Очарованнный Russky

– Правильно соображаешь, – кричал воодушевлённый Хмель, – но как изобразить травму закрытую, лопатой плашмя, что ли, приладить. Ну, на это и хохлы со своей жадностью не подорвутся, им бы чтобы с наглядной агитацией на роже, чтоб наверняка, да и снаружи травмы посолидней выглядят.

На что Russky отвечал, что никого не приглашает к своим наработкам в данной сфере и о себе позаботится сам, а хохлы пусть кости себе ломают. «Ты мне только скажи, хороший ли Army supplies в вашем Торонто, и каков ассортимент на предмет русского снаряжения».

Хмель, зная всё обо всём, что касается магазинов и магазинчиков, сообщал, что русского товара хоть пруд пруди, а что надо?

– А надо, – говорил Russky, – простую солдатскую алюминиевую ложку, но именно алюминиевую. Садишься в закуток и тихонечко настукиваешь себе по лбу и под глазом этой ложкой так это с час. Затем смело можешь ложиться вздремнуть, и поутру вся рожа станет синей и отёкшей, как будто отметеленной в пьяной бесшабашной драке. Страховщики и не вздрогнут – заплатят.

Хмель:

– Да не вопрос, таким макаром я и сам впрягусь, только ты не обмишурься с трюком, завтра с утра поедем, местечко посмотрим. А сейчас давай прокатимся по ночному Торонто, в Navy забежим, ложку посмотрим, да на коньках можно покататься в центре, на катке. Портвешок на кармане, сорняк в наличии, Саша вон закипятилась, детишек собирает.

– А как же мы поедем, – спрашивает Russky, – ты же прилично выпивши?

Но Хмель лишь ухмыляется в ответ: да ты новичок, не в курсе, что здесь все пьяные ездят после ночных заведений – менты не трогают, пока не допускаешь грубых маневров, а так идёшь себе и идёшь. Менты, как в России, за просто так не дёргают, разве иногда в деревнях облавы устраивают, но все местные в курсе – пользуются CB-radio. Прилипают только оголтелые, безбашенные. Загрузились в Сашин джип Chevy Blazer и покатились в down town. Трафик уже поубавился, и по прямой, как струна, Finch ave они пронеслись с ветерком, по-русски, обгоняя законопослушных и несколько зашуганных канадолов, сконфуженных резкими перестройками из ряда в ряд и грубыми подрезками в свойственной совкам манере. Быстро нарисовался обыкновенный урбанизированный центр с пачкой скучных небоскрёбов и бутиков, по которым носятся оголтелые дамочки с высунутыми языками, как будто боятся опоздать схватить последний писк моды. Магазины работают долго, и уютно лёгший, как в люльку, весь подсвеченный общественный каток перемигивается огоньками с бликами города, отражающимся во льду, как в зеркале. Взяли коньки напрокат и отправили Сашу, как курицу, но эффектную курицу, поддерживаемую детьми, в ледовый путь. А сами двинулись до военторга – в пяти блоках ходьбы.

Ассортимент в канадском военторге оказался даже разнообразней, чем в Штатах. Здесь был особый стенд с русским военным стаффом, включая ночную оптику и реальные ордена с номерами в свободном доступе. Плевать они хотели, подумал Russky, что, может быть, за этим орденом чья-то жизнь. Всё продаётся и покупается. И захотелось Russky, если бы были деньги, скупить все награды и вернуть благодарным родственникам и поймать от этого ни с чем не сравнимый кайф, неведомый олигархам и прочим инфицированным вирусом денег жуликам. Нашлась и ложка, про которую продавец с видом старого пирата сказал, что она, конечно, хорошая, но не продавалась лет десять, и позвольте узнать, с какой целью господа русские изволят эту ложку приобресть. Russky рассказал, что русские солдаты подпитываются продуктами окисления алюминия и, таким образом, ложка несёт стратегическую функцию по поддержанию бойца в тонусе.

– Можно просто полизать, и сил прибавится, – говорил он, – ты только никому не говори, а то приедут комитетчики и нахлобучат по полной.

