Buch lesen: «Озаренные целью: жажда свободы. Том 1», Seite 17
Глава 18. Бурная химия
Нахлынувшее “высоковольтное” напряжение в правом углу помещения прервал неожиданно появившийся человек. Из мрака вышел мужчина в их “фирменном” одеянии темных цветов, состоящем из плаща и воздушных штанов-джоггеров. На его голову был накинут капюшон, а лицо закрывал серый платок. Виднелись только глаза, судя по которым, мужчина тоже был восточником. Роста он был среднего, однако даже через одежду можно было различить атлетичное строение тела. Впрочем, все присутствующие, кроме Като, могли похвастаться этой особенностью. От него повеяло холодом, скорее всего, человек охранял их жилище снаружи или патрулировал окрестности.
– Нуриман, почему все лампы погашены?! Неужели тебе нравиться постоянно напрягать зрение, чтобы не споткнуться?! – С ходу строго и сухо начал незнакомец, злобно уставившись на великана.
Чешуа по лицам остальных понял, что они были не рады его появлению.
– Меня не назначали сегодня фонарщиком.
– Солнышко, вообще-то тебя с утра просили… – напомнила робко Виктория, бросив на любимого тревожный взгляд.
– Черт, ладно, – буркнул Нуриман, быстро поднявшись, отчего груда скамеек покачнулась.
– А как успехи с пятном? Смог все-таки убрать его? – С каменным лицом продолжал человек, стоя неподвижно и не отводя взгляда от Нуримана.
– Не совсем, еще есть тусклый оттенок.
Джету было крайне неловко сейчас наблюдать за этой сценой, казалось, будто отчитывали его самого. Като же погрузился в глубины своего сознания, шагая по краю лезвия между истерикой и спокойствием.
– Ничего страшного, как зажжешь все лампы, у тебя будет целый час, чтобы закончить начатое, – хладнокровно продолжал мужчина, скрестив руки.
Его манера речи не походила на ехидную, скорее на очень суровую.
– Прошу прощения, Кай, спасибо за предоставленное время! – Снова саркастически заявил Нуриман и пошел искать в темноте потухшие светильники, – Где же они? Нихрена не видно, хоть глаз выколи.
Като, вынырнув из омута мыслей, смекнул, что Кай был рыбой покрупнее. Помимо очередного невыносимого чувства утраты свободы, Каткема начал замечать, что местечко с доброжелательными людьми уже превращалось в суровый ангар, где никто не церемонился.
– Как я вижу, раненый уже очнулся. Что вы делаете? – Спросил Кай, перенаправив строгий взгляд на Джета.
– Да вот, пересказывал Каткеме хроники Хамару, вводил в курс дела, так сказать.
– Может, такое ответственное дело должен был осуществить сам мастер?
Каткема думал, что мастер давно уже ушел, но Цейлань все это время сидел в темном углу и медитировал, абсолютно не вслушиваясь в их разговоры.
– Не беспокойся, пока ты прохлаждался на деревьях, учитель лично дал поручение Джету, – прервала свое протяжное молчание Виктория.
– Отлично. А вы не забыли напомнить Като, что он отныне фактически наш заключенный? – Спросил Кай, как будто не замечая курсанта.
Всех присутствующих покоробила такая бестактность. “Вот же баран”, – подумала Виктория. Даже Джет поморщился и отвел глаза в сторону, проиграв дуэль взглядов.
– Не забыл, Кай, конечно, нет.
Но Каткема не почувствовал обиды от слов Кая, он был опустошен и совсем не воспринимал внешний мир. Чешуа лишь заметил изменившуюся мимику в лице Виктории и Джета. Они не переваривали этого восточника.
Когда Кай услышал ответ, он безмолвно повернулся и пошёл в сторону, где медитировал Цейлань.
– Ладно, что ж, выступление окончено. Като, я думаю тебе нужно время, чтобы всё осознать и переварить. Если есть вопросы, то задавай, не стесняйся, – говорил Джет, а Виктория пошла помогать Нуриману.
– Ну, есть парочка вообще-то, – ответил бывший курсант с натянутой непринужденностью, что слегка удивило Джета, – эти двое – любовники?
