Buch lesen: «Казаки-разбойники»

1

С утра над Тихорецком гуляли тучи – тяжелые, черные, казалось – вот-вот разразится гроза, которую метеорологи обещали уже третий день кряду. Но подул ветер с юга, тучи дружной чередой помчались на север да так быстро, что небо прояснилось прямо на глазах.

– Опять жара весь день будет, – проворчала Тамара Семеновна, жена старшего оперуполномоченного Топоркова, накрывая стол к завтраку. На плите скворчала дежурная яичница с помидорами, а Тимофей все не шел. Она слышала из кухни, как он говорил в коридоре по телефону, прохаживаясь с трубкой, насколько хватало телефонного шнура.

– Петя, да о чем речь, конечно помогу, – донесся его громкий голос, словно он говорил не в трубку, а пытался докричаться в Москву через окно. Тамара по междугороднему звонку догадалась, с кем сейчас беседует ее муж.

– Ты своим тоже, – услышала она. – Да нет, не могу, лучше ты сам к нам приезжай. Мы тебе тут найдем какую-нибудь казачку. А не захочешь – у нас и хохлушки красавицы. Давай, шевелись, а то годы идут, надумаешь ребенка родить, а тебя все будут за его дедушку принимать… Ну ладно, шучу, шучу. Но приглашение остается в силе, у нас сейчас сезон фруктов да ягод, все свое, бесплатное, ешь – не хочу. И жара, как будто лето продолжается, радикулит свой прогреешь. Ну, бывай.

Тимофей Иванович, все еще улыбаясь, зашел в кухню.

– Петя Щеткин звонил? – уточнила Тамара.

– Он самый, сто лет его голоса не слышал, а сразу узнал, – похвастался Тимофей.

– И в чем ты ему помочь можешь? Жениться, что ли? – пошутила Тамара, – Так помнишь пословицу – тридцать лет жены нет – и не будет. Мужику уже полтинник, а он все в женихах ходит.

– Нет. Жениться он не собирается. У него другие проблемы, – уклончиво ответил Тимофей. Он никогда не посвящал жену в свои служебные дела.

– Понятно… – вздохнула Тамара. Муж уже мысленно погрузился в чужие проблемы и молча ел яичницу. Теперь уже не поговоришь о всякой всячине. Тамара тоже молчала, не мешая ему думать, хотя ей это давалось и нелегко. Опять на целый день уйдет, и поговорить некогда…

– Все, бегу, – он на ходу прикоснулся губами к ее щеке и быстро засобирался.

– А чай почему не допил? – крикнула ему вслед жена и услышала привычное:

– Некогда, на работе выпью.

Улица встретила его ярким солнцем и синим небом, хотя всю ночь грохотал гром и где-то вдали сверкали молнии. Но дождь и на этот раз обошел их стороной. Трава на газонах совсем пожухла, листья на деревьях скрючились. Природа изнывала без дождя. Вот так лето незаметно перешло в осень, а ее что-то совсем и не чувствуется.

