Глава девятнадцатая
Уборщица и царица
К концу апреля погода установилась тёплая, почти жаркая. И земля, и деревья уже вовсю зеленели. Двор на улице Молдагуловой с утра до ночи был наполнен ребячьим шумом. Пожилых сплетниц, мимо которых все девушки в мини-юбках просвистывали бегом, кроме одной Женьки, однажды им показавшей голую жопу, с лавочки у подъезда вытеснили. Во вторник, уже под вечер, на ней премило расположились Дунька и Лёнька. Они были не одни. С ними пили «Клинское» правнучки Зинаиды Семёновны – Анька с Ленкой, и Зульфия, девочка из третьего корпуса. Дунька, впрочем, пила не пиво, а лимонад. Она была счастлива. Лёнька, почти неделю не появлявшийся, сообщил ей и девочкам, что когда он принёс своим кредиторам деньги, они от крайнего изумления выронили кинжалы и пистолеты, с которыми его ждали. Они ведь думали, что он будет опять выкручиваться, просить ещё пару дней отсрочки!
– Круто! – прыснула Дунька, – воображаю себе их рожи!
– Рожи кошмарные, – распалялся Лёнька, переводя глаза с круглой и довольной физиономии Дуньки на лица трёх других девочек, уже очень-очень весёлых, – один сидел за убийство пятнадцать лет, другой – десять! А третий, кажется, вообще из тюрьмы сбежал.
– Ужас-то какой! – заорала Анька, сделав глоток из бутылки, – теперь понятно, где ты провёл все эти пять дней! Точнее – на чём.
Зульфия и Ленка зашлись идиотским хохотом. Дуньке стало очень обидно, однако Лёнька ни капельки не смутился. Он повторил, что все эти дни помогал друзьям в шиномонтаже, чтобы заработать и отдать Дуньке. Дунька же объявила, что ей пока деньги не нужны, поскольку отец до сих пор не вспомнил про самокат за десятку, и она просит ему об истинном назначении этой самой десятки не разболтать.
– Не бойся, не разболтаем, – пообещала сплетница Зульфия, досадливо вытирая платком айфон, на который капнула пивом, – когда кому мы что-то разбалтывали?
– Точняк, – поддакнула Ленка, – а даже если и разболтаем, твой папа сразу забудет! Что-то он слишком до фига пьёт в последнее время.
– Да, – согласилась Анька, – бабушка, когда он пришёл ей мерить давление, так ему и сказала: «Виктор Васильевич, хватит пить! Это большой грех!»
К подъезду вдруг подлетел и запрыгал мячик с детской площадки. Лёнька по просьбе маленьких футболистов или волейболистов – чёрт разберёт, играли всеми конечностями, пинком отправил мячик обратно. Тот угодил в детскую коляску. Четыре мамы, сидевшие у песочницы, разорались – даром что оприходовали десяток банок джин-тоника. Дядя Коля, которому тётя Оля, его жена, утром не позволила уничтожить очередной американский танк с помощью фарфоровой вазы, с четвёртого этажа пригрозил набить Лёньке морду. Кто-то ещё завопил из дома напротив.
Во дворе жгуче пахло сиренью. Когда дул ветер, запах усиливался. И вдруг он сделался вообще головокружительным. Объяснялось это царственным приближением миниюбочной Женьки с большим букетом сирени и наглой рожей под средненьким макияжем. Она шла домой из колледжа, звонко цокая шпильками, прибавлявшими к её ста семидесяти пяти сантиметрам ещё пятнадцать. Справа и слева от длинноногой царицы шагали двое телохранителей, Витька Глебов и Мишка Болотов. Оба были Лёнькиными приятелями. Они проживали с Женькой в одном подъезде, Глебов – на пятом, а Болотов – на втором.
– Привет, – небрежно пискнула Женька, остановившись со своей свитой около лавочки, – что это вы здесь делаете, уродики? Пьёте пиво?
– Типа того, – ответила Зульфия, скосив взгляд на Лёньку. Тот покраснел. Дунька отвернулась, сжав свои пухлые губы в нитку.