Продавец, чей взгляд не выражал доверия к словам Russky, всё же уважительно поморщился, дескать, чёрт его знает, может, и правда, всего можно ожидать от этих fucking Russians, и синий пиратский нос его стал зелёным от бессильной злобы. Поторговавшись, взяли ложку за десять баксов, и по случаю Russky схватил военную двухслойную канадскую парку всего за сто двадцать баксов. Как раз под зиму тёплая парка не помешает. В переходе-туннеле рядами выстроились бомжи-попрошайки, цепляясь за прохожих и клянча деньги якобы на кофе, и очень замёрзли, и все за это должны, – известная легенда для простоватых бездомных, неспособных на творческое вымогание с использованием различных методов от сказки про потерянный кошелёк или недавней откидки из тюряги до серьёзных, типа горе в семье, опущенный вид, или, при наличии униформы, сбор пожертвований для бездомных. Donations, donations. Причём не задумываясь о том, как может нищий собирать деньги для нищих – несуразица, о которой никто и не подозревает. Есть и вовсе примитивные, просто тупо сидящие напротив пустого стаканчика в ожидании монетки, иногда звоном радующей страждущего. Но бывают и наглые, как правило, чёрные, трясущие стаканом вам в ухо, бесцеремонно предлагая опустить туда монетку и хамящие вам вслед, если монетки там не обнаруживается, типа fucking snowball²¹, вали отсюда. Нью-Йорк в миниатюре. Подражание во всём, как будто не было нападения Америки на Канаду в 1812 году с целью подмять под себя территории вокруг Великих Озёр, ну там Чингачгук и Кожаный Чулок. Это как если бы русские под френчей косили после нападения Наполеона или под дойчей после Великой Отечественной. Американский стандарт присутствует везде, даже внутри писсуара, где золотом выгранено «American Standard», и Russky никак не мог понять, из каких стандартов исходили инженеры, проектируя форму и размер, собственно, очка. По кому мерили? Но на этот счёт у америкосов есть стопроцентная отмазка, заключающаяся в глубокомысленном: this is America, fucking man. Кстати, неплохая формула, надо бы русским её использовать, а что, если кому-то не нравится, можно просто возразить, дескать, это Россия и всё, и чёрт вас дери. Если не нравится, вали вон – никто тебя не звал сюда, motherfucker, а нам нравится. Да так ещё зло америкосы скажут, аж верхняя губа вздернется вверх от обиды, что кто-то ещё вякает недовольный.

Но плевать на них – погодка что надо: лёгкий снежок поскрипывает под ногами, прилепляется к подошвам, стекает с носков водой и делает движения неспешными, как, впрочем, нетороплива и праздная публика, медленно плывущая от магазина к магазину – рождественский шопинг. Серьёзные лица дам, знающих, чего, кому и где, и немного раздражённые лица мужских особей, явно страдающих от мотовства жен. Они бы с большим удовольствием расположились в баре с кружкой пива и бильярдным кием в руках. Но жёны неумолимы, для них это лучшее время в году, когда можно спустить все сбережения, да ещё влезть в кредит до следующего рождества. И так жизнь, на взгляд совкового обывателя, выглядит успешно и достойна подражания, но Russky, хорошо наученный кредитными запутками, приучился абстрагироваться от них, ибо это рабство пострашней цепей где-нибудь на турецкой галере, которые можно перегрызть или распилить со временем, но не сорваться с этой цепи – кредитной истории. Его как-то в Нью-Йорке не взяли на работу dog walker’ом²², мотивируя плохой историей, дескать, ты чувак хороший, но кредитная история плоховата – на самом деле её не было вообще, – и поэтому мы не можем тебе собачку выдать гулять с ней, на что Russky возражал, что причём здесь кредитная история и собачки, а они, слово-вездеход, дескать, policy такая и всё, see you later, fucking man.

