Годы испытаний. Честь. Прорыв

Глава четырнадцатая

1

В конце мая, когда развернулись строительные работы в лагере, Канашову приказали срочно выехать в штаб округа. Это его встревожило. «Зачем? – рассуждал он. – Понизят в должности… Ну пусть дадут вместо полка батальон… Обидно, конечно, но ведь и там такие же командиры и те же бойцы».

В это время в кабинет ввалился, как всегда, шумный, улыбающийся Заморенков. Глаза его горели. Он был увешан охотничьими принадлежностями: на боку – ягдташ, за спиной – зачехленное ружье, у пояса – охотничьи трофеи – убитые утки. И сразу комнату наполнили приятные Канашову запахи болотной сырости, порохового нагара, охотничьих сапог, смазанных дегтем.

– Зря, зря не поехал, Михаил Алексеевич. Отбою не было от дичи. И от твоих любимых бекасов. Шарахнет в небо, как ракета. Порадовалась бы твоя охотничья душа…

Говоря это, Заморенков отцепил двух крупных селезней и положил перед Канашовым.

– Помнишь, при открытии сезона ты меня выручил, теперь возвращаю долг. А чем ты огорчен?

Канашов сказал, что его вызывают в округ.

– А может, тебе не ехать? – сказал Заморенков. – Взять да и написать наркому обороны обо всем, что у нас творится.

– Нельзя. Надо узнать, в чем дело. Зачем же сразу ломать копья, там в округе люди с головой сидят, разберутся…

– Ну, я пойду, Алексеевич. Желаю тебе удачи… А на тягу ты все же зря не съездил. Теперь до осени терпеть придется. Весенний охотничий сезон закрыли.

В тот же день Канашов уехал в округ.

…Год назад он, получая назначение в отделе кадров округа, столкнулся с Быстровым. Они вместе учились в академии имени Фрунзе.

У Канашова было тогда хорошее настроение: он получил повышение и майором ехал командовать полком, с которого сняли полковника, – было чем гордиться. Он радостно обнял Быстрова:

– Лешка, ты ли, дьявол тебя побери!

Перед ним стоял сильно располневший, с двойным подбородком подполковник и, сдержанно улыбаясь, жал ему руку.

Как всегда, у знакомых военнослужащих начались воспоминания: кто, где, на какой должности преуспевает или кому в чем не везет.

– А Борис Шальнов, знаешь, где теперь? – спросил Быстров. – Он все такой же шалопутный, на танцульках часто бывает. Но начальству угодить умеет. Уже подполковник. Ну а сам ты куда сейчас?

– Еду принимать полк, в дивизию Русачева…

– Русачева? – переспросил Быстров, что-то вспоминая. – Крут он, кажется… Полком будешь командовать? Тебе повезло…

– Но ты ведь знаешь: у меня характер тоже неуживчивый, вдруг не сойдемся? А ты, Леша, вижу, пухнешь, как тесто на дрожжах, аж пуговицы от натуги хрустят. Футбол, видно, забросил.

– Ты угадал, – вздохнул Быстров. – Какой там футбол? С утра до ночи срочные дела…

Быстров рассказал, что он теперь работает старшим инспектором в отделе боевой подготовки округа.

– Это замечательно, – заметил Канашов. – Все, гляди, когда-нибудь и поддержишь меня.

«Да, это было совсем недавно… Как будто вчера, а прошло более года…»

2

Докладная записка Канашова поступила в отдел боевой подготовки округа вскоре после Нового года. Она вызвала невольную зависть и вместе с тем причинила много хлопот Быстрову. В ней было много ценных предложений, и начальство поручило ему разобраться и доложить свои соображения. Самолюбие Быстрова было задето. Почему не он написал эту записку? Ведь подобные мысли и ему не раз приходили в голову. Но не хватило смелости поднять эти вопросы и отстоять свое мнение перед большим начальством.

Товарищ по академии, ныне командир полка, Канашов оказался решительнее и настойчивее его, Быстрова. Он не побоялся написать обо всем, что его волновало, командующему и вступить в спор с «авторитетами» по ряду важных проблем боевой подготовки войск.