– Ага, даже женатики, видел их браслеты на руках?
– Да, заметил.
– Это вместо колец. Пошли, я провожу тебя до твоего “люкс-номера”.
– У меня у одного такой люкс или у всех?
– Хах, у всех, кроме мастера, у него по хоромы побольше будут, – сказал крайне доброжелательно Джет и пропустил Чешуа вперед на проходе, что показалось курсанту излишне позерским.
– Даже вот как, – фальшиво захохотал Като, – значит, вы боретесь за выживание в современных реалиях и одновременно сражаетесь против людей из-за стены?
– Ну как сражаемся, мы в город только недавно начали выходить, да и то с большой опаской. Повсюду же камеры и ваши патрули. Более того, мастер Цейлань очень беспокоится за нас и за жизнь учения, ведь мы якобы последние представители Хамару. Чтобы он нас пустил на волю, нужно минимум неделю упрашивать.
– Зачем он так, толку-то от вас и вашей религии, если вы никуда не будете выходить? – Спросил Като, вглядываясь в темноту.
Они шли в коридоре без единого источника света, и Чешуа уже начал беспокоиться, что они пропустят его дверь.
– Каткема, здесь всё сложно. Я и остальные только так воюем с мастером и Каем по этому поводу, вскоре сам поймешь всю суть наших разногласий, – с глубоким вздохом ответил Джет, затянув повязку, удерживающую массивную бурю густо сплетенных волос.
Като умолк на секунду.
– Может он был прав, когда не хотел вас отпускать. Ведь, по итогу, я здесь теперь… в неволе, а вы сильно рисковали своим жилищем. Из-за глупой случайности. Закон подлости всегда работает четко и отлажено, как часы.
– То, что ты, да и все люди называете случайностями, я считаю результатом тонкой причинно-следственной связи. Ручьи судьбы текли сквозь нас, направляя к той встрече на складе, к нашей стычке.
Като молчал, у него начался новый наплыв эмоций. Он заметил, что краешек губы заметно трясся, даже пришлось его немного прикусить, чтобы не выдавать своих нервов, а покрасневшие глаза было Джету не разглядеть. У Като резко потекло из носа, то ли от холода, то ли от истерики.
– Почему, если ваша религия или идеология, как там правильно, такая правильная, и нацелена на доброту через гармонию, вы рубите людей на фарш? И этим же самым, как я понял, занимались ваши предки, ведь участвовали в войнах. – Еле начинал новую тему Каткема дрожащим голосом.
– Как я понимаю, ты пока еще достаточно скептически к нам относишься, дорогой друг.
– А как я понимаю, ты любишь разговаривать, как педагог в дорогущей частной школе, с ненатуральными добрыми манерами и вычурными фразочками, – перебил его Каткема, когда ему вконец надоела такая натянутая манерность речей.
Джет бурно, но молча отреагировал на резкое и грубое высказывание. Его глаза чуть на лоб не налезли, но он понимал, что курсант бесился не со зла, понимал, что внутри него сейчас бушевала буря. Като стало сразу же не по себе, стыд перекрыл собою гнев. Нужно было извиняться.
– Прости, мне самому стало неудобно, какой же я баран, продолжай, пожалуйста, – извинился Като робким голосом.
Ему сейчас захотелось под землю провалиться из-за своей выходки.
– Ничего страшного, я понимаю, каково тебе сейчас. Хамару никогда не поддерживало убийства, так как любая жизнь священна. Во время первых войн, с уверенностью заверяю тебя, Хамару пытались избегать жертв, предпринимая всевозможные попытки, чтобы победить Зоку хитростью. Более того, они обходились крайне милосердно с пленными. Но не всегда можно было избежать крови, судьба порой ставит нас перед принципиальным выбором: убей или умри. Так истолковано в хрониках, однако в нашем случае всё проще. Ты, наверное, в курсе, чем прославлены люди в порту, да? – Интригующе спросил Джет, а в его голосе не было и капли осуждения.
– Конечно.
