Buch lesen: «Силуэты минувшего»

Schriftart:

Г.А. Римский-Корсаков, 1912 г.

Слово об отце
(Вместо предисловия)

Вихри революции 1917 года разметали российскую интеллигенцию. Одни сгинули навсегда, другие оказались за границей, третьи вынуждены были приспосабливаться. Те, которые не кривили душой ради карьеры, часто самым причудливым образом зарабатывали на хлеб. В те годы, чтобы выжить (конечно, если вас не коснулась мельница репрессий), нужно было обладать волей и энергией.

Возможно, если была бы написана биография Г.А. Римского-Корсакова, то там наверняка были бы такие избитые, банальные строки, вроде: «Он родился и жил в удивительное время, насыщенное событиями огромной исторической важности» и т.п. Это было бы справедливо в том смысле, что отец действительно пережил и 1-ю мировую войну, и обе революции, и гражданскую войну, затем трудные послереволюционные годы, «культ» со всеми его последствиями, Великую Отечественную войну. Но параллельно этим событиям ему пришлось, как человеку «из бывших», пройти сложные испытания на выживаемость и приспособляемость к тем условиям, в которых он оказывался. Эти условия помогли отцу лишь утвердить свое «я», развили индивидуальность и своеобразность его мышления, закалили дух. Слишком сильна была его порода, чтобы сдаться, слишком прочным оказался фундамент, заложенный средой, из которой он вышел. До конца дней своих он оставался на высоте, над обстоятельствами. И этим он мог по праву гордиться.

Родился Георгий Алексеевич Римский-Корсаков 28 марта/11 апреля 1891 г. в с. Журавлево Старицкого уезда Тверской губернии, где в то время жили его родители. В Журавлеве прошло его раннее детство, а в имении Волочаново Волоколамского уезда, купленного в 1894 году – прошла его юность.

Родители его: отец – Алексей Александрович Римский-Корсаков (1864 – 1920, Торжок), Зубцовский уездный предводитель дворянства, мать – Софья Карловна, урожденная фон Мекк (1867 – 1936, Москва), общественный деятель, основательница Высших женских историко-филологических и сельскохозяйственных курсов в Москве, по первому мужу – Римская-Корсакова, по второму (с 1901 г.) – княгиня Голицына. Ее 2-й муж – князь Дмитрий Михайлович Голицын (1868 – 1913, Москва) – сотник Кубанского казачьего войска, офицер Собственного Е.И.В. Конвоя. Кроме Георгия, в их семье были ещё дети: братья Борис и Дмитрий и сестра Наталья (все дети от первого брака): все это внуки известной меценатки Надежды Филаретовны фон Мекк, которая своей душевной и материальной поддержкой помогла великому П.И. Чайковскому проявить свой гений.

Но не менее значимо и их принадлежность к старинному дворянскому роду Римских-Корсаковых. Автор публикуемых материалов как-то вспоминал, что еще подростком он копался в старой рухляди на чердаке в имении Журавлево, и там он обнаружил массивную рукописную книгу XVII века. Это была родословная фамилии Римских-Корсаковых, написанная на основе старинных преданий крупным государственным деятелем и историком того времени Игнатием Римским-Корсаковым. Игнатию и его «Генеалогии» посвящена глава изданной у нас в 1988 г. книги «Да будет потомкам явлено…» (авторы Е.В. Чистякова и А.П. Богданов). Там говорится, что согласно преданию род Римских-Корсаковых начинается… с Геракла. Сын героя Корс основал остров Корсика, а его потомки жили в Древнем Риме. В средние века они переселились в Данию, затем в Лифляндию и оттуда в XVI веке рыцарь Корсак прибыл служить русскому царю в Московию. А так как его предки жили в Древнем Риме, то внуки и правнуки получили право на фамилию Римских-Корсаковых. Знаменитый композитор – тоже один из его потомков. По родословной – нашей и композитора – получается, что мы братья композитора Николая Андреевича. Но… «четырнадцатиюродные», если только такое родственное понятие существует.

