Buch lesen: «Цивилизация контента»

© Г. Г. Почепцов, 2021

© М. Мендор, художественное оформление, 2021

© Издательство «Фолио», марка серии, 2019

Введение

Мы попали в мир быстрых изменений. Причем нельзя сказать, чтобы мы оказались к нему готовыми. Лучшие успехи Украина имела в период индустриальной цивилизации, постиндустриальный мир пока не для нас. Мы оказались на раздорожье, когда индустриальные механизмы развития уже перестали работать, но постиндустриальные еще не начались.

Главным в постиндустриальном мире стало иное – производство контента во всех его формах. Покорив мир материальный, человечество теперь взялось за покорение мира нематериального. Креативные индустрии во всем мире набирают силу, пополняя ВВП своих стран.

В прошлом мире одной из идеологий говорилось «Пролетарии всех стран, объединяйтесь», в сегодняшнем мира лозунг стал иным: «Пользователи всех стран, развлекайтесь»…

Глава первая

Коммуникация создает и разрушает миры

В современном обществе статус информационно-коммуникативных механизмов резко возрос не только потому, что сегодня каждый с помощью соцсетей становится коммуникатором, выдавая «на гора» огромное количество информации, а и потому, что коммуникативные силы создали новый тип толпы – коммуникативной массы, управляемую извне мощными информационными импульсами, которым нет числа. Индивидуальный человек стал еще беззащитнее перед цивилизацией, у которой возникла иная базовая формула, гласящая, что информация – это новая нефть.

Процесс глобализации сделал однообразную матрицу в головах у всех, поскольку мы потребляем в большом объеме одни и те же физические (товары), информационные (новости) и виртуальные (телесериалы) продукты. А мир движется еще дальше – к полному исчезновению границ в физическом мире, уже практически потеряв их в информационном и виртуальном. Время закрытых от внешнего мира стран уходит в далекое прошлое. Сегодня это становится экономически невыгодно. Закрытая страна обрекает себя на отставание.

Глобализация разрушила границы в целях бизнеса, которому были нужны новые территории для своих товаров. Но одновременно она послужила генератором для продвижения единых или близких политических закономерностей. Политическое воздействие оказывали также виртуальные продукты, проникающие на новые для себя территории. Если чтение «Гарри Поттера» повлияло на выборы Обамы, поскольку создавало влияние за демократов и против республиканцев, то, вероятно, такие или другие влияния происходили и в других странах, поскольку книги и фильмы про Гарри Поттера получили всеобщее распространение. Если накоплен большой опыт интервенций в телесериалы, несущие здоровое поведение, более тысячи американских телесериалов имеют такие медицинские вкрапления, то может происходить такая же перекодировка и политического опыта.

Если не прямое, то косвенное воздействие соцмедиа оказали на многие протестные акции по всему миру, приводя к смене власти. Как это было, к примеру, в период «арабской весны». Горизонтальные коммуникации в этом случае оказались привычнее вертикальных, идущих от власти к населению.

Сначала человечество создало сильные модели управления массовым сознанием «подчиненного человека» в виде пропаганды (СССР и Германия). От этой пропаганды нельзя было уклониться. Потом такие же системы управления были созданы для «свободного человека» в виде рекламы и паблик рилейшнз (Запад), от которых можно уклониться, поэтому эти сообщения стали делать более качественно, чтобы увеличить их потенциал воздействия. Каждый раз человеческий организм остается таким же, а системы влияния на него становятся все более совершенными, поэтому защищенность его от такого влияния падает.

Сила этого воздействия, которая многократно усилилась после этапа доминирования телевидения и перехода к этапу доминирования соцсетей, создала в результате новый тип массы, которой никогда ранее не было. Эту массу можно обозначить как информационную. А поскольку знание реальности все больше и больше идет из медиа, а не физического мира, то тем серьезнее становится единомыслие человечества.

Раньше в истории это делали религия и идеология, сегодня – бизнес и политика. Каждый раз они «заказывают музыку», которая становится обязательной для всех. Еще раз подчеркнем, что это имеет уже не национальный, а международный характер, и не только политический, а даже футурологический, например, готовя массовое сознание к тому, что искусственный интеллект будет неотличим от людей. Это делает телесериал «Мир Дикого Запада» и множество других фильмов, где роботы являются главными героями. Одновременно военные (американские) проводят конференции на тему «автоматизации», где решается проблема: может ли искусственный интеллект получить право отдавать приказ на уничтожение человека, а массовое сознание одновременно получает свою картинку будущего со своими проблемами неотличимости человека и робота. В результате модель мира в нашей голове начинает трансформироваться не под влиянием реальности, а под влиянием коммуникации, поскольку сама эта реальность еще не наступила.