– Учитывая это, в нашем случае, при таком малом количестве последователей, мирные способы будут неэффективны. Убийства – это вроде нашей мести за то, что сейчас мы на грани исчезновения из-за таких, как они, людей без моральных устоев, без намека на что-то хорошее. Они многократно превышают нас числом, поэтому мы не можем позволить себе роскошь – обходиться с ними малой кровью, тогда толку от нас будет никакого. Честно сказать, мы выбрали путь палачей, чтобы затем не корить себя за бездействие, из-за которого могли бы пострадать люди. Но я сохраняю светлую надежду, что нашим детям или внукам не придется этим заниматься, – очень серьёзно закончил опечаленный Джет.
Тем временем они, наконец, дошли до двери Като.
– Ну, я в принципе горевать по ним точно не буду. И почему СБТ там всё до сих пор не разнесло – для меня великая тайна.
– Для меня тоже, – подтвердил Джет, – давай ложись спать, с завтрашнего дня у тебя будет так много работы, что будешь мечтать о постели. Отдохни хорошенько.
Они пожали друг другу руки, и Джет ушел, закрыв за собой дверь. Чешуа, наконец, остался один в своей комнатушке. И через минуту в столь маленьком пространстве началась буря. Като бросало в тряску, которую невозможно было остановить. Он ходил взад вперед, хватал, рвал свои отросшие волнистые волосы. “Сука, сука, сука!”, – от досады всхлипывал курсант с усиливающейся громкостью. Като сел на кровать, сжимая постель обеими кистями, скрипел зубами и сжимал до боли глаза, затем снова встал, пнул надоедливый коврик и уперся двумя руками об дощатую стенку, которая только нервозно заскрипела. Голова свесилась вниз, и отросшие волосы упали на лоб, едва закрывая глаза. Слёзы вперемешку с соплями текли по всему исхудавшему лицу, безнадёжно падая на пол. Даже начались заикания, как у ребёнка в истерике. Каткема взялся за рот, чтобы его никто не услышал. Одна рука, будучи единственной опорой, прогнулась, а на ноги тоже нельзя было полагаться. Като оперся боком к стенке и медленно соскользнул вниз. Такого всплеска чувств и эмоций курсант не испытывал уже давным-давно.
Разные мысли, точно ручьи из их рассказа, промывали его голову. Всплывали вновь все важные моменты за последние два учебных месяца: он припомнил свой маленький роман с Анной, ее измену, затем предательство Арти, тот митинг, стычки с разбойниками, поиск цели, поиск себя, страх, трусость, спасение и раскаяние. Но самая главная и тягостная мысль, возникающая чаще остальных, была о родителях. Что они сейчас могли думать о нём? Что с ними творилось? Как сильно они убивались по Като? И представить было сложно. Единственный ребёнок пропал без вести после незапланированного рейда на группу разбойников. Что еще ужаснее, так это был их последний разговор. Като чувствовал себя настоящей неблагодарной свиньей из-за того, что даже не соизволил позвонить им перед заданием, поделиться новостями из-за тупой обиды. Они абсолютно не заслуживали подобного неблагодарного отношения с его стороны. Как и многие другие люди, Каткема плохо ценил их внимание, когда было ещё не поздно. Давящие мысли о семье просто штурмовали его разум, а противостоять им было нечем. “А ведь я их, может, никогда больше не увижу, черт, я все это заслужил! Заслужил!”, – чуть простонал Чешуа в истерике. Последние силы были высосаны из него стрессом. Спустя несколько минут, Като просто сидел, развалившись руками и ногами по сторонам, совсем обессилевший.
