Очерки о пережитом

– Ты бы Коля, хоть развлекся немного, а то застой вреден внутренним органам.

На это он парировал: «Мне моральные принципы дороже».

Мария произнесла фразу, которую Николай потом нередко применял в своей медицинской практике: «Так тебе что важнее: свое здоровье или моральные принципы. А то сходи к урологу, он тебе и моральные принципы не разрушит, и от застоя избавит».

Коля, конечно, понял, от чем идет речь. И потея от самой мысли визита к такому специалисту, ответил:

– А можно без уролога, я сам разберусь с этой проблемой».

– Ну давай разбираться – не унималась Мария, у вас в сельхозпрактике может что другое придумали.

– Да нет, я предпочитаю естественный процесс. Вот посоветуюсь с женой по телефону и вдарю по курортному сексу.

За столом воцарилась гробовая тишина.

– Давай, давай советуйся, она конечно разрешит.

Пришлось Николаю после танцев погулять с одной из отдыхавших молодых женщин и поздно вернуться в номер. Уже за завтраком его уши краснели от намеков с трех сторон. Казалось, его ревновали все его подруги, но тут уж ничего не поделаешь.

Проходя лечение, отдыхая у моря, посещая экскурсии, Николай практически забыл все проблемы на работе. Лишь изредка наблюдая, как ведет себя главный врач курорта, он завидовал ему. Вот это работа! Один отдых, особых вопросов и нет, один «Ну как отдыхаете?»

Отпуск перевалил свою половину, никаких стрессов, хорошая погода, прекрасное питание, поступательное лечение делали свое дело.

На одной из экскурсий он встретил своих знакомых коллег из соседнего города, которые с семьями отдыхали в другом санатории. Главный врач этого санатория был их знакомый. Поэтому у них все было хорошо, они отдыхали, как говорят, в полный рост.

Николай, вернувшись в свой санаторий, уже на следующий день стал обращать внимание, что к нему изменилось отношение со стороны руководства санатория. Его перевели в люкс, пересадили за другой стол, якобы по распоряжению главного врача, дополнили лечение целым рядом экзотических процедур, таких, как сауна с бассейном, промывание кишечника радоном и целым рядом других. Николай был в неведении, подруги сокрушались, не понимая, кто вмешался в лечебный процесс их подопечного.

Через два дня его пригласил главный врач.

– Что ж, Вы, дорогой, скрывает, что Вы наш коллега, да еще руководитель такой известной клиники. Действительно, как в «Ревизоре», Вы случайно не с какой-либо другой целью?

Николай стал оправдываться:

– Да что Вы, это я от своих знакомых дам, которые тоже врачи, скрываюсь, а не за вами наблюдаю. Так уж получилось. Думаю, это вам не мешает

– А то я думаю, что это звонит мой сосед, главный врач санатория и говорит, что тут у тебя отдыхает известный главврач, даже заслуженный врач России, а ты его потчуешь как обычного. Вот я и решил с Вами поговорить.

– Вы уж меня, Сергей Алексеевич, не выдавайте. Я с этой легендой и отдохну до конца, тем более, что осталась одна неделя. Мне очень нравится.

– Ну ничего, мы Вас с оставшееся время пролечим по высшему разряду, и Вы совсем довольным вернетесь домой.

Ну тут началось! Лучше об этом не вспоминать. Сауна не только с бассейном, но и с таким столом, какой он видел только на губернаторских приемах. Экскурсии в заказники с охотой на горных зверей, в винные подвалы и другое. Днем же проходило интенсивное восстановительное лечение. Подруги, понимая, что уже не контролируют процесс лечения, отступились. Так и прошла последняя неделя. В какой-то мере она адаптировала Николая на возвращение домой.

Отдых явно пошел ему на пользу. Он похорошел, все болезни прошли и не напоминали о себе. Чувствовал себя прекрасно. Накупив подарков жене и сыну, отправился домой. И снова в купе оказался с теми же дамами. Они тоже похорошели, прилично отдохнувшими и оздоровившимися возвращались домой.