Тимофей Иванович думал о разговоре с Петром. Когда-то начальство откомандировало Топоркова на курсы повышения квалификации в Москву, где он и подружился со Щеткиным. Когда же это было? – стал вспоминать он. О-о, уже двенадцать лет прошло. Петр Щеткин приглашал его несколько раз к себе домой, познакомил с сестрой и племянницей. Если бы Топорков не был женат и счастлив в браке, он обязательно поухаживал бы за сестрой своего друга. Она была очень миловидной, характер добрый, мягкий, хозяйственная, гостеприимная. Но от добра добра не ищут. Со своей женой он уже много лет жил в любви и согласии. И жалел только об одном – нажили они одного-единственного сына, а ведь мечтали о куче ребятишек… Так что Тимофей только бросал украдкой робкие взгляды на сестрицу Петра и иногда ловил ее смущенные взгляды. Потом, когда Топорков наезжал в Москву, у них с Петром сложилась добрая традиция – хоть один вечерок проводить в неформальной обстановке. Однажды удалось и Петра заманить в отпуск в Тихорецк, и он признался, что давно так не отдыхал. У Топоркова был просторный одноэтажный особняк, который достался ему в наследство от родителей. В небольшом саду росли всевозможные фруктовые деревья, и Петр целыми днями лежал в гамаке и читал приключенческую литературу из домашней библиотеки Алешки – сына Тимофея и Тамары, поедая яблоки, груши, абрикосы, особенно он полюбил ягоды шелковицы, поскольку до сих пор о них только слышал. Даже видеть не доводилось. Шелковичное дерево росло у калитки – старое, огромное, и Алешка залезал на него и набирал в бидончик ягод для московского гостя. Потом спускался весь измазанный в шелковичном соке, потому что ягоды были такие крупные и спелые, что он не мог удержаться и поедал их, сидя на толстой ветке. Щеткин стоял под деревом и изнывал от нетерпения, подгоняя прожорливого Алешку, хотя ягоды были такие сладкие, что много съесть Петр не мог. Вечерами они с Тимофеем говорили обо всем на свете, но постоянно возвращались к профессиональным делам. Алешка всегда крутился рядом и слушал их рассказы, наматывая себе на ус. Никогда у него еще не было на улице таких благодарных слушателей, как в то лето. Ему тогда казалось, что все самое интересное происходит в Москве. И мечтал, что когда вырастет, обязательно поедет учиться в столицу.

Со временем встречались все реже. Ездить в Москву как-то не было надобности, в Тихорецк Щеткин тоже больше не наведывался, не желая обременять своим присутствием друзей. Топорков подозревал, что на его приглашения Петр отвечает отказом вовсе не оттого, что занят под завязку. У всех людей раз в году бывает отпуск, просто такой он скромный. Решил для себя, что нечего злоупотреблять гостеприимством Топорковых, и тут хоть тресни. Кроме того, что он отличался скромностью, был еще и упертый, хоть кол на голове теши. И вот сегодня неожиданно возник, да еще с такой непростой просьбой. Как он сам выразился: «Помоги найти человека, который сошел с поезда Москва-Новороссийск где-то в вашем районе».

– А конкретнее назвать место не можешь? – на всякий случай спросил Топорков, хотя и так знал ответ.

– А конкретнее мы бы сами взяли билет да и приехали на это место, – поддел товарища Щеткин.

Топорков уже по дороге на работу понял, что лучшей кандидатуры для поисков, чем сержант Королев, нет. Помимо того, что он не утратил свой пыл молодого следователя, отличался амбициозностью и готов был горы перевернуть, чтобы обскакать своих коллег. Голова у него была всегда ясная, он просчитывал все ходы, предлагая многовариантные решения, как в математических задачах, а под занавес выбирал из них именно то, что нужно.

Королев с готовностью принялся за поиски пропавшего москвича. Уже через три дня он нашел путевых рабочих, которые очень нелицеприятно отозвались о своем обидчике, пассажире из поезда Москва-Новороссийск, свалившегося им на голову в чистом поле среди ночи, как раз в то время, когда они честно зарабатывали на свой кусок хлеба. Королев немало удивился нелестной характеристике, и потом уже, докладывая Топоркову о проделанной работе, все-таки спросил:

– А это тот человек или нет? По описанию он, но чтобы московский важняк первый набрасывался на путевого обходчика да еще так измочалил его, что-то мне верится с трудом.

– Он, он, – успокоил его Топорков. – Просто, видишь ли, у человека обстоятельства такие сложились, что по другому он себя вести не мог. Обокрал его в вагоне-ресторане один наш местный, вот он и хотел разобраться. Только ошибся маленько…

– Обстоятельства всякие бывают, это точно, – подтвердил Королев, довольный, что напал на след именно того, кого нужно. Хорошо бы заодно найти и вора, но преступление было совершено за пределами Тихорецкого района, а там свое отделение милиции. Наверное, уже сами ищут.

