Социально-психологические аспекты активности

© И. Г. Дубов, 2012

© Издательство «Нестор-История», издательская подготовка, 2012

От автора

Наша страна имеет долгую, героическую, но при этом весьма нелегкую историю. А нелегкая история обычно не слишком добра к людям. Те, кто населял Россию, всегда были щепками, сгоравшими в пламени величия державы с беззвучным криком о том, что запасы топлива не бесконечны. В новейшей нашей истории счет таким щепкам шел уже на миллионы, и прежде всего сгорали не самые худшие, а наоборот, наиболее энергичные, честные и отважные, являющиеся гордостью нации, ее золотым запасом, но часто уходящие в ничто, не оставив после себя даже потомства. Именно они первыми вставали под пулеметы, поднимались на роковом собрании на трибуну, а если уж выпадало спокойное время, ехали поднимать целину или пытали эмигрантское счастье в заморских парадизах. Косточки их и теперь разбросаны от Колымы до Одера, а генофонд тех, кто уцелел, рассеялся от Караганды до Майами. Вот только там, где раньше жили их предки, мало что от них осталось. И глядя на опустевшие села и разрушающиеся города, нередко приходится задаваться вопросом, а есть ли у нашего этноса шанс выжить и победить в историческом соревновании экономик и культур? Или же ему суждено, как и многим другим, сойти с исторической сцены и бесследно раствориться во тьме веков?

Именно поэтому задача понять, что представляет из себя в пассионарном, энергетическом смысле нынешнее население России, представлялась достаточно важной, побуждающей трудиться, не только не считаясь с необходимыми для ее решения затратами, но даже не считаясь с фактическим отсутствием необходимых для решения такой задачи затрат.

В этой связи мне хотелось бы выразить глубокую признательность десяткам интервьюеров и сотням респондентов, которые потратили большую часть своего личного времени, служа высокой идее обретения честного и важного для страны знания и получая взамен либо символический подарок, либо такую же чисто символическую зарплату.

Не меньшего уважения заслуживают люди, которые вместе с автором организовали и провели масштабный, трехэтапный опрос населения, а также помогли обработать его результаты. В этой связи крайней признательности за помощь в организации полевого этапа исследования заслуживают научный сотрудник ИС РАН Т. И. Горина, социологи Н. А. Залевина и Е. А. Коновалова, а за помощь в статистической обработке полученных результатов – ведущий научный сотрудник ПИ РАО Л. М. Смирнов и аналитик НАФИ С. А Егоров.

Кроме того, мне приятно сказать теплые слова тем моим коллегам, которые несмотря на высокую загрузку нашли возможность ознакомиться с предварительными результатами исследования и высказать важные замечания, с благодарностью использованные в ходе работы над настоящей монографией. Прежде всего это относится к заведующим лабораториями Психологического института РАО М. С. Егоровой, М. К. Кабардову, С. Б. Малых, Н. И. Чуприковой, ученому секретарю ПИ РАО Г. В. Шуковой, другим членам Ученого совета ПИ РАО, сотрудникам моей лаборатории, старшему научному сотруднику факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова О. В. Митиной, а также к оставшемуся мне неизвестным рецензенту моей прошлогодней статьи в журнале «Вопросы психологии». Нельзя обойти вниманием и ряд полезных советов, которые были даны социологом и маркетологом Б. В. Головачевым и учтены при выработке практических рекомендаций, опубликованных в конце монографии.

И, наконец, самую главную благодарность я хотел бы выразить тогдашнему 1-му вице-губернатору Вологодской области И. А. Позднякову, известному политтехнологу Г. М. Казанкову и руководителю отдела реализации проектов и программ Института общественного проектирования А. Б. Зябреву, доброжелательное внимание которого стало для меня визитной карточкой всего коллектива ИнОП. Несколько лет назад случилось так, что звезды на небе заняли очень правильные места, а три человека одновременно поверили в перспективность описываемого в данной монографии исследования. Если бы не они и не их поддержка, ничего бы тогда, да и, наверное, вообще никогда не было бы сделано. Именно их доверие, которое следовало оправдать, заставило меня несмотря на многие возникающие препятствия довести задуманное дело до конца.