Когда в поезде накрыли прощальный банкетный стол, подруги стали интересоваться у Коли, что это вдруг они попал под такую опеку главного врача. На что он ответил: «Так я тоже главный врач. Я просто вам сразу не сказал этого, и поэтому мы неплохо отдохнули. О медицине я не вспоминал, рабочие проблемы не волновали, думаю, что и вы довольны.»

За столом разразился дружный смех. А Мария не унималась: «Я же вам говорила, что не похож он на агронома. Как в фильме „Место встречи изменить нельзя“ герой не похож был на пианиста, руки не те. А вы агроном, агроном. В людях надо разбираться».

– А что, Маша, с врачом было бы по-другому?

– А кто теперь знает. Может, профессиональную любовь закрутили бы, я всю жизнь мечтала полюбить главного врача, да еще такого молодого и симпатичного. Так нет, сорвалось.

– Ну ничего, Маша, у тебя еще все впереди.

Когда Николай вернулся домой, все обратили внимание, как оно посвежел и похорошел. Даже жена и та не удержалась.

– А ты не хотел ехать один. Вот видишь, как хорошо получилось

– А вдвоем было бы лучше. Это все оттого, что главный врач санатория много курировал отдых. Особое отношение есть особое отношение.

В душе он понимал, что лучше отдыхал, когда был агрономом.

5. Липкий мед

Старые добрые семидесятые годы. Совещание в одном из районных управлений сельского хозяйства. Идет разбор результатов работы, время к концу совещания, все устали. Я всегда понимал, что наш нард красноречив, а русский язык очень богат на удачные выражения.

В напряженной атмосфере зала повисает вопрос начальника управления, обращенный к специалисту, ответственному за отрасль пчеловодства. К слову сказать, этому ответственному было уже под семьдесят, и за многие годы своей нелегкой службы он научился терпеливо сносить критику руководства и находить объяснения любым ситуациям.

Иван Сергеевич! Что это у нас в районе производство меда уж очень низкое? Даже стыдно по сравнению с соседями. Ну-ка объясни всем нам, в чем причина?

Иван Федорович! Иван Федорович, – вкрадчивым тихим голосом отвечал небольшого роста мужичок, – но Вы же знаете – больно липкий у нас мед, ну уж больно липкий. В конце ответа зал грохнул ядреным народным смехом, поняв тонкий, но точно поставленный юмор отвечавшего.

На этой мажорной ноте и пришлось закончить совещание. С той поры с чьей-то легкой руки пошло гулять не только по району, но и по области выражение: «Уж больно липкий у нас мед оказался». И этим все и сказано!

6. Любовь все-таки есть!

Эту романтическую историю знали многие, но то, что она откроется с неожиданной стороны, никто не предполагал, несмотря на строгости морального кодекса строителя коммунизма, царствовавшего на протяжении многих лет, ничто человеческое было не чуждо даже сотрудникам партийных органов. Несмотря на таинственность романа инструктора райкома миловидной дамы средних лет, отдавшей свою молодость служению делу партии и не успевшей создать свою семью и председателя колхоза бравого, энергичного Григория Васильевича, который, не взирая на наличие домашнего очага, любивший Людмилу Павловну, многие из добропорядочных партийцев знали об этом. Особых острот и «сальных» шуток по этому поводу никто не допускал, т.е. все знали позицию первого секретаря, который терпеливо относился к происходившему, ибо больше всего в жизни ценил гармонию и равновесие в отношениях. Сам он был примерным семьянином, но разборок на эти темы не устраивал до той поры пока чувства людей не выходили за край общечеловеческих взглядов и носили характер вполне пристойных. Конечно наглецов по этой части он не жалел, но эту пару терпеливо сносил, понимая чистоту их чувств и в чем-то безысходность ситуации.

Но жизнь создает трудности и для гармоничной идиллии, от испытаний даже истинные чувства не застрахованы.