– Ну, и козлы, – мяукнула Женька, – а все на вас так орут, что можно подумать – вы здесь совокупляетесь! Хорошо, старух ещё нет поблизости.
– Мы – не ты, чтоб совокупляться средь бела дня! – не сдержалась Дунька.
– Я знаю, при свете дня у вас друг на друга член не шевелится и соски не твердеют! Это неудивительно. Витька, Мишка! Идёмте.
После того, как за Женькой и её гвардией лязгнула дверь подъезда, почти минуту было довольно тихо – мамаши и дядя Коля заткнулись, ещё когда Женька приближалась. А потом Лёнька, высосав полбутылки, пробормотал:
– Вот наглая проститутка!
– Ужас какая наглая! – Заорала Анька, от возмущения замахав ногами в жёлтых сандалиях. И она, и Ленка, и Зульфия смотрели на Лёньку въедливо. Он краснел всё гуще и гуще.
– Шваль подзаборная! – неожиданно зазвенел его баритон тонким колокольчиком, – а у этих двух дураков вообще мозгов нет! Она их обоих дочиста обдерёт, высосет и высушит. А они потом из-за этой суки ещё друг друга поубивают!
– А ты-то чего так бесишься? – издевательски пропищала Ленка, – как будто сам готов их поубивать! Если эта дура так тебе отвратительна, то не думай вовсе о ней, чего о ней думать-то? У тебя есть Дунька-красавица!
Анька и Зульфия, две дуры-кобылы, опять заржали. Но сразу же осеклись, давая этим понять, что вовсе не собирались обижать Дуньку, чисто случайно всё получилось.
– Я не бешусь, – стал остывать Лёнька. Вынув смартфон, он включил игру и прибавил:
– Просто из-за таких вот тварей вся жизнь порой кажется абсолютным и беспросветным дерьмом! Сам факт их существования неприемлем.
– Да уж, особенно если они дают твоим друганам, – присовокупила Ленка и захихикала. На глазах у Дуньки блеснули слёзы. Она вскочила, чтобы уйти, но Лёнька её нежно усадил и что-то шепнул ей на ухо.
Тут из-за гаражей показалась Галина Генриховна со всеми своими псами размером с крыс. Подойдя к подъезду, она взглянула на пьющих пиво. Хотела что-то сказать, но её внимание привлекло вдруг нечто чуть выше и чуть правее подъездной двери. Рот у Галины Генриховны открылся, явно помимо её желания. А потом она громко крикнула:
– Женька! Стыд-то какой!
Детская площадка, по счастью, располагалась так, что маленькие спортсмены не могли видеть того, на что устремила взор пожилая женщина. Но все те, кто сидел на лавке, а также те, кто проходил мимо, немедленно заинтересовались причиной её стыда. И – чуть не упали.
На подоконнике кухни дурака Мишки, то есть – на втором этаже, изящно расположилась голая Женька. Да, голая абсолютно, если не считать солнечных очков на носу. Сидела она бочком, спиной прислонившись к распахнутой настежь раме, правую ногу свесив наружу и слабо ею покачивая, а левую грациозно согнув в колени и обхватив сцепленными руками. Вид у паскудницы был преважный, как у царицы. Неудивительно – ведь прохожие моментально начали её фоткать! Даже и не взглянув на Галину Генриховну, она её долбанула таким ответом:
– Стыдно орать на весь двор! А я сижу тихо и никому не мешаю – кроме уродливых дур, которых никто не хочет, и извращенцев.
– Спаси меня, сохрани, Святая Пречистая Богородица, царица небесная, от такой вот внучки! – трижды перекрестилась Галина Генриховна, и, плюнув, поволокла крысиную свору в дом. Свора упиралась, как будто ей было интересно. Женька презрительно усмехнулась, болтая ножкой безукоризненной стройности. Очумевшие взгляды Лёньки и четырёх его собутыльниц, сперва пройдясь по всей голой дряни, разом приклеились к этой длинной качающейся ноге с красными ногтями, будто ничего более интересного во всей Женьке не было. Тут напротив подъезда остановилась «Хонда Аккорд», которая мчалась мимо детской площадки, как по шоссе. Из неё звучал русский рэп. Стекло водительской двери уползло вниз.