Быстров знал: Канашов не остановится на полпути и доведет задуманное до конца, чего бы это ему ни стоило. И у него вначале возникла мысль: сделать все, чтобы помочь товарищу в этом важном деле. Он добросовестно изучил предложение Канашова, посоветовался на работе, и вскоре идеи Канашова стали настолько близкими ему, будто свои собственные. Быстров перечитал за это время много книг, которые могли бы подтвердить правоту Канашова.

И вот однажды жена Быстрова поинтересовалась, чем он так увлечен. И он в общих чертах рассказал, что его волновало и чему отдавал он столько сил и энергии. Жену удивил такой «необдуманный энтузиазм» мужа. Она назвала его «сверхнаивным чудаком» и в упор задала вопрос: «Ну а что тебе это даст, если ты создашь славу какому-то Канашову?» И тогда он впервые задумался над этим.

Но как только появилось сомнение, возникли другие трудности: как отвести Канашова от этих планов, доказать ему несостоятельность их, чтобы избавить его, Быстрова, от лишних забот? Ведь Канашов не простачок и не поверит его легким доводам. Значит, надо попытаться перетянуть его работать в округ или доказать несостоятельность его идей.

По приезде в штаб округа Канашов узнал, что его вызвали не в отдел кадров (как он предполагал), а в отдел боевой подготовки, и сразу успокоился: «Значит, меня еще не отстраняют от командования полком». Впрочем, вопрос о снятии командира полка сложный, и в один день и даже в неделю его не решить. В конечном счете он мог быть вызван даже самим наркомом обороны.

Канашов так быстро шагал по длинным коридорам штаба, что даже старшие командиры давали ему дорогу – видно, подполковник этот очень торопился, может, даже на прием к самому командующему.

И вот Канашов ворвался в комнату, где за столом важно восседал Быстров. «Откуда у него такая самоуверенность? – подумал Канашов. – Год назад он был совсем не такой».

– А, это ты, Михаил Алексеевич! Садись, потолкуем, – кивнул он головой на стул. – Ты чем-то взволнован?

– Чем-то, что-то! – перебил нетерпеливо Канашов. – Ты что же это полгода письмо мое маринуешь, казенная твоя душа!

Быстров пугливо оглянулся. Направо за столом сидел новый работник их отдела, недавно прибывший в округ, молчаливый и замкнутый человек. Быстров его остерегался: еще, гляди, подсидит. Он указал глазами на дверь, приглашая выйти и поговорить без посторонних.

Они вышли.

Громко разговаривая на ходу, они зашагали по длинному полутемному коридору, по которому сновали озабоченные командиры с бумагами в руках.

– Потише, Михаил, ты совсем забываешь, перед тобой не полк… Мне и так хорошо слышно… Давай присядем, – показал он на диван, стоящий в полутемном углу, на отшибе. – Ну, чего ты кипятишься? Каждый день у меня гора дел.

Он сделал задумчивое лицо и протянул портсигар Канашову. Тот оглядел Быстрова с ног до головы.

– Бюрократом заделался?.. Не понимаешь, что в этом письме говорится не о личных делах Канашова… Ты что, не согласен со мной, что настало время децентрализовать программу боевой подготовки и разрешить каждому из округов разрабатывать свои окружные программы с учетом местных условий? Неужели тебе, работнику отдела боевой подготовки, это непонятно?

Быстров снисходительно улыбнулся.

– Я вижу, Михаил, ты остался фантазером. Ну кто же будет, скажи, отменять единую программу боевой подготовки? Ведь это получается: кто в лес, кто по дрова. И к чему? Из-за того что, видите ли, Канашову показалось, что мы односторонне, или, как ты пишешь, шаблонно, подходим к решению задач боевой подготовки, без учета значения округов и специфики местных условий.