Слезы прекратили течь по опухшему красному лицу, и только частые сопения нарушали мертвую тишину в абсолютно темной комнате. Каткема глядел в одну точку перед собой и затем притих окончательно. “Ведь я был далеко не святым, далеко не достойным человеком. Заслуживаю ли я вообще жить?”, – талдычил себе Като. Надежд на освобождение он не питал, разум всё больше и больше настраивался на неизбежность настоящего, не необходимость пройти через очередные испытания, через очередные страдания, чтобы, в конце концов, стать лучше…
Джет всё это время находился в том громадном холле, но прислушивался к новичку, слышал его рев, удары об стену, стоны, всхлипывания, а затем затишье. Джету было жалко паренька, и в роли судьи ему выступать не хотелось. Пока Джет сидел и наблюдал за звездами через прозрачную крышу, к нему пришла мысль проведать Юри. Им было, что обсудить в очередной раз. Он встал и направился к тому коридорчику с комнатами отдыха, но по пути заметил, что одна лампа стояла слишком близко к табуреткам. Джет чертыхнулся на Нуримана, потому что у них была договоренность, держать лампы подальше от легковоспламеняющихся вещей. Он взял светильник и пошел к Юри. Порой ходить в темноте, ориентируясь лишь на слух, надоедало. Было уже поздно, и все жители комплекса, помимо Джета, разошлись на боковую. Комната Юри была самой первой из этой длинной грядки. Патлатый постучался три раза и без разрешения вошел.
Скромные апартаменты были идентичны спальне Чешуа. Юри сидела на кровати и расчесывала свои мокрые прямые угольные волосы, а на ней был накинут лиловый махровый халат. Девушка высыхала после душа. Её лицо не выражало той злости и возмущения, как прежде при Като, сейчас она была спокойна и умиротворена. Она подняла любопытный взгляд на Джета, и он словно спрашивал: “Зачем явился?”. Параллельно девушка работала расческой так сильно, что темные волосы заполнили все пространство меж зубьев. Джет впал в ступор и в легкое недоумение, его обворожила резкая откровенная картина.
– Ты не против, если я… эм… оставлю только светильник? Лампа горит слишком ярко. – Продолжал все так же растерянно Джет.
– Я не против. – Кокетливо ответила она, перекидывая одну ногу на другую и играя обнаженными бедрами.
Он поставил светильник у стены и выключил лампу, освещение сразу стало тускло-романтическим. Над кроватью висела большая картина, на которой были изображены бушующие волны.
– Юри, скажи мне, пожалуйста, зачем при новичке начала заливать про нашу несостоятельность и бессмысленность? Кто тебя, как обычно, за язык тянул? Его иногда под корень выдрать хочется, – решил перейти сразу к делу Джет, ходя по комнате.
Однако его вопрос прозвучал с долей наивной неуверенности, нацеленной больше понять смысл поступка и, несомненно, быстро простить. С ее стороны ощущалось сильное давление, хоть Юри сейчас и была очень расслабленной.
– Опять тебе не нравится, когда я говорю правду, – со вздохом произнесла она, отводя взгляд в угол.
– Только ты думаешь, что твои беспечные утверждения – это правда.
– Опять этот нескончаемый спор начинаешь? Уверь себя, бессмысленная попытка, – ответила миниатюрная восточница, выкатив на него глазенки.
– Да нет, я не собирался, только вот зачем нужно было выставлять на показ нашу разобщенность. Вдруг Като подумает, что всё здесь держится на соплях, и попытается сбежать. Может, у него даже это и выйдет, если мы настолько несостоятельные дураки, а если и не выйдет, то мне не хочется отнимать его жизнь. Он ведь хороший парень, это сразу видно, и смерти уж точно не заслуживает, – посмотрел ей в глаза и подошел почти вплотную Джет, просто жаждущий понимания.
И ведь он дождался его. Девушка резко изменилась в лице, даже не подозревая, что Джет заведет разговор с такого угла. На самом деле, за занавесом воинственного пафоса, Юри рефлексировала и думала, что это из-за нее Като оказался в храме Хамару, точнее в заброшенном банном комплексе. Именно поэтому слова Джета сумели достать нужные струнки женской души.
– Прости меня, не стоило заикаться об этом. Да я у тебя еще та узколобая стерва, с Каем посоревноваться могу, – улыбнулась робко Юри, все больше краснея.
– Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Когда ты ушла, он тоже успел наломать дров: как увидел Като, сходу сказал, что он – наш пленник, а я подводил к этому через весь свой рассказ, – гневно сказал Джет и невзначай присел к ней на кровать.
Он пытался подсесть плавно и незаметно. Юри сразу обратила внимание на хитрое сокращение дистанции, однако намеренно промолчала.