В свое время Советский Союз пытался сопротивляться внешнему влиянию не только с помощью репрессий, но и идеологически, правда, совершенно не пытаясь трансформировать себя, что с точки зрения дня сегодняшнего выглядело бы как более естественный ход. В записке 1970 года Ю. Андропова в ЦК – «Анализ „самиздатовской литературы за 5 лет”», говорится: «Западная пропаганда, враждебные Советскому Союзу зарубежные центры и организации рассматривают „самиздат” как важный фактор политической обстановки в СССР. Нелегально выпускаемые журналы и сборники именуются печатными органами „демократического подполья”, „свободной демократической печатью” и т. п. На основе сравнения выпусков „Хроники текущих событий” отмечается „растущее число участников движения” и наличие в нем „постоянного и коллективного сотрудничества”. „Советологи” делают вывод, что в СССР существует и развивается „движение за гражданские права”, которое приобретает „все более определенные очертания и определенную политическую программу”. Империалистические разведки и связанные с ними антисоветские эмигрантские организации не только учитывают наличие оппозиционных устремлений, но и пытаются поддерживать их, прибегая к изготовлению и пропаганде документов-фальшивок. В ряде таких документов, например, в „Программе демократического движения Советского Союза”, „Тактических основах”, „Время не ждет”, сформулированы программные установки и рекомендации по организации подпольной борьбы против КПСС. Комитетом госбезопасности принимаются необходимые меры к пресечению попыток отдельных лиц использовать „самиздат” для распространения клеветы на советский государственный и общественный строй. На основе действующего законодательства они привлекаются к уголовной ответственности, а в отношении лиц, попавших под их влияние, осуществляются профилактические меры. Вместе с тем, принимая во внимание идейную трансформацию „самиздата” в форму выражения оппозиционных настроений и взглядов и устремление империалистической реакции использовать „самиздатовскую” литературу во враждебных Советскому Союзу целях, полагали бы целесообразным поручить идеологическому аппарату выработать на основе изучения проблемы необходимые идеологические и политические меры по нейтрализации и разоблачению представленных в „самиздате” антиобщественных течений, а также предложения по учету в политике факторов, способствующих появлению и распространению „самиздатовских материалов”» [1].

Как видим, война за мозги может быть и внешней, и внутренней. Внутренняя имеет больше возможностей: это школа и вуз, это литература и искусство. В советское время это были институты цензуры и репрессий, когда неправильные мысли изгонялись жесткими методами. Это все как бы создает «таблицу умножения» для мозгов, когда невозможен ни шаг вправо, ни шаг влево – нужно идти только вперед по идеологическому компасу, находящемуся в руках у власти.

Историк А. Тепляков говорит о сталинских репрессиях: «Старались выбрать человека с максимально большим компрометирующим материалом. По происхождению, по его деятельности до революции, в ходе революции, после революции, сколько за ним было записано антисоветских высказываний, сколько у него знакомых, и вообще, насколько он широко общался, можно ли было на основе его связей слепить какую-то заговорщицкую организацию. Потому что класс чекистской работы – это именно фабрикация групповых дел» [2].

Точно таким жестким был контроль виртуального пространства, когда отслеживались не только книги, но и люди, их писавшие. Вениамин Каверин, например, вспоминал, не только о репрессиях, но и о том, как его во время войны вербовали спецслужбы [3]. И это при том, что он был уже известным писателем, автором «Двух капитанов» и военным корреспондентом ТАСС. Система была сильнее любого человека независимо от его известности.

При этом «любовь» к Сталину в той или иной степени сохраняется. Автор нескольких книг о Сталине О. Хлевнюк так объясняет популярность Сталина и сегодня, видя в этом такие причины: «Я бы сказал, с одной стороны, в историческом невежестве. Как правило, люди, когда говорят о сталинской эпохе, они имеют в виду вовсе не сталинскую эпоху. Они создают себе некий образ сталинской эпохи по принципу противного от сегодняшнего времени. То есть про все, что им не нравится в сегодняшнем времени, они почему-то предполагают, что в то время было совсем иначе. И начинают любить это выдуманное ими время» [4].

