Слышащий Сердце – это старинный турецкий бебут, ритуальное оружие рода Османов. Древний секрет мастера не даёт покоя никому, кто берёт кинжал в руку, – слишком большое искушение почувствовать, как замирает на лезвии сердце врага. В череде дворцовых переворотов и убийств кинжал был утерян. Запутанными дорогами кавказских войн Слышащий Сердце попал в Баку, чтобы столетия спустя покинуть роскошные ножны и стать героем современных событий. Он возобновляет свой кровавый путь, преследуя несчастную армянскую семью, которая пытается бежать от бакинской резни девяностых.

Перед вами основанная на реальных событиях и имеющая настоящих героев криминальная история, в которой одни видят и находят смысл своей жизни, другие пытаются из неё выпутаться, надеясь раз и навсегда покончить с преступным прошлым.

На что способен человек? Как далеко он может зайти, защищая себя и свою семью? И если справедливость на его стороне, имеет ли он право перейти грань между законом и преступлением, абсолютно невидимую в Петербурге девяностых? Остался ли в мясорубке тех лет хоть кто-нибудь готовый услышать не только своё, но и сердца других людей? Или на это способен только старинный турецкий кинжал? И может ли месть быть справедливой? Можно ли начать жизнь заново? Или судьба будет вечно преследовать, предъявляя счёт за старые деяния? Возможно, первая настоящая любовь поможет разорвать преступный круг и вырваться из мафиозного клана, который возглавляет… твой отец?

На все эти вопросы придётся дать ответ частному детективу Градову. От безденежья взявшийся за дело о разводе, он неожиданно для себя вместо расследования казавшейся банальной «бытовухи» вынужден распутывать трагические судьбы нескольких семей, которые переплелись между собой в кровоточащий клубок… И рядом со всеми ними неизменно будет присутствовать Слышащий Сердце. И кто этот таинственный «жжёный джокер», чья рука уже занесла кинжал и чувствует его мистический пульс, требующий новой ритуальной жертвы?

Не бойтесь, переверните страницу, и вы всё узнаете…

Что говорят об этой книге

«Литературная газета» (№35—36 от 6 сентября 2019 года) опубликовала главу «Французское амбрэ в ИТУ-16» и статью Киры Твердеевой «Мистический пульс бытия» с рецензией на роман «Слышащий сердце».

Некоторые цитаты из статьи:

«Роман „Слышащий сердце“ оригинален прежде всего тем, что написан на стыке жанров: детектива, приключения и мистики. Особенно ценно то, что смешение этих жанров происходит не надуманно и натужно, а естественно и гармонично, тем более что автор использует метод классического реализма, и отсутствие намеренных стилистических ухищрений позволяет читателю с увлечением следить за перипетиями в жизни героев. Огромное и несомненное достоинство романа в том, что читать его интересно, перед нами текст из серии „не оторваться“, а ведь это, пожалуй, самое важное, ведь как сказал Вольтер – все жанры хороши, кроме скучного».

«Ещё одна ключевая особенность романа в том, что, несмотря на очевидный упор на увлекательность повествования, в „Слышащем сердце“ поднимаются серьёзные этические вопросы: можно ли оправдать убийство, совершённое из мести, где та грань, когда жертва превращается в преступника, и наоборот, какова цена „слезинки ребёнка“ и на что способен человек ради любви?..»

«Автор обладает яркой изобразительной способностью, что позволяет прочувствовать весь ужас происходящего. Здесь и внимание к деталям, и верная интонация, не сочувствующая, а намеренно отстранённая, словно автор не выбирает ничью сторону, что создаёт ещё больший эффект».

«Думается, читатели с нетерпением будут ждать продолжения этой трагической и вместе с тем обнадёживающей истории. Потому что в ней есть всё: и смерть, и любовь, и разочарование, и надежда».