– Вот урод, я хоть и бываю заносчивой, но это свинство, даже для меня, – осеклась она и затем посмотрела на него милым, заискивающим взглядом.
– Ты сейчас – не финальная своя форма, совершенствование нас ждет не дождется. Однако ты прекрасна со всеми своими плюсами и минусами, – застенчиво сказал он и положил ладонь ей на плечо, почувствовав всю мягкость махрового халата, но ощущение женской нежной кожи ему понравилось бы еще больше.
“Как я ловко подкрадываюсь, настоящий хитрец!”, – посетили приятные мысли голову Джета.
“Какой мудень, еще более заметно не мог на меня свою лапу закинуть”, – подумала Юри.
– Устала за сегодня, наверное, да? Трудилась как белка в колесе? – Заботливо начал молодой человек.
“Так, неумело тему переводить, похоже, только он умеет”, – негодовала Юри.
– Ага, совсееееем вымоталась, – зевнула восточница и потянулась назад, намеренно оголив одно плечо, – хочется расслабиться.
Сильнейшего намека прямо в лоб Джет точно не ожидал, думал, что раскачивать этот маятник придется подольше. Он слегка засмущался, его щетинистое лицо карамельного оттенка покрылось красненьким румянцем. Такую милую и застенчивую Юри можно было застать только в самой интимной и уютной обстановке.
Что-то торкнуло внутри него, что-то животное и пламенное. Джет ощущал некую гордость, осознавая, что он единственный умел снимать с неё повседневную оболочку тигрицы. Хотя это была не столько его заслуга, сколько само желание Юри охмурить и открыться своему самому близкому человеку, своей опоре, своей любви с детства. Она прижала его ладонь к своему маленькому подбородку, а Джет прислонил вторую руку к ее румяной щеке. Затем он плавно приблизился и страстно поцеловал в губы. Их тела и души начали своё объединение в энергичном танце чувств и фундаментальных порывов между мужчиной и женщиной. Юри тоже не медлила и обхватила рукой его мощную спину, другой же ухватилась за его волосы. Из сидячего положения они умело перешли в лежачее, а сильные и страстные объятия сцепили обоих на замок.
– Я совсем грязный, мне хорошо бы сходить ополоснуться, – прошептал Джет, с трудом отлепив губы.
– Мне плевать, продолжай, – со вздохом произнесла она, сжимая его еще крепче.
В спальне бушевала страсть, которой позавидовали бы многие. Поднялся шторм не хуже того, что был изображен на той картине. Расческа и подушка упали на пол, халат сразу развязался и слетел с горячей девушки. Его крепкие мозолистые пальцы гуляли по ее спине и гибкой талии, крепко хватая нежную кожу и сжимая её в тиски. Юри чувствовала слабую и приятную боль от чего еще больше разогревалась и заводилась. Затем невольно, по инерции руки Джета начали опускаться значительно ниже, исследуя новые окрестности женского тела. Кончики пальцев ласкали ее бедра, которые быстро расслаблялись и размягчались, по похожей схеме он ощупывал и ее ягодицы. Юри, в свою очередь, тоже пыталась не отставать. События развивались очень стремительно, оба жаждали перейти к вишенке на торте. Джет поменял ярус и оказался из бокового положения прямо сверху.
Если Юри можно было раздеть в один момент, то с Джетом все было сложнее: сверху на нем была футболка болотного цвета, под которой между тканью и кубиками пресса теснилось черное термобелье. Парень решил снять все разом и пока стягивал за спиной рукава, продолжал целовать ее в очередной эрогенной зоне – шее, да так нежно и страстно, что Юри от удовольствия откидывала голову назад. Скрестив над собой руки, Джет стянул свой верх, пока его губы слегка покусывали мочку женского уха, пуская туда влажное дыхание. Юри невероятно возбуждалась и параллельно расстегивала ремень его штанов с огромной алюминиевой бляшкой, через пару ловких движений поддалась и его ширинка. Оставался лишь последний штрих, она стянула его камуфляжные штаны своими ступнями. Джет, как змей, извивался, целуя и облизывая щеки, губы, шею, ключицы и маленькую грудь.