– Нет, позволь, я обосновал свою точку зрения. Мы говорим везде, что нельзя всегда быть сильными и всегда наступать. А между тем восемьдесят процентов всего учебного времени тратим на наступление в полевых условиях и лишь двадцать процентов – на другие виды боевых действий в различных условиях. А нам бы надо учить действовать войска в лесистой и лесисто-болотистой местности. Да и истинной роли танков и авиации в боевых действиях мы по-настоящему не изучаем. И в большинстве случаев противник у нас условный, слабый…

– Ты командуешь полком, Михаил Алексеевич, вот и учи… Но нельзя забывать, что твои предложения, если сказать откровенно, противоречат нашей военной доктрине. Мы стоим за решительное наступление… Ты вот предъявляешь ко мне претензии: почему, мол, волокитишь, бюрократ ты и так далее. Хочешь знать правду? Я докладывал твои предложения. Но ведь мало одной смелости предлагать проекты. А кто должен этим заниматься? Пойми, опыт полка Канашова не может быть законом для всей нашей армии. Значит, надо составить проекты, проверять это на многих частях, разрабатывать новую методику. Нас по штату в отделении только два человека. Разве мы в силах все это сделать, скажи?

– Но ведь можно доложить начальству о том, как это сделать. Оно и решит, на кого возложить.

– Знаешь, Михаил, ты не искушен в этих вопросах, а я, слава богу, имею опыт. Никогда ничего не предлагай начальству, все равно придется все делать самому. К тому же отдел боевой подготовки не научно-исследовательский институт, ты пойми меня правильно.

– Понимаю, – сказал Канашов. – Вижу, глубоко закопал ты мои предложения. Лишнее беспокойство они тебе приносят, товарищ Быстров… Зачем эти хлопоты, которые, кроме неприятностей, вам ничего не принесут? Вот если бы за это Золотую Звезду Героя дали, дело другое. Ну, а так… Вдруг начальство разгневается!.. Глядишь, с насиженного места и вышибут…

– Ну ты, Михаил, несправедлив ко мне. Кто, скажи, отстоял твое предложение о проведении показных тактических учений с боевой стрельбой?

Канашов с недоверием глянул на Быстрова, а тот продолжал:

– И зачем, не пойму я, ты на свою голову приключений ищешь? Разве и без этого мало у тебя неприятностей по службе? Пора бы тебе остепениться, Михаил. Испортишь взаимоотношения с начальством. Ведь знаешь, начальство всегда право. Кто тебя поддержит?

– А ты?

Быстров даже вздрогнул.

– Я что? Я маленький человек.

– Ничего, что маленький, лишь бы не подленький. А впрочем, ты прав: на тебя, чувствую, плохая надежда.

– Да, отчасти ты прав. Но учти, иногда и маленькие, вроде меня, могут погоду делать.

В это время работник их отделения вызвал Быстрова к генералу, и спор прервался.

– Мы еще увидимся, – сказал на прощанье Быстров. – Да, чуть не забыл: тебе надо зайти к начальнику отдела кадров.

Там Канашов узнал, что ему предлагают работать в отделе боевой подготовки округа. Канашов наотрез отказался и отправился к Быстрову. Тот, услышав об отказе, рассердился.

– Я тебя, как друга, выручаю. Ведь Русачев тебе не даст ходу, а у нас такое обширное поле деятельности: дерзай, твори, фантазируй…

– Нет уж, увольте от такой милости. Спасибо за заботу. Я свой полк ни за что не поменяю на стол, стул и бумаги.

– Чудак, – усмехнулся Быстров. – Гляди, чтобы после не пожалел.

…Как только Канашов освободился в округе, он заторопился в часть. Его уже беспокоило, выдерживают ли командиры намеченные сроки работ по оборудованию лагеря; не слишком ли они увлеклись лагерем и не забросили ли подготовку к тактическим занятиям? На днях вернется из отпуска Чепрак. Вскоре полк должен перебираться с зимних квартир в лагерь.

И сквозь это множество разных мыслей нет-нет и всплывет одна: «Надо доводить спор, поднятый в округе, до конца, не отступать…»

И он твердо решил: «Напишу обо всем наркому обороны».

3

Воскресный день выдался на редкость погожим. Небо необычайно светлой, мягкой голубизны, без единого облачка. У самой земли цепко держалась утренняя прохлада, и трава и листья на деревьях, омытые росой, были свежими, яркими, будто кто-то их выкрасил свежей краской.