По дороге заскочили в барчик, хлебнули по пинте канадского пива Molson, потом вернулись на каток за Сашей и детьми и засобирались домой, к столу. А стол у Саши ломился от затейливого ассортимента украинской кухни: там была на первое украинская солянка с телячьими почками, салом и копчёной колбасой, вкуснейшая запеканка с мясным фаршем и грибами, переложенная листьями капусты, и солёное сало – подчеревок с прослойками мяса, а под портвешок кремзлики закарпатские и котлетка по-киевски, и киевский торт на десерт под кофе с сорняком, и всё это было приготовлено самой Сашей, почти сиротой, и невольно возникал вопрос, как можно столько всего разнообразного и витиеватого приготовить одному человеку за пару часов. Да по этой самой причине, что почти сирота, ибо домашние дамы редко владеют столь изощрённой техникой приготовления от лености. И притом она, слегка поругиваясь на свою судьбу, умудрялась оставаться хохлушкой-веселушкой, простодушной и гостеприимной. Да, бабуля затейницей в кухне была, научила внучку, и такая невеста по канадольским понятиям считается подарком Бога. Хотя и она, конечно, скандалила изрядно, но умела отрываться только в безопасном месте, и приятнейшим объектом отрыва был Хмель, лишь иногда морщившийся от нападок захмелевшей Саши. Для неё издеваться над ним было и отдыхом, и развлечением, и входило в рацион дня, наполненного неприятнейшими для её сердца вещами. Ночные смены в салоне для паков и прочих наркозависимых цветных, ибо наркота сопутствует похоти или наоборот, черт его разберёт, но это надо выносить, и приходы вонючих, дурно пахнущих индусов, падких до славянских тел, и набеги негров с трубочками для курения крэка, от которого они впадают в параноидальную похотливость и за отсутствием реальных сил вынуждены мерзейшим образом дрочить на объект, и конкретные заходы наглых хохлов, без лирики и словоблудия желавших хоть как-то подвинуть по плате массажистку, и визиты сбежавших от своих толстых тёток прижимистых англосаксов, больше других пускающих слюну от близости чужого, но такого желанного тела. Но она всё терпит ради сынули – маленького мальчика четырёх лет, которому она копит на чёрный день и образование, вовсе не доверяя сказкам про принца на белом коне в виде олигарха или другого вора-бюрократа, и любимого лабрадора, которых она не променяет ни на что на свете.

Вкусно пьётся дорогой портвейн, тепло и уютно в Сашином доме, уже и дети кивают носами – пора спать, и завтра в школу, а Хмель всё говорит взахлёб о рыбалке на озере Онтарио, которое омывает Торонто с запада. Он изрядный рыболов и турист-естественник и рыбачит со знанием дела, с применением всех известных в данной местности способов. Его холодильник всегда забит свежайшими филейками красной рыбы сиг, лосося и очень вкусного речного барабанщика. И вот, говорит он, знаю я одно место, рыбачу там, и недалеко, всего-то тридцать километров. Место тихое, дорога туда двухсторонняя, с хорошим обзором и пологими кюветами, так что поехали, завтра посмотрим, глядишь, и впишешься.

Но Russky уже в глубине души был готов к трюку, ибо денег взять больше было негде. Назавтра, посмотревши место работы, Russky вполне удовлетворился состоянием обочины, рыхлостью снега, глубиной кювета и отсутствием естественных преград, как то: деревья, столбы и прочие возможные неприятности, могущие подстерегать их под снегом. Прикинули, обмерили углы наклонов машины и, отметив подробности на карте, вернулись к портвейну.

Вечером собрались клиенты в количестве пяти оголтелых провинциальных хохлов, не имеющих ничего, кроме дыры в кармане. И хотелось им, и кололось, и, заговорщицки заглядывая в глаза Russky, они пытались прочитать в них малейшее сомнение или страх, но Russky было трудно испугать подобными штучками, и он твёрдо, с некоторым высокомерием посматривая на этих любителей халявы и горилки с чесночком, выражал собой полнейшее спокойствие и уверенность.