Только он вышел из кабинета, как Топорков уже звонил в Москву и докладывал Петру Щеткину, что первичная работа проведена успешно. На след Турецкого вышли. Но тут же оный след и потеряли. Поскольку лишних людей в подчинении Топоркова как не было, так и нет. А вплотную заняться поисками никак невозможно, за последнее время на территории Тихорецкого района было совершен ряд серьезных преступлений, все сотрудники милиции зашиваются.

– Присылайте своего человека. Мы ему тут на месте создадим наиболее благоприятные условия. Чем сможем – тем поможем, – пообещал Топорков своему товарищу.

Щеткин очень обрадовался, что след Турецкого все-таки обнаружился.

– Пришлем своего человека. А тебе, Тимофей, огромная благодарность.

Топорков был рад, что сумел хоть как-то помочь московским коллегам. Хотя это капля в море по сравнению с тем, какую еще придется проводить работу по поискам человека, умудрившегося в незнакомом месте залечь так, что о нем ни слуху, ни духу.

2

Ирина проснулась мрачнее тучи. Яростно чистя зубы, она размышляла о своей горькой судьбине. И ведь бывают же счастливые женщины, обладательницы спокойных заботливых мужей, которые все несут в дом, а жену берегут, как зеницу ока. То есть не нервируют свою дражайшую половину, всегда находятся в досягаемом пространстве, отзывчивы на доброе слово и готовы свою жену холить и лелеять за одну ее нежную улыбку. Она призадумалась, пытаясь вспомнить таких счастливиц из своего окружения, но попытка не удалась. Ну и не важно, такие все равно существуют. Иначе почему возникла крылатая фраза «Человек создан для счастья, как птица для полета»? А ей достался какой-то вечный странник, с ним жизнь – как на вулкане. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующие полчаса. А как выпьет да еще и обидится незнамо на что – все, суши весла! Ну это нормально? – думала она, сплевывая остатки зубной пасты, от ярости явно выдавила из тюбика лишку, – напридумывал себе всякую чушь и отправился в кругосветное путешествие. Ладно – выпил, не впервой, так сиди дома и отсыпайся. В крайнем случае опохмелись, хрен с тобой. А он на вокзал и в поезд. И куда, спрашивается, навострил лыжи? И с какого будуна сошел на неизвестной станции? А то, что с будуна, у нее сомнений не вызывало. Трезвый Шурик всегда очень пунктуален и мыслит очень даже здраво. Вот есть же у него положительные черты! Почему их не развивать, как всякому интеллигентному человеку, который стремится к самосовершенствованию? Правда, Катька ей как-то говорила в утешение: «Твой Шурик – человек необыкновенный, талантливый. А с талантливыми людьми всегда трудно жить. Но ты же сама себе такого выбрала. Могла бы выйти замуж за сантехника». А с чего она, собственно, решила, что с сантехниками жить проще? Из соображений, что чем меньше у человека голова забита знаниями, тем они проще? Правда, их работа не требует дальних командировок, но там наверняка свои проблемы. И тоже алкогольные…

На кухне Катька загремела кастрюлькой. Небось варит себе овсянку. И заранее злится, что ее придется еще и есть – такую слизкую и серую массу, на которую без отвращения не взглянешь. И зачем садиться на такую невкусную диету? Перешла бы на яблоки, эффект тот же. Так нет, нужно варить эту гадость и заталкивать ее в себя со скорбным видом на глазах у подруги, чтобы та прочувствовала, как она страдает. И только потому, что заботливая Ирина как-то посоветовала ей: «Ты, Катюша, на ночь бутерброды не лопай, а то растолстеешь». И что такого она ей сказала? Позаботилась о фигуре подружки, ей же замуж когда-нибудь выходить, а та теперь с видом великомученицы ест всякую дрянь, а на ночь пьет зеленый чай литрами. Кстати, похорошела, и цвет лица стал здоровее. Но характер явно испортился. Голодные люди редко бывают оптимистами, Ира эту истину знала непонаслышке.