– Женька! Женька! – крикнул сидевший за рулём парень лет двадцати, – ты что, охренела? Ты чего делаешь?
– Загораю, – томным и низким голосом промурлыкала Женька, узнав Серёгу, сына начальника ОВД. Рядом с ним сидел его кореш Борька, сын участкового. За их спинами раздавался хохот. Кажется, на заднем сиденье было не меньше четырёх девушек.
– Загораешь? – ополоумел Серёга, – да тебя в дурку надо сдавать! Давай мы тебя отвезём в солярий!
– Нет, пошёл прочь! – с важностью ответила Женька. Стекло опять поднялось. «Хонда» усвистала. Солнце уже склонялось к закату, но всё равно ещё было жарким. Дяди и тёти, которые шли по улице, убавляли шаг, когда замечали Женьку. Но останавливаться они не считали нужным и фоткали на ходу, потому что все уже были взрослые. А вот те, кто сидел на лавочке, дружно к Женьке пристали, как только к ним вернулся дар речи. Они её стали спрашивать, что она сегодня курила. При этом Дунька не отрывала взгляда от Лёньки. Тот смотрел под ноги. Женька всех посылала в задницу. Зульфия, отломив от дерева длинный прут, приблизилась к дому и начала кончиком прута щекотать ей пятку.
– Отстань, отстань! – с досадой твердила Женька, взмахивая ногой, – вот я тебе сейчас плюну прямо на твою глупую башку, тогда будешь знать!
– А где Мишка? – спросила Анька, – ты что, его оглоушила?
– Да, – отозвалась Женька, плюнув на Зульфию, – роскошным оргазмом! Он теперь спит.
Зульфия платком стёрла с волос плевок, отбросила прут и громко сказала:
– Женька, ты дура? Ирка тебя убьёт! Ты её позоришь!
– Ирка меня убьёт? – гордо задрав нос, рассмеялась Женька, – Вот это очень смешно! Это презабавно! Я Ирку, видите ли, позорю! Да ведь она с голой жопой моет полы! Вы что, об этом не знаете?
– Нет! – вскричали все хором. Ленка прибавила:
– Расскажи!
Женька, разумеется, умолять себя не заставила. Задрав нос ещё выше, она печальным царственным голосом сообщила, что овца Ирка устроилась на работу в клининговую компанию под названием «Ни пылинки, ни нитки!», взяв на себя обязательство выезжать к клиентам домой и производить уборку в том виде, какой закажут – вплоть до полнейшего обнажения, но клиент не вправе требовать секса. Упомянув об этом нюансе, Женька вдруг поняла, что сболтнула лишнее, и мгновенно сплела целую историю: дескать, Ирка сама предлагает секс – к примеру, не далее как вчера она отдалась троим марокканцам за пятьсот долларов, но, конечно, ей потом вместо денег дали пинка под жопу.
Первую часть рассказа слышал Коровников, на нетвёрдых ногах приблизившийся к подъезду и задержавший на Женьке стеклянный взгляд, прежде чем войти. Женька не заметила алкоголика, потому что её осёдланный солнечными очками нос был высоко задран. Также она не заметила Ирку с Ритой, которые вместе ездили по делам и подошли к дому со стороны Вешняковской. С очень большим вниманием выслушав окончание увлекательнейшей истории, они молча переглянулись, открыли дверь и вошли. Но чёрные глаза Ирки при этом сверкнули так, что все, кто сидел на лавочке, ощутили некоторое волнение.
– Обалдеть! – воскликнула Зульфия, когда Женька смолкла и опустила нос, – так значит, твоя сестра – кромешная дура?
– Ещё какая! – фыркнула Женька, – ты что, об этом не знала? В её башке совсем нет мозгов! Когда она была мелкая, мама несколько раз роняла её с крылечка на даче, а там крылечко – почти как вот этот дом высотой! А потом ещё…
Тут в окне появилась Ирка. Женька, увлекшись, её заметила лишь тогда, когда уже была сброшена – к счастью, не на асфальт, а на пол. Раздались вопли, топот, удары. Дунька всё это слушала с наслаждением.