Хохлы заверили в скорейшей покупке Cadillac Eldorado Biarritz 1976 года, который является бронебойным по качеству металла и безопасным по сравнению с современными фибергласовыми коробками. Поскольку, говорили хохлы, мы очень боимся за свою драгоценную жизнь, то не пожалеем денег на безопасность и самую дорогую страховку, только ты, уж будь любезен, выполни всё нормальненько. Подтянулся боксёр-профи Юрка, маленький, кряжистый, второй полусредний. Военный моряк, старлей, в пору перестройки подался прочь из флота, то бишь выполнил камикадзе, как говорили в армии. Его навыки профессионального боксёра были весьма востребованы в известных кругах, и он даже был вторым человеком в одной из питерских группировок, но, будучи посланным мафией для разработки места залегания в случае шухера, просрал весь общак за две недели. Окунулся в грех по самые гланды, снял на понтах дорогущий номер в центре Торонто, затарился тёлками и крэком, и глядь – стучат в дверь, типа милый клиент, пора бы закинуть в наш общак по прейскуранту, а Юрка, да нет проблем, шась в карман, а там курам на смех, на пепси с бодуна. Так попал Юрок в западню: и в Питер не вернуться – мафия рвёт и мечет, за семьёй охотится, и в Канаде ноль, и язык, как у немого, не понимает ни бельмеса. И закрутила Юрка нелёгкая, мотыльнулся он из Hilton в подвальчик по случаю и поначалу схватился за рояли и шкафы в moving company, потаскал, попыхтел на лестничных пролётах с комодом на груди, да загрустил, загорюнился. Да тут ещё хохлы покрикивают, дескать, давай, москаль, хватай шкаф и волоки на пятый этаж, да смотри, не поцарапай, сволочь такая. А Юрок им отвечал, что я, мол, и медведям не позволял так со мной разговаривать – носы у них крушил, ибо вырос в тайге под Братском, Техас называется по-местному, слыхал? А уж тебе, поганец, спуску не дам и подавно, бандеровская твоя рожа, и хрясь ему – только треск пошёл от сломанной челюсти. Ну и подался Юрок в бега. Его искали и нашли, ибо Торонто не такой уж большой городок. Но порешили полюбовно, и стал Юрок у них подрабатывать костоломом. Вот и сейчас, увидев новую партию хохлов, он прежде всего поинтересовался, до какой степени они собираются себя курочить, потому как от этого зависит его ставка: чем круче перелом, тем выше ставка. Те радостно сообщали, что готовы на полное самоуничтожение, и Юрок только потирал руки. Особенно активен был украинец Ваня. Он собрался идти ва-банк и крайне интересовался возможностями Юрка по обеспечению его несколькими переломами за один раз: он решил, что семь бед – один ответ, и денег в два раза больше, и так ему нравилась эта идея, что он уговаривал других хохлов убиться по полной, типа давайте хапнем так хапнем, а сам в душе уже жалел себя и думал, что вместе курочиться легче, пусть они тоже пострадают по полной, а не только я один. Такая деревенская простота. Но дружки по несчастью отказывались идти на дополнительные муки, призывая Ваню остепениться в атаке и для начала сработать по минимуму, в виде только перелома переносицы, дескать, и так нормально, а тебе всё неймётся, всё тебе мало, чёрт тебя задери. Но Ваня остановился на двух вариантах: комфортном переломе переносицы и надбровной дуги, что обеспечивало ему как минимум полтинник канадских баксов, да дополнительные плюсы в зависимости от способностей косящего. При терпеливости клиента через годик под сто пятьдесят набежит. Нервничает Ваня, потеет. Да за такие деньги под Кислодрищенском он уже видит себя олигархом в окружении послушных евнухов и стайки хохлушек с косами. Он только просил Юрка шлёпнуть так, чтобы за один удар обе кости крякнули, а то, говорил он, я боли не выношу из-за особенной, трепетной любви к себе, ненаглядному. Юрок обещал постараться и срубить за раз. Так, весело хохоча, они постановили дождаться дня покупки тачки и страховки – и можно запускаться, чего тянуть. На стройке поднадоело в холоде корячиться: и ничего не скопить, и в семью не отправить, всё на себя, чтобы быть в форме, и уходит. А не будешь в форме соколом смотреть, вообще на скамейке пропадёшь. Порожняк. Нету всплеска жизни, рутина там, рутина здесь, и не оторваться от боссов и других распорядителей твоей жизни. Так говорили хохлы – искатели счастья.

С утра шёл снег, было пасмурно и противно, и никуда не хотелось идти, но подъехавший спозаранку «свидетель» Адам, молодой барыжка-англосакс, торопившийся скорей получить свою штуку, растревожил лежащих вповалку на кухне хохлов, и вышедший из гостиной на шум разговора Russky с ложкой в руке и огромным фингалом под левым глазом, стал варить свой кофе. Он не спал с трёх часов, читал своего любимого Лескова, непонятно откуда здесь взявшегося, и постукивал, постукивал под глазом. Приятная получилась морда, жалкая. Двое хохлов запричитали, что вот красота, и без боли, может, отложим, сделаем, как москаль, но Russky справедливо заметил, что это его тема, и похожих быть не может, а то заметут, как пить дать заметут. Отзвонился Юрка-костолом, и все дружной толпой во главе с Ваней двинулись рассаживаться по местам.