«… автору удаются и эротические сцены, а писать их – особое искусство: слишком прозрачна грань между откровенной чувственностью и порнографической пошлостью, между достоверным описанием чувств влюблённых и слезливой сентиментальностью. Кстати, никакой сентиментальности в книге нет: все происходящее описывается довольно жёстко, и только рассказывая историю любви героев, автор впускает в повествование лирическую струю… Кроме лирики в романе присутствует и юмор в различных ипостасях – от иронии до сатиры, что неудивительно, ведь за плечами у автора несколько сборников юмористических рассказов. В целом же особенность интонации романа – в крепкой спайке трагического и комического, в мастерском чередовании этих полярных реестров».

«И в дальнейшем, возможно, когда будут дописаны все части, роман „Слышащий сердце“ экранизируют, поскольку проза Игоря Англера, безусловно, кинематографична в своей основе: в тексте много диалогов, есть динамичное действие и в меру закрученный сюжет».

Отзывы читателей:

«Захватывающе и увлекательное произведение. Прочитал на одном дыхании. Автор раскрыл новые грани своего таланта. С нетерпением жду продолжения! – Илья Войнов»

«Содержание книги основано на реальных событиях. Здесь и сломанные судьбы, жестокость, поруганная честь, национальные распри. Автор держит читателя до конца книги. Это не всем удаётся. Спасибо автору! От имени и по поручению Натальи Яковлевны, 84 года. – Геннадий Одарич»

«СПАСИБО ЗА ПРАВДУ! После армянских погромов в Сумгаите и Баку КГБ СССР при участии Института социологии провели опрос выживших беженцев из Азербайджана. Читала свидетельства собственными глазами… добавить нечего… вспоминая, содрогаюсь по сей день. – Марина Давтян»

«Ожидал от книги удивления, но такого… Короче, тем, кто будет читать мой отзыв: „Не рекомендую начинать чтение Слышащего сердце… вечером перед следующим рабочим днём!“ Я заставил себя лечь спать только в 4.30 утра! С нетерпением жду вторую книгу! – Олег Бушнев»

Часть I.
Чёрные тучи чёрного города

Глава 1. Бегство

Вокзальный перрон заливал дождь. Его холодные отрезвляющие струи остервенело, как пули, длинными очередями били по щербатому асфальту, по пассажирам и провожающим, словно стремясь прошить насквозь всё, что попадалось: перрон, крышу поезда, одежду и протянутые в руках билетные квитанции.

Проводники поторапливали отъезжающих и просили заранее готовить билеты, как будто от этого зависело время отхода поезда. Но нервничающих проводников можно было понять: фирменные чёрные шинели набухли и налились тяжестью. Фуражки плохо справлялись с ролью зонтиков. Вода стекала по ушам и шее, норовя забраться в самые укромные и тёплые уголки человеческого тела. Неприятная колючая сырость лезла за воротник, проникала под мышки, растворяя последние остатки тепла. Страшно хотелось нырнуть внутрь вагона и забиться в уютное служебное купе. Ароматный дымок уже затопленных титанов дразнил носы проводников мечтой о стакане горячего чая. Мартовский ливень продолжал полоскать всё, до чего могли дотянуться его холодные мокрые руки-струи, заливая своими слезами оконные стёкла. Казалось, что все собрались в этот день, чтобы кого-то проводить и наплакаться вослед.

Вагон, дёрнувшись, тронулся с места, и перед Эдуардом медленно, с постепенным ускорением, поплыл перрон вокзала, оставляя в прошлом почти сорок лет жизни в Баку, которые он, армянин по национальности, проработал в органах МВД, дослужившись до майора. Он стоял в коридоре у окна, а за его спиной в купе СВ неподвижно и молча сидела его жена Виолетта, глядя перед собой в одну точку. Он наблюдал, как пропадают из фоторамки залитого дождевыми струями вагонного окна его родственники. Первыми ушли двоюродный брат Марат Эликян с женой. Потом скрылась из виду Лена, которая, сделав несколько поспешных шагов за набирающим ход вагоном, хотела задержаться на этой фотографии, но, влетев в лужу, споткнулась и остановилась, уткнувшись лицом в платок, не в силах вынести прощального взгляда Эдуарда. И только Самвел, не желая отставать от уходящего поезда, бежал за ним, не отнимая руки от стекла, с другой стороны которого была прижата ладонь его родного брата. Самвел смотрел мимо него, пытаясь заглянуть внутрь купе, чтобы встретиться глазами с Виолеттой и хотя бы немым кивком приободрить её на прощание.