Ирина вышла на кухню, приветливо поздоровалась с Катериной. Та хмуро что-то пробурчала в ответ. В глазах стояла вселенская тоска. Горка серого дымящегося варева могла отбить аппетит у кого угодно. Хоть отворачивайся…

– На воде варила? – уточнила Ирина.

– От молока поправляются… – буркнула подружка и, содрогнувшись, отправила в рот очередную ложку каши.

– Приятного аппетита! – лучезарно улыбнулась Ирина, чтобы подбодрить Катьку. Та вскинула свои угрюмые бровки, но ничего не ответила. И куда девалось ее обычное по утрам веселое настроение? Называется, приехала поддержать подругу. Да она сама нуждается в утешении… Завтрак прошел в молчании. Темы исчезновения Турецкого с некоторых пор по негласному уговору не касались.

– Все, побежала… – вскочила из-за стола Катя, стойко проглотив последнюю ложку каши.

– Я тоже бегу. Может, новости какие-то поступили. Приду поздно. Работой завалили, чтобы меньше печальных мыслей в голову приходило – это так мне ребята сказали. Да, не забудь, что обещала у меня пожить, пока не надоест, – напомнила Ирина.

– Еще не надоело, – ответила Катя, явно повеселевшая, потому что утренняя пытка овсянкой осталась позади, а впереди рабочий день, много пациентов, и, может, среди них окажется один здоровый и красивый, пускай не принц и не на белом коне, но тот самый, которого Катя ждет много лет, а он что-то припозднился. Правда, здоровые редко посещают поликлинику. Но есть же такие, которые заботятся о своем здоровье и проходят диспансеризацию.

Катерина оставила тарелку на столе и бросилась одеваться. В чужом доме посуду она не мыла принципиально. Ирина привычно все свалила в раковину. Еще не хватало – с утра запрягать себя мойкой посуды. И так жизнь паршивая.

Новости поступили к полудню. Щеткин даже не стал говорить о них по телефону. Удостоверился только, что Ирина сидит на своем рабочем месте и занимается, соответственно, своими прямыми обязанностями. Чтоб она не отвлекалась от дела, даже не предупредил, что ему есть чем ее порадовать.

– Ну что, Ирина Генриховна, рассказать, как оперативно работают наши органы? – официальным тоном начал он прямо с порога, чтобы придать своей информации должный пафос.

– Про Шурика? – тут же подняла голову от бумаг Ирина и в ее глазах засветилась надежда.

– Про нашего лучшего опера, которому цены нет, если бы не отдельные его недостатки. Так сказать – мелочь. Смыться от проблем и заставить всех друзей и солидные организации стоять на ушах.

– Ой, Петечка, только без нравоучений. Не по адресу. А Шурик их и так не слышит.

– Есть информация, где сошел твой драгоценный с поезда.

– Где? – выдохнула Ирина, округлив глаза.

– Сначала – как! – Щеткин не давал сбить себя с толку. Он хотел заодно и покрасоваться перед Ириной, подчеркнуть лишний раз, с какими людьми работает ее благоверный.

– Ой не тяни, Петечка, я и так несчастная.

– Без предыстории никак нельзя. В общем события разворачивались в районе населенного пункта, о котором ты не знаешь, слыхом не слыхивала. А вот следственные действия доблестных работников МУРа как раз по теме. Одним словом, вышли мы на официанта вагона-ресторана, где наш герой с удовольствием оттягивался чуть ли не сутки, до глубокой ночи. По официальной фотографии из личного дела Александра Борисовича официант сначала его не узнал, отнекивался, дескать, народу в ресторане навалом, постоянно мельтешат то одни, то другие, всех не упомнишь. Наш опер ему Сашину фотку показал, ну ту, где мы Новый год справляли, помнишь? Он там еще такой пьяненький… – вспомнил сразу. Ну как же, говорит, дольше всех сидел, насупленный, столько выпил – не каждому под силу. Потом с каким-то молодым франтом беседу вел, жалились они друг другу на баб. Сам, говорил официант, слышал, – как пройду мимо с заказом – те все о бабах да их неверности. Наш опер насел, чтобы каждую деталь вспомнил из услышанного. Дескать, важно очень. Тот и вспомнил. Про какие-то колготки…Ты не в курсе, Ира, что он имел ввиду?