А. Активность и мотивация достижения

1. Содержание категории «активность» в отечественной психологии

В настоящее время в обществе ведется продолжительная дискуссия о причинах отставания России от уровня развития мировых держав, невысоких темпах роста ее экономики, отсутствии необходимых инновационных изменений в общественной жизни. Очевидно, что необходимым условием указанных преобразований является индивидуальная активность миллионов граждан Российской Федерации, желающих улучшения положения дел в стране и готовых много и интенсивно трудиться, энергично изменяя своей деятельностью окружающий мир к лучшему.

Подобная постановка вопроса обусловливает необходимость проведения масштабных научных исследований, посвященных энергетическому и инновационному потенциалу населения, тому национальному ресурсу, на который может опереться руководство страны для решения стоящих перед страной задач. И одним из основных направлений таких исследований должны были бы стать исследования человеческой активности, причем не только механизмов порождения индивидуальной активности, но и уровня активности, характеризующего различные социально-демографические группы населения и общество в целом.

Большая роль в развитии подобных исследований принадлежит психологии, для которой изучение активности личности является не просто одним из приоритетных направлений, а, по существу, важнейшим смыслообразующим фактором, обеспечивающим ее существование и развитие. Указанные исследования ведутся психологами уже давно – с самого зарождения психологии как науки. В ходе этих исследований был накоплен огромный материал, являющийся серьезной базой для решения как фундаментальных, так и прикладных задач. Однако до сих пор проводимые в этой сфере исследования не приняли должного масштаба, особенно необходимого на нынешнем этапе развития страны. И одной из причин такого положения дел является несовершенство существующего для исследований активности инструментария, а также применяемого понятийного аппарата.

Давно получившее права гражданства в психологической науке понятие «активность» имеет не то чтобы нелегкую, а прямо сказать незавидную судьбу. Вкладываемые в данное понятие смыслы настолько разнообразны, что зачастую вступают в очевидное противоречие между собой. Чтобы лучше оценить масштабы явления, следует обратиться к монографии В. Л. Хайкина, целиком посвященной теоретическим проблемам активности [161]. Мучительное стремление определиться с тем, что такое активность – то ли свойство деятельности, то ли ее условие, то ли сама деятельность, – и невозможность выбрать одну из указанных парадигм как единственно возможную привели автора к необходимости эклектичного, а не аналитического изложения обзора чужих работ и, соответственно, к утрате смыслового стержня, на который могло бы нанизываться содержание теоретического раздела монографии. Указанный общий недостаток характеризует и многие другие, посвященные данной проблематике, работы.

Для более точного понимания и системного изложения коллизий, сложившихся вокруг этой важнейшей для психологии категории, необходимо рассмотреть этимологию данного понятия.

Слово «активность» пришло к нам в XIX веке из английского или немецкого языков (activity или aktivitat), а туда, в свою очередь, – из латыни (actio). Во всех языках романо-германской группы это слово означало «деятельность». Во всяком случае уже первые ученые, вводившие его в русскую научную лексику, такие, например, как И. М. Сеченов, использовали это слово как синоним «деятельности» [145, с. 8].

Англоязычная семантика данного термина и близких ему понятий достаточно полно раскрывается в словаре Вебстера [182]. Так, например, согласно словарю:

Act (сущ. действие или глаг. действовать) – 1. нечто сделанное, делаемое, дело, исполнение; 2. процесс делания; 3. формальное приказание, закон, правило и пр.; 4. документы, подтверждающие какое-либо действие или операцию

Action (сущ. действие, деятельность, поступок, деяние) – 1. действие, процесс или существование делания, делательное существование; 2. нечто сделанное или исполненное, дело, исполнение; 3. сознательное или волевое действие, которое может быть охарактеризовано как физическая или ментальная деятельность; 4. обычное действие, поведение, образ действий