Виолетта словно почувствовала на себе его умоляющий взгляд и обернулась к окну, которое разделяло две прижатые ладони. Рука снаружи вдруг сорвалась, скользнув по мокрому стеклу, и Эдуард подался всем телом за ней, словно хотел удержать. Самвел на бегу споткнулся о выбоину в асфальте и упал, растянувшись в луже во весь рост. Всю последнюю неделю, после того как Овсепяны приняли решение уехать, он крепился, не давая воли эмоциям, даже когда оставался один, старался всех поддержать, а сейчас, беспомощно лёжа на перроне под проливным дождём, не смог сдержаться и разрыдался во весь голос.

– Любимый, поднимайся. Пойдём домой. – Это Лена, опустившись рядом на колени, пыталась помочь ему встать.

Поезд длинной чёрно-зелёной дымящей змеёй уходил за горизонт, увозя людей в неизвестность. Армянская семья стремилась оторваться от своего счастливого прошлого и кровавого настоящего, отправившись на этом поезде в Ленинград.

Начиналась новая жизнь…

Но та прежняя, от которой убегал Эдуард Овсепян, уже готовилась нанести очередной удар и только подстерегала момент. Эдуард даже не догадывался, что в спортивной сумке увозит с собой проклятье прошлого. Он долго вглядывался в мелькающие за окном тени, а на него смотрело усталое, осунувшееся незнакомое лицо, иссечённое, словно клинком, морщинами. Давно не стриженные густые усы, когда-то придававшие ему задорный вид, обвисли, состарив лет на двадцать. Широкие округлые плечи борца ссутулились, портя подтянутую спортивную фигуру. Эдуард хотел поймать отражение своих глаз, но, заметив глубокие мешки под ними, отвёл взгляд от стекла и посмотрел на Виолетту. В полусумраке купе её восточная красота казалась неестественной: правильные мягкие черты лица, обрамлённого густыми чёрными волосами, ниспадавшими на пышную грудь, в бликах горевшего ночника несли на себе отпечаток жертвенности. Маленькие ладони покорно лежали на столе. Она сидела всё так же неподвижно, то ли в трансе, то ли в забытьи, и глаза её были прикрыты. «Может, всё-таки заснула?» – подумал Эдуард и вспомнил про сумку.

Он зашёл в купе и закрыл дверь. Сняв сумку с багажной полки, он долго не решался её открыть, но наконец потянул за молнию. Разворошив пачки с деньгами, достал со дна дорогой кинжал с костяной рукояткой, инкрустированной крупным рубином в форме сердца. Блеск драгоценного камня и холодный булат клинка завораживали. Эдуард повертел оружие, и рукоять вдруг будто сама легла в руку. Он поднял кончик лезвия к бледно-синему свету ночника, пытаясь разобрать таинственную арабеску, и внезапно почувствовал, как что-то отчётливо отдалось ударом в ладонь. Эдуард вздрогнул, поёжился от суеверных предчувствий, положил кинжал на столик и выключил ночное освещение.

Мрак поглотил всё. Только рубин на кинжале зловеще поблёскивал в свете мелькавших за окном фонарей.

* * *

Роман Георгиевич Шведов заканчивал обход залов Артиллерийского музея, как всегда оставив на «десерт» свой любимый зал холодного оружия. Ночной сторож, хорошо зная привычки директора музея, уже ждал его у входа, чтобы затем проводить до кабинета и попить вместе чаю. А под хорошую байку расчувствовавшийся старик мог угостить и коньячком. Дождавшись, когда тот вдоволь налюбуется клинками, мерцавшими холодным блеском и скучавшими по своим историческим, кровавого оттенка делам, сторож услужливо распахнул дверь перед директором, потом обернулся, закрыл её, повернув ключ в замке, подёргал на всякий случай и пошаркал вслед за Шведовым.