И вот однажды, на заседании райкома слушался вопрос о стельности поголовья коров в районных хозяйствах. Кураторы из числа работников райкома отчитывались о процентах стельности коров в своих подшефных хозяйствах. Дошла очередь и до Людмилы Павловны – инструктора сельхозотдела райкома. Не успела она открыть рот, дабы доложить сложившуюся ситуацию, как в тишине кабинета первого раздался его мягкий, но четкий голос:

– Что это у Вас, Людмила Павловна, с Григорием Васильевичем получается в плане случек. Что это Вы не уделяете этому должного внимания. Вот Вам и низкий процент стельности в вашем хозяйстве. Как хотите, это понимайте, но надлежит лично выехать в колхоз и убедиться в чем причина – в быках, в условиях какие там созданы для случек или в организации этого вопроса. И повторяю разберитесь лично в чем суть и доложите, что Вам удалось переломить ситуацию.

Когда он это говорил, казалось, что внутренний жар разжигал тело Людмилы Павловны, а у остальных, сидевших в кабинете, щеки покрылись краснотой, а на лбу выступил пот. Всем показалось, что первый поднял инструкторшу не случайно и дошло дело до ее амурных отношений.

Лицо первого продолжало быть серьезным, а Людмила Павловна, отодвинув свой стул, стремглав выскочила из кабинета. Пока продолжалась пауза все услышали, как из приемной раздался голос виновницы вопроса:

– Григорий Васильевич! Мне тут на заседании Райкома здорово досталось из-за ваших случек. Не знаю или быки у Вас плохие, или зоотехники никудышные, или ассимиляторы не работают, но я немедленно выезжаю к Вам, решать вопрос так не годиться. Так мы все надои погубим. Ждите меня на летнем лагере. Я лично хочу во всем разобраться.

Было слышно, как туфельки инструкторши барабанной дробью застучали по ступенькам и только тут сидевшие в кабинете заулыбались, переглядываясь друг на друга. Первый, понимая реакцию аудитории, быстро продолжил дискуссию, переведя ее на серьезный лад.

А в это время Григорий Васильевич, выслушав монолог инструктора райкома, положив телефонную трубку, с недоуменным лицом оставался стоять в своем кабинете.

Его простой крестьянский ум не сразу понял, о каких случках идет речь и что ему надлежит сделать пока Людмила Павловна едет в хозяйство.

– Если это шутка какая-то, то уж больно ушлая.

– Если уж дело серьезное, то так с наскоку не делается.

Время шло, надо было принимать решение.

Первый звонок к зоотехнику

– Степаныч, мухой хватай ассимилятора да пару мужиков покрепче и на летний лагерь. Будете, сукины дети, подымать процент стельности в натуральном виде и так показательно, чтобы райкомовскому начальству все этапы были понятны, а я подъеду позже! Головой отвечаешь и за себя, и за быков, хоть стрихнином их корми, а чтобы показательно работали.

– Элеонора. Это я председатель (на другом конце телефонного провода была столовая). Ну-ка быстренько собери на пару-тройку персон харчей, я сейчас подъеду на Ниве – начальство едет некстати, не могу понять для чего, а встретить хорошо надлежит.

Райкомовский уазик и председательская Нива встретились у большого летнего лагеря.

– Ну что, Людмила Павловна, чем это мы Вам не приглянулись, вроде по всем вопросам в передовиках.

– Видимо не во всех. Эти Ваши случки… а меня подняли на райкоме, теперь разбирайся, а я причем.

– Людмила Павловна! Дело не в нас, а в быках, видать они не успевают.

– Я ничего не знаю. Показывайте, что к чему, а я уж разберусь.

На площадке летнего лагеря стоял дикий рев. Разгулявшиеся быки лихо делали свое дело, и для человека несведущего со стороны картина была экстремальная. С одной стороны, долго это наблюдать не было никаких сил, но и оторваться от этих картин натуральной жизни в природе возможности не было.

