Buch lesen: «Принцесса ада»

Schriftart:

Кристофу Келлеру

Белль Ганнесс, дама хоть куда,
На ферме проживала.
За центнер весила – да-да,
Что, в общем-то, немало.
Любого мужика сильней,
Не прячась от соседей,
Рубила запросто свиней
Ла-портовская леди.
Побочным промысел был тот.
Раскрыт секрет один:
Любила дамочка – вот-вот —
Разделывать мужчин.

Анонимный автор. Баллада о Белль Ганнесс

Серия «True crime»

Harold Schechter

HELL’S PRINCESS

Перевод с английского Е. Рубиной

Печатается с разрешения литературных агентств Stuart Krichevsky Literary Agency, Inc., и Andrew Nurnberg.

Пролог
У запретной двери синей бороды

Каждый ребенок знает, что мир сказок – ужасная страна, населенная пугающими чудищами: тут и кривозубая ведьма, что жаждет отведать пухленьких ребятишек, и кровожадный великан, готовый зажарить на вертеле любого прохожего, и сладкоречивый волк, любитель полакомиться маленькими девочками. Но из всех страшных сказок ни одна не напоминает столь сильно современные фильмы ужасов, как «Синяя Борода».

Хотя ученые обнаружили по всему миру множество вариаций этой сказки, в нашей культуре наиболее известна та, которую в 1697 году опубликовал французский автор Шарль Перро в своих уже ставших классикой «Сказках матушки Гусыни». По-видимому, прототипом Синей Бороды для Перро послужил печально известный садист пятнадцатого столетия – Жиль де Ре, маршал в ополчении Жанны д’Арк. Впоследствии его обвинили в истязаниях и убийствах нескольких десятков крестьянских детей. Синяя Борода из сказки Перро – это серийный убийца знатного происхождения. Он живет в мрачном замке, где в секретной комнате хранит разрубленные на части тела своих опасно любопытных невест. Каждую новую жену он испытывает на послушание, оставляя в одиночестве со связкой ключей и предупреждением ни в коем случае не входить в таинственную комнату. Но соблазн слишком велик, и, только муж за порог, женщина, забыв про наставления, дрожащей рукой отпирает запретную дверь. Или, как пишет Перро, «ouvrit en tremblant la porte»¹.

Незадолго до того как Перро написал свою душераздирающую сказку об ужасах, таящихся за дверью Синей Бороды, его соотечественник – известный путешественник Рене-Робер Кавелье де Ла Саль – предпринял экспедицию в район Великих озер. Проходя по земле современной Индианы, принадлежавшей тогда племени потаватоми, Ла Саль и его люди по старой индейской тропе пересекли густой лиственный лес и вышли на поросшую высокой травой равнину. Известному путешественнику и пришедшим вслед за ним торговцам пушниной этот выход из леса был известен как «дверь», по-французски – la porte². Следующие полтора столетия в этих местах белые не селились. Один историк, живший в то время, писал: «На живописном Западе не было места прекраснее, чем эта область, но она целиком принадлежала краснокожим. Они носились по прериям, жили в рощах, полагались на удачную охоту и рыбу, что в изобилии водилась в этих сверкающих озерах»³.

Только в 1829 году в тех краях появились первые белые поселенцы – вдова Мириам Бенедикт с семью взрослыми детьми и зятем, Хенли Клайберном, а уже через три года там проживало больше сотни семей. В апреле 1832 года на этой территории в 462 квадратные мили был официально образован округ Ла-Порт. Во время голосования по названию один старый законодатель потребовал прояснить значение «иноземного наименования». Когда старику сказали, что по-французски оно означает «дверь», он возмутился и предложил заменить «высокопарное» иностранное слово на что-то более подходящее и американское. К счастью, по свидетельству одного хроникера, «его совету не последовали, и округ, вместо общеизвестных – Дорбург или Гейтсвилл, получил красивое имя «Ла-Порт»⁴.