Роман Георгиевич налил воду из графина в электрический чайник и нажал кнопку. В ожидании, пока закипит вода, он ходил в задумчивости по кабинету, не обращая никакого внимания на сидевшего на диване сторожа. Подошёл к окну и открыл форточку. В помещение ворвался, качая тяжёлые портьеры, свежий и влажный ветер с Невы. Шведов с удовольствием вдохнул вечернюю прохладу, пытаясь уловить в сыром воздухе признаки весны. В плавном течении Невы неуклюже поворачивались и ныряли набухшие серые льдины.

«Начало марта, а весной и не пахнет! Кто придумал эти календари? Никакой связи с реальной жизнью, – подумал старик. – Плывущая по чёрной реке рыхлая серая льдина – вот как, оказывается, выглядит наступающая весна!»

Оторвавшись наконец от размытого вечернего пейзажа за окном, он обернулся к сторожу. Тот уже разливал чай по большим гранёным стаканам в подстаканниках. Он знал, что директор любит пить ароматный напиток большими порциями.

– А что, Семёныч, не хлопнуть ли нам по рюмашке?

– По какому случаю, Роман Георгиевич?

– Наконец пришёл альбом, который я выписал из Англии. Вот, посмотри, какая красота!

На столе лежало роскошное издание в суперобложке «История холодного оружия древнего Востока». Подержав тяжёлый том на весу и перелистнув несколько страниц с иллюстрациями, Семёныч, подполковник в отставке, положил его обратно.

– Не понимаю ничего. Здесь всё на английском. Вот если бы современное оружие, финки, штык-ножи, тогда другое дело. А так история одна в музейной пыли!

– А как тебе, Семёныч, такой экземпляр?

Сторож по-военному изрядно отхлебнул коньяку и, не отрываясь от рюмки, покосился на чей-то портрет во всю страницу.

– Этот толстяк? Ну, падишах какой-нибудь. Да мало ли кого русские били в турецкие войны!

– Ты прав, это турецкий султан Мустафа IV. Но это не главное, посмотри на его пояс и нож!

– Мелковато, – пожаловался сторож, надевая очки.

– Вот здесь крупнее.

Роман Георгиевич перевернул страницу, показывая крупное изображение искривлённого кинжала бебута, усыпанного драгоценными камнями и инкрустированного витиеватыми арабскими узорами и надписями, и кожаного пояса с роскошной вышивкой серебром.

– Что сказать, Роман Георгиевич, богато, конечно! Но толку с этого? Бесполезная вещица.

– Не скажи, Семёныч, не скажи! – директор подлил коньяку отставному вояке, с которым любил поговорить об оружии. – Это знаменитый восточный кривой кинжал бебут. Для всадников. Позже его носили артиллеристы, которым длинная, пусть даже очень кривая, сабля была неудобна. Это что касается практической стороны. А относительно эстетической…

Роман Георгиевич задумался, словно подыскивая единственно правильные слова для описания уникального ножа.

– Ты слышал, как бьётся сердце? Не в стетоскопе, конечно, а в руке?

– Вы о чём?

– Этот клинок сконструирован так, что наносивший удар чувствовал, как на конце лезвия трепещет сердце. Неизвестный талантливый кузнец-оружейник сделал полую рукоятку со струной от клинка до головки, по которой двигался сердечник. От удара он бил в рукоятку, а натянутая струна создавала эффект дрожания – сердечного трепета! Что ты на это скажешь?

– Любой военный мечтает услышать последний удар сердца убитого им врага! Мастер явно знал толк в оружии…

– И прекрасно понимал психологию убийства! Не зря кинжал прозвали Слышащий Сердце. Эх, вот бы увидеть его!

– Н-да, увидеть в руке, но не в груди…

* * *

«Та-та-та-та!!!»