Людмила Павловна таяла на глазах, сначала все ее лицо покрылось потом, кожа рук и ног дрожала. Ей казалось, что какой-то внутренний жар раздирает ее внутренние органы. Видавший виды председатель понимал, что эту пытку Людмила Павловна с непривычки не выдержит.

– Василий, – обратился он к водителю уазика, – лети-ка ты домой, а я Людмилу Павловну сам привезу в район.

– Людмила Павловна, может поедем посмотрим, как у нас с озимыми, не все же любоваться на летний лагерь. Мы этот Ваш процент поднимем, не сумневайтесь, опыт у нас есть.

В эту ночь председательская Нива поздно поехала к дому, где жила Людмила Павловна. Больше в ее подшефном колхозе проблем со стельностью коров не было.

Приближалось время перестройки. Через 5 лет они поженились, и когда грусть подступала к их душам, они вспоминали эту историю!

7. «Светская любовь»

Любовь – коварное чувство, а светская любовь еще более коварна. Московский бомонд часто испытывал потрясения от любви той или иной крупной величины или знаменитости. Для великой артистки полюбить или проще говоря связать себя временными узами с той или иной особой противоположного пола было делом обыденным. Чаще встречались «так называемые неравные браки»: что-то великое и значимое с одной стороны и простое, но красивое с другой. Новоявленные золушки в надежде найти свою «опору в жизни» то тут, то там мелькали на различных светских приемах. Реже, конечно, появлялись красивые бой-френды значимых, именитых, в основном солидно внешне увядших дам, занимавших знатные места в иерархической лестнице культурного или властного мира. Этих бой-френдов оберегали от внимания толпы, реже афишировали и большей частью использовали для «прямого назначения», – для любви в дорогих апартаментах. Да, не было границ женской благодарности за любовь, которую они получали на этапе своего увядания. Это были не альфонсы – термин, широко распространенный в криминальном мире для определенной категории мужчин, живших за счет зажиточных женщин. Эти чувства были из другой области – здесь с одной стороны были яркие величины лучших представительниц женского пола далеко не бальзаковского возраста и мужчины, близкие по своей внешности к Аполлону, отличавшиеся должной культурой и создававшие своим поведением полный антураж взаимных пылких чувств, пусть и разделенных 25—50 летним возрастным разрывом!

Эта история продолжалась почти 20 лет и ее первый период, носивший в уголовном деле название московского, продолжался около 10 лет. Основными фигурантами, как порой говорят юристы-прагматики, была самая известная наша балерина 60 годов, уже закончившая свою активную творческую сценическую жизнь и молодой человек, которого звали Игорь, проживавший с семьей – женой и ребенком в пригороде Москвы. Как и где они познакомились, было неизвестно, но то, что с первой секунды из встречи между ними возникло сначала непреодолимое влечение, перешедшее в ослепленную любовь, несмотря на разрыв в возрасте в 40 лет. Кто из них обладал магическим чарующим качеством было неизвестно, но оказываясь вместе они лишь немного сдерживали свои чувства на людях и таяли друг у друга, когда сливались в объятиях. Кажется, это продолжалось целую вечность и не сразу в их отношениях появились проблески экономической заинтересованности одной из сторон, но все-таки потом юноша все более и более стал попадать на содержание великой балерины, да не только он один, но и вся его семья. По большому счету эти отношения устраивали лишь «наших» влюбленных, высший свет «косился» на кураж уже не молодой, ну пусть и великой балерины, а жены юноши с большой внутренней трагедией переживала все это, хотя от нее многое и скрывалось. Она не могла смириться с тем фактом, что ее Игорь принадлежал другой, пусть даже за большие деньги, за быстро нарастающую карьеру и обеспеченность их быта. Она чувствовала не только то, что Игорь отдаляется от нее, он становится другим, членом другого общества и его уже эта «мирская жизнь» коробит.