Через полминуты подъездная дверь открылась. Голая Женька, уже не очень похожая на царицу, без очков, с самым жалким рёвом выбежала на улицу. Ирка мчалась за ней со шваброй, взятой в квартире Мишки, который имел большую неосторожность открыть разгневанной пианистке дверь, и зверски лупила низвергнутую царицу по всем частям прекрасного её тела, особенно – по округлым. Это видели уже все – и дети, и мамочки, и прохожие, и жильцы трёх домов, торчавшие в окнах. Спас несчастную Женьку Виктор Васильевич, подъезжавший к дому на своей «Ниве». Резко затормозив, он выскочил из неё и позволил Женьке в ней спрятаться. Ирка предприняла отчаянную попытку штурма автомобиля. Досталось шваброй и «Ниве», и Гамаюнову.
– Успокойся! – закричал тот, схватив Ирку за руки, – ты с ума сошла! Что случилось?
– Подлая тварь! Свинья! – верещала Ирка, – пустите, Виктор Васильевич! Я должна её уничтожить!
Студентку консерватории успокаивали всем домом. Среди заботливых тётенек и старушек, высыпавших на улицу, оказались две, про которых думали, что они давно уже померли. Женька, сидя в машине, плакала и стонала на весь квартал. На ней были синяки. Выпив валерьянки, которую приготовила тётя Оля, Ирка чуть успокоилась, принесла для сестры халатик, и они вместе пошли домой.
Довольная Дунька во время ужина сообщила Наташе и помирившимся накануне родителям, кем теперь работает Ирка. Её рассказ вызвал шок.
– Несчастная девочка! – приложила ладонь ко лбу Елена Антоновна, – что нам делать, Витя? Как ей помочь? Она ведь талантлива!
– Это правда, – ответил Виктор Васильевич, почему-то следя внимательно за Наташей, которая очень тихо ела котлету, – но всем талантливым тяжело, особенно здесь и сейчас. Понятия не имею, чем ей помочь.
Но его супруга не успокоилась. После ужина, вынув из холодильника пару пачек пельменей и килограмм колбасы, она заглянула к Ирке и Женьке. Ирка не без смущения приняла подарок, но вслед за тем твёрдо заявила, что ей сейчас не до разговоров, так как она кошмарно устала, а все дела по дому даже ещё не начаты.
Тем не менее, после матери к ней пошла с визитом Наташа. Дверь ей открыла Рита, мокрая и завёрнутая в огромное полотенце. Даже и не спросив, что Наташе нужно, она отправилась чистить зубы. Ирка в халате играла на фортепиано вальсы Шопена. Женька, валяясь многострадальной задницей кверху, вела какую-то переписку через планшет. Придвинув к сосредоточенной пианистке стул, Наташа уселась и, наблюдая за её пальцами, заявила, что хочет с нею поговорить.
– Ну, так говори, – предложила Ирка, не останавливая игру, – Шопен ещё никому никогда не мешал услышать друг друга.
Видя, что Ирка раздражена, Наташа без лишних слов поинтересовалась, действительно ли она устроилась в клининговую компанию, где уборщицы трудятся обнажёнными. Получив подтверждение, дочь хирурга выразила желание таким образом поработать. Ирку это нисколько не удивило.
– Ты вполне можешь туда устроиться и работать, сколько угодно, – проговорила она, начав другой вальс, – у тебя есть достаточные для такой работы внешние данные.
– Это исключено, – резко возразила Наташа, – если моя фотография на их сайте будет висеть, её рано или поздно кто-нибудь да увидит и сообщит родителям. Тогда мама сразу умрёт, а папа сопьётся!
– Чего ж ты хочешь, Наталья? – спросила Ирка, – скажи, пожалуйста, прямо.
– Всё очень просто. Когда какой-нибудь постоянный клиент тебя позовёт, предложи ему вариант с подругой. Ну, типа, ты приедешь с напарницей – со мной, то есть. Мне сейчас очень деньги нужны. У отца не выпросишь, он на Дуньку до фига тратит.