В поисках места для центра округа несколько предприимчивых поселенцев остановили свой выбор на земельном участке (450 акров), обрамленном «цепочкой маленьких озер, подобных сверкающим драгоценным камням»⁵. Там построили суд, тюрьму и открыли государственную земельную контору. Новый административный центр тоже получил название Ла-Порт. Из деревушки с деревянными домами он за несколько лет превратился в богатое поселение, где «есть все необходимое для жизни и общественного процветания»: церкви и школы, таверны и гостиницы, торговцы и механики, доктора и юристы. В городке выходило две газеты, одна поддерживала партию вигов, а вторая – демократическую⁶.

В 1852 году население Ла-Порта достигло пяти тысяч человек, и статус города повысился. По свидетельствам очевидцев, в последующие десятилетия построили водозаборную станцию, установили уличное освещение, появилась телефонная связь. Занялись благоустройством города: замостили дороги, проложили тротуары, снесли старые деревянные строения, а на их месте возвели добротные кирпичные дома. Кроме нескольких больших аптек и промтоварных магазинов, в Ла-Порте было двадцать пять продовольственных лавок, шесть продуктовых складов, шесть продавцов мебели, четыре булочных, десять мясных лавок, а еще шесть обувных мастерских, двадцать шесть табачных лавок, четыре продавца швейных машин, девять модисток и портных, два книжных магазина, девять гостиниц; двадцать четыре питейных заведения, шесть бильярдных, шесть парикмахерских, семь конюшен, две кожевенные мастерские и три похоронные конторы⁷. Вдоль улиц росло множество деревьев, за что Ла-Порт прозвали «Кленовым городом». Все это вместе с «замечательным зданием суда, великолепной мэрией, окружающими просторами и прекрасным железнодорожным сообщением» делало его «подходящей столицей для одного из лучших округов страны»⁸.

Но город славился не только современными удобствами. Жители Ла-Порта гордились достижениями своих знаменитых земляков. Среди них был Джейкоб Дж. Манн, который еще до появления молотилки Маккормика изобрел зерноуборочную машину, и доктор Ф. Т. Ренч, придумавший складную зубную щетку, и создатель маслобойки на собачьей тяге – Антипас Дж. Боуэлл, и доктор С. Б. Коллинз, открывший «Безболезненное противоядие для курильщиков опиума». Нельзя не вспомнить местных поэтов Бенджамина Ф. Тэйлора и миссис Клару Дж. Армстронг – местных литераторов, авторов поэтических сочинений «Картины былого и другие стихотворения» и «Ла-Порт в июне», соответственно⁹. Позднее в городе работали еще более известные личности: Зерна Шарп, соавтор американского школьного учебника чтения под названием «Дик и Джейн», Фредерик Меннен, благодаря которому появился полуфабрикат для попкорна «Джиффи поп», а также запатентованный метод диагностики гонореи. Прославленный производитель ортопедической обуви Уильям Матиас Шолль, певица Дороти Клэр – солистка оркестров Гленна Миллера и Томми Дорси, исполнявшая в 1948 году главную роль в успешном бродвейском мюзикле «Радуга Финиана», – тоже были родом из Ла-Порта. Многим знакомо имя и творчество поэта Брюстера Мартина Хигли, стихотворение которого «Мой дом на Западе» было положено на музыку и стало известной американской песней «Home on the Range»¹⁰.

Но даже самые пылкие почитатели Ла-Порта не могли не признать, что наряду со знаменитостями в городе водились и «свои» преступники. В начале 1836 года был убит и ограблен житель округа, некто Пелтон. Преступление совершил его знакомый, Стейвз, который и похитил «изрядную сумму денег». Его задержали, судили и отправили на виселицу. Двумя годами позже, в феврале 1838-го, был застрелен и ограблен девятнадцатилетний уроженец Ла-Порта Джошуа М. Коплин. Незадолго до описываемых событий он вернулся из Виргинии, где получил старый долг. Убийцей, похитившим у Коплина шестьсот долларов в золотых и серебряных монетах, оказался его попутчик по имени Дэвид Скотт. Спустя несколько месяцев его тоже повесили под одобрительные крики толпы¹¹.