На плацу, посыпанном золотистым песком, выстроился полк, хотя командиры были уверены, что строевой смотр не состоится, так как Канашов еще не приехал из округа. Но, к удивлению всех, из штаба дивизии прибыл приказ комдива строевой смотр не отменять. Полком было приказано командовать капитану Горобцу.

На правом фланге стоял батальон капитана Горобца, в середине – батальон майора Белоненко, а на левом – батальон капитана Урзаева.

В девять часов утра прибыл полковник Русачев в сопровождении штабных командиров. Капитан Горобец громко подал команду: «Смирно! Равнение на средину!» – и, гордо запрокинув голову, направился навстречу Русачеву. Он так усердно «печатал» строевой шаг и с такой силой бил ногами о землю, что фуражка чуть было не свалилась с его головы. Затем о готовности к смотру доложили остальные комбаты: Белоненко и Урзаев. Русачев кивнул головой, и на середину плаца, ослепительно блестя начищенными трубами, вышел духовой оркестр полка.

И вскоре началось то самое важное, чего с таким нетерпением ждали все. Тысячи глаз с напряженным вниманием смотрели в сторону штаба. Оттуда должны были вынести знамя полка. Кто сегодня будет этим счастливчиком? Гордо и торжественно со знаменем в руках пойдет он в голове колонны. Все ожидали с таким напряжением, что в глазах начинало рябить и взгляд туманили набегающие слезы.

И вот наконец из помещения штаба вышли три рослых человека. Два из них были младшие командиры и один лейтенант.

«Кто же это такой?» – нетерпеливо всматривались все в незнакомую высокую фигуру лейтенанта. Он стоял к ним спиной и, по-видимому, развязывал чехол на знамени. Наконец темно-зеленый чехол упал, его подхватил на лету один из ассистентов, и ярко-красное, с золотой окантовкой бахромы знамя полка выплеснулось огненной волной на солнце и, подхваченное ветром, затрепетало упругим шелком. Лейтенант уверенно поднял древко знамени, положив его на левое плечо, и понес навстречу замершему в строю полку. Два ассистента, такие же высокие и стройные, как и знаменосец, шли по обеим сторонам знамени. Правого плеча их касались обнаженные клинки, сверкающие голубыми молниями. Оркестр дружно грянул торжественный марш. Все застыли в немой и торжественной позе по команде «смирно».

Когда знаменосец с ассистентами подходил к середине плаца, где стояло командование, Миронов узнал в нем Жигуленко. Он, как показалось Саше, стал еще выше ростом, и стройная фигура, затянутая в новые ремни портупеи, была настолько привлекательна, что все невольно залюбовались его молодцеватым видом.

Оркестр грянул марш, и батальон Горобца тронулся первым. Миронов, казалось, не шел, а летел, не чувствуя земли. И хотя усердия его никто не заметил, так как его взвод шел последним, после взвода Дуброва, он все же вытягивал носки и «рубил» землю ногами с таким старанием, что звенело в ушах и вздрагивала нижняя челюсть. Чтобы затормозить ее дрожание, он сильнее сжимал губы, и от этого лицо его принимало неестественно сердитое выражение.

Строевой смотр, как показалось Миронову, окончился быстро, и это его слегка разочаровало. В ушах еще звучал зовущий марш, и перед глазами языком пламени горело знамя полка.

«Вот теперь-то я напишу стихи о знамени», – думал Миронов. В груди сладко заныло от этой мысли.

И даже неприятный разговор его не задел. А разговор шел о том, почему Русачев назначил знаменосцем Жигуленко.

Командиры – старожилы части считали, что этим приказом нарушена святая традиция полка, которую поддерживал Канашов. Накануне строевых смотров он обычно собирал командиров батальонов и рот на совещание и только после этого назначал знаменосцем командира, добившегося лучших показателей в обучении и воспитании взвода. Все были уверены, что назначат лейтенанта Рощина. Но Русачев категорически отверг его кандидатуру.

Лейтенант был маленького роста, худощав и кривоногий.