Детство Георгия было вполне сытое и благополучное по современным понятиям, насыщено яркими и приятными впечатлениями. Бонны, гувернеры, нянюшки, домашние спектакли и музицирования, поездки за границу на богатые курорты, близость к русской сельской природе, веселые игры с братьями, кузинами и кузенами, жизнь в богатых домах Москвы и Петербурга – у родителей и многочисленных родственников; посещения театров, большие связи и знакомства родителей со многими государственными лицами, с людьми искусства и науки – все это было в отцовском детстве и не составляло исключения: так жило большинство русской интеллигенции того времени. Первой учительницей музыки Георгия Алексеевича была мадмуазель Брюгеман, потом дочь адмирала Зеленого, затем – польский скрипач и композитор Генрих Пахульский. Стремление каким-то образом приблизиться к миру музыки у младшего поколение шло, наверное, от их знаменитой бабушки. Бабушка Георгия Алексеевича, Надежда Филаретовна фон Мекк – та самая меценатка, которая, будучи большой почитательницей музыки П.И. Чайковского, на протяжении 13 лет вела с ним переписку и оказывала ему материальную помощь. Ей композитор посвятил свою 4-ю Симфонию…

Образование отца было довольно типичное, как во многих дворянских семьях: поначалу – гимназия Поливанова в Москве, затем К. Мая – в Петербурге. И, наконец, с 1908 г. – Императорское Училище Правоведения, наряду с Лицеем и Пажеским корпусом, считавшееся учебным заведением для избранного круга лиц. Выпускники Училища, как правило, служили в министерствах или посылались за границу. Недаром, когда после Октября взялись за искоренения «вредных элементов», то в первую очередь охотились за бывшими лицеистами, «пажами» и «правоведами», т.к. это были, конечно же, самые «классические» предполагаемые враги.

О пребывании отца в Училище правоведения им написано и рассказано мало. Но и из того, что есть, ясно одно – учились там далеко не маменькины сынки, а вполне самостоятельные юноши, умеющие жить полнокровно, весело и увлеченно, несмотря на жесткий полувоенный режим воспитания и обучения. Зубрежки, «самоволки», дружеские попойки, романы с балеринами и пр. – все это было, обычный юношеский набор.

Училище давало молодежи большой запас знаний во многих областях наук, в том числе в истории, философии, языках, праве и др. Только четыре года из семи провел отец в стенах Училища Правоведения, но этого было достаточно, чтобы никто никогда не усомнился в его образованности и эрудированности. В 1912 г., разочаровавшись в юридических науках, он пошел на военную службу и, выдержав офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище, 15 августа 1912 г. вступил вольноопределяющимся в Лейб-гвардии конную артиллерию. 10 лет будет носить он военный мундир. За это время многое придется ему испытать и пережить.

Вольноопределяющимся Конной артиллерии застанет его август 1914-го. С армией ген. Ренненкампфа пройдет он по дорогам Восточной Пруссии до Кенигсберга (Калининград), принимая участие в редких, но кровопролитных боях. Затем будет произведен в прапорщики, а после экзамена на офицерский чин – в корнеты. Затем – служба в конной батарее у генерала Брусилова, тяжелое заболевание (не то малярия, не то тиф) и – запасной полк в Борисоглебске. Там он «спасет» от семейной тирании дочь местного помещика и увезет ее в Петроград.

«Надежде Николаевне Охлябининой, – писал в своей биографии Г.А., – было 23 года, она была хилого здоровья, слабенькая физически, но сильная духом, – она безропотно подчинялась всем фантазиям матери, как бы тяжело и неприятно это ей ни было бы. Подчинение это выражалось во всем – в большом и малом, и наблюдать это со стороны было крайне неприятно. Все жалели бедную Надю, сочувствовали ей и спрашивали, скоро ли она освободится от этого жестокого материнского гнета». Подробности этих отношений между Г.А. и Надежды Охлябининой, описаны отцом в одной из глав «Записок солдата-гвардейца». Это – ровно за неделю до февральской революции. В Борисоглебске же пройдет и весь период от февраля до октября 1917-го, когда в их кавалерийском полку начнется разброд, анархия и демобилизация. Весной 1918 г. произойдет его встреча с революционной Москвой, недоброжелательной, растерянной и мрачной.