В декабре 1841-го хозяин таверны Чарльз Эгберт, «разозлившись» на Джеймса Смита, открывшего неподалеку свое заведение, «забиравшее всех клиентов мистера Эгберта себе», купил кинжал, явился в бар конкурента и зарезал его. Убийцу арестовали, но постановили выпустить под залог в пять тысяч долларов. Эгберт умудрился достать деньги для залога, а потом сбежал в Техас, тогда еще принадлежавший Мексике. Позже стало известно, что убийца Смита сменил веру и стал «главой группы прихожан в методистской общине»¹².

Но «самое громкое убийство» было совершено в 1862 году. После обнаружения трупа немецкого эмигранта Фреда Миллера подозрение пало на его жену. Друзья Миллера, желая «заставить ее сознаться», затянули на шее женщины привязанную к дереву веревку, и тогда миссис Миллер прохрипела, что мужа убил Джон Постон. Произошло это якобы «в ее присутствии, и он обещал жениться, если она его не выдаст». Постона арестовали и бросили в тюрьму. Правда, так как обвинения против него получили под пыткой, судья «был вынужден его оправдать»¹³.

Тремя годами позже еще один немецкий фермер, Джон Лом, возвращаясь вечером домой после обмолота кукурузы, столкнулся с двумя незнакомцами – Джеймсом Вудсом и Уильямом Фултоном. Оба неплохо провели время в местном салуне и были «в особенно опасном для их жертв состоянии, когда от виски кровь закипает в жилах». Пьяные затеяли с Ломом ссору, преградили дорогу его повозке, а когда тот попытался проехать, Вудс выхватил револьвер и смертельно ранил безоружного фермера. Обвиненный в убийстве с отягчающими обстоятельствами, Вудс получил «пожизненное заключение», а Фултона признали виновным в непредумышленном убийстве и приговорили к тринадцати годам тюрьмы¹⁴.

В последние недели 1902 года жители округа были возмущены ужасным преступлением в городке Уэствилл. Жертвой оказался шестнадцатилетний Уэсли Рейнольдс, «надежный и честный конторский служащий» местного отделения государственного банка. Молодой человек также по совместительству исполнял обязанности охранника – «ночевал в конторе с тремя револьверами под рукой». Ранним воскресным утром, 30 ноября, он проснулся от шума: кто-то швырнул в окно банка пивной бочонок. Вскочив на ноги и зажав по револьверу в каждой руке, юноша встретил двух вооруженных до зубов грабителей. Рейнольдс открыл огонь, но в неравной борьбе сам получил три пули. Одна прошла через подбородок и застряла в основании мозга, другая, ранив юношу в шею, вышла насквозь между лопатками. Третья, попав прямо в сердце, привела к мгновенной смерти. Опустошив банк, головорезы – одного из них ранил «героический юноша», как называли его газеты по всей стране, – украли на ближайшем дворе двухместный экипаж и скрылись.

На похоронах Рейнольдса, состоявшихся 3 декабря, присутствовали все жители Уэствилла. Под патронажем сенатора Чарльза Е. Геррольда был организован сбор средств на сооружение памятника погибшему. За поимку убийц пообещали большую награду, за дело взялись детективы агентства Пинкертона, но, несмотря на все усилия, грабителей так и не нашли¹⁵.

Через две недели после того, как убитому были отданы последние почести, газета «Форт-Уэйн дейли ньюс» сообщала о внезапной эпидемии преступлений, «захлестнувшей округ Ла-Порт». Кроме убийства Рейнольдса, в статье упоминалось ограбление «черными разбойниками» двух местных юношей, попытка отравления мышьяком одной жительницы Ла-Порта, а также гибель Альберта Бейдера, который, «спасаясь от ареста за проникновение» в чей-то плавучий дом на озере, попал под поезд.