Каждое время требует своего типажа политики и политика. Это одна из причин появления и Сталина, и Гитлера именно в их точках пространства и времени. И мышление масс вытащило на поверхность именно этих политиков, которые на следующем витке развития «подмяли» под свое видение население. Мир сложнее, чем нам кажется, он также вносит свою лепту в то, что может делать или не делать политик.

Глеб Павловский на своей странице в Фейсбук упоминает гипотезу о возможном варианте сталинской оттепели: «„Сталинскую оттепель” 1933-36 впервые открыл Гефтер на кончике пера, с тех пор она подтвердилась Олегом Хлевнюком и многими, почти войдя в догму. Тайной остается только ее вектор. Гефтер считал, что дело шло к социализму с человеческим лицом – который не обязательно бы преуспел, но образовал „великую антифашистскую империю” в симбиозе с буржуазной Европой. 1937 был отчаянной попыткой Сталина исключить эту именно, „сталинскую” же альтернативу нормализации. В центре которой, оказывается, казалось бы, все уже проигравший Бухарин – проигравший, но пишущий для Сталина Конституцию 1936 года».

То есть массовое сознание направляют туда, где это нужно политикам. Долгой «оттепели» не случилось, зато пришла эпоха «врагов народа». Если оттепель породила бы большее разнообразие поведения, что резко затруднило бы управление, то ориентация системы на выявление и наказание «врагов» резко ограничила это разнообразие. Счастье было объявлено всеобщим, а несогласных отправляли в лагеря. Тем самым уровень счастья в стране мог неуклонно расти.

Х. Арендт говорит о создании одинаково мыслящих людей: «Массовая атомизация в советском обществе была достигнута умелым применением периодических чисток, которые неизменно предваряют практические групповые ликвидации. С целью разрушить все социальные и семейные связи чистки проводят таким образом, чтобы угрожать одинаковой судьбой обвиняемому и всем находящимся с ним в самых обычных отношениях, от случайных знакомых до ближайших друзей и родственников. Следствие этого простого и хитроумного приема „вины за связь с врагом” таково, что, как только человека обвиняют, его прежние друзья немедленно превращаются в его злейших врагов: чтобы спасти свои собственные шкуры, они спешат выскочить с непрошенной информацией и обличениями, поставляя несуществующие данные против обвиняемого. Очевидно, это остается единственным способом доказать собственную благонадежность» [5].

Когда создаются условия выживания, а не жизни, в человеке раскрываются его более примитивные реакции, пришедшие из далекого прошлого. И в принципе суть Советского Союза скорее отражало стремление к консервации, чем стремление к инновациям. Это же и сегодня мешает развитию постсоветской экономики, для которой нужны не так барьеры, как снятие всяческих границ, включая информационные.

Д. Моррис, работавший в роли имиджмейкера с Б. Клинтоном, так говорит об отличии американского политика и российского. В Америке люди хотят перемен, в России – люди ценят стабильность [6]. Как видим, он точно повторяет то, что вписывается сегодня в позитив Путина. И это снова говорит о неправильной ориентации, поскольку то, что было главным тогда, не является главным сегодня. Кстати, Д. Моррис объяснял победу Клинтона сменой поколений в США. Новое поколение бэби-бумеров имело другой взгляд на мир, другие симпатии и антипатии.

В своей книге «Новый государь» он говорит о необходимости отхода от экономического детерминизма в пользу ценностей [7]. Можно привести в подтверждение и мнение Р. Бенедикт, которая была в составе группы американских антропологов, рекомендовавших после войны не трогать фигуру японского императора, чтобы сохранить ценностную систему мира японцев [8]. В результате «плохими» были признаны (и наказаны) японские генералы, но не император.