«Виолетта-та-а-а-а!» – выкрикнул Эдуард, очнувшись от забытья.

«Та-та! Та-та! Та-та!»

Колёсные пары, перестукиваясь, как стреляющий автомат, на стыках рельс, вторили его ночному кошмару.

«Та-та-та-та!!!»

До судорог сжимал во сне спусковой крючок «узи» Эдуард. Он весь в холодном поту, с выпрыгивающим из горла сердцем приподнялся на полке, отыскивая на столике оставленный с вечера чай. Острая боль пронзила указательный палец – которым он провёл по лезвию забытого кинжала. По пальцу потекла струйка алой крови.

Это пришёл первый ночной кошмар, который не скоро оставит его сны. Долгими днями и длинными бессонными ночами в Краснодаре Эдуард пытался пережить утрату матери и сыновей, изжить из себя ночную бакинскую трагедию и представить себе их с Виолеттой будущую одинокую (врач однозначно сказал, что она больше не сможет иметь детей) жизнь на новом неизвестном месте. Может быть, им повезёт устроиться на работу в Ленинграде. Об этом Эдуард даже не беспокоился – его спортивная сумка доверху была набита деньгами. Но как жить дальше без детей, без ощущения домашнего уюта и семейного тепла – которое, казалось, было безвозвратно, как само возвращение в Баку, утрачено. «Не как, а чем жить дальше?» – тяжело размышлял он.

И вот теперь на смену этим мыслям, заплутавшим в тупиковом лабиринте, пришли ночные кошмары. Лёжа с открытыми глазами в ещё сумрачном купе, он смотрел на отражавшиеся на потолке прыгающие тени и отблески огней, которые то появлялись, то исчезали, и пытался вспомнить сон с того момента, когда в лужу упал его брат Самвел.

Эдуарда вдруг передёрнуло от ужаса – воспалённое воображение нарисовало окончание ночного триллера. Отрезанная голова его младшего сына Ашота, не отрываясь, смотрела на отца и катилась по перрону, пытаясь догнать уходящий поезд. Красные огни семафоров отражались в мокром асфальте и в лужах, казавшихся кровавыми. Самвел и Лена стояли на коленях в разлитой повсюду крови.

«Да нет, брат действительно упал, и Лена помогала ему подняться. А красный цвет – это отблески семафора на мокрой платформе». Эдуард окончательно проснулся. Его окровавленная ладонь упрямо свидетельствовала о том, что всё во сне было правдой.

…В памяти всплыла безымянная церковь в первой русской станице, куда они заехали, увидев с дороги крест над колокольней. Обшарпанная кирпичная церквушка, похоже, доживала свой век. На паперти никого не было: ни крестящихся и невнятно бубнящих одними губами молитвы прихожан, ни просящих у них милостыню нищих, стоящих почему-то всегда спиной к Богу и осеняющих себя крестным знамением, только получив в руку земное доказательство божественного чуда. Эдуард, ведя Виолетту, толкнул дверь и, не крестясь, вошёл внутрь. Глаза, постепенно привыкнув к сумраку, различили за пустым алтарём фигуру священника, бормотавшего псалмы для самого себя. В церкви, кроме него, никого не было. Пистолет, оттягивавший карман и бивший по ноге при каждом шаге, словно хотел напомнить Эдуарду о том, что ему здесь не место.

Виолетта, оторвавшись от мужа, прошла к алтарю. Священник, лишь бросив взгляд на неё, дал ей свечку и сказал:

– За упокой? К Николаю Чудотворцу, других икон всё равно не осталось.

Женщина приблизилась к единственной во всей церкви иконе, зажгла свою свечку от толстой свечи, уже догоравшей перед святым ликом, и в рыданиях медленно опустилась на каменный пол. «Слава богу, не онемела и не сошла с ума!» – подумал Эдуард, услышав, наконец, после почти суток пути, голос своей жены.

– Креститься надо, когда в святое место входишь, нехристь! – священник незаметно оказался за спиной Овсепяна. – Адский огонь питается нашей кровью, которую мы проливаем на земле!

