стороны хвастали стариной Волком из украинского мультфильма про приход того в гости к сторожевому Псу. Хозяйку машины так и подмывало повесить вместо неизменной ароматизированной «ёлочки» персонажа советского «Острова сокровищ» Бена Ганна, но некоторые поспешные выводы пассажиров заставляли ту держать статус кво. Как-никак лицо она умела держать, да и остатки внутрисемейного воспитания не позволяли выходить за грани разумного. Уже не двадцать лет.
Хотя быть по-настоящему счастливой ей всё чаще помогала музыка детства, чьи диски заботливо заполняли бардачок вместе со старым атласом столичных автодорог. Если песни первых звёзд Ленинградского рок-клуба она заслушала до дыр ещё на пластинках и магнитных лентах, то сейчас ей были близки по духу первые ласточки музыкального телевидения на рубеже двух веков: с такой непередаваемой атмосферой даже залитый дождём вездеход может на время превратиться в блестящий алый «Мустанг», стремящийся в даль на всех порах по скоростной автостраде. Так можно и уровень разговорного английского подучить, и получить новый эмоциональный допинг на остаток дня. Да и мятную конфету не забыть съесть, а то во рту пересохло…
Глава третья
Неумолимо приближался день учителя. Хотя в том самом двухэтажном здании частной школы в этот день педагогам обычно не приносили цветов. Ветеран движения потомственных интеллигентов предпочитал не показываться на глаза преподавательскому составу в виду своих нетрадиционных взглядом на современное российское общество. Чтобы не путать себя с героем народных детективов, ему пришлось намеренно скрывать своё настоящее имя и делать вид, что его на данный момент устраивает всё происходящее. Грустное призвание быть школьным учителем улыбалось ему до конца земной жизни, ведь по окончании работы на кафедре истории и политэкономии небольшого столичного вуза его неизвестным макаром занесло в политику. По мере того, как кристально честный доктор исторических наук погружался в зыбкое болото современной повестки дня, на его безупречной репутации одно за другим возникали пятна скандалов. Шутка ли, его – одинокого разведённого мужчину «за пятьдесят» стали обвинять в педофилии, стоило ему лишь вступить в ряды оппозиционных сил и заявить о своей жёсткой гражданской позиции.
В «лихие 1990-е» ему, вчерашнему завсегдатаю родной кафедры, пришлось нанимать силовиков с охранного предприятия из соображений безопасности за свою непростую жизнь. С каждым прожитым годом он всё меньше становился похож на доброго и отзывчивого Эраста Сигизмундовича, превращаясь в невозмутимый облик своего альтер-эго – главу столичного парткома зарегистрированной на изломе эпох партийной организации. На двери его личного кабинета на арендованном этаже здания в Романовом переулке красовалась надпись: «Биттнер Э.С.». У его новоявленных соперников на политическом поприще душу воротило от его показной интеллигентности в открытом выражении своей позиции на насущные острые вопросы. Он мог легко опоздать на факультативное занятие, горделиво сверкая одетым поверх костюма бейджем – мол, только что с конференции. Его чувство духа времени, помноженное на знание истории, легко выводило оппонентов из себя. Больше всего партийный Биттнер любил чаёвничать у себя на кафедре в обнимку с каким-нибудь научно-популярным журналом. Злопыхатели писали баллончиками с краской на стенах здания вуза звонкую фразу:
ЭРАСТ – СТАРЫЙ ПЕДЕРАСТ
В этом чёрном пиаре с одной стороны легко читались обвинения в совращении студенток, поскольку доктора все, кому не лень замечали в неслыханном для сотрудника университета успехе среди женщин. На 23 февраля женский коллектив кафедры дарил ему подписанную всеми открытку вместе с небольшой прибавкой к ставке, что не могло не радовать Биттнера. Быть бойцом на два фронта в меняющихся условиях – вот что прельщало школьного учителя, именно поэтому он мог сидеть на трёх стульях и легко планировать рабочие дни. Единственное, от чего харизматичному педагогу было никак не избавиться – повальное внимание окружавших его лиц женского пола. Кончилась затея с чтением двойного урока выпускному классу школы ничем иным, как… влюблённостью в него семнадцатилетней наивной, но весьма талантливой абитурентки, слушательницы его подготовительных курсов. Она ходила за ним хвостом, пытаясь обогнать в коридоре школы, дежурила на лестнице, когда он уходил из учительской и даже просила учительницу ОБЖ освободить себя от урока, чтобы провести больше времени со своим нерукотворным кумиром. Будучи нарасхват везде, где бы он ни появлялся, горделивому педагогу это лишь льстило, и поскольку в его жизни уже случался развод – для развития отношений требовалось лишь немного времени. Кроме того, Эраст Сигизмундович терпеть не мог девичьих слёз.