Хотя ценностный подход у Д. Морриса трактуется шире, поскольку там, среди ценностей, есть и вполне экономические вещи, все равно ценностная ориентация дает сбой в условиях неработающей экономики. Люди хотят и хлеба, и зрелищ, а не только зрелищ…

В. Потуремский в своем докладе «Восприятие политического контента в условиях „новой политической реальности”. В поисках модели» акцентирует, что «российскому обществу свойственны эмоциональные черты больного клинической депрессией, которые особенно ярко проявляются при коммуникации граждан с властями «новой политической реальности», в которой находится российское общество. «Новая реальность» характеризуется высоким уровнем протестного голосования, ухудшением экономической ситуации, поиском нового общественного договора после пенсионной реформы, кризисом партийной системы и неэффективностью мобилизационной внешнеполитической повестки» [9].

Как видим, в этом списке стоит и «неэффективность мобилизационной внешнеполитической повестки». Эту российскую повестку ощущает на себе и Украина.

Люди теряют и понимание дня сегодняшнего и веру в будущее. У них давно исчезли те ориентиры, которые работали в советское время, а новых реально работающих ориентиров не появилось. Работавшие когда-то «компасы» в виде условного «налево пойдешь – …, направо пойдешь – …» исчезли. Наверное, это связано и с тем, что исчезло прошлое многообразие целей. Раньше человек стремился достичь успехов в науке, искусстве, на производстве. Сегодня все это стало одной целью – деньги и еще раз деньги. А этот параметр имеет одно измерение: много – это хорошо, мало – это плохо. Источник денег не имеет значения: хоть прокурорские, хоть бандитские.

В. Потуремский говорит в своем интервью о депрессивности следующее: «Мы проводим аналогию между тем, как общество в данный момент воспринимает политический контент, информацию, связанную с деятельностью власти, и спецификой поведения и мышления, наблюдаемой у людей, страдающих от депрессивного расстройства. С людьми в таком состоянии нужно разговаривать о том, что у них „болит”. И нужно учитывать, что существуют фильтры, некие барьеры, искажающие оценку и восприятие информации. Важно помнить, что в таком состоянии у человека сильно меняется восприятие времени. Например, если власть говорит, про изменения произойдут через два-три года, боюсь, это не может быть услышано избирателями. Потому что их перспектива – два-три месяца. […] Когда люди начинают голосовать за кандидата с нулевой известностью просто из-за того, что он оппонент власти, как раз в таких случаях за поведением избирателей стоит проигрывание депрессивного сценария» [10].

Коммуникации несут не только создание реальности, но и разрушение ее, чему примером служат любые протестные акции. Студенческие протесты (Париж, Прага, Пекин) знаменовали переход к новому состоянию человечества. Украинские майданы были «переключателем» действительности на новые направления. Сегодняшние протесты «желтых жилетов» отменили пенсионную реформу во Франции. Мир остается живым, пока его можно изменять. У французских студентов был красивый лозунг «Запрещается запрещать». И сильные государства стараются в принципе минимизировать запреты. И они же научились управлять протестами.

Литература

1. Воспоминания о самиздате https://www.stihi.ru/2013/04/17/4165

2. Соколов М. Алексей Тепляков: «В Вологодской области чекисты рубят приговоренных к расстрелу топорами. В Новосибирской – в одной из тюрем задушили более 600 человек…» https://www.svoboda.org/a/24662264.html?fbclid=IwAR2FfIaLQR9FXjEsoU3bafoJCy6wOwXFoZMMkwueWqoT2sJtfVJD0qF3f6M

3. Каверин В. Эпилог. Главы из книги // Нева. -1989. – № 8

4. Фаворов П. Был ли Сталин необходим? Я доказываю, что нет. Интервью с О. Хлевнюком https://daily.afisha.ru/archive/vozduh/books/byl-li-stalin-neobhodim-ya-dokazyvayu-chto-net/

5. Арендт Х. Истоки тоталитаризма. – М., 1996

6. Чудодеев А. Профессия – имиджмейкер. Интервью с Д. Моррисом // Communicator. – 2006. – N 1 – 2

7. Morris D. The new prince. – Los Angeles, 1999

8. Бенедикт Р. Хризантема и меч. Модели японский культуры. – М., 2004

9. Жертвы политических депрессий https://www.kommersant.ru/doc/4178529

10. Потуремский В. Коммуникация должна строиться на языке избирателей http://www.prisp.ru/opinion/2395-ponomarev-poturemsky-novaya-strategia-kommunikacii-1805

Гуманитарный инжиниринг: от Сталина до дня сегодняшнего

Мы живем в мире, видение которого навязано нам с помощью медиа. Это может быть и случайным процессом, и вполне системным. Особенно явно это становится в периоды выборов, когда каждая из сторон хочет навязать избирателям свою модель мира. Эти процессы можно обозначить как гуманитарный инжиниринг. В этих случаях с помощью изменения картины мира пытаются изменить сам мир.