Active (прилаг. действующий, деятельный, активный) – 1. участвующий в действии, которое может быть охарактеризовано энергичной работой, участием и т. п., занятость; 2. находящийся в состоянии существования, развития, движения; 3. включивший физические усилия и действия; 4. обладающий силой быстрого движения

Activity (сущ. деятельность) – 1. состояние или качество пребывания в действии; 2. конкретный поступок, действие или сфера деятельности; 3. работа; 4. энергичная деятельность, воодушевление, оживление

Приводимые словарные статьи ограничены четырьмя первыми (т. е. главными) дефинициями. Их вполне достаточно для того, чтобы увидеть, что основное значение данного понятия сводится к самому моменту действия. Энергичность же как обязательная характеристика данного действия существует на периферии семантической сферы ведущих значений, составляющих данное понятие в английском языке. Она наличествует в его содержании, но лишь как своеобразная антитеза понятию «пассивность» (passivity), которое словарь Вебстера определяет как состояние или условие пассивного бытия. Ключевым для понимания данного понятия является прилагательное «пассивный» (passive), которое определяется в словаре следующим образом: 1. не реагирующий заметным образом на то, что ожидаемо должно продуцировать какие-либо проявления эмоций; 2. не участвующий с готовностью, бездейственный (напр., «пассивный член комитета»); 3. не проявляющий видимой реакции или деятельного участия (напр., «играющий пассивную роль); 4. инертный или спокойный, неподвижный.

Таким образом, из всех приведенных выше определений становится понятным, что слово "activity" в английском языке, являясь антонимом слова "passivity", характеризует нечто, противоположное бездействию, т. е. любое действие, выводящее организм из состояния покоя. Это действие не имеет содержательного значения (для этого есть слово "behavior"), оно имеет прежде всего энергетическую окраску, но сама энергетика, заложенная в данное понятие, не обязательно должна быть высокой – достаточно, чтобы производимое действие энергетически отличалось от абсолютного нуля.

Вместе с тем, за то время, которое данное понятие осваивалось русским языком, оно прошло столь значительный путь, что стало существенным образом отличаться от своего романо-германского прародителя. Теперь даже хорошо взвешенное русскоязычное определение активности, принадлежащее В. А. Петровскому, который писал, что «в соотнесении с деятельностью, активность субъекта определяется как динамическое условие ее становления, реализации и видоизменения, как свойство ее собственного движения» [65, с. 12], не может быть строго дословно переведено на английский язык. Ведь если еще учесть, что «динамика» ("dynamic"), согласно словарю Вебстера, – это «характеризующееся энергией или эффективностью действие; энергично действующий или силовой», то определение в переводе должно прозвучать следующим образом: «деятельность определяется как характеризующееся энергией условие становления деятельности». Если же, наоборот, придать термину «активность» его сложившийся в русском языке смысл, то получится, что «энергичная деятельность является энергетическим условием становления деятельности». Подобная тавтология очевидно является неоправданной и требует тщательного уточнения содержания понятия «активность» как в русской научной (как минимум, психологической) лексике, так и в обыденном языке.

Как известно, в русский язык слово «активность» вошло достаточно давно. Оно упоминается уже в словаре Даля, где «активный» определяется как «деятельный, действующий, жизненный, живой, не мертвый». Однако только в середине прошлого века понятие «активность» стало приобретать вид научной дефиниции. И главная заслуга в введении слова «активность» в широкий психологический обиход принадлежит Н. А. Бернштейну, создателю нового направления в науке – физиологии активности.

Отстаивая точку зрения, что поведение человека и – шире – любого живого организма детерминируется не столько внешними стимулами, сколько внутренним интенциями, связанными со стремлением достичь образа потребного будущего, Н. А. Бернштейн использовал понятие «активность» как антоним «реактивности», означавший реакцию организма на раздражители внешней среды. В целом, научная парадигма, заявленная Бернштейном, являясь антитезой павловского детерминизма, заменяла причинное объяснение жизнедеятельности целевым.