– Твой рай, что ли, лучше?

– Не храни зло в своём сердце, сын мой! – смягчил тон настоятель, заметив возбуждённость мужчины. – Иначе оно будет преследовать тебя всю жизнь до самой…

Овсепян не дал священнику договорить.

– О чём ты говоришь?! Пугаешь праведным гневом и смертью? Да что ты знаешь о смерти? Проповедуешь добро и смирение? Посмотри на свой крест, который ты несёшь, – это меч, которым твоя вера насаждается…

– Не смей судить о Божьем промысле…

– Промысел-то, может быть, и Божий, только ведётся он человеческими руками! – резко развернувшись и с ненавистью глядя попу в глаза, произнёс Эдуард. – Зачем твоему Богу мои дети? В чём они провинились?!

Священник некоторое время молчал, но не отводил своих серых выцветших глаз от злого взгляда незнакомца, пытаясь в нём что-то прочитать.

– Видать, война грядёт, раз Господу не хватает ангелов на небе…

Глава 2. Ночью 19 января в парке Зорге

– Постойте, не выходите на улицу, я проверю!

Из углового подъезда вышел плотный коренастый мужчина с фигурой борца и остановился, осматриваясь вокруг. Было пусто. Мужчина, тяжело вздохнув, бросил взгляд на подсвеченный тусклой лампочкой кругляк с надписью «ул. Каспийская, дом 2» («Как бы не в последний раз», – мелькнула у него мысль) и протянул руку к металлической скобе, прибитой к двери вместо ручки.

– Кажется, никого! Пошли тихо, без разговоров.

Противно, по нервам, словно стеклом по стеклу, снова скрипнула дверь подъезда, и несколько теней, дрожа в ночном свете фонарей, скользнули по серым бетонным стенам жилых домов, быстро пересекли улицу и скрылись в темноте парка Зорге.

– Папочка, мне страшно!

– Виолетта, успокой детей! Мама, пожалуйста, не отставай!

– Господи милосердный, спаси нас и сохрани!

– Теперь только мы сами, только сами!

– Боже, Эдик, неужели это наш Баку?!

– Уже не наш.

Тот, кого они называли Эдиком, вдруг остановился и отвёл правую руку в сторону. Две женщины и два мальчика, наткнувшись на его выставленную руку, замерли за его спиной. Он напряжённо всматривался вперёд, туда, откуда шёл свет. Парк заканчивался, и за последним рядом деревьев уже виднелась широкая, освещённая фонарями улица Самеда Вургуна.

Несильный январский ветер с моря шелестел в пустых кронах, мерно раскачивая скрипучие голые ветки, сталкивая и спутывая их. В свете мерцающих фонарей и временами выглядывающей из облаков луны ветки деревьев казались беглецам сетью, которую на них вот-вот набросят. Других звуков слышно не было. Город, похоже, спал, и только эта странная компания нарушала спокойствие ночного парка. Эдуард пристально вглядывался в темноту, понимая, насколько обманчивым и опасным может быть видимое спокойствие притихшего Баку.

Оставаясь в тени дерева, он достал из кармана куртки пистолет, осмотрел его и снял с предохранителя. Рядом с ним, держа за руки двух мальчиков пяти и восьми лет, переводила дыхание Виолетта. Положив одну руку ей на плечо, а другую на сердце, справа от неё молча плакала пожилая женщина – мама Эдуарда.

– Придётся выйти на улицу, до машины несколько кварталов, но это самая оживлённая часть пути, – произнёс мужчина.

– А что если там азербайджанцы? – волнуясь, спросила Виолетта.

– Господи! – охнула пожилая женщина. – Накаркаешь!

– Поэтому первым пойду я, разведаю обстановку, а вы ждите моего сигнала, я мигну два раза фонариком, после этого пойдёт мама с сумкой, когда ещё раз мигну, пойдёшь ты с детьми! – проинструктировал Эдуард жену.

– Я могу повести Ашотика.