Он вошёл в неё легко и без происшествий. Началось все плавно, но затем процесс ускорился. Миссионерская поза идеально для этого подходила. Стоны разлетались далеко за стены их комнаты, и наверное, один лишь Като, спящий крепким сном младенца, не слышал их. Им было плевать звуки. Она закинула руки назад и вцепилась за край матраса, сжимая и выкручивая его от удовольствия. За горой эмоций от дичайшего возбуждения Джет ловил себя на мысли не работать слишком интенсивно, чтобы все быстро не кончилось.
Любовь пробурлила еще три минуты, и в стенах банного комплекса “Надежда” воцарилось спокойствие.
Глава 19. Одержимость – наше все
На следующий день после стычки на складе, двадцать второго октября к Толлосусу пришли теплые ветра, последние в осени. Солнце ярко светило над городом и находилось в зените, а на небе было ни облачка. Так как Толлосус находился на юге центральной части материка, осенью и весной из-за теплых циклонов иногда выдавались очень даже жаркие деньки. Зимой же температура максимально достигала отметки нуля градусов: выпадало очень много осадков, и преимущественно шел холодный дождь.
Этим теплым, ясным днём в порту за громадными бетонными стенами жизнь продолжала кипеть. Заполненные узкие улицы кишели южанами, северянами, центровиками и восточниками, состоятельными и бедными, здоровыми и больными, целыми и покалеченными. Темп здесь кардинально отличался от всего остального города: портовики суетились, бегали из точки в точку, чтобы передать товары, разгрузиться с новой поставкой, а торговцы не жалея глотки, призывали купить их “лучшую” продукцию. Стоял невыносимый гул и шум, к которому все здесь давно привыкли. Низенькие восточники трудились у мангалов и казанов на Солнце, обжаривая мясо и закуски. Обычные покупатели уже знали все лавочки наизусть: где низкие цены, где лучше качество товара, а где можно успешно сторговаться. Восточники и южане, легко переносящие пекло, чувствовали себя довольно комфортно, пока северяне, врубив кондиционеры на максимум, мучились в тени.
Повсюду были старые, полу-разломанные, без стекол на окнах, выстроенные из мусора и подручных материалов двухэтажные дома-фавелы, которые вмещали в себя аж по двадцать человек. В закрытых дворах стояли лачуги, выстроенные из картона и палок, а кому же повезло больше, устраивались жить в палаточных лагерях. Если была лодка или катер, люди поселялись прямо в них. У местных же баронов, успешных контрабандистов и главарей кланов были собственные роскошные особняки. А у пляжа стояло несколько пятиэтажных многоквартирных домов – их начинали застраивать, как комплекс отелей, но сейчас там проживал местный средний класс.
В целом, портовой район – это были классические трущобы, с характерной им грязью, мусором, старьем, густонаселенностью и дефицитом пространства. Все узкие улицы и переулки были плотно заставлены ларьками, прилавками и палатками. В них продавалось абсолютно всё, начиная от наркотиков и заканчивая оружием. Все товары были импортные, так как их ввозили без пошлин с самой Востонии. Торговля кипела, процветала и никогда не останавливалась; грузы перевозились на баржах и кораблях все семь дней в неделю. Прием контрабанды происходил ежеминутно, а все доставки были согласованы расписанием, ведь иногда из-за задержек или ошибок логистов грузовые судна стояли в очереди по полдня.
Так же важно было отметить, что местность за стеной являлась для остальной части полиса чем-то вроде “карантинной” зоны. ВИЧ, гепатит, оспа и другие привезенные вирусные заболевания встречались здесь достаточно часто. Однако сюда также ввозились и универсальные лекарственные препараты, которые могли бесследно уничтожить вирус. Правда, они были изобретены совсем недавно, и цена являлась, мягко говоря, “космической”. Далеко не все могли позволить себе чудодейственные пилюли.
Постоянные убийства и побои также имели место быть – в среднем, в день в порту умирало по двадцать человек, но из-за постоянной эмиграции происходил исключительный рост населения. Именно поэтому жилья на всех категорически не хватало. Даже главные дороги здесь стали непригодны – из-за толп народа на них было даже нельзя развернуться.