Следует специально подчеркнуть, что активность в понимании Н. А. Бернштейна по сути лишена энергетической составляющей. Речь идет прежде всего о постулировании и доказательстве определяющей роли внутренней программы в актах жизнедеятельности организма. В этой парадигме на первый план выходит информационный, содержательный аспект. В зависимости от уровня организации различных актов жизнедеятельности организма лежащая в основе указанной программы информация имеет различную степень сложности и различную степень осознанности. Именно наличие этой информации, задающей образ результата действия или образ потребного будущего, и является основой построения деятельности в том виде, в котором данная категория разрабатывалась Н. А. Бернштейном.

Безусловно любая деятельность осуществляется посредством энергетических затрат, являющихся следствием выхода организма из состояния покоя. Однако энергетические затраты не отражают сущность описываемых процессов, и их величина не является ключевым индикатором для понимания активности в том значении, которое придавал ей Н. А. Бернштейн.

«Уточняя для дальнейшего нашу терминологию, скажем, что цель, понимаемая как закодированная в мозгу модель потребного организму будущего, обусловливает процессы, которые следует объединить в понятии целеустремленности. Последняя включает в себя всю мотивацию борьбы организма за достижение такой цели и ведет к развитию и закреплению целесообразных механизмов ее реализации. А вся динамика целеустремленной борьбы посредством целесообразных механизмов есть комплекс, который правильнее всего объединить под термином "активность".

Активность – важнейшая черта всех живых систем, функционирующих на основе трех вышеназванных кардинальных вопросов – стала уясняться позже других несмотря на то, что, по-видимому, эта черта является самой главной и определяющей. Последнее утверждение подкрепляется и тем, что активность является наиболее общей, характерной чертой живых организмов и систем, и еще больше тем, что постановка понятия биологической активности в качестве отправной точки ведет к наиболее далеко ведущему и глубокому переосмыслению тех понятий, которые отживают и уходят в прошлое вместе со всей платформой старого, механистического материализма.

Что в наибольшей мере характеризует собой активную целеустремленность организма? Организм все время находится в соприкосновении и взаимодействии с внешней и внутренней средой. Если его движение (в самом обобщенном смысле слова) имеет одинаковое направление с движением среды, то оно осуществляется гладко и бесконфликтно. Но если запрограммированное организмом движение к определившейся цели требует преодоления среды, он со всей доступной ему щедростью отпускает на это преодоление энергию в негэнтропийной форме, пока либо не восторжествует над средой, либо не погибнет в борьбе с ней.

Среда, как и все неживые совокупности, развивается, согласно второму принципу термодинамики, всегда в направлении возрастания энтропии. Организм в своем онтогенетическом развитии и во всех проявлениях активности осуществляет негэнтропийные процессы, добиваясь и достигая понижения уровня энтропии в самом себе и в объекте своего воздействия и оплачивая этот эффект ценой возрастания энтропии в своем окружении за счет окисления и разрушения веществ – участников энергетического метаболизма. Преобладающее большинство акций живого организма негэнтропийно как по содержанию запрограммированной им активности, так и по реализации этого содержания» [14, с. 288–289].

Эта достаточно обширная цитата свидетельствует, что Н. А. Бернштейн не упускал из виду тот факт, что целенаправленная деятельность организма практически всегда подразумевает преодоление сопротивления среды, связанное с энергозатратами. Однако содержание всех его работ ясно показывает, что указанные энергозатраты, являясь необходимой составляющей «активности», не были для него смысловой сердцевиной данного понятия. Активность, по Бернштейну, это прежде всего реализация модели потребного будущего, что означает выход на первое место информационного аспекта понятия. В определении активности как динамики целеустремленной борьбы, ключевым для Н. А. Бернштейна словом является слово «целеустремленной», а слово «борьбы» носит вспомогательный характер.