Когда случился восемнадцатый день рождения его подопечной, учителю ничего не стоило преподнести букет белых роз в подарок на совершеннолетие своей юной плаксе. У неё моментально высохли слёзы, а мягкий рот с накрашенными помадой губами расплылся в благодарной улыбке. Они мило чаёвничали в школьной столовой, и Люся – так звали девушку – мило, но настойчиво упрашивала учителя показать ей свою кафедру и одну за одной выведывала тайны политической арены нашей страны. Историк мог рассказать ей лишь то, что не затронет тонких струн её девичьей души, и от полноты чувств поправлял на воротнике яркий галстук. Положив в чашку лишний кубик рафинада, Эрасту пришлось вытащить из рукава свой единственный козырь. Люся застыла в ожидании. Дальнейший разговор больше напоминал пионерскую тайну, ведь доктор был главным, а ученица – крайним поколением, воспитанных на традиционных ценностях. Условия были просты: учитель предлагал Люсе бюджетное место студентки своего подопечного вуза в обмен на верность своей идее и личности. Абитуриентка ещё раз провела салфеткой по пухлым блестящим щекам и молча кивнула в знак согласия.
Далее было всё как нельзя прозаично: историка приглашали на всякого рода телевизионные эфиры, где он с недюжинным азартом клеймил своих оппонентов и набирал политические очки. О нём стали писать деловые газеты, а подопечный вуз попал в первую сотню рейтинга страны. На последний звонок своей двухэтажной школы Эраст дарил Люсе два билета в кинотеатр «Романов Синема» и бесплатный проход на выставку картин факультета искусств МГУ. По мере возможности, чтобы не смущать родителей, они не играли романтических чувств публично. Однако, чем не стабильнее становилась политическая ситуация в стране, тем крепли их отношения влечения друг к другу. Педагог переживал третью молодость, удалив ненужные контакты из социальных сетей во избежание компромата. В конечном итоге приближался день защиты детей, а стать любителем поговорить с уполномоченным по правам ребёнка на очередном телеэфире ему мешала гордость и профессиональное чутьё. Чтобы не потерять очков в политическом весе он согласился приобрести написанный оппонентом политический детектив и послать к нему курьера за автографом. Летом приближались муниципальные выборы, а партийные товарищи источили все когти ради победного участия в этом мероприятии.
История не терпит невыученных уроков. Эту фразу Эрасту Сигизмундовичу пришлось заучить ещё в аспирантуре, ведь для того чтобы идти по минному полю российской политики, следует соблюдать огромный перечень гласных и негласных правил. Хотя новая любовь сверкала всеми красками и отвлекала от серых оттенков трудовых будней. Впрочем, его знаний хватило для простого вывода: абитуриентка Люся без труда сдала вступительные экзамены и легко заменила ему престарелую мать. Судя по точечному давлению персонажей, обладавшей разными степенями известностями в нашей стране, ему требовалось трезво оценивать всю ситуацию с участием своей партии в предвыборной гонке. Вот таким нехитрым способом он мог скрываться от журналистов деловых изданий, студентов вечернего отделения, изредка наведывающихся в столицу родных и самых требовательных родителей города. А всё это оттого, что политическую ситуацию в современной России Эраст искусно называл двумя простыми словами – «призрак капитализма». Собственно, все действия направленные на охрану собственной безопасности, он совершал лишь для того, чтобы скрыться от всех опасностей политических подковёрных интриг согласно приобретённых в 1990-х годах инстинктам. На дворе царил конец мая. Девчонки гуляли в каждом дворе, но его волновала исключительно Его Девочка. Теперь у него была Люся.