Уже первая попытка разобраться в отношениях в семье закончилась дикой трагедией. Игорь хладнокровно избил свою жену. Наверное, он избил бы и сына, несмотря на свое отношение к нему, но тот был у бабушки. Игорь был очень практичным и расчетливым, создав имитацию грабежа и изнасилования, он отнес труп свой жены в близлежащую лесополосу и закопал, недалеко от оживленной дороги.

Его жизнь снова продолжалась, он ничего не менял в ней, он никому не рассказывал о случившемся. Он не оставил никаких следов на месте совершения убийства, – он просто продолжал жить. Через несколько дней, как и требовалось, вместе с тещей подал заявление о пропаже жены в милицию и снова продолжал вести себя так, как вел себя до этого.

Несчастье Игоря заключалось в том, что дело о пропаже его жены попало неординарному следователю, который кроме исполнения обязательных в таких случаях оперативно-следственных действий, пошел дальше. Он глубоко разработал личность погибшей, время провождения Игоря, и «несомненно» от его внимания не ускользнули обстоятельства, детали продолжительного романа Великой балерины и Игоря. Постепенно он понял, что если кто и убил Люду – жену Игоря, так это мог быть только он сам. Оставалось самое тяжелое – доказать ему, что он это сделал. Не было несчастья, да счастье помогло. Несомненно, балерина узнала о гибели жены Игоря и, будучи женщиной интеллигентной и старой формации, особых вопросов не задавала. Романтическое равновесие нарушил сам Игорь. Между ними состоялся разговор, который стоил Игорю многих лет свободы.

– Я хочу, чтобы мы жили вместе постоянно. Я не хочу украдкой проникать в твой дом, я хочу бывать с тобой везде вместе, и меня не волнует, что о нас скажут.

– Милый Игорек, сейчас так не модно, нам никто не мешает жить вместе, но поскромнее, не бравируя общественным мнением. Я слишком известная личность, чтобы обо мне писали лишнее в прессе. Я и мое искусство принадлежит народу.

– Ты принадлежишь мне! Разве ты не понимаешь, на что я пошел, чтобы мы были вместе, а ты меня отталкиваешь…

Она все поняла… Она поняла, что ради нее он убил свою жену и, вольно или невольно, стала участницей убийства.

– Игорь, иди в милицию, говори, что совершил в состоянии волнения. Я и мои друзья тебе помогут. Если ты так не сделаешь, недалеко и смертную казнь получить.

– Как это самому идти сдаваться.

– Да, самому, год-два в разлуке и снова жизнь будет прекрасной. Я тебя не брошу, ты не думай!

Когда следователь все больше и больше убеждался в том, что убийство совершил Игорь, он сам пришел к нему и написал явку с повинной. Следствие продолжалось недолго, а суд и того короче. Учитывая ряд обстоятельств, суд приговорил Игоря к 10 годам лишения свободы, отправив его отбывать в одну из Уральских колоний, где и пересеклись наши пути.

Конечно, для «чистенького, ухоженного» москвича Игоря северная колония впечатления не произвела, но постепенно он стал ощущать, что его не забыли. Сначала по распоряжению администрации его забрали из лесной бригады и перевели на работу в жилзону, а затем, нарушив все мыслимые и немыслимые статьи, расконвоировали и перевели на правах домашнего рабочего (обслуги) в особняк начальника колонии.

От балерины из Москвы он почти каждую неделю получал письма, каждое из которых можно было назвать произведением искусства. Сколько они несли тепла, доброты, искренних чувств. Игорь снова стал расцветать, он понимал, что недолго будет продолжаться его черная Уральская полоса в его жизни. Дело его пересмотрели в Верховном суде, скостили почти половину, да и настоящее времяпрепровождение больше подходило на длительную командировку в Уральскую глубинку. Начальник колонии, видимо по чьему-то приказу сверху, разрешил краткосрочную поездку в Москву, где Игорь увидел повзрослевшего сына и свою «как он звал» баронессу. Спустя почти месяц вместо 10 дней счастья и снова на Урал.