Эта публикация заставила вспомнить о смерти местного фермера. Она произошла при столь ужасных обстоятельствах, что прибывшие на место городские власти заподозрили преступление, но потом случившееся признали несчастным случаем¹⁶. Прошло еще шесть лет, прежде чем подозрения властей удалось подтвердить. Предположительно случайная смерть норвежского эмигранта Питера Ганнесса была признана делом рук самого страшного убийцы в истории штата Индиана или, возможно, даже в истории всей страны. В поисках сравнений журналисты упоминали не только людоеда из сказки Шарля Перро, но и возможного прототипа Синей Бороды – Жиля де Ре ¹⁷. Однако, в отличие от них, в данном случае речь шла о серийном убийце со Среднего Запада и, самое страшное, – о женщине. Как городок Фолл-Ривер в Массачусетсе или Плейнфилд в Висконсине, где жили известные преступники Лиззи Борден и Эд Гин, Ла-Порт превратился в мрачное место притяжения. И, к сожалению, не интерес к знаменитым уроженцам города – Уильяму Матиасу Шоллю или Брюстеру Мартину Хигли – привлекает туристов. Путешественников манит место неизъяснимого ужаса – отвратительная «ферма смерти» госпожи Ганнесс, прозванной Леди Синяя Борода.

Часть 1
Белла

Глава 1
Дочь поля

Чикаго, пострадавший от Великого пожара 1871 года, через несколько лет ожил, фениксом из известняка, камня и гранита восстал из пепла. К началу 1880-х годов, уже через десятилетие после катастрофы, словно «драгоценный камень среди прерий», засиял «самый американский из всех американских городов» – просторный, многолюдный «притягательный мегаполис», куда стремилось множество молодых людей и девушек из захолустных городков, деревень и ферм всего Среднего Запада¹.

Наряду с «искателями лучшей жизни» из провинции² в возрожденный Чикаго хлынули потоки иммигрантов – немцев и поляков, ирландцев и шотландцев, итальянцев и евреев. По данным одного известного историка, к 1890 году около 80 процентов населения составляли «выходцы из цивилизованных стран всего мира»³.

Значительная доля переселенцев-иностранцев прибыла из Норвегии. Они одними из первых основали колонию в этой местности. Чикаго тогда представлял собой лишь кучку бревенчатых домов на болотистых берегах озера Мичиган, где зловонная грязь просачивалась сквозь деревянные настилы тротуаров, а в трясине немощеных дорог на несколько дней застревали утонувшие по ступицу повозки⁴. В 1850 году в Чикаго проживало 562 выходца из Норвегии. После немцев и ирландцев они были третьей по величине группой иммигрантов. Десять лет спустя количество норвежцев возросло втрое, а к 1870 году превысило восемь тысяч человек⁵.

Подобно другим скандинавским переселенцам, норвежцы слыли скромными, трудолюбивыми и честными людьми, укреплявшими нравственность в городском сообществе. Один автор в те дни писал в газетной передовице: «Это наши самые лучшие сограждане, и мы от всей души приветствуем их на земле “свободы, равенства и братства”»⁶. О природной честности и добросовестности норвежских переселенцев свидетельствовало также повествование о маленьком Кнуде Айверсоне, пересказанное историком А. Т. Андреасом, жившим на рубеже веков. Во вторник, 3 августа 1856 года, десятилетний Кнуд шел к реке купаться. По дороге его остановила группа подростков. Они пытались заставить мальчика забраться в сад некоего Элстона и «добыть фрукты для старших». Когда же Кнуд воспротивился, сказав, что «красть нехорошо», хулиганы утопили его в реке. Об этом происшествии сообщили газеты по всей стране, и трагедия побудила знаменитого Ф. Т. Барнума внести двести долларов на строительство памятника «бессмертному ребенку». В присущей ему манере шоумен заявил, что необходимо воздвигнуть «вечный мемориал», который «превратится в Мекку, куда со всех концов великого континента потянутся паломники со своими отпрысками. Так потрясенные жестоким убийством маленького мученика дети усвоят, что “лучше умереть, чем украсть!”»⁷.