Глава четвёртая
Земля уже потихонечку надела на себя прозрачную и тонкую оболочку льда, окружающие деревья припорошило снегом, снующие вокруг горожане переобулись в более толстокожие ботинки с начёсом. Редкий автомобиль из проезжающих мимо стоял на лысой летней резине. Поразительный факт: в довольно низкую для наступающего времени года температуру успешно работали киоски с мороженым. Про саму по себе кажущуюся странной возможность есть мороженое зимой москвичи не думали – слишком велика была беспечность или наоборот, недюжинная нагрузка в виде домашних дел, планов и мечтаний. Остаться наедине со своими мыслями предпочитал каждый думающий человек, поэтому, будучи одиноким, не преминул воспользоваться шансом погулять по Всесоюзному Выставочному Центру.
Общая серо-сине-серая цветовая гамма не слишком способствовала весёлому настроению, а низкий уровень градуса на термометре заклинал пойти согреться горячим кофе или ещё чем-либо покрепче в ближайшем ларьке. Фонтан Дружбы Народов традиционно не работал. Скульптура работы Мухиной тихо сверкала в вечерней мгле: световой день всё же был укорочен.
Казалось, что его не интересовала ни одна острая тема из обсуждаемых горожанами. При помощи пережитого прошлого опыта он как бы отрешался от окружающих, внешне напоминая интроверта без всяких стремлений быть на виду или хотя бы проявить интерес к происходящему. Этот город, уже давно наблюдаемый им словно со стороны, вовлёк Белку в свою серость с самого первого приезда того на Белорусский вокзал около двух лет назад.И во всём этом сумраке гости парковой зоны упрямо не замечали очертаний небольшой худощавой фигуры с первыми признаками сутулости. Фигура предпочитала сидеть на скамейке под ярко горящим во тьме уличным фонарём, открыто демонстрируя полную отрешённость от внешнего мира. Едва различимый силуэт принадлежал юному парню шестнадцати лет от роду. Парня звали Кузьма Беляшов или сокращённо Белка.
Будучи выросшим в рабочем населённом пункте-сателлите, Белка давно искал новых впечатлений в сети или на музыкальных каналах общественного телевидения. Поскольку фантастический мир писателя Джона Толкиена, как и сценариста Джорджа Лукаса, не нашёл отклика в юношеском сердце парня – тот решил забросить подписку на периодику подростковых печатных изданий и сосредоточиться на продукции видеосалона. Ни эротические, ни тем более, игровые кинофильмы не вызывали у Белки такого живого интереса, как шедевры мультипликации. Дисней мог на время увлечь юного Беляшова яркой картинкой, шедевры Союзмультфильма – весёлыми песнями.
