По творениям святителя Григория Нисского. Глаголы вечности

Богочеловечество Иисуса Христа

И человек Он (Христос), хотя и не во всем человек, но «якоже человек», по причине таинства рождения от Девы; чтобы из сего явно был что не во всем Он покорился законам человеческого естества, но божественно восприняв жизнь и не имев нужды в действии брака для образования собственного тела, не во всем обретается обыкновенным человеком по особенности Его происхождения, но «якоже человек», и таким образом умалил Себя, сделавшись человеком без изменения (Своего естества). Ибо если бы от начала был им, то в чем заключалось бы умаление? Ныне же Всевышний через соединение с уничиженностью нашего естества умалил Самого Себя, ибо соединившись с принятым Им образом раба и став едино с ним, усвояет немощи раба. И как бывает у нас по связи между членами, если что случится с оконечностью ногтя, то все тело разделяет боль со страждущим членом, так как сочувствие проходит по всему телу; так соединившийся с нашим естеством усвояет и наши немощи, как говорит Исаия: Той недуги наша прият, и болезни понесе (Мф. 8, 17), подвергшись язвам за нас, чтобы язвой Его мы исцелели (см. Ис. 53, 4–5); не Божество потерпело язвы, но соединенный с Божеством через единение человек, естество которого может быть доступно уязвлению. Совершается же это для того, чтобы разрушить зло тем же путем, каким оно вошло. Поскольку смерть вошла в мир ослушанием (первого) человека, то изгоняется она послушанием второго человека (см. Рим. 5, 12–19). Поэтому (Господь) бывает послушным даже до смерти (Флп. 2, 8), чтобы уврачевать послушанием преступление преслушания, а воскресением из мертвых уничтожить вошедшую преслушанием смерть, ибо воскресение человека от смерти есть уничтожение смерти. Темже, – говорит, – и Бог Его превознесе (Флп. 2, 9), эти слова служат как бы некоторой печатью предшествующего рассуждения. Ибо явно, что высочайшее не нуждается в возвышении, но уничиженное подъемлется на высоту, как скоро теперь становится тем, чем прежде не было. Ибо соединенное с Господом человеческое естество подъемлется на равную высоту вместе с Божеством, и возносится именно то, что подъемлется из уничиженности, а уничиженное есть образ раба, через вознесение становящийся Христом и Господом.

Богу чуждо зло

Где не имеет места зло, там нет никакого предела добру. В нас, при изменчивости естества, поскольку в произволении нашем есть равная возможность склоняться к тому и другому из противоположного, и доброе, и злое попеременно уступают место друг другу, и пределом доброго делается появляющийся порок; и все предначинания душ наших, одно другому противоположные и противящиеся, друг другу уступают место и друг другом определяются. Но Естество простое, чистое, однообразное, непреложное, неизменяемое, всегда одно и то же, никогда из Себя не выходящее, потому что не допускает до Себя возможности быть в общении со злом, пребывает беспредельным в добре, не видя даже пред Собою и предела, потому что не имеет в виду ничего противоположного. Поэтому, когда человеческую душу привлекает к общению с Собой, тогда по преимуществу в лучшем в равной тому всегда мере ставит ее выше, нежели сколько она причастна; потому что душа по причастии превосходнейшего становится непрестанно выше себя самой, и, возрастая, не останавливается в возрастании; добро, которого она причастна, однако пребывает наравне с ней, и душа, всегда более и более причащающаяся, наравне с тем находит оное непрестанно в преизбытке.