– Мама, я сказал: пойдёшь одна после меня! Нас много, и мы слишком заметны вместе. Всем делать только то, что я скажу! Пацаны, не дрейфить, всё будет хорошо.

И мужчина, суеверно сплюнув через левое плечо, осторожно пошёл на свет… Вслед его крестили две пары женских рук, а детские глаза неотрывно провожали отца, пока могли разглядеть: он бесшумно двигался скользящей походкой, ничем не выдавая своего присутствия. Это явно была походка профессионала.

Вот и улица Самеда Вургуна. Как назло, все фонари были исправны и хорошо освещали пустынную, но очень широкую проезжую часть и просторные тротуары. Никого. Окна в домах не горели. Странно: обычно несколько окон в доме всегда светятся. Кто-то наверняка мучится бессонницей, грея на кухне чайник. Или таксист, припарковав на тротуаре свою лимонную «Волгу» с шашечками, заскочит домой на чашку кофе. А то какой-нибудь пенсионер засобирается на рыбалку – отсюда до моря всего каких-то полчаса пешком. Но сегодня ни в одном доме на всей улице ни одного освещённого окна.

Внезапно, мигнув, погасли все фонари. Почему? Какого чёрта? На часах три часа ночи. «Ну, хоть это в помощь», – подумал мужчина и подал условный сигнал фонариком в темноту парка.

Послышался хруст веток под чьими-то спотыкающимися ногами, но почему-то очень частый. Шёл не один человек. Через несколько минут к мужчине подошли обе женщины и дети, которых он оставил в парке.

– Я же говорил идти раздельно! Что непонятно?

– Эдик, страшно очень! Это я попросила пойти вместе. Прости, сынок! – виновато прошептала мать.

– А сумка где?

– Господи, там под деревом забыли!

Эдуарду пришлось вернуться в парк. «Хорошо, что пропало освещение. Можно хотя бы не петлять между деревьями, а пробежать напрямик по аллее», – размышлял он.

Внезапно он почувствовал себя под прицелом чьих-то глаз. Зорге неприятно буравил его взглядом из-за тёмной бронзовой маски.

– Рихард, ты хотя бы не следи за мной! – обратился Эдуард к монументу советского разведчика.

Большая спортивная сумка с надписью «Самбо» стояла там, где её оставили женщины. Поднимая сумку, он пару раз тряхнул её, как бы взвешивая, и повесил на плечо, чтобы руки оставались свободными.

«Да уж, свободными… Пистолет держу в руке уже полчаса и совершенно забыл про него. Потеряли десять минут. За это время могли бы улицу в темноте проскочить, потом ещё метров триста по улице Гоголя, свернуть на Везирова – там можно уйти в переулки, так безопаснее, и до машины уже недалеко. Или лучше оставить их на детской площадке у кооперативного „кирпича“ и самому быстро пригнать машину прямиком по Гоголя? С ними будет дольше, к тому же там широкий проспект, и он наверняка освещён. Здесь же темно и, кажется, спокойно. Я доберусь до машины за пятнадцать минут быстрым шагом. Страшно оставлять их одних? Не страшнее, чем идти по этим предательски тихим улицам, следящим за каждым нашим шагом. Я мигом управлюсь. Главное, чтобы они дошли незамеченными до площадки». С такими мыслями возвращался к семье Эдуард.

Напоследок, обернувшись назад, он посмотрел на силуэт памятника и скрылся в темноте переулка.

– Никого не было? – спросил он, вернувшись.

– Только «жигули» проехали минуту назад, – махнула Виолетта рукой в ту сторону, куда направлялся автомобиль.

– Не останавливался?

– Нет, очень быстро ехал! Нам идти в ту же сторону?

– В другую.

– Слава богу! – подала голос старая армянка.

– Мать, оставь ты своего Христа, наконец! Он-то нас давно оставил одних! Вот и русским, похоже, ни до чего нет дела, уходят они. Ох, умоется Баку кровью!

– Эдик, а может, всё успокоится? Ну, побузят азербайджанцы немного! – шмыгая горбатым носом, не успокаивалась его мать.