Все эти факторы создавали незабываемую атмосферу, несмотря на то, что порт являлся самым большим дистриктом в городе. Он был даже больше центрального района примерно в три раза.
География же Толлосуса была такова, что моря касалась лишь узкая часть полиса, вместо того, чтобы расстелиться вдоль всей береговой линии. Полис исторически уходил по равнине и вытягивался вглубь материка. Это объяснялось тем, что с водой граничила очень скалистая местность, на которой в былые времена застраивать город было очень проблематично. По этой причине первопроходцы залезли на один более-менее низменный участок, отстроили там большой порт и поползли вглубь материка.
* * *
Из очередной гнилой двухэтажки на улицу вышел человек. На нём была белая потная майка и джоггеры песочного цвета. Роста парень был невысокого, примерно метр семьдесят, а его лицо для первого встречного могло показаться смешным и несуразным, для кого-то даже противным. Голова выглядела узкой и вытянутой, а цвет волос был темно-каштановым с легким рыжеватым оттенком. Над прической парень явно не заморачивался, так как средней длины сальные волосы не имели формы. Его же искореженный морщинами лоб сообщал, что молодое личико в свои юные годы слишком много нервничало и переживало. Что интересно, его кожа осталась болезненно белой даже после такого жаркого лета.
Ниже носа у него шли короткие усы, переходящие в лёгкую рыжеватую щетину. Подбородок был миниатюрен, узок и как будто говорил: “Я символизирую не достоинства, а подлость и трусость”. С правой части у него красовалась заячья губа, которая вдобавок стягивала всю кожу вокруг. Его же широко посаженные пучеглазые шары имели весьма необычный медовый цвет, а левый зрачок отклонялся в сторону из-за явного косоглазия.
Он, пошатываясь и опрокидывая голову назад, смотрел на небо и прикладывал бутылку с водой ко лбу. Когда этот нелепый человек морщился от яркого света, то приоткрывал рот, и на месте рубца виднелось интересное отсутствие зубов: друг под другом не было ровно двух клыков. Оказалось, что это была никакая не заячья губа, а серьезный шрам. Но в глаза все эти детали обычно бросались во вторую очередь: перво-наперво люди недоумевали и удивлялись его шести пальцам на руках. По лишнему пальчику торчало между большими и указательными.
Человек шагал очень медленно и неуверенно, то и дело, качаясь по сторонам. Парень тщательно осматривался по сторонам и будто наблюдал за своими владениями, интересовался, все ли с ними в порядке. Однако потоку людей приходилось обходить его, как ручью, огибающему камень. Внимание его косого взора часто привлекало изобилие больных и калек, которые терлись у входов практически во все здания. Они просили подать по отработанной схеме, а с некоторыми даже играли детишки. Его шествие продолжалось, пока на пути не попался пожилой человек в оранжевой длинной тунике, который осмелился остановить шестипалого.
– Какой прекрасный день, господин! – Громко поприветствовал его южанин, взмахнув руками, – что с вами? Какие большие мешки под глазами! Какая бледная кожа! Мне кажется, вам нужно немедленно укрыться в тень, у вас солнечный удар может случиться!
– Не стоит, все в порядке, – засмеялся скромно парень.
Прохожие косо посматривали на шестипалого и думали, что он вот-вот потеряет сознание или даже умрет.
– Хорошая пьянка, а? – Широко заулыбался южанин, немного приподняв руки, чтобы быть готовым поймать шаткого господина.
– Нет, пью я редко. Просто… бессонные ночи и изоляция так отыгрываются на мне. Дайте мне пять минут прогуляться, и я буду в форме, – добродушно ответил шестипалый, после чего кивнул и побрел дальше.
– К берегу лучше не ходите, там и без вас работы хватает, – крикнул ему вслед южанин.
Как только паренёк это услышал, то сразу же выплюнул ледяную воду и побежал в сторону берега, то и дело, сбивая плечами прохожих. По пути мимо него пролетали ржавые, старые дроны, однако никого не сканировали. Все вокруг обсуждали гигантские волны, которые пришли ночью. Парень ускорил шаг и после нескольких закоулков оказался на пляже.