– Да понятия не имею! – как отрезала Ирина. Деталь о колготках ее почему-то задела. Не понравилась. И главное – непонятно, при чем тут этот предмет женского туалета.

– А потом официант поведал, что молодой как-то незаметно вышел, словно испарился, а твой красавец уснул за столиком, как будто в собственной спальне. Но тут, слушай меня внимательно, кто-то сорвал стоп-кран, Саша проснулся и вдруг как рванет к выходу. Официант жаловался – столько пил и ел и не расплатился. Как будто заранее рассчитывал смыться. Ну, наш официант тоже не лыком шит – решил организовать поиски наглого клиента, но они как начались – так сразу и закончились. Потому как оказалось, что в тамбуре дверь вагона-ресторана распахнута, и сколько они не смотрели в ночь – ничего не увидели. Не сходить же с поезда, разыскивая халявщика. Тем более, что поезд скоро тронулся. Так что все официанты скинулись и покрыли недостачу. Не отдуваться же одному. У них негласный кодекс – выручать друг друга в подобных случаях. А то действительно, народ все время меняется, за всеми не уследишь.

– Так где он выскочил? – Ирина слушала Петра, а сама с нетерпением ждала конца предыстории, которая хоть и была небезынтересной, но явно затянулась.

– В чистом поле. Это слова официанта.

– И это вся твоя информация? – недоверчиво спросила Ирина.

– Почему же, я тебе еще кое-что могу сообщить, – хитро улыбнулся Щеткин. – Наш человек побывал в этом месте. Ну, где Сашу поколотили.

– Как поколотили? – упавшим голосом едва выдавила из себя Ирина.

– Да видишь ли, это тема для отдельного расследования. Саша почему-то, сиганув из вагона, набросился на путевых рабочих, дрался, как зверь. Они прямо ошалели. Ну и ему досталось. Их-то было четверо. Говорят, он сначала набросился на одного, а как их увидел, кинулся за отходившим поездом. Да упал неудачно. Тут они его и настигли. В пылу драки они не особо прислушивались к его словам, припоминают, что он о какой-то ошибке говорил, что обознался… Что-то о том, что его обокрали. Но они ему не поверили. Решили – хотел на жалость давить, чтоб отпустили. Хотя зачем ему тогда с поезда понадобилось спрыгивать чуть ли не на ходу, почему-то не задумались.

– Так и знала! И Катька догадалась, что его обокрали!

– А это еще кто? Неужели твоя подружка медработник? Ума палата! Если догадались раньше нас, почему не сообщали? – сделал строгое лицо Щеткин.

– Почему, почему… – огрызнулась Ирина. – Да потому, что мне эта дурацкая Катькина версия показалась бредом. Ты мне лучше скажи, что же дальше Шурик натворил.

– Остался лежать на железнодорожной насыпи. Эти работяги ввалили ему по первое число.

– Да ты что?! – ужаснулась Ирина. – И никто не поинтересовался, жив ли он, может, он нуждался в медицинской помощи?

– Да жив, жив. Не пугайся так. Они проверяли – он дышал. Но тащить этого террориста на себе ночью в медпункт им как-то в голову не пришло. Не для того они его так метелили. А чтоб не бросался на трудящихся. Сильно разозлились на него. В то время, когда одни ночью пашут, как проклятые, на тяжелых физических работах, какой-то городской хмырь спьяну спрыгивает с поезда и бросается колошматить их дружбана. Разве кто из мужиков может смириться с такой несправедливостью? Они так и сказали: наказали вашего городского за дело. Долго теперь помнить будет… И главное – не проверишь, кто прав. Жертвы ночной разборки на месте не оказалось, куда-то он уже умотал. Свидетелей нет. Мужики раскололись не потому, что решили помочь следствию. А чтобы справедливость доказать. Кстати, по фотографии его только один узнал, тот, кто смотрел – не переусердствовали ли они с наказанием. Саша лежал как раз под фонарем. Там вдоль путей такое освещение, хоть книги читай. Вот так, дорогая…Так что наша задача теперь прочесать близлежащие станции, поселки и станицы, в общем – все населенные пункты. Должен же он где-то объявиться. Фигура приметная – собой хорош, наш ясный сокол, морда помятая, подпорченная после физического внушения. Аборигены наверняка его уже приметили. Может, и ментам уже донесли. Может, менты его уже и арестовали.