Большая машина, крепкая, как корабль, и манера вождения на ней особая, с учетом захлёста длинного капота, что требует особо плавного вождения. И движения спокойные, не нервные, как у тракеров. Начинающие мандражировать пассажиры, злобно поругиваясь между собой, начинают спорить о местах в машине, по-своему прикидывая наиболее безопасные точки. Они напоминают торговок на базаре, спорящих о лучшем месте, когда исчезает лёгкое напыление вежливостью, и в ход уже идут словечки, никогда доселе не существовавшие на свете. Наконец выехали на второстепенную дорогу после получаса быстрой езды по хайвею, и маячивший сзади свидетель притормаживал с целью отцепиться от Cadillac и действовать согласно инструкциям Хмеля, контролирующего подъезды к месту трюка, но была суббота, шесть утра, да и погодка не для путешествий. Машина, проехав с километр, свернула на маленькую частную дорожку и остановилась, скрывшись в небольшой рощице. Мигом к ним подъехала старенькая, лохматенькая Chrysler Shadow, и из неё выпрыгнул, немного подёргиваясь, как делают боксёры, Юрка. Если бы со стороны кто-то наблюдал за этой картинкой в бинокль, то был бы удивлён до крайности, увидев выстроившихся в ряд зажмурившихся людей, слегка наклонённых вперёд. А вдоль ряда – прыгающего мелкими шажками гражданина от одного субъекта ряда к другому и при этом коротко выкидывающего правую руку в направлении лица стоящего в ряду, после чего этот отскакивает от него, как мячик от стенки, согнувшись пополам и закрывая рот рукой, как делают при зубной боли. Выглядит очень смешно, ну просто умора. И все четверо потом вьются ужами, корчатся, как в экстазе. А Юрок посматривает и одобрительно кивает. Вдруг доносятся звуки, очень похожие на причитания у гроба, и, на миг прекратив корчиться, все взглядывают в сторону, где мается схлопотавший больше всех Ваня.

Что это Ваня, ты all right, my friend. Но Ване, страшно подумать, не понравился удар по переносице и, будучи в шоке, он требует компенсации. Юрок кричит, гарантий не было, но не беда, давай ещё разок бахну, уж точно наверняка. Бедный Ваня, понимая, что времени трепаться нет и другого шанса не будет, собравши всю свою волю в кулак и поскуливая, как псинка, подставляет нос по новой. Удар, ещё удар, он трудный самый, зачем-то пришла старая песня в голову Russky. Получилось на славу, и, весь в крови, держась за голову, как за арбуз, по бокам, Ваня погружается на заднее сиденье, где уже, замотанные в три слоя ремнями, расположились подельники, выглядевшие, как гладиаторы после схватки. Резко развернувшись, машина выскакивает на дорогу и мчится к нужному месту. Хмель правит балом и должен сомкнуть машину Russky и свидетеля без свидетелей. Бред, но, чтобы сделать дело, нужно подвести своего свидетеля и при этом избежать участия других свидетелей. Свидетель против свидетеля. Белибирда какая-то. Машина мчится, труба на связи, уже выходят на прямую, к месту, но стоп, кричит Хмель, вижу две посторонние машины, стало быть, надо уходить на новый круг. Развернуться непросто, сначала нужно выйти направо и там зайти с разворотом обратно.

И здесь на развороте приспичило долговязому хохлу отлить. И Russky тормознул. Потянулись все, облепили тачку и стали сливать. Тишина кругом, снежок, ветерок и всё такое, и вдруг менты – случайные, деревенские менты ехали в свою едальню позавтракать в субботней тишине. И видят они странную картину: стоит пачка окровавленных хохлов, при этом мирно беседующих и отливающих на снег, их белый канадский снег. Наваждение, да и только, думают менты и медленно вылезают из своей Crown Victoria, держась за стволы. Ну, не Ванин был этот день. Упаковали в наручники всех, кроме Russky, – спас американский паспорт. Только проворчали, типа, fucking Russian при паспорте, и мы не можем старшего брата арестовать, а вас, засранцев, поволокём в мусарню, будете портянку сочинять, что да как, и почему у вас морды покоцанные, как после Сталинградской битвы.

Хохлы в шоке от порожняка, а Russky ещё надавливает на мозоль, дескать, на кой вам приспичило отливать в процессе, сами виноваты, да и я из-за вас пролетел на этот раз, как фанера над Парижем. Бедный Ваня даже всплакнул от невезения, держась за сломанный просто так нос, и Russky обращается к ментам, дескать, им в больничку надо, на что те интересуются наличием страховки, а то, говорят, будем по больничкам без понтов кататься. Ну, а у хохлов какая страховка, кроме аварийной, которая в таких случаях не работает. Беда. Менты уже в курсе Ваниного статуса: просмотрели документы и получили подтверждение из ЦАБа. А, говорят, ты ещё и нелегал, но тебе повезло, уродец, в депортационной тюряге бесплатно нос починят, но только если покажешь, кто это тебя так, – берут на понт. Растерялся Ваня, сник, сполз по машине в снег и по-детски разрыдался, что даже Russky проняло на слезу. Торонто, Торонто. Не твой это город, Ваня, вали домой, лезь в шахту и копи на фанерный дом полжизни, ну, а евнухи и тёлки не для тебя, Ваня. Может, в другой жизни, ты только жди, Ваня.