Между тем, предложенный подход оказался не свободен от недостатков. В узком смысле (несмотря на то, что понятие характеризовало самый широкий круг явлений) термин «активность» как противопоставление «реактивности» выполнял свою задачу. Однако как только его гносеологическое употребление сменилось онтологическим использованием, стали видны «врожденные» семантические пороки применения понятия с упором на информационный аспект его содержания.

Дело в том, что в к тому времени, когда работы Бернштейна стали приобретать широкую известность, в советской науке уже существовало понятие «деятельность», во многом перекрывающее семантику англоязычного "activity". Если бы такого понятия не было, то слово «активность», имея семантическим ядром бернштейновские интенции, окрашенные необходимыми для их реализации энергозатратами, вполне могло бы укрепиться в том же значении, какое оно имеет в английском языке. Однако история развития науки распорядилась иначе.

Справедливости ради следует отметить, что в 1940-е годы, еще до того, как понятие «активность» было маркировано Бернштейном по-своему, в отечественной психологии имела место еще одна попытка вытеснить «деятельность» «активностью». Она основывалась на том, что содержание категории «деятельность» в том виде, в котором эта категория использовалась в 1930-х годах, сводилось к простому действованию, т. е. характеризовало только часть деятельностного процесса – исходившую из индивида вовне. Именно тогда С. Л. Рубинштейн и попытался, сохранив за «деятельностью» низший уровень содержания, ввести в научный обиход понятие «активность» в качестве характеристики более высоких, внутренних уровней человеческой психики, таких, например, как процесс мышления [127, с. 98–99]^[1]

Однако эта попытка, способная привести к серьезной редукции понятия «деятельность» и закреплению за ним исключительно операторного воздействия человека на среду, не оказалась удачной, тогда как понятие «деятельность» было успешно освоено и глубоко проработано А. Н. Леонтьевым, придавшим ему тот богатый смысл, в котором оно используется до сих пор [79].

Вместе с тем, несмотря на глубокую и всестороннюю проработку А. Н. Леонтьевым понятия «деятельность», которое включало как внешнюю деятельность, так и имеющую идентичную структуру деятельность внутреннюю и позволяло описывать с помощью данных видов деятельности все способы сознательного и целенаправленного взаимодействия человека с окружающим миром, понятие «активность» также сохранилось в научном обиходе. Однако при этом проблема определения соотношения деятельности и активности осталась нерешенной – изменилось лишь наполнение этих понятий значениями.

Одним из способов решения задачи непротиворечивого соотнесения «деятельности» и «активности» явилась попытка В. А. Петровского представить активность как ключевой момент саморазвития деятельности. Данное предложение, сводившееся к тому, что явления активности образуют те моменты деятельности, которые возвышают ее над функцией прямой или косвенной адаптации к наличным или предполагаемым требованиям ситуации, было поддержано А. Н. Леонтьевым, стремившимся изыскать место «активности» в рамках развиваемого им деятельностного подхода. В своей последней статье, вышедшей в 1979 году, А. Н. Леонтьев отметил, что «моменты эти составляют как бы внутреннюю предпосылку самодвижения деятельности и ее самовыражение» [80, с. 13].

Впоследствии указанная идея была глубоко проработана В. А. Петровским в его монографии «Психология неадаптивной активности» [111]. В. А Петровский с помощью термина «активность» описал практически не изученный до этого механизм саморазвития деятельности, заключающийся в постоянной смене целей деятельности в соответствии с постоянно изменяющимися внешними и внутренними условиями самой деятельности. В данной концептуальной схеме следующие друг за другом моменты указанных изменений, обеспечивающих движение деятельности, описаны как моменты активности индивида. Именно активность, с точки зрения В. А. Петровского, каждый раз обеспечивает скачкообразный выход человека за рамки актуальной ситуации реализации деятельности, переход на новый уровень ее осуществления. «Субъект как бы порывает с предшествующей ситуацией, находя себя измененным в новой ситуации деятельности» [Там же, с. 78].