– Может, правда, вернёмся домой? – спросила Виолетта.

Мальчики молчали, с затаённой надеждой ожидая ответа отца. Больше всего на свете им, перепуганным и уставшим, хотелось, чтобы этот ночной кошмар поскорее закончился и завтра утром они проснулись в своих тёплых уютных постелях от лёгкого поцелуя мамы и, как всегда, смеясь и пытаясь увернуться от её шлепков, побежали чистить зубы, а бабушка готовила им на завтрак кашу.

– А вдруг вас всё-таки заметили из «жигулей» и вернутся? Оставаться в парке теперь рискованно. Вы пойдёте вон туда – видите в конце улицы кирпичный дом? За ним детская площадка. На ней есть маленький домик. Спрячьтесь в нём и ждите меня. Да не маячьте, сидите тихо. Я буду идти за вами следом, а в конце улицы сверну в переулок, чтобы забрать машину. Ждите минут через двадцать, – давал инструкции мужчина.

– Эдик, сынок, – подала тихо голос пожилая женщина, – а почему нам нельзя было остаться дома и ждать тебя с машиной? Зачем нам всем идти за ней через парк и несколько кварталов?

– Давай вернёмся домой? – вновь попыталась уговорить мужа Виолетта.

– Назад дороги нет. Не говорил тебе раньше, чтобы не пугать, но вчера из нашего отделения милиции вывезли оружие без документов. Руководил лично мой начальник подполковник Искандеров. Он мне сказал, чтобы я не возвращался в отделение. Теперь понятно?

– Ничего не понятно. Как он это объяснил?

– Никак, говорил намёками, как будто боялся, что его услышат. Сказал, чтобы сидел дома и ждал.

– Ждал чего?

– Неизвестно. Поэтому я решил, что ждать нечего, нужно бежать из города, пока не поздно! Вот ещё что…

Эдуард раскрыл спортивную сумку и показал женщинам её содержимое.

– Откуда столько денег?! – одновременно воскликнули они. – Ой, и золото!

– Мы обнаружили тайник. Я опасаюсь, как бы под общий беспредел Искандеров не захотел с нами расправиться, чтобы завладеть деньгами. О находке знаем только мы с ним. Поэтому я не хочу, чтобы вы оставались дома. И потом, лучше один раз всем вместе пройти несколько кварталов – это не так далеко, чем мне одному идти, потом возвращаться за вами. Служебная «Волга» у дома сразу привлечёт внимание.

– А почему в Краснодар, а не к тёте Сури в Сумгаит?

– Вы что, не понимаете, что всё – конец? Русские бегут. Аэропорты и вокзалы забиты народом, но билеты, говорят, ещё продают. Вчера штурмовали Сальянские казармы, подожгли дома военных, чтобы захватить склады с оружием. И атаковали, наверное, даже с нашим оружием. С чего вдруг втихаря, без документов вывезли его из нашего отделения? Всё, конец армянскому Баку! Понятно? Ка-нэц, всему ка-нэц! – эмоционально воскликнул Эдуард, отчего проявился армянский акцент.

Женщины больше не возражали, понимая, что он не собирается менять своего решения, домой они никогда не вернутся и кошмарное бегство в чёрную бакинскую ночь продолжится. Но как долго ещё бежать?!

– Не прощаемся и не обнимаемся, – остыв, нарочито грубо сказал мужчина.

Он взял себя в руки и теперь старался быть уверенным и даже жёстким, чтобы не дать семье запаниковать.

– И-идите, – голос его всё-таки дрогнул.

Эдуард неотрывно смотрел им вслед, пока они благополучно не достигли кирпичного дома в конце улицы. За ним была игровая площадка, где, думал Овсепян, его семья сможет укрыться в детском домике, не рискуя быть замеченной с дороги. Ещё раз оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что никого на улице нет, Эдуард выскользнул из тени дерева и быстро пересёк проезжую часть. Ещё десять шагов – и он нырнул в тёмный переулок.