Божественное домостроительство

Когда из греховного корня обнаружилась вся сила нечестия, возросла и раскрылась многоразличными видами в волях людей, раскинув ветви свои по всем векам, знаменитым злодеяниями; тогда, как говорит апостол Павел к афинянам, лета неведения презирая, Бог (Деян. 17, 30) явился в последние дни, когда не было кто бы разумевал и взыскивал Бога, когда все совратились с пути, все растлились, когда все заключилось под грех, когда мера беззаконий исполнилась. Как только мрак нечестия достиг последней степени, тогда-то явилась благодать, воссиял луч истинного света, взошло солнце правды для сидящих во тьме и сени смертной; тогда Принявший плоть человеческую сокрушил многоглавого змия, поправ его ногою и стерев о землю. И никто, смотря на совершающееся ныне в мире, не должен почитать несправедливою причину, по которой, как мы сказали, Господь снизошел к людям в последние времена. Ибо некоторые, может быть, скажут против нас, что Тот, Кто столько времени ожидал обнаружения зла, дабы истребить его до основания, после того, как оно обнаружилось, по всей вероятности, истребил грех всецело, так что ни малейшей его части не осталось в мире; между тем как и ныне производятся и убийства, и хищения, и прелюбодеяния, и все другие преступления. Но сомнение, рождающееся при встрече таких опытов, можно разрешить самым обыкновенным примером. Известно, что при убиении змея удар, наносимый в голову, не раздробляет в то же время задней части пресмыкающегося; и когда первая совершенно лишится жизни, последняя еще одушевляется собственной жизнью и долго являет в себе признаки жизненной силы: так точно и Истребитель того дракона, который, возрастая с каждым поколением людей, сделался огромным зверем, сокрушив его голову, т. е. смертоносную для добра силу, вмещавшую в себе другие многочисленные главы, оставил в целости его туловище; а это Он сделал для того, чтобы движение, остававшееся в умерщвленном звере, возбуждало человеков к борению с ним. Какая же это умерщвленная голова? – Та, которая лукавым советом внесла в мир смерть, и, уязвив человека, влила в него смертоносный яд. Итак, Разрушивший державу смерти сокрушил, по словам пророка, силу, заключавшуюся в голове змия (см. Пс. 73, 14); а туловище этого чудовища, распростершись по всему человеческому роду, еще уязвляет его греховной чешуею, и будет уязвлять до тех пор, пока люди не освободятся от влечений греховных; впрочем, оно уже не имеет прежней силы, ибо сокрушена глава змия. Когда же наступит конец времени и с наступлением ожидаемой кончины жизни сей остановится все движущееся, тогда истребится конечная и последняя часть врага, т. е. смерть; и таким образом последует окончательное уничтожение греха, поскольку через воскресение все будут призваны к жизни: праведные немедленно переселятся в вышние селения, а оставшиеся в грехах преданы будут огню гееннскому.

Борьба с грехом

Человек, эта вещь великая и драгая (Притч. 20, 6), как назван он в Писании, лишившись своего достоинства, как если кто, поскользнувшись, упадет в лужу и вымажет в грязи лицо, (так что его) не узнают даже знакомые, (так он), упав в лужу греха, потерял образ нетленного Бога (см. Рим. 1, 23; 1 Тим. 1, 17) и через грех облекся в образ тленный и перстный, который Писание советует «отложить» (см. Иак. 1, 21; Еф. 4, 22), омывшись чистой жизнью, словно водой, чтобы, по взятии земного «покрывала» (см. Исх. 34, 34; 2 Кор. 3, 16) опять воссияла красота души. Сложить же чуждое значит опять возвратиться к свойственному ему и естественному состоянию, чего можно достигнуть не иначе, как сделавшись опять таким, каким он был сотворен в начале.

Боязнь потерять Бога

Где пасешь Ты, прекрасный Пастырь, вземлющий на рамена целое стадо? Ибо все естество человеческое есть единая овца, которую воспринял Ты на рамена. Покажи мне место злачное, сделай известною воду покойную (Пс. 22, 2), приведи меня на питательную пажить, назови меня по имени, да услышу Твой голос, извещающий, что я – Твоя овца, и гласом Твоим дай мне жизнь вечную. Возвести мне Ты, Кого возлюбила душа моя. Ибо так именую Тебя, потому что имя Твое выше всякого имени, и для всякого разумного естества неизреченно и невместимо. Поэтому именем, извещающим о Твоей благости, служит влечение к Тебе души моей. Ибо как не возлюбить мне Тебя, так возлюбившего меня, и притом очерненную, что полагаешь душу Свою за овец, которых пасешь? Невозможно и придумать любви, которая была бы больше Твоей, на душу Твою обменявшей мое спасение. Поэтому изведи меня, – продолжает невеста, – где Ты пасешь, чтобы мне, найдя спасительную пажить, насытиться небесной пищей, не вкушающий которой не может войти в жизнь: и чтобы, придя к Тебе – источнику, извлечь мне божественное питие, которое источаешь Ты жаждушим, изливая воду из ребра после того, как железом отверста эта водотечь, вкусивший которой сам делается источником воды, текущей в жизнь вечную. Ибо если упасешь меня там, то, без сомнения, упокоишь в полудне, когда, вместе с Тобою почив в мире, упокоюсь в неотененном свете; не отенен же повсюду полдень, потому что солнце сияет над самою вершиною, где упокоеваешь пасомых Тобой, когда чад Своих приемлешь с Собой на ложе. Но полуденного упокоения никто не сподобляется, не сделавшись сыном света и дня. Кто равно стал далек и от вечерней и от утренней тьмы, то есть от того, с чего начинается и чем оканчивается зло, тот в полудне упокоевается Солнцем правды. Поэтому, – говорит невеста, – научи меня, как надлежит почить и какой путь к полуденному упокоению, чтобы меня, по ошибке избравшую себе недоброе руководство, незнание истины не свело вместе со стадами, чуждыми для Твоих пажитей.