Картина была ужасающая – все лодки и катера сели на мель. Несколько яхт даже ушли под воду, от них остались только торчащие носы. На песке вдоль всего берега лежали мертвые рыбы, которые начали разлагаться и вонять, оголяя свои хребты и кости, а мухи и муравьи не теряли шанса полакомиться внезапной добычей. В воздухе шумно кружили чайки, беспрестанно аукая. Владельцы плавательных средств собирались кучками и возмущались, осматривали свои катера, оценивали ущерб и пытались подчинить, что было возможно.
– Черт, что здесь случилось, – пробормотал косоглазый, уронив бутылку.
Шестипалый подошел к разбойникам, которые сразу же прекратили обсуждения.
– Мистер Гнейс, добрый день, у нас вот здесь корабельное кладбище, – заявил самый смелый и указал на печальную картину.
– Что произошло? – Растерянно спросил Гнейс.
– Рыбаки говорят, какой-то подводный взрыв прогремел, все рыба аж подлетела.
– Черт…
– Когда прибудут устранители ущерба? Нужно же решать проблему!
– Виктору было поручено заниматься благосостоянием района в эти дни, все вопросы к нему, – оправдался Гнейс и пошел к лодкам.
– Там вообще-то еще могут быть раненые! – Гневно воскликнул другой возмущенный портовик.
– Поэтому ты стоишь на песочке и чешешь языком?!
Ответа так и не последовало.
Гнейс запрыгнул на нос катера и начал прыгать с одной лодки на другую. Возмущенные разбойники слышали, что по их верхней палубе кто-то беспощадно скакал, вылезали из салонов, но и слова не осмеливались сказать. Он искал одну определенную лодку, мотал головой и пытался обнаружить ее среди других белых корпусов. Все сливалось, а солнце отражалось со стекол, что только усложняло задачу. Через десять минут он наконец-то обнаружил нужную ему яхту с наклеенной на стекло стершейся акулой. Ее корма уже опустилась под воду, Гнейс открыл люк и нырнул по лестнице вниз. Внутри был полнейший беспорядок: все вещи и бумаги валялись на полу, а палуба же наклонно опустилась под воду. Здесь был полный разрыв днища.
В кабину попадали желтые пучки света, а в остальном же пространстве стоял мрак. Вдруг Гнейс кое-как разглядел, что в воде плавал труп моряка с оторванной ногой. Он выдохнул, собрался и медленно пошел по наклонной палубе, стараясь не угодить в воду. Он искал компактный бронированный кейс и боялся, что ценный груз уже успел затеряться в океане. Но повезло. Посылка лежала среди кучи раскиданных бумажек под столом, которые еще не успели погрузиться в воду. Он достал его и тут же впал в ступор от шока. В кейсе вместо нужного товара лежало письмо, адресованное ему же. Гнейс открыл его и увидел всего четыре слова: “Мать умерла из-за тебя”. Шестипалый простоял так еще минут пять, собрался с мыслями, затем смял письмо, засунул в карман и живо пошел прочь. Почерк адресанта он знал хорошо.
Шестипалый и не заметил, как снова очутился на шумной улице. Его серьезно трясло и бросало из жара в холод. Злость и горе разыгрались не на шутку, но он был обязан убрать все скверные мысли и продолжать работу. Ему нельзя было позволять эмоциям поглощать свои силы. Чтобы отвлечься Гнейс снова начал рассматривать местность. Все происходило беспорядочно и быстро: в переулках разбойники выбирали девушек, за некоторыми прилавками давали попробовать разные сорта кокаина, гашиша и табака, оружейники же хвастались лучшими мечами и самострелами, а практически на всех балконах висели красные простыни с буквами “А”, обведенными в круг. “Анархия” было любимым слоганом среди местных. Все продавцы радостно приветствовали Гнейса, а он изображал славного парня, стараясь кивнуть каждому, однако некоторые делали вид, будто его не замечали. Не сбавляя шаг, шестипалый продвинулся по закоулку и уперся в приличный трехэтажный домик. Он был побелен снаружи, без обвалов и дыр, даже крыша и окна тоже были на месте. На входе Гнейс уперся в двух сторожил.