– Прости, Наташенька, не могу, – качнула головой Ирка, прервав игру, чтобы отдохнуть, – я уже договорилась об этом с другой девчонкой, которая точно больше тебя нуждается в подработках. У неё нет ни отца, ни матери.
– Очень жаль, – вздохнула Наташа и поднялась со стула, – но ты права, если это так. А что это за девчонка?
– Уличная скрипачка, подруга Риты. Инга её зовут. У неё сейчас так всё плохо, что она даже тронулась головой неделю назад. Но через два дня к ней разум вернулся.
Наташа молча ушла.
Глава двадцатая
Змеи, кажется, расползлись
Рита и Наташа поняли всё абсолютно правильно. Все клиенты брали у Ирки её контакты, чтобы звонить напрямую ей, минуя агентство. Им, таким образом, приходилось меньше платить, а ей доставалось гораздо больше, чем доставалось бы при посредничестве компании. За неделю работы таких поклонников набралось у неё полтора десятка. К некоторым она, действительно, выезжала с Ингой, поскольку той нужны были деньги, чтобы оплачивать штрафы за свои уличные концерты. Ирка, как музыкант, её понимала и глубоко ей сочувствовала. Однако, на следующее утро после разговора с Наташей она отправилась на работу уже с другой Ритиной подругой, со Светой. Причина этого заключалась в том, что три дня назад начальницу Светы, судью Останкинского суда, внезапно арестовали по обвинению в вымогательстве крупной взятки, и Света очень боялась отправиться вслед за нею как соучастница, а позвал к себе Ирку никто иной, как сын председательницы Московского городского суда. От неё во многом зависела участь Светы. Рита, узнав о том, к кому Ирка собирается, упросила её на этот раз взять с собой не Ингу, а Свету. Ирке было без разницы, с кем работать, и, таким образом, Света смогла предпринять жалкую попытку спасти себя от тюрьмы.
Утром того дня, когда она этим занималась, Рита набрала Инге и предложила ей встречу в подземном торговом комплексе на Манежной, около эскалатора, ровно в час. Точнее – не предложила, а очень жёстко назначила. Поднятая с постели Инга стала канючить, что она может и не успеть, потому что Малика постирала её носки, и надо, чтоб высохли. Но в ответ раздались гудки. И ровно в час дня две девушки встретились там, где было условлено. Инга выглядела неплохо. Она была с инструментом.
– А десять тысяч на штраф взяла? – поинтересовалась Рита, когда спускались по эскалатору.
– Взяла две, – вздохнула скрипачка, – откуда у меня больше? Правда, сейчас заработала полторы.
– Ты играла, что ли?
– Да, в переходе между Охотным рядом и Боровицкой. Сорок минут. Прикинь – полицейские даже не подошли, хотя проходили! Видимо, им понравилось. А зачем тебе сюда надо? Ты хочешь что-то купить?
– Я джинсы хочу купить. Женька мои джинсы вчера надела и где-то их порвала.
– Юбки тебе больше идут, – заметила Инга, взглянув на очень короткую юбку Риты, – а мне они не идут совсем! Я их ненавижу и никогда не буду носить. Слушай, я, пожалуй, ботинки себе куплю. Если что, добавишь?
– Добавлю.
Народу было полно. Это обстоятельство Риту вдруг почему-то вывело из себя, да притом глобально. Она сказала, что забивает на джинсы, и пусть это подземелье к чертям провалится. Но скрипачка не торопилась его покинуть. Чтобы найти шузы, при виде которых она не сильно сморщила нос, пришлось обойти четыре отдела. Все продавщицы у Риты вызвали гнев. Зелёные замшевые красавчики, обнаруженные в четвёртом, стоили восемь тысяч.
– Добавлю, – ещё раз нетерпеливо сказала Рита, – садись.
Пришлось подождать, пока от кушетки оторвёт попу блондинка, которая примеряла туфельки. Сев, скрипачка сняла кроссовки. Она была без носков, и Рита заметила, что на правой ступне у неё, близ пятки, след от укуса.