Ирина тихонько вздохнула.

– Ну и перспективу ты обрисовал, Петя…Прямо тоска разбирает. И когда вы приступите к исполнению этой задачи? В смысле – начнете конкретно прочесывать эти населенные пункты?

– После совещания, с картой данной местности в руках, – деловито пообещал Щеткин. И не менее деловито поинтересовался: – Ты-то как, в состоянии работать? Или все-таки возьмешь отпуск?

– Не возьму, – твердо заявила Ирина. – Когда я дома, только о Шурике и думаю. А здесь погружусь в работу, хоть отвлекусь. Кстати, психологический портрет «Лесоруба» уже почти готов.

– Ну и молодец. Давай заканчивай. Как только завершишь – свистни мне.

Щеткин вышел с чувством исполненного долга. Хоть и маленькую, но утешительную информацию Ирине он принес. Турецкий пропал не бесследно, кое-какие следы за собой он оставляет. Хоть есть за что зацепиться. Все-таки алкоголь не всегда враг человеку. Если бы Александр Борисович не напился, никто бы его не запомнил. И ищи ветра в поле!

3

За долгую жизнь опера Турецкому сотни раз приходилось и в засаде сидеть, и скрываться от преследователей, слыша их голоса чуть ли не в двух шагах от себя. Можно было бы и привыкнуть к экстремальным ситуациям, но сердце каждый раз колотилось так, как будто готово было выпрыгнуть из груди. И ведь не страх заставлял сжаться и обливаться потом, а элементарная биология. Никуда от нее не деться. Вот и сейчас – сердце колотится где-то у самого горла, пальцы непроизвольно сжались в кулаки оттого, что опасность грозит не только ему, но и хозяевам дома, ни в чем не повинным людям, всего навсего давшим ему приют. Правда, не только приют. Они спасают его жизнь. Жизнь человека, которого впервые видят, но поверили ему, хотя знают, что в глазах и милиции, и казаков он опасный преступник.

Турецкий затаился на чердаке, куда спровадил его хозяин дома, приказав Лене отвести гостя подальше от глаз незваных гостей. Он прислушивался к пьяным крикам казаков и возне у двери Володиного дома, приникнув к крохотному пыльному окошку, и пытался разглядеть в темноте, что происходит во дворе.

В лунном свете четко вырисовывались черные фигуры в казачьих формах. Турецкий машинально пересчитал их – ничего себе, аж семеро пришли по его душу. Здорово он допек местные власти. Не успели менты отвалить, тут как тут казаки прискакали, словно в очереди стояли. Интересно, почему они выбирают один и тот же объект для проверки? Видно, Володя у них на особом счету, коль окружили дом и уверенно требуют открыть дверь.

– Давай отчиняй! – вопил кто-то хриплым пьяным голосом. – Никто сегодня спать не будет, мать вашу!

Все при оружии, агрессивные, будто и в самом деле станица на военном положении, а охотятся они за матерым преступником, оставившим за собой страшный кровавый след. А ведь и на самом деле тянется за Турецким кровавый след. Тот перепуганный дядька, с которым столкнулся Турецкий в чужом дворе, наверняка описал всю страшную картину убийства, хотя видел только окровавленного Олежку на руках незнакомца. Остальное домыслил сам да еще и приукрасил…

– Сукодеи! Вражины! Бэмби убили! Сдохну, а тому гаду его ж кишки покажу! – надрывался под дверью какой-то особенно лютый казак. В темноте не было видно, кому принадлежит этот истеричный голос, но представлялся некто невысокого роста астенического телосложения, вертлявый и наглый.