Следует отметить, что тщательно исследованный В. А. Петровским механизм самодвижения деятельности мог бы быть, вероятно, раскрыт не только с помощью понятия «активность». Такие термины, как «адаптивная и неадаптивная деятельность», «момент преобразования», «момент развития», «деятельностный скачок», «смена целей деятельности» и пр., способны описать моменты прогрессивного движения деятельности не хуже, чем термин «момент активности». Иными словами, использование термина «активность» в данном контексте является возможным, но не обязательным. Без него вполне можно было обойтись, не испытывая никакого дискомфорта в связи с тем, что понятие «активность» осталось неинтегрированным в понятийную систему, складывающуюся в рамках деятельностного подхода.

Кроме того, нельзя не заметить, что использование данного понятия в качестве дескриптора момента выхода за пределы ситуации осуществления деятельности несколько деформирует и само понятие «активность» – в том виде, в котором оно употребляется в повседневной лексике. В предложенной схеме не только деятельность, рассматривающаяся ранее как линейная, непрерывная и детерминированная отдаленной в бесконечность верховной целью, что никак не могло объяснить ее развитие [Там же, с. 53], становится дискретной и изменяющейся в местах разрывов, но и активность тоже становится дискретной. Причем если деятельность в данной парадигме прерывается лишь в неуловимый момент скачка, то понятая подобным образом активность вообще не существует между скачками, а с этим уже трудно согласиться.

В обыденном сознании существует достаточно устойчивое представление о том, что, именно действуя, человек проявляет активность, а не в промежутках между действиями. Таким образом, для того, чтобы описанные проявления активности соотнести с указанными представлениями, т. е. для того, чтобы активность представлялась проявляющейся на всем протяжении деятельности индивида, необходимо придумать и описать механизм реализации деятельности, каждую микросекунду обусловливающий видоизменение микроэлементов деятельности путем микропроявлений активности. В этой связи возникает вопрос: насколько подобная гипотеза могла бы соответствовать реальности?

Может быть, именно по этой причине разведение «деятельности» и «активности» в рамках представленного подхода не выглядело абсолютным, а справедливая максима «Нет деятельности вне активности и активности вне деятельности» [Там же, с. 45] воспринималась как свидетельство слишком «тонких», «диалектических» различий, имеющих значение лишь при описании взаимного перетекания понятий друг в друга. В результате, несмотря на высокую цитируемость монографии В. А. Петровского, высказанное им предложение не получило широкого распространения и не повлияло принципиальным образом на научную лексику занимающихся данной проблематикой специалистов.

Некоторая часть авторов продолжала употреблять в своих работах слова «активность» и «деятельность» как синонимы, продолжая исходить из того, что «деятельность» – это прямой перевод «активности» и наоборот.

В частности, такой подход характеризует работы многих педагогов и педагогических психологов, писавших в конце советского периода, в которых активность прямо отождествлялась с деятельностью; причем деятельность эту можно и нужно было формировать, развивать, направлять и улучшать с тем, чтобы она носила общественно-полезный характер. Подобный подход достаточно часто проявляется и в настоящее время.

Например: «Выявление психологических предпосылок активности личности – одна из наиболее важных проблем в психологической науке.<…> Эту активность необходимо либо поддерживать и развивать, либо возрождать и содействовать ее изменению к лучшему» [96, с. 3].

И еще более прямо:

«Под активностью понимают:

1. Внешнюю и внутреннюю деятельность субъекта, определяемую по ее конечному результату или фиксируемым физическим проявлениям.

2. Деятельность, имеющую положительную направленность по отношению к определенной цели.<…>

3. Деятельность, обусловленную внешними факторами социальной среды, но определяемую, в конечном счете, внутренним состоянием субъекта. Деятельность, зависящую от его отношения к цели, от уровня стремления в ее достижении» [66, с. 39].