– Опять змея? – с тревогой спросила Рита, коснувшись этого места пальцем.
– Нет, змеи все расползлись, – проворчала Инга, просунув ноги в ботинки, – это работа Юльки! Она совсем уже озверела.
– Все вы свихнулись там. В самый раз?
Инга не спешила с ответом. Как следует завязав шнурочки, она взяла с кушетки футляр с дорогущей скрипкой, поднялась на ноги и прошлась, рассеянно задевая других рассеянных покупательниц. Обойдя весь отдел, сказала, что всё нормально, можно платить. Рита заплатила, взяв у скрипачки все её деньги и доложив свои. Поскольку кроссовки можно было уже выбрасывать, две приятельницы доверили это дело воображалистым продавщицам, и, прямиком направившись к эскалатору, поднялись на Тверскую. Там они закурили, стоя на тротуаре у перехода. Риту бесили теперь прохожие и машины. Она в миллионный раз дала себе слово реладорм водкой не запивать.
– Ритка, давай где-нибудь посидим, – предложила Инга, щурясь на солнце, – покупку надо обмыть.
– Ага, щас тебе! – усмехнулась Рита, – может, ещё обнюхать и обколоть? Я уже достаточно на тебя потратилась.
– Да ты злая! – вскричала Инга, – потратилась и потратилась! Дальше что? Если ты не можешь нормально со мной общаться, тогда заткнись!
Глаза Риты сузились. Раскрошив о фонарный столб сигарету, она свирепо стиснула кулаки.
– Паскуда! Ты мне должна была написать! Мы так договаривались. Прошло двое суток после Варшавки! Где твой отчёт?
– Я просто забыла! Разве я робот, чтобы обо всём помнить? Сегодня я написала бы обязательно!
– Хорошо, – выдохнула Рита, овладевая собой, – я верю. Будем считать, что ничего не было. Мы сейчас пройдёмся с тобой до Пушкинской, и ты мне обо всём подробно расскажешь.
Эта идея Инге не по душе пришлась.
– Зачем нам идти до Пушкинской? – завопила она, хватая за рукав Риту, которая устремилась вперёд, – это далеко! Здесь, рядом, другие станции есть. Мне ужасно жалко эти ботинки стаптывать просто так!
– Иди босиком.
Инга не решилась на это, ибо была трезва. Разругаться с Ритой также ей не хотелось. И поплелась она рядом с ней, опять задевая людей скрипичным футляром. Всех задевать и толкать было её главным занятием после музыки. Рита, зная об этом, взяла у неё футляр и строго сказала:
– Времени мало. Давай, рассказывай!
– Я в Макдональдсе расскажу.
– Никаких Макдональдсов! У меня больше денег нет.
– Ладно! Что тебя конкретно интересует?
– То, где вы с Иркой были позавчера. Ведь вы на Варшавке были, у христианского пастора?
– Фу, противный! – скривила ротик скрипачка, – чаем поил! А у самого в секретере – целые пачки денег!
Рита аж вздрогнула.
– В секретере?
– Да, в деревянном, с двумя замками! Один обычный, а другой – кодовый, механический.
– Ты вполголоса говори, – процедила Рита, бросая взгляд на людей, которые шли навстречу, – так это точно не сейф?
– Это секретер! Я – не идиотка. Хочешь, спроси у Ирки. Она ещё ему говорит: «Как вы не боитесь такие деньги держать в деревянном ящике?» Он – смеётся! Это, говорит, деньги церкви, они – под защитой Бога! Идиот, да? Держал бы уж их тогда прямо на столе, зачем запирать на ключ?
– Он с вами рассчитывался деньгами, которые принадлежат церкви? – задумчиво проронила Рита, – как интересно! Вот это пастор!
– Я тебе говорю – очень странный он, очень странный! Просто загадочный! – тараторила Инга, – больше в квартире нет ничего интересного, одни книги. Целые стеллажи! Их там – миллиарды! Я не могу понять, зачем читать книги, если потом всё равно – дурак? Непонятно, да?
– Это точно. Ты осмотрела дверь? Замки сфоткала?