Религия и идеология столетиями делали это, борясь с отклонениями в поведении с помощью подчинения сакральному. В результате они стабилизировали поведение на долгие периоды времени. Маркс или Ленин были такими же сакральными фигурами, как боги в религиях, и построение коммунизма было таким же путем в рай в результате правильного поведения.

Мир строится и меняется каждый день. В нем есть долговременные тенденции, которые меняются редко, и кратковременные – постоянно «пульсируют». По-настоящему завтрашний мир всегда оказывается другим.

Е. Островский и П. Щедровицкий задают гуманитарные технологии как «технологии создания, изменения и обработки рамок и правил поведения людей» [1]. Но этого мало для реального определения, поскольку в нем акцентируется только результат, а пути и методы достижения этой цели отсутствуют. Кстати, даже репрессии, как это ни странно, тоже укладываются в это определение гуманитарных технологий. Мы должны, как нам представляется, акцентировать то, что это технологии информационного и виртуального пространств, что позволит нам отбросить репрессии как технологии физического пространства, то есть это технологии воздействия на разум. В отличие от технологий воздействия на тело человека.

Современный человек все более отрывается от главенствующей роли материального компонента в своей жизни. Но материальное все равно управляет им, когда, например, он делает выбор между двумя марками роскошных автомобилей, что так же сложно, как выбор картошки на базаре на прошлом витке истории.

Е. Островский рассуждает: «В современном языке принято полагать, что человек есть целостная личность. Принято полагать, что такой человек, каков он сегодня, был всегда. Принято полагать, что нет никакого вопроса о человеке: посмотри вокруг – вот они, человеки, ходят, с двумя ногами, без перьев. А если и пойдет разговор о том, что человека можно менять, что доступны техники его развития, что можно строить человека, то он сразу упрется в жесткий и грубый дискурс кодирования, зомбирования, в лучшем случае – программирования. При этом как-то забывается, что зомбируют мертвых. Забывается, что язык кодов – это профессиональный язык, который в публичное пространство сложно выносим просто потому, что слово „код” имеет огромное число смыслов в разных профессиональных средах, и потому в сегодняшнем дискурсе – в пределе – может означать все, что угодно. Что же касается программирования, то должен сказать, что пугать им людей бессмысленно, так же, как пугать ежа сами знаете чем. Потому что почти все люди, сидящие в этом зале, – это давно запрограммированные люди. В зале есть буквально единицы тех, кто не программирован. Или даже – скажем точнее – распрограммирован. Это представители древних религиозных традиций, испытавших серьезнейшие вызовы и серьезнейшие уязвления в ХХ веке в России. Остальные программированы. Включая меня. И вопрос состоит не в том, хорошо или плохо программирование, а в том, как способен и способен ли вообще человек перепрограммировать себя. Оставляю в стороне вопрос: не является ли вообще любой человек носителем той или иной программы. Ибо эта тема отдельного и большого разговора. И я был бы готов в таком разговоре поделиться своими сомнениями на этот счет, et pro, et contra. Мы не можем не заметить, что в ХХ веке по отношению к России несколько раз были осуществлены масштабнейшие программные, кодирующие воздействия. И теперь, чтобы сладить с этой хворью, с этим вывихом нужно овладеть техниками его вправления. Пора вправлять культуру. Вправлять язык. И потому наше внимание к, беря шире, теме человека как инженерного сооружения, если хотите – как архитектурного сооружения, можно оценивать очень по-разному, но нельзя замалчивать и выводить за рамки публичного обсуждения» [2].

И военные также смотрят в этом же направлении. Российский вариант информационных войн базируется на смене восприятия у объекта воздействия, чтобы он видел не то, что есть на самом деле, а то, что хочет, чтобы он видел, субъект воздействия. Базис этих войн именуется рефлексивным управлением противником, являясь одним из трех главных в мире.