Однако нельзя не заметить, что желание различных исследователей остаться при использовании слова «активность» в англоязычной парадигме и рассматривать активность как альтер эго, декалькомани или некую ипостась деятельности, в конечном счете, реализовывалось как стремление описать «себя через себя», что, безусловно, не могло считаться успешным решением проблемы. Так, например, в уже цитировавшемся «Кратком психологическом словаре» «деятельность» определяется как «целеустремленная активность, реализующая потребности субъекта» [65, с. 90]^[2], а в упомянутой выше работе В. Н. Кругликова «под активностью подразумевается любая обусловленная, мотивированная, направленная к достижению определенной цели и определяемая внутренним отношением к ней деятельность субъекта» [66, с. 39].

Иными словами, тогда как одни авторы полагали деятельность целенаправленной активностью, другие считали, что активность – это целенаправленная деятельность. Выявленное противоречие носит очевидно конвенциональный характер и сводится к проблеме, какое понятие считать видовым, а какое – родовым. Однако подобный спор следует признать схоластическим, поскольку любое принятое на этот счет решение не устраняет проблему синонимии двух терминов, при которой один из них оказывается лишним.

И это если оставить в качестве фигуры умолчания риторический вопрос о том, может ли деятельность (деятельность, а не поведение) быть не целенаправленной (а ведь именно этот вопрос возникает в том случае, когда активность определяется как целенаправленная деятельность).

Будучи вынужденными насильно разводить два идентичных понятия, многие авторы занялись поисками тех смысловых оттенков, которые, не устраняя синонимии понятий, все-таки могли бы хоть как-то обозначить их различие. Эти попытки привели к тому, что понятие «активность» было предложено употреблять, характеризуя субъекта, акцентируя внимание на источниках самодвижения, а понятие «деятельность» – для описания направленности на объект с акцентированием внимания на операциональной стороне действия [7; 27, с. 60; 35]. Понятно, что такое, достаточно искусственное с точки зрения эмпирической психологии, разведение указанных понятий отнюдь не способствовало ясному и четкому использованию термина «активность» в экспериментальных исследованиях и нисколько не приближало психологов к созданию простых и понятных способов измерения активности людей.

Подобная нечеткая синонимия, при которой активность и деятельность понимались как равнозначные, но при этом несовпадающие в чем-то неуловимом аспекты некой сущности («две стороны одной медали»), не могла устроить достаточно многочисленную часть исследователей. Некоторые из них в своем стремлении четко и однозначно развести «деятельность» и «активность» доводили субъект-объектный дифференцирующий признак до логического завершения, уже не «акцентируя внимание», а просто отдавая активности внутренний психический план реализации человеческих интенций и оставляя за деятельностью внешнюю операциональную сторону: «Будем понимать активность, как внутреннюю деятельность, произвольно детерминирующую, регулирующую деятельность внешнюю, происходящую не рефлекторно, не реактивно на стимуляцию внешней среды» [32, с. 87].

В конечном счете, не будучи способным заменить собой «деятельность», понятие «активность», смещаясь в сторону от исходного английского значения, стало либо использоваться в сугубо информационном, т. е. содержательном, описывающем различные виды деятельности, плане, либо характеризовать энергетический аспект понятия. Так, например, Л. Я Дорфман, демонстрируя в рамках содержательного подхода наиболее радикальную точку зрения на данный вопрос, рассматривал в качестве базовых форм активности – как основного способа существования интегральной индивидуальности, ее взаимодействия с миром – экодеятельность и экоповедение, самодеятельность и ментальное поведение, которые в смысловом отношении полностью репрезентируют единую жизнедеятельность человека [38, с. 196–323].

Близка к такому подходу и точка зрения Г. В. Суходольского, полагавшего, что активность – это жизнедеятельность или жизнь в целом, а деятельность – это целесообразная жизнедеятельность [145, с. 15].

Аналогичным образом представляет себе активность и В. А. Татенко: «Категории активности и деятельности могут соотноситься по критерию "абстрактное – конкретное". В этом смысле активность представляется более абстрактной и более широкой категорией, включающей в себя все возможные проявления живого и, таким образом, "снимающей" в себе категорию деятельности, как одну из своих форм» [146, с. 223].