Конечно, ждать освобождения не хотелось, а бежать было просто пределом глупости. И в голове Игоря родился новый план. В семье начальника колонии была старшая дочь почти 25 лет, очень красивая, неглупая, самостоятельная, только что закончившая пединститут, работавшая в Перми и на выходные приезжавшая к родителям. Она не могла не заметить Игоря, а его внешние данные и манеры не могли не приворожить девушку. Она полюбила Игоря своей первой любовью, отдав ему все свои искренние чувства, позабыв о его прошлом, думая лишь о счастливом будущем. Отношения молодых становились все более серьезными, и родители понимали, что влиять на все это уже поздно. Папа-начальник все сделал, чтобы досрочно освободить Игоря, предоставив тому возможность переехать в областной центр – Пермь, где сыграли пышную свадьбу, молодоженам сняли квартиру, и они счастливо зажили. Родители ждали прибавления в семействе. Игорь устроился на работу, но правда иногда уезжал в Москву повидаться с родней и сыном. Эти поездки были короткими, Игорь всегда возвращался в хорошем расположении духа с дорогими подарками для жены и ее родителей. Ничто не предвещало беды, как вдруг однажды Игорь, вернувшись из поездки в Москву, не нашел дома свою жену; не знали где она и в школе, не знали и родители. Начались поиски пропавшей девушки, но они ничего не давали. На Игоря нельзя было смотреть без слез, он был убит горем утраты, ездил к родителям жены, всячески их успокаивал, да и они его жалели.

В это время наша рабоче-крестьянская милиция делала свое дело. Она добросовестно искала труп, ибо все прекрасно понимали, что вряд ли удастся найти девушку живой. И опять Игорю «повезло», розыскник попался дотошный, он не просто выполнял обязательные мероприятия по розыску пропавшей, но и постарался всесторонне изучить личность как исчезнувшей, так и ее мужа. Он скрупулезно ознакомился с предыдущим уголовным делом Игоря, где он обвинялся в убийстве своей жены. Его внимание привлекли ходатайства известных в стране лиц, просивших не применять к Игорю длительного срока заключения. Он понял, что за всем этим стоит известная на весь мир прима нашего балета. Он читал ее полные любви письма и в личном деле осужденного Игоря и прекрасно понимал, что если кто и убил жену Игоря, то он сам и, наверное, сделал это, также как осуществил убийство своей первой жены. Сопоставляя факты, инспектор уголовного розыска понял, что сделал Игорь вероятнее всего по дороге в аэропорт, куда он ехал на машине, в последствии оставив ее на стоянке авиаотряда. Складывалась версия, по которой жена поехала провожать Игоря в аэропорт, а по дороге он и убил ее, а труп закопал рядом с дорогой, используя то обстоятельство, что удобных для этой цели мест по дороге в аэропорт Савино было много. Доложив свою версию руководству УВД, инспектор предложил, используя силы двух училищ МВД и ВВС, осмотреть 30 км путь в аэропорт, особое внимание уделив так называемым удобным местам. Капитан даже не радовался, когда на третий день одна из поисковых групп нашла признаки раскопок в пригородной обочине 21 км дороги Пермь-Савино. Была вызвана следственная группа и после непродолжительных раскопок на глубине около 50—70 см обнаружили труп жены Игоря. Проведенным вскрытием было установлена причина смерти (и тут Игорь был постоянен и вторую жену он убил несколькими ударами молотка по голове), дата смерти, совпавшая с датой отлета Игоря в Москву и др. важные детали. В суде Игорь свою вину не признал, хотя и был приговорен к 12 годам лишения свободы. Следователь, который вел дело, прекрасно понимал, что и срок и сколько он просидит зависит не от сути дела, а от того влияния, которое оказывает знакомая Игоря из Москвы, несмотря на свои 70 лет она продолжала его любить и беречь!