Неопределенность положения отца, как «бывшего» офицера, перед лицом усиливающегося «красного террора» заставляет его принять через четыре месяца после Революции самое верное решение – он идет добровольцем в Красную Армию. Принять участие в серьезных боях ему не доведется, но неразбериха и измены, карьеризм и интриги, стяжательство и подозрительность, разложение и распущенность – всему этому он будет свидетель, все это будет рядом. Будет и учеба на курсах Военно-хозяйственной академии, будет эпизод «войны» – при наступлении Юденича на Петроград: курсанты приняли участие в защите Гатчины. Потом будут долгие, трудные экспедиции по Татарии и Башкирии в поисках и покупках лошадей для армии. И, наконец, в марте 1922 г. опять будет демобилизация, на этот раз окончательная.

Конец прошлого и начало нашего века – это расцвет искусства, науки, время бурных общественно-политических движений, пробуждения философской мысли, оживления экономики в России. Автор мемуаров во время учебы в Московской Поливановской гимназии, в Петербургском училище правоведения является свидетелем восхождения к славе многих знаменитостей: Станиславского, Ермоловой, Шаляпина, шахматиста Алехина, балетмейстеров Горского и Голейзовского, композитора Шапорина, художника Бехтеева, балерин Карсавиной, Гельцер и других.

Юношеские «познания» в балетном искусстве, женитьба в 1919 г. на балерине Большого театра Е. Адамович приоткроют ему двери в мир музыки и балета Он сходится в 1921 со знаменитым хореографом А. Горским и даже пишет для него либретто на тему «Свобода, равенство и братство» – очень злободневную и актуальную. Затем четыре года работает администратором у К. Голейзовского в его «Камерном балете», до его закрытия в 1925 г. С Голейзовским активно сотрудничала и Е.М. Адамович.

Г.А. вспоминал: «Мои отношения с Еленой Михайловной складывались несколько своеобразно. Еще учась в гимназии Поливанова, я познакомился со многими ученицами балетной школы Большого театра. Я и мой двоюродный брат, Жорж Мекк, влюблялись в них во всех по очереди. Это было очень чистое увлечение, без намека на какую-либо чувственность. Из них мне больше всего нравилась Елена Адамович, но она держала себя всегда несколько отчужденно от других, а, сделавшись артисткой, скоро вышла замуж за милого человека, красавца, Федора Федоровича Гофмана, из торгового мира. Я бывал у них иногда, но держал себя с Еленой Михайловной крайне сдержанно и почтительно… Я учился в это время в Правоведении, и в Москве мог бывать только на каникулах.

В это время Елена Михайловна занимала в театре второе место после Гельцер. Муж ее, с которым они разошлись, эмигрировал. Она жила с сыном Юрой, трех лет, его теткой и дряхлой бабушкой. Наступили тяжелые времена, когда пшенная каша казалась верхом человеческого благополучия. Квартира не отапливалась. От холода и голода нас спасало увлечение балетом Касьяна Голейзовского. Его искусство было так прекрасно, что заставляло забыть окружающий мир мглы, насилия и кровавых ужасов.

Это увлечение материально ничего не давало, но поднимало тонус жизни. В 1922 году я был демобилизован из Красной Армии. Для меня наступили тяжелые дни. «Камерный балет» Голейзовского, несмотря на большой художественный успех, закрылся. Он перешел работать в Большой театр. У меня не было никакой специальности, я стал безработным и ушел от Елены Михайловны, так как не мог жить на ее содержании. Она не удерживала меня…».

А далее начинается чехарда с работой, продолжающаяся почти десятилетие. Калейдоскоп этих лет таков: ответственный сотрудник журнала «Зритель» и член сельхозартели «Полдень», администратор Дома театрального просвещения и зав. детской колонией «Поварово», секретарь Восточной секции Российской ассоциации научно-исследовательских институтов и статистик Союза Крестьянских молочных товариществ. Одновременно: посещает музыкально-вокальные курсы (класс кино-иллюстрации), издает брошюру о театральных художниках, входит в состав жюри Всесоюзной Спартакиады 1928 г. и сотрудничает в секции по пляске при Совете Физкультуры.

В 1928 году хороший знакомый отца, старый большевик С.А. Лопашов ввел его в состав репертуарной комиссии Большого театра и его Художественного совета. Однако бюрократические, темные силы Большого театра испугались слишком резкой критики своей деятельности Художественным советом и добились его упразднения. В дальнейшем, Художественный совет снова был создан, но туда вошли только «свои» – работники театра.