Речь на сленге и уютные вечеринки по пятницам вкупе с регулярной выручкой любителей фэнтези позволяли Белке дышать свободно и не слишком тратиться на аренду, иногда ночуя на вписке у друзей. Совершенно естественно хрупкая атмосфера праздника вместе с заслуженными результатами посильного труда вызывали сдержанный оптимизм. Однако была и другая сторона медали: каждодневная работа в узком кругу превратила Белку в погружённого в себя интроверта с богатым внутренним миром, который легко дополнял, подменял, а то и вовсе заменял парню ощущение реальности.Эти яркие кадры впоследствии так и остались у него в душе тайной за семью печатями: ведь лишь с первыми впечатлениями формируется сравнение для оценки того или иного продукта современной культуры. Поскольку в его Электростали любая модная тенденция слегка запаздывала, Белка скрепя сердце, положил глаз на восточную экзотику. Супергерой Акира стал для Кузьмы сильнее Спайдермена, Аллукард проницательнее Шерлока Холмса, а принцессы из "Сейлор-Муна" – краше Золушки, Белоснежки и Спящей красавицы вместе взятые. Немудрено, что накачавшись коктейлем из массовой образцово-показательной вселенной, Белке стало скучно в родном регионе. Его потянуло в столицу за движухой, единомышленниками, кайфом и яркими цветными снами. По прибытии он даже не обижался на своё диковинное прозвище, поскольку печальные проблемы своего отца на почве последствий потребления алкоголя на тот момент казались непреодолимыми. На любой аниме-вечеринке Белка легко чувствовал себя своим парнем: ему не требовалась подписка на журнал "Мир Фантастики", чтобы комфортно чувствовать себя в любой беседе сосверстниками. Проблема поиска работы тоже легко решалась: он устроился продавцом в магазин диковинных вещей неподалёку от вокзала вместе с другими потенциальными учениками профтехучилищ. Его новая сфера общения напоминала дивный мир Хаксли с одним лишь отличием: с внешней стороны выглядевшая как кружок стажёров-любителей, она позволяла себе быть самым что ни на есть проявлением современной субкультуры.
Самое страшное огниво ядерной угрозы, от которого сжималось сердце рядового москвича, уже давно подменялось в сознании Кузьмы сбросом бомб на Хиросиму и Нагасаки. Страх быть вовлечённым в реальные боевые действия в канун совершеннолетия уступал место слаженности японских чиновников при ликвидации последствий угрозы электростанции на Фукусиме. Одним словом, Белка сидел на скамейке тем промозглым зимним днём и переживал у себя в голове одну лишь мысль: "уже всё было…". Своим показным безразличием он легко сошёл бы в современном обществе за пофигиста, или, что похуже, за антисоциальный элемент.Его не прельщал ни один вид зимних увлечений – ни санки, ни лыжи, ни даже метание снежков. Сама по себе архитектурная ценность выставочного центра потихонечку снизошла до помещений торговых павильонов, ведь именно они представляли место притяжения для лиц поколения Белки. Так, зайти в магазин сувенирной атрибутики за фигуркой героини мультсериала «Евангелион» Аски, одетой в красный комбинезон могло быть для него весьма ценным приобретением. Вообще, сидя на одном месте ровно, парень мог спокойно противопоставлять своим фантазиям самую жёсткую реальность жизни. Помимо фантазийных миров, пережитых ещё в отрочестве в виде увлечений, Кузьма мечтал о прогулках с девчонками из магазина, поэтому с замиранием сердца ждал каждой новой вечеринки. Однако сейчас ему хотелось лишь сидеть и созерцать, познавая дзен с высоты своего юного возраста. Ведь теперь уже казалось, что ни один поклонник Толкиена не пригласит его в весенний лес познакомиться с красотой эльфов. Ни один фанат «Звёздных Войн» не вызовет парня на фехтование палочными мечами. Белка уже так много всего познал, что был готов поделиться с каждой новой девушкой в своём кругу общения этими тайными знаниями. Впереди уже вовсю маячил новый год и просыпались мечты о подарках. У каждого свой путь самурая.
Глава пятая
В прозрачных ларьках вблизи станций московского метрополитена можно приобрести самый разный товар, словно это магазин из арабского мира. Сверкает зубами плюшевый монстр, заставляя рыдать от страдания представителей поколения раннего фэнтези: в их детстве, мол, мультфильмы были добрее, а пионерский генофонд приводил к порядочности. В этой же самой будке продавалась всякого рода бульварная беллетристика от наивных детективов до псевдофранцузских романов. Интересно было среди прочих книг найти там «Государственную недостаточность», сборник интервью передовика журналистики ранней российской государственности. Вероятно, сам по себе автор словно вразумлял находившихся на пенсии читателей – целевую аудиторию своих произведений – простить промахи молодой российской власти и пожинать плоды изобилия нового общественно-политического строя.