Однако вся система управления массовым сознанием – это та же работа по переводу массового сознания на то, чтобы он видел нужное власти и не видел ненужного ей. Если раньше это делала программа «Время», то сегодня делают телевизионные ток-шоу, набирающие экспертов по силе их «оручести»: «„Почему все орут друг на друга на шоу? Наш зритель – это, в основном, домохозяйки, которые днем дома, и им не нужны философствования, разъяснения или глубокий анализ, у них телевизор работает фоном, пока они готовят обед или его едят. Задача канала – дать им эмоции, за хрустом капусты, которую хозяйка жует перед телевизором, слов все равно не слышно. И мы даем им эту страсть. А гости программы уже знают, что от них ждут, и ведут себя соответственно», – рассказал изданию [ «Инсайдер» – прим. автора] другой сотрудник канала, работающий на политическое ток-шоу. «„Время покажет” – это шоу для домохозяек, это не серьезный разговор, а способ развлечь людей разговором на политическую тему. Серьезную дискуссию, увы, никто и не собирается затевать. Если взять Украину, то (…) главное тут – это визг, крик и эмоции. Это сублимация эмоций на политическую тему», – добавляет Иржи Юст, чешский журналист, участник ток-шоу. [3]

Поле воздействия интересно всем: от бизнеса до политиков и военных. Изменение поведения стало целью многих подходов, включая, например, как выборы самого Трампа, так и попытки влиять на них со стороны российских ботов. Эта же цель лежит в основе британских информационных операций в отличие от американских. Чем на больший массив людей нацелено воздействие, тем сложнее его осуществить. Но так было до тех пор, пока алгоритмы по работе с big data не обратились к самой big data, собираемой новыми техническими платформами, что и сделало информацию «новой нефтью».

М. Гельман, например, называет себя гуманитарным инженером, работая в сфере прагматики культуры. Он видит эту специальность в таком виде: «Это такой человек, который понимает, как с помощью искусства менять жизнь. Менять пространство, зарабатывать деньги, взрывать общество и прочее. Потому что индустриальный этап привел к нивелированию универсального. Мы живем в мире, где победил технарь, и этот победитель получает все: если он, скажем, сделал удивительный гаджет, то создатели других гаджетов проиграли, потому что его игрушкой теперь весь мир пользуется. Так вот, в 21 веке, который только начался, выиграет тот, кто на основе этого гаджета создаст уникальный контент. Это потому еще стало возможно, что высвободилось очень много времени, а чтобы такие вещи создавать, нужно как раз время. И с этим свободным временем можно работать так же, как и с деньгами: время – это капитал. Его можно потратить впустую, а можно инвестировать. В определенном смысле это уже началось и на трех китах стоит – кино, искусство и издательства. Издания книг, например. Три кита таких… Они много приносят экономике. Сельское хозяйство – четыре процента, и эта триада – семь! Смотрите – живут, например, какие-нибудь учителя – в Париже или Урюпинске – не столь важно. И примерно то же самое делают: работают, готовят, спят… Отличаются они только тем, как проводят свое свободное время. Вот за их свободное время художник и борется. Конкуренция уже идет не между отдельными художниками, а, скажем, между городами – кто креативнее, Париж или Берлин?» [4].

Из всего этого можно сделать вывод, что именно производство контента является главной задачей гуманитарного инженера, а этот контент художественного порядка может быть заточен под те или иные социальные цели. Можно менять людей, а можно и целые государства. Например, Сталин увидел потребность в создании в обществе такого параметра, как «враг народа», и все государство занялось выявлением этих несуществующих врагов, в результате чего удалось создать и мобилизационную политику, и мобилизационную экономику. То есть была порождена некая мобилизационная демократия, которая существовала в конституции, но которой не было в жизни. И даже автор этой конституции (Н. Бухарин) исчез в водовороте недемократических событий, и она стала именоваться сталинской.