Как видим, для московского интеллигента тех лет нужно было все уметь и за все браться, чтобы выжить. Для безопасности, чтобы избежать террора и не бросаться в глаза властям своим дворянским происхождением, в 1924 г. отец сократил свою фамилию наполовину, став просто Корсаковым. И все равно конец 1928 г. отец проводит под арестом. Его обвиняют в связях с эмигрантскими кругами. Но 1928-й это еще не 1937-й, и через три месяца он выпущен на свободу.

Однако, после этого он полгода ходит в безработных, живет на 15 руб. 50 коп. – пособие по безработице. С ним живет и его мать Софья Карловна Голицына (фон Мекк), которая с 1924 г. получает 20 руб. пенсии-пособия и подрабатывает случайными уроками французского языка и переводами с немецкого журнальных статей..

Но вот со средины 1929 г. дело опять как будто наладилось, и снова всякие «Цветметзолото» и «Стальпроекты», «Всецветметы» и «Гипроторфы» – статистик, экономист, секретарь… И одновременно участник 1 Всесоюзного слета пионеров, член жюри 1 Всесоюзной Олимпиады СССР (1930) и пр. и пр…

Новая власть, тем не менее, не спешила пользоваться услугами таких людей как отец, и нигде он не задерживался более года, – «сокращение штатов» настигало его всюду. Он же что-то всё хотел и не сдавался. Кто – кого? – жестоко и неумолимо стоял постоянно перед ним этот вопрос, и каждый раз отцу везло. Да, везло, другим было много хуже. А.А. Вершинин, муж сестры Наталии, в 1928 был выдворен в Киргизию, тетка Анна фон Мекк – выслана, еще раньше другая тетка Людмила фон Мекк и дети ее – кто куда, на погибель, в Голодную степь; в 1937-м «за фамилию» на 8 лет на Колыму отправили родного брата Дмитрия Римского-Корсакова. Как-то стал отец подсчитывать – насчитал около 50 человек – друзей, родных, знакомых – невинные ни в чем люди, которым «не повезло».

Когда в 1929 г. расстреляли его дядю, Н.К. фон Мекк – известного железнодорожного деятеля, Г.А. с большим риском для себя спасает от уничтожения и разорения бóльшую часть ценнейшего исторического наследия – переписки П.И. Чайковского с Н.Ф. фон Мекк, хранившуюся в репрессированной семье. Вскоре он передаст эти письма в Дом-музей Чайковского в Клину, и в 1935-36 гг. они будут опубликованы (издательство «Академия», в 3-х томах).

В 1932 г. в Москве меняли паспорта – отцу и его матери в паспортах было отказано, и в продуктовых карточках тоже, как «тунеядцам», по доносу. Это уже было чревато серьезными последствиями. Потребовалось обращаться в «Политический Красный Крест» к Е. Пешковой и «всесоюзному старосте» М.И. Калинину, чтобы устранить это «недоразумение» – паспорта были выданы.

1932 год ознаменовался для отца и другим событием – в октябре этого года он женился на Надежде Ивановне Воскресенской. На этот раз надолго. Произошло их знакомство в Клину, в Доме-музее Чайковского, где Надежда Ивановна работала экскурсоводом и пианисткой. Это знакомство произошло благодаря дружбе отца с композитором Ю.А. Шапориным, который тогда трудился над оперой «Декабристы», живя в Клину, при Музее. Об этом периоде жизни Г.А. вспоминает:

«По приглашению Шапорина я часто стал навещать его. Предполагалось, что он там пишет свою оперу «Декабристы». Делал он это очень неохотно и радовался всякому предлогу, чтобы отлынивать от работы. Жил он там в небольшом деревянном флигеле, специально построенном директором Музея, Н.Т. Жегиным, для приезжающих в Музей гостей. После того, как я передал в Музей, в 1929 году, письма Чайковского к бабушке Н. Ф. фон Мекк, Николай Тимофеевич Жегин был ко мне очень внимателен. Он устроил меня работать в Бахрушинский Музей, за что я был ему очень благодарен. Он пригласил мою маму на лето в 1935 году в Музей, где Софья Карловна, пережив многие тяжелые годы, отдыхала душой, в родственной ей обстановке…

Когда в Музее не было посетителей, а они тогда бывали очень редко, Жегин не требовал какой-нибудь определенной работы от «детей», и мы с Надеждой Ивановной Воскресенской много играли в 4 руки. Надежду Ивановну все тогда называли «Тургеневская барышня». Росла она в очень патриархальной и провинциальной семье, где глава семьи, отец, Иван Павлович, не признавал Советскую власть. Хотя он и работал в прокуратуре Клина то секретарем, то в канцелярии городского суда, но был постоянно ото всюду увольняем, как «бывший», и даже арестовывался. Семью кормила одна старшая дочь – Надя. Нас сближала музыка и лирическая, «тургеневская» атмосфера усадьбы Петра Ильича Чайковского.