– Нет, не сфоткала, я мобильник дома забыла! Дверь – очень крепкая, металлическая, но старая. Ей – лет двадцать. Замки, по-моему, дрянь. Ты и не такие замки легко расковыривала булавкой. Ведь ты – отличная взломщица!
– Не ори, – прошипела Рита, пихнув скрипачку локтем под рёбра, – сигнализации нет?
– Нет, нет! Ни сигнализации, ни охраны! Бабка сидит, телевизор смотрит, и ничего её не интересует. Короче, всё там – ништяк. Он живёт один, и по воскресеньям, с двенадцати до четырнадцати, проводит богослужения. Получается, что с одиннадцати до трёх его дома нет, потому что церковь – в Новогиреево. Точный адрес и код подъезда я тебе скину вечером. Ты не к нам сейчас?
– Нет, не к вам, – ответила Рита и глубоко задумалась. Безусловно, Инга была трезва, и Инга её ещё ни разу не подставляла. Но что за бред? Секретер, старые замки! Платить почти проституткам из кассы церкви, при этом имея наглость им заявлять, что она – под защитой Бога! Всё это было настолько странно, что представлялось просто чудовищным.
Между тем, две подруги уже миновали мэрию и почти дошли до книжного магазина. Решив подумать обо всём дома и, может быть, осторожно расспросить Ирку, Рита сказала:
– Видимо, я поеду сейчас играть.
– В бильярд? На Таганку?
– Да. Не хочешь со мной? Ты мне в прошлый раз принесла удачу.
– Нет, не хочу, – отказалась Инга, – в Макдональдс я бы зашла. Ведь я ещё ничего сегодня не ела!
– Инга, отстань! У меня почти не осталось денег.
– Тогда я тоже буду играть. Прямо здесь, на Пушкинской!
Рита знала, что отговаривать бесполезно. И она молча цокнула языком.
– Чего ты расцокалась? – разозлилась Инга, – я – музыкант! Я играть обязана! Это классно – быть музыкантом. Никто не может так запросто ощутить смысл жизни, как музыкант, даже безработный. Открыл окно, сел к роялю, и под окном – толпа, если ты талантлив. А скрипачу – ещё проще! Я никому не мешаю, играю днём. И какого чёрта мне не играть, если я могу? Люди останавливаются и слушают – этим сказано всё, какие ко мне ещё могут быть вопросы? Но нет – для уличных музыкантов вводится регистрация, как для кошечек и собачек! Видимо, на меня наденут ошейник с номером, потому что играть позволено будет только на оборудованных площадках и по лицензии, за которой я должна буду приходить на поклон к каким-то уродам! А не пошли бы они? Плевать я на них хотела! Это мой город, моё решение, мой талант, моя скрипка! Буду играть, где хочу! Кто мне запретит?
– Кто угодно, – тихо сказала Рита и закурила. Инга, беззвучно порозовев от злости, последовала её примеру. Вскоре они подошли к метро и остановились. Время уже приблизилось к четырём. Было многолюдно.
– Димка неровно дышит к тебе, – сообщила Рита, вернув скрипачке футляр с её инструментом, – он замечательный парень, хоть и дурак. Зачем ты связалась с Юлькой?
– Да он с ней больше связан, чем я!
Затянувшись, Рита внимательно оглядела площадь от памятника до Малой Бронной, и ни одного полицейского не увидела. Но ей было всё-таки неспокойно. Если бы Инга здесь очутилась не по её вине, то пусть бы пиликала, пусть бы делала что угодно – её проблемы. Но она Ингу тащила сюда насильно. И как теперь её было бросить на произвол судьбы, эту ненормальную с дорогой итальянской скрипкой? Вытащив из кармана тысячную купюру, Рита её отдала скрипачке.
– Иди, поешь. А потом – домой. Хорошо?
– Спасибо, – сказала Инга, но таким тоном, будто подруга ей, наконец, вернула давнишний долг. Рита улыбнулась. Они спустились в переход вместе, а там дороги их разошлись. Инга устремилась к Макдональдсу, Рита – к памятнику, решив пройтись по бульварам и от Петровского завернуть к Таганке.