– Нет; так не пойдет, – заявил Русачев. – Да вы просто не понимаете, что строевой смотр части – это парад армейской красоты и мощи.

Глава пятнадцатая

1

Начиная с мая у генерала Мильдера не было свободного часа.

Получив приказ выйти с дивизией в пограничную зону, он понял: задача, которую предстояло ему выполнить, будет сложной. Но не только противник, даже и подчиненные Мильдера не должны были догадываться об истинных целях марша. Его надо было совершить скрытно. Солдатам сообщили, что дивизия следует на очень важные маневры. Лишь небольшой круг офицеров – командиры полков и штаб дивизии – был предупрежден, что могут возникнуть боевые действия против русских войск, подтягивающих силы к германо-советской границе. И только один человек в танковой дивизии – генерал Мильдер – на совещании у командующего был посвящен в действительные цели сосредоточения немецких войск в приграничной зоне и намерения Гитлера начать внезапным нападением войну с Советским Союзом.

Накануне марша Мильдера уведомили, что танковую дивизию перебросят по железной дороге и только небольшую часть маршрута – километров пятьдесят – ей придется совершить своим ходом. Но железные дороги были до отказа перегружены перевозкой войсковых частей, и дивизия пошла своим ходом.

Главное, что беспокоило Мильдера, это подводные танки «Морской лев». Они были испытаны для готовящейся операции против Англии в 1940 году, но неожиданно по приказу фюрера их направили на Восток. Эти танки были новинкой для личного состава дивизии, и это обстоятельство доставляло командиру больше всего беспокойства. Непредвиденный марш этих новых капризных машин по плохим дорогам мог принести много неприятностей. Но все обошлось благополучно, если не считать, что несколько танков потребовали небольшого ремонта. И это подняло настроение Мильдера.

Двое суток затратили на то, чтобы развернуть дивизию и занять исходные позиции. Из сорока восьми часов, отведенных для этой подготовки, Мильдер лишь с трудом смог выделить восемь часов (по четыре часа на каждые сутки) на ночной отдых. Завтракал, обедал и ужинал «на ходу», не вылезая из машины. И все же он с досадой отметил, что, несмотря на все старания, ему не удалось побывать там, где он намеревался.

Большая часть времени ушла на осмотр частей первого эшелона, занимавшего исходные позиции. А во втором эшелоне произошел в это время досадный случай: на необозначенном участке минных полей подорвались два танка. Эти внезапные взрывы привлекли внимание русских пограничников, и Мильдеру поэтому не удалось в тот же день провести рекогносцировки с подчиненными командирами. Вечером этого неудачного дня он написал жене очень короткое письмо, в котором намекал на то, что он переживает сейчас дни небывалого душевного подъема и что всех ожидают великие события. Однако из предосторожности он не отправил это письмо.

Весь день тринадцатого июня Мильдер вместе с другими командирами дивизий участвовал в рекогносцировке, проводимой командующим танковой группы. На рассвете они, пригибаясь и маскируясь в кустарнике, прошли вдоль берега Западного Буга. Берег противника мирно дремал, и ни одному самому опытному русскому наблюдателю не могла прийти в голову мысль, что они, немецкие генералы, в такой ранний час внимательно изучают каждый клочок земли, выбирая скрытые подступы, удобные пути для танков, осматривая и прикидывая все, чем выгодно воспользоваться для нанесения сильного удара.

Не доходя полукилометра до моста, командующий жестом руки остановил гуськом идущих за ним генералов.

– Вот здесь, – показал он рукой на овражек, поросший кустарником, – начинается участок прорыва вашей дивизии, генерал Мильдер.

Мильдер почувствовал, как от быстрой ходьбы и охватившего волнения у него покалывает сердце.

– На участке вашего прорыва два моста… – Командующий понизил голос. В предрассветных сумерках был виден темный силуэт русского часового, охранявшего мост. – Надеюсь, вы понимаете, насколько важно для нас захватить эти мосты в целости и исправности?