Мы поженились в октябре 1932 года. Однако, вскоре оказалось, что одной музыки для счастливого брака мало. Разъединяло нас несходство характеров, разное воспитание, вкусы, отношение к жизни. Совместная жизнь стала затруднительна».

С этого времени род занятий отца несколько стабилизируется и более четко обозначится его путь как человека искусства, путь, которым он потом пройдет до конца своих дней, не изменяя выбранному направлению. С весны 1933 отец заведует школой танца в ЦПКиО им. Горького и одновременно ему удается закрепиться в Центральном театральном музее им. Бахрушииа, где он сначала работает временно, выполняя разовые задания, а уже через год – он старший научный сотрудник этого музея. Позже отец назовет работу в музее своим «университетом», который дал ему и настоящее понимание искусства и просто удовлетворение от общения с людьми иного склада и культуры, чем были до сих пор.

В 1934 г. на ул. Чехова 25 (Малая Дмитровка) в сырой холодной полуподвальной комнате с керосинкой и монстрами-соседями родился первенец, сын Дмитрий. В этом же полуподвале через два года умирает С.К. Голицына, наша бабушка, – так и не успела как следует попользоваться и порадоваться назначенной ей Ленинградским Союзом композиторов пенсией (80 руб.). И здесь, в 1937 году, появился на свет и автор этих строк.

В музее Бахрушина тем временем у отца много интересной и ответственной работы: организации театральных выставок, лекции, научные доклады, смотры. Тогда же отец начинает и свои первые мемуарные опыты – в 1939-40 годах он заканчивает «Записки петербургского зрителя». Начинает вместе с коллегами работу над книгой к юбилею Большого театра, собирает материал. Работа в Бахрушинском музее приносит стабильный заработок – 350 рублей. Нищенский, но для работника культуры нормальный по тем временам.

К концу 30-х годов близких родных у отца в Москве никого не осталось, и вакуум родственного общения частично заполняют родные жены, обитающие в «Соломенной Сторожке» – дачном месте Москвы, близ академии ТСХА. «Соломенная Сторожка» становится наиболее любимым местом пребывания нашей семьи. Здесь всегда уютно, родственно. Здесь множество цветов, солнца и воздуха. Возможно, все это и натолкнуло на мысль обменять наш подвал на Малой Дмитровке 25 на Подмосковье, где, как ему казалось, никакие карательные органы не могли бы достать. Подходящее место нашлось в 1939 г. в Малаховке, обмен состоялся.

В Малаховке действительно нашлось и много воздуха, и цветов, и солнца, но она лишила нашу семью московской прописки: в этом была ошибка отца, и ошибка роковая., так как уже в начале войны малаховский дом был разрушен немецкой бомбой – и в результате возвращение сюда после войны стало невозможным.

Война не дала времени как следует насладиться прелестями дачной жизни. И уже 22 июля 1941 эшелон с эвакуированными умчал нас на Восток.

Северный Казахстан, Петропавловск… Когда в 1941 г. война забрасывает нас за 2000 км от Москвы в Петропавловск, то с первых же дней эвакуации началась отчаянная борьба родителей за выживание, за существование в новом чужом городе без поддержки, без работы, без жилья, без имущества, без хлеба. «Вернуться домой, на родину!» – вот девиз, под которым протекали годы жизни отца в этом чужом городе. Здесь Георгий Алексеевич организует в Доме пионеров музыкальный кружок, который стал основой детского музыкального образования в городе. Затем, в разные годы, он возглавляет коллектив музыкальной школы военно-ослепших граждан, трудится в редакции районной газеты в Пресновке, главным редактором которой был писатель Иван Шухов.