Действительно, было что праздновать: дикий капитализм с расцветом предпринимательства вперемешку с бандитским рэкетом отступил, и теперь в то волнительное десятилетие нулевых сетку программ телевизионного радиовещания наводнили юмористические передачи. Оно и понятно: смех над результатами громких реформ прошлого позволяет разрядить обстановку и заодно продлить жизнь в текущих обстоятельствах. Впрочем, окошко с выпечкой и видеопиратство тоже доставляли удовольствие своим конечным потребителям. Пока новоявленные школьники просиживали стулья в компьютерных клубах, собирали хрупкие конструкторы и учили имена диснеевских персонажей, их родители смотрели мир, начиная с туристических поездок в недалёкую Турцию. Советский быт вызывал оторопь и резкое отвращение, поскольку многим напоминал прошлую жизнь не на самом высоком экономическом уровне. Многие эксперты объясняли геополитический развал Советского Союза именно экономическими причинами, но это – тема отдельного исследования.
В том же самом ларьке на видном месте продаётся сокровищница отечественного игрового бизнеса – портативная приставка «Тетрис», словно бальзам на душу ещё советского инженера Алексея Пажитнова. Получившего, к слову, за своё достижение в техническом программировании настоящую электронно-вычислительную машину. О последующем неприменении советским руководством авторских прав на сиё творение, любезному читателю напоминать излишне.
Рядом с разными уже выцветшими игрушками преимущественно китайского производства можно увидеть сменные обложки для документов: паспорта, проездного билета в общественном транспорте, водительского удостоверения. Словом, сделано всё, чтобы благодарный москвич удобно упаковал свои личные данные и спокойно растворился в толпе внутри московского метро. О применении технологии распознавания лиц на отдельных турникетах внутри новейших станций тоже все неравнодушные успели услышать.
Отдельной строкой хочется упомянуть такую разновидность товара внутри ларьков, как жёлтая пресса. Если компьютерные и игровые журналы зазывали покупателей глянцевыми обложками, эффективным приложением в виде дисков, то всякого рода сканворды или судоку – японская разновидность печатной головоломки – в разы полезнее при приобретении, чем этот яркий и дешёвый мусор. Впрочем, на каждый журнал находится свой читатель: будь то сверхбюджетный «Эрудит», сборник проверенной информации «Версия» или сборник биографий звёзд советского киноэкрана. Казалось бы, конечному пользователю может быть совершенно неважно, что читать, сидя внутри переполненного вагона.
Ну и пожалуй, самая главная отличительная особенность печатного ларька – продавец внутри тесного окошка. Наклоняешься купить пальчиковых батареек, и видишь чаще всего интеллигентную женщину почтенного возраста, готовую отдать с витрины раскупленный тираж спортивной прессы или найти пыльную коробку с жевательной резинкой. У таких хозяек всегда всё по местам, они часто говорят: «вы мне много даёте», возвращая мелочь. По большому счёту интеллигентность внешнего образа очень даже к лицу аккуратному антуражу изобилующего мини-магазина – это ведь вам не киоск с мороженым, и даже не с табачной продукцией.
Спускаясь в метро, настоятельно рекомендуется следить за другими пассажирами, придерживающими дверь и таким же образом согласно проведённому эксперименту помогать с дверью самому. В крайнем случае можно взять печатное издание совершенно безвозмездно у самого входа, или наоборот, готовясь вдохнуть свежий воздух нулевого уровня столицы. Всегда были люди, готовые щекотать себе нервы произведениями Стивена Кинга, хотя наибольшую популярность сейчас набирают прослушивания подкастов и аудиокниг. Следовательно, немудрено сделать вывод о том, что самый большой армагеддон происходит в эту секунду внутри сознания юного москвича.