Норвежцы могли гордиться и другими членами своего этнического сообщества, людьми чрезвычайно предприимчивыми и честолюбивыми, которые, казалось, представляли живое воплощение американской мечты. Одним из самых знаменитых был Ивер Лоусон. Вкладывая каждый заработанный грош в участки пустующей городской земли, он прошел путь от поденного работника до миллионера, сделал блестящую политическую карьеру, став членом городского совета и законодательного собрания штата. А главное, что импонировало его согражданам, помог организовать первую норвежскую евангелическо-лютеранскую церковь и Общество помощи скандинавским мигрантам⁸. Другим примером человека, добившегося успеха собственным трудом, был Кристиан Эвне. Он приехал в Соединенные Штаты в двадцать пять лет, днем работал в магазине, а по вечерам ходил в школу, где изучал английский и бухгалтерию. С трудом накопив двести долларов, Кристиан открыл собственное дело и превратил его в «самый большой магазин оптовой и розничной торговли продовольствием в Чикаго», импортируя «чай из Китая и Цейлона, вина из Европы. Кофе в магазин поставляли Суматра и Аравия». Из Норвегии, Швеции и Дании Эвне завозил сыры, рыбу, консервы и можжевеловую водку⁹. Стоит упомянуть также Джона Андерсона, прибывшего в Новый Свет в возрасте девяти лет. Он начал зарабатывать на жизнь разносчиком газет, а со временем вместе с Ивером Лоусоном основал в США самую популярную и влиятельную газету на норвежском языке – «Скандинавен». Это издание играло столь важную роль в жизни американцев норвежского происхождения, что король Оскар II посвятил одного из его издателей – Лоусона – в рыцари¹⁰.

Успешно вписываясь в новую американскую жизнь, члены чикагской норвежской общины чтили свое этническое наследие. 17 мая они всегда отмечали День независимости Норвегии. На улицах Чикаго широко праздновалось тысячелетие объединения норвежских земель королем викингов Харальдом Прекрасноволосым, а в июле 1875 года тысячи людей приняли участие в концерте на открытом воздухе по случаю пятидесятилетия прибытия парусника «Ресторейшен» – так называемого норвежского «Мэйфлауэра», – доставившего в Соединенные Штаты первых иммигрантов из скандинавского порта Ставенгер. Одним из ярких событий Всемирной выставки 1893 года в Чикаго, посвященной четырехсотлетию открытия Нового Света, было появление копии драккара «Викинг» – корабля, на котором когда-то совершил свое историческое плавание Лейф Эрикссон. Под предводительством капитана Магнуса Андерсена бесстрашная команда воссозданного «Викинга» пересекла Атлантику, наполнив гордостью сердца норвежцев по всей Америке ¹¹.

В год проведения Всемирной выставки быстрорастущее норвежское население Чикаго перевалило за двадцать тысяч и стало «третьим по численности в мире после Осло и Бергена». Самые богатые – доктора, юристы, бизнесмены, банкиры – селились в окрестностях Уикер-Парк такой тесной этнической группой, что между собой они называли этот район «Хомансбен» – в честь одного из самых дорогих жилых кварталов Осло¹². Менее влиятельные норвежцы – механики, владельцы лавок, квалифицированные рабочие, ремесленники – жили вблизи Гумбольдт-парк и Логан-сквер¹³. Преступления в этих районах случались очень редко. Официальные отчеты чикагского департамента полиции показывают, что между 1880 и 1890 годами только 1 процент арестов приходился на долю норвежского населения. При этом причины задержаний – пьянство или нарушение общественного порядка – были малозначительны. Как пишет один историк, такая «безупречная статистика» является блестящим доказательством самой впечатляющей особенности норвежцев – их «приверженности закону и порядку»¹⁴.