Г.А. Римский-Корсаков все же вынужден был надолго связать свою судьбу с городом Петропавловском. В 1944 году он назначается директором городского краеведческого музея, затем – директором открытой в 1945 г. детской музыкальной школы № 1, а в 1957 г. переходит в открывшееся музыкальное училище, где преподает фортепиано, теорию и историю музыки, поражая своих студентов и коллег высокой культурой, интеллектом, отличной памятью и широтой знаний. За 25 лет педагогической деятельности им подготовлены сотни специалистов, многие из которых стали видными музыкантами, педагогами, руководителями кружков и музыкальных коллективов, работают в теле- и радиокомпаниях.

Кончилась война, и чем дальше уходила или упускалась возможность вернуться домой, в Россию, тем сильнее в глубинах души вскипало это отчаянное желание. Эту же цель преследует он и когда пишет объемную работу «Н.Ф. фон Мекк и ее семья», требующую громадных сил, времени, переписки, наконец, просто тишины и творческого состояния, чего нет и невозможно иметь, живя в очень стесненных жилищных условиях. Однако к этому времени для возвращения на родину возникает существенное препятствие – рождение двух дочерей в браке с М.М. Бычковой, местной уроженкой. И все же, мечтая о возвращении «на Родину», он думал не только о себе, но, пожалуй, прежде всего о своих детях, т.к. прекрасно понимал, что для становления и их развития предпочтительнее столица – центр культуры и большой полнокровной жизни, как ему представлялось, нежели мир убогого провинциального города Петропавловска.

В то время Северный Казахстан, как известно, был средоточием многих «бывших» людей, Здесь отбывали ссылку и праправнучка Пушкина Н.Е. Воронцова, и внучатая племянница Лермонтова К.А. Сабурова, и выпускница Смольного института княгиня Н. А. Козловская, жена генерала, руководителя Кронштадтского мятежа 1921 года. Здесь осели и «враг народа» пианист С.Н. Коншин, и выпускники Пажеского корпуса, а теперь актеры театра, «лишенцы» П.В. Кузьмин и князь Г.И. Кугушев, и многие другие, оказавшиеся не по своей воле на обочине советской жизни. Все они, хотя бы в силу своего воспитания, культуры, знаний создавали тот нравственно-культурный фон города, который так необходим для любого общества. Не оставался в стороне и Георгий Алексеевич Римский-Корсаков. Подводя итог своего пребывания на казахстанской земле, отец в одном из писем родным за границу писал: «Я немного горжусь тем, что внес и свою небольшую долю музыкального просвещения и культуры в этот богатейший край пшеницы и необозримых степей. Таким образом, я остался верен традиции старой русской интеллигенции – сею разумное, доброе, вечное. Это значит, что остался неисправимым романтиком – качество очень невыгодное во все времена».

Из Казахстана в Москву, к родным и близким, Георгий Алексеевич Римский-Корсаков вернулся только в 1968 году, за 3 года до смерти. Скончался он в 1971 году и похоронен на Долгопрудненском кладбище в Москве.

В последние годы жизни Георгий Алексеевич написал много мемуарных и искусствоведческих работ, среди которых статьи и очерки о мастерах русского балета, о П.И. Чайковском, о французском композиторе Клоде Дебюсси, корифеях театра начала XX века, о К.С. Станиславском, о службе в царской армии, об Училище Правоведения, о своей бабушке по матери Надежде Филаретовне фон Мекк и о многом другом, чему ему посчастливилось быть свидетелем или современником.

После кончины автора в 1971 г. появилось немало новых для читателя мемуаров, сообщений, публикаций, особенно за последние годы, в которых содержатся дополнительные сведения, касающиеся людей, о которых писал отец. Имей в руках эти публикации, он, конечно, внес бы соответствующие добавления и коррективы в характеристики и судьбы отдельных лиц.

В настоящем издании читатель познакомится лишь с частью литературного наследия Г.А. Римским-Корсаковым. Отдельной книгой оно никогда – ни в целом, ни частично не выходило. Материал был не ко двору. И если, ознакомившись с этими работами, читатель хоть немного больше узнает и прочувствует ту атмосферу, в которой прожил свою долгую жизнь еще один русский интеллигент конца XIX – XX веков, со всеми ее перипетиями и катаклизмами, пережившими Россией, то можно будет считать, что задачу свою автор выполнил и труды его не пропали зря.