Думающих иначе или расстреливали, или отправляли в лагеря. А. Тепляков говорит о 750 тысячах расстрелянных в 1937–1938 годах. В войну только военнослужащих было расстреляно еще 160 тысяч [5]. Количество репрессированных также задавалось тем, в каком регионе страны это происходило: «Играло роль и недавнее прошлое того или иного региона, насколько он был активен в Гражданскую войну с точки зрения антисоветского повстанчества. Сибирь же была территорией огромных антибольшевистских восстаний, большинство их участников было в свое время амнистировано, а теперь их вылавливали и – через 15 лет – добивали. Масса зажиточного населения, огромный протестный потенциал еще с 1920-х годов, огромный опыт в том числе вооруженного сопротивления коллективизации… Вот за все это в 1937-м и пришла расплата. В Белоруссии были очень жестокие репрессии, в Украине – жесточайшие, в два раза выше, чем по стране. А в Сибири – в четыре раза выше» ([6], см. его монографию [7]). В этой монографии есть и такое наблюдение: «Некоторые книги самого наиреволюционного содержания могли быть запрещены исключительно по причине нежелательных аллюзий. Так, в 1928 году по настоянию ОГПУ были конфискованы книги В. Л. Бурцева „В погоне за провокаторами” и П. Е. Щёголева „Секретные сотрудники и провокаторы”, как сообщали цензоры, „из-за соображений специального характера”, под которыми подразумевались сведения о технике царского политического сыска, взятой на вооружение большевиками».

Интересно, что не только «враг» был важным моментом описания действительности, задававшим поведение каждого, но и героизация работников спецслужб, пришедшая с «врагом». Исследователи отмечают: «Шпионская картина „Ошибка инженера Кочина” (1939), снятая А. Мачеретом по мотивам пьесы братьев Тур и Л. Шейнина „Очная ставка”, была посвящена бдительности перед лицом вездесущей вражеской разведки, вербующей советских людей и похищающей государственные секреты (шпион был разоблачен благодаря внимательности рядовых граждан). Тогда же на аналогичную тему появилась картина Е. Шнейдера „Высокая награда” (1939), в основе сюжета которой – кража шпионами чертежей новейшего советского самолета. Образы работников невидимого фронта в кино наделялись былинными чертами, а помощь им объявлялась высшим долгом советского гражданина – от мала до велика. Также проводилась мысль, что шпионом и диверсантом может оказаться любой. Кинематограф последующих десятилетий продолжал усердно героизировать чекистов, выдвигая на первый план фигуры доблестных разведчиков периода Гражданской и Великой Отечественной войн („Щит и меч”, „Тихая Одесса”, „Семнадцать мгновений весны”, „Операция “Трест”)» (Там же).

«Враг» как элемент управления массовым сознанием и сегодня оказался востребованным. Более того, он логически встраивается в ментальные схемы массового сознания. А. Желенин пишет: «Большинство в России (повторю, вне зависимости от партийной принадлежности) убеждено, что президент все делает правильно. В телевизоре показывают, как находчиво и остроумно он отвечает врагам России. Из того же ТВ это большинство в ежедневном режиме узнает, как наша страна побеждает врагов одного за другим. Но повседневная жизнь большинства при этом почему-то становится все хуже и хуже. Цены в магазинах и долги банкам растут, а зарплата не увеличивается… А если ты, как тот же лубянский стрелок, потерял работу, то дело совсем швах. Это тяготящее душу противоречие нужно как-то себе объяснить, иначе возникает то состояние, которое в психологии называется когнитивным диссонансом. В этом случае самый простой выход из него – поиски внутренних врагов, которые суть оккупанты или их пособники. Как только ты сам это понял (или тебе это объяснили), на душе сразу становится легче. Но при условии, что от „оккупантов” на твой счет ежемесячно капает зарплата» [8].

Масштабность довоенных репрессий можно увидеть и по косвенным признакам. В рассказе об известном певце, композиторе и авторе песен Вадиме Козине, который тоже угодил за решетку, возникло имя Александры Гридасовой – гражданской супруге всесильного директора Дальстроя Ивана Никишова: «Гридасова была уникальной женщиной. Она любила музыку и хотела даже ставить оперы в Магадане. […] Гридасова захотела поставить „Травиату”, но в ее распоряжении не было музыкантов. Певцы были – уже сидели по 58-й статье. А оркестра не было. И тогда Никишов ее успокоил: „Потерпи немножко. Мы уже арестовали оркестр львовской филармонии, и скоро он целиком приедет сюда”. Вот такие были времена. Гридасова по всем лагерям выискивала знаменитых актеров и музыкантов, а потом вытаскивала их в Магадан. Даже в шестидесятые годы, когда я приехал на Колыму, половина труппы Магаданского театра музыкальной драмы и комедии все еще были лагерные» ([9], см. также о судьбе еще одного актера – Г. Жженова [10]).