Мильдеру приятно было, что командующий уделяет ему особое внимание. Правда, для такого доверия были все основания. Мильдер и прежде блестяще оправдывал все надежды командующего. В Польше его дивизия первая захватила мост через Вислу, обеспечила успешную переправу танкового корпуса и тем ускорила захват Варшавы. Мильдер хорошо знал, как надо готовить такие быстрые и смелые группы захвата. Он уже думал о том, как завтра проинструктирует командиров этих групп.

Приближался восход солнца. Восток, накаляясь, алел, и над свинцовой гладью реки подымались седоватые клочья утреннего тумана. Они быстро сгустились и. образовали плотную завесу, скрывая таинственно молчавший берег противника.

– Учтите, генерал Мильдер, мосты у русских подготовлены к взрыву. Успех решают се-кун-ды, – подчеркнул командующий. И по тому, как он беспокойно посмотрел на мосты, Мильдер понял, что успех готовящейся, операции зависит от него лично, и это льстило его самолюбию.

В пятницу пятнадцатого июня Мильдер провел две рекогносцировки: одну – с командирами полков и вторую – с командирами, возглавляющими группы захвата мостов противника. В одном из полков Мильдер обнаружил недостаточно продуманную маскировку и за беспечность наложил взыскание на командира полка. К вечеру выяснилась еще одна неприятность: база горючего дивизии вторые сутки не могла выйти из местечка Постно, так как все дороги были забиты подходящими к границе частями пехоты и артиллерии.

Тем же вечером разведчики дивизии подтвердили данные, установленные неделю назад: береговые укрепления противником не заняты. «Значит, русским ничего не известно о наших намерениях», – с удовлетворением отметил Мильдер.

В субботу двадцать первого июня Мильдера вызвали на наблюдательный пункт командующего танковой группой – южнее местечка Богукалы, в пятнадцати километрах северо-западнее Бреста. Там он доложил командующему о готовности его дивизии и еще раз сообщил, что русские все еще не заняли своих береговых укреплений по Бугу.

Командующий был в прекрасном настроении. Он долго просматривал в мощную подзорную трубу левый берег Западного Буга и, оторвавшись, с улыбкой сказал:

– Какая приятная беспечность! Взгляните, пожалуйста, генерал. Они слепы, как кроты.

Мильдер подошел к наблюдательному прибору и увидел, как во дворе Брестской крепости разводили караул под оркестр.

Командующий добавил:

– Мне кажется, что в свое время мы допустили ошибку, отдав русским крепость. Эти русские свиньи навряд ли правильно оценили великодушие фюрера.

– Да, крепость может надолго сковать маневр наших войск, – согласился Мильдер.

– А я, генерал, и не собираюсь брать ее в лоб… Мы обойдем Брест… Устроим им маленькие Канны. – Он изобразил обеими руками нечто похожее на клещи. – Пусть берут эту крепость пехотные дивизии, – усмехнулся он. – Это трудный орешек, Мильдер… Поверьте моему опыту, его не так-то легко разгрызть.

Командующий танковой группой был весьма доволен тем, как его дивизии быстро и скрытно сосредоточились и заняли исходное положение. Все эти дни до начала наступления он провел в частях, проверяя их готовность. Разведывательные данные говорили о том, что русские ничего не знают о намерениях немецкой армии, сжавшейся в сильнейшую пружину и готовой вот-вот разжаться и нанести смертельный удар по пограничным армиям. У командующего даже появилось сомнение: стоит ли проводить артподготовку? Он сказал Мильдеру:

– Как вы полагаете, может быть, начать боевые действия без артиллерийской подготовки?

Мильдер задумался.

– Видите ли, это, конечно, вполне возможно и даже усилит элемент внезапности, но… – Он замялся. – Думаю, что русские после первого удара все же могут прийти в себя, и это вызовет в них бешеную силу сопротивления. Поэтому лучше действовать наверняка и обрушить на врага сокрушительный огонь. Помните, как говорил о неприятеле Фридрих Великий: «Русского солдата мало застрелить – его надо свалить и приколоть штыком…»

– Да, вы, пожалуй, правы, генерал Мильдер… Во избежание излишних потерь я прикажу провести артиллерийскую подготовку в течение установленного времени.