В 1881 году большая, не спадавшая до конца десятилетия волна миграции из Норвегии вынесла на американский берег более двадцати тысяч переселенцев. Среди них была и двадцатидвухлетняя женщина из местечка Сельбу, расположенного в окрестностях Тронхейма. На самой известной ее фотографии мы видим мрачную пожилую женщину, смотрящую в объектив злобным взглядом. Справедливости ради надо признать, что снимок относится к более позднему времени, когда она уже обосновалась в Америке и достигла среднего возраста. Но даже в двадцать лет, как свидетельствует более раннее фото, она – с большой головой, маленькими глазками, широким носом и толстогубым ртом, что сразу же напоминал лягушачий, стоило ей нахмуриться или заскучать – была очень некрасивой. При крещении она получила имя Брунгильда Польсдаттер – Брунгильда, дочь Поля. По обычаю, к имени добавлялось название фермы, на которой жила и работала семья, так что по-норвежски полное имя звучало как Брунгильда Польсдаттер Сторшетт. О ее молодости – что неудивительно – почти ничего не известно. Кроме нескольких официальных документов – церковных записей, переписных листов и т. п., с трудом добытых более поздними историками, сведений о Брунгильде Польсдаттер практически нет. Родилась 11 ноября 1859 года, выросла в Ингбья, в одной из нескольких деревушек района Сельбу. Отец – уроженец этих мест Поль Педерсен Сторшетт – был одним из самых бедных членов общины. Он арендовал на ферме небольшой участок земли, где держал несколько коров, овец, коз и выращивал ячмень, овес и картошку, которых едва хватало, чтобы спасти от голода жену Берит и семерых детей¹⁵. Зимой, чтобы как-то свести концы с концами, Поль работал каменщиком. И все равно его положение временами было таким бедственным, что, по крайней мере, однажды он был вынужден обратиться за помощью, и ему выдали десять крон из городской казны¹⁶.

Как и у других крестьянских детей, у Брунгильды с ранних лет было много работы по дому. Она доила коров и коз, сбивала масло, носила воду, присматривала за животными. Следила, чтобы они не убегали, или, что еще хуже, не подвергались нападению ужасного духа гор, который, уменьшив корову до размера мыши, мог утащить скотину в таинственное подземное царство¹⁷. У семьи не было денег на покупку дров для очага, и Брунгильду каждый день посылали собирать хворост, который обычно использовался только для растопки. По-норвежски хворост это Snurkvist, поэтому среди не слишком милосердных соседей девочка получила прозвище Snurkvistpåla, что в целом переводится как «хворостина, дочь Поля»¹⁸.

В июне 1874 года в возрасте четырнадцати лет она прошла конфирмацию в евангелическо-лютеранской церкви. Духовный наставник Брунгильды – пастор Агатон Ханстен характеризовал ее как «прилежную ученицу, достигшую такого успеха в религиозном образовании», который «оказался по силам только половине девочек». В том же году девушка нанялась дояркой к соседу по имени Родде, который описывал ее как «работящую и добропорядочную во всех отношениях»¹⁹.

После целого дня работы в поле она часто, сидя у очага, вязала варежки, шапки и другие вещи с традиционным «звездчатым» жаккардовым рисунком, которым славился район Сельбу. В такие вечера кто-нибудь из членов семьи развлекал домочадцев волшебными сказками о находчивых крестьянских парнях, бравших в жены капризных принцесс; о троллях-гигантах с неутолимой жаждой человеческой плоти и крови; о хульдрах – зловещих сиреноподобных красавицах с длинными коровьими хвостами. Эти мифические создания завлекали мужчин и не отпускали их до самой смерти²⁰.

Но не все соседи придерживались о Брунгильде такого же высокого мнения, как ее работодатель и пастор. Местная газета «Сельбыгген» писала: «Здесь, в Сельбу, многим она запомнилась как неприятная, капризная и очень злая. Разговаривала она мало, но всегда была готова на грязную уловку и с самого детства слыла обманщицей. Когда девочка выросла, земляки ее тоже не уважали и причисляли к отбросам общества»²¹.

Рассказывали, что в семнадцать девушка забеременела от сына одного богатого землевладельца, который не собирался жениться. Он завлек ее в уединенное место и жестоко избил, после чего у нее случился выкидыш. Согласно отчету, ее обидчик вскоре умер от желудочно-кишечного заболевания, симптомы которого подозрительно напоминали отравление мышьяком²².

Однако существует достаточно оснований, чтобы сомневаться в правдивости данной истории, так как никаких документальных доказательств не существует. Отрицательные характеристики соседей не внушают доверия, так как были даны Брунгильде через много лет после ее отъезда и, без сомнения, окрашены последующими событиями. К тому моменту, как появилась передовица в газете «Сельбыгген», юная молочница из Сельбу превратилась в злое нечто, подобное сказочной хульдре, «в женщину», как сказал один историк, «чья жестокость приравнивала ее к мифическим существам норвежского фольклора»²³.