Упоминание имени Бэмби прояснило всю картину. Наконец все сложилось. Как картинка, которую надо сложить из перепутанных деталей пазла. Теперь понятно, почему в охоте за Турецким решили поучаствовать и казаки. Менты обозлились на Турецкого, потому что он сбежал среди бела дня у них под носом да еще коня начальника милиции экспроприировал. Рыскали, искали по всей округе и наконец напали на след. Да вот потеряли его и убрались восвояси. А казаки, выходит, считают, что он убил Бэмби. А Олежка Бэмби ведь брат их атамана, или кто он там у них – этот Куренной. Самого что-то не видно. Послал своих подчиненных разыскивать кровного врага…Хоть орали все разом, Турецкий вполне различал отдельные выкрики нежданных гостей.

– Отчиняй! Отчиняй, мусор! Я сейчас двери буду ломать! – донесся взвизгливый истеричный голос того самого казака. – Братаны! Сколько ждать еще будем? Давай все навалимся!

– Нехай сам выходит, – пробасил кто-то. – Не глухой же он, чуе, шо мы тут под дверью…

Самый длинный из них раздвинул руками столпившихся у двери казаков и вмешался в общий галдеж. И хотя по его голосу Турецкий понял, что этот здоровяк уже хорошенько принял на грудь, рассуждал он весьма здраво.

– Остынь! Ничего не ломать тут! Володя, открой – это Дима!

Дверь скрипнула и отворилась. Крупная фигура Володи появилась перед толпой. Дверь он закрыл не сразуё и на фоне освещенного квадрата дверного проема его фигура выглядела внушительно, хотя он и был на полголовы ниже длинного. Расставив ноги и скрестив руки на груди, Володя сурово пробасил:

– Ну, тут я. Шо надо? Не нагулялись еще? Все добрые люди по домам сидят, ко сну готовятся. Одни вы носитесь по деревне, як разбойники. А ты, Димон, уйми своих вояк.

Невысокий вертлявый казак выскочил из толпы и Турецкий понял, кому принадлежал истерический голос. Он в ярости заорал Володе прямо в лицо:

– Ты…Ты…Мусор! Ты всегда Бэмби ненавидел! Ты же его убить хотел! Думаешь, мы забыли? Шо, радуешься теперь, да?

Его рука потянулась к пистолету:

– Я тебе сейчас морду прострелю!

– Совсем сдурел! – будничным голосом заметил Володя, не меняя позы.

«Кремень мужик, – подумал с уважением Турецкий. – Его пистолетом не напугаешь».

– Да тихо! Тихо! Чего ты взъелся, Клест? – Димон небрежно отстранил рукой вертлявого. – Казачок благородно поступил. Ушел из ментовки. Раскаялся, никуда не бежал. Живет здесь, с нами. Ты ведь наш, Володя?

Тот упрямо наклонил голову и веско ответил:

– Я не ваш. Я свой.

– Ясно… – Димону явно не хотелось затевать ссору. – Лену позови.

– Она спит, – сердито ответил Володя.

– Нет. Не спит, – заупрямился Димон и заорал во весь голос: – Лена!

Володя привалился к закрытой двери и угрожающе посоветовал:

– Замолкни! Нечего у меня тут на дворе базар устраивать. У себя на плацу команды отдавайте, вояки хреновы. А здесь частная собственность. Моя хата, мой двор. Понял?

Димон такого отпора не ожидал. Он действительно умолк, но только на секунду. И тут же попер на Володю, пытаясь оттеснить его от двери.

– Чего ты сказал? Ты шо-то спутал, начальник. Ты тут живой только потому, шо племянница твоя знаешь кто? Моя невеста!

Казаки загалдели, а Димон уже ухватил за плечо Володю и заорал:

– Лена!!! Выйди, поговорить надо!

Володя схватил его за руки и оттолкнул от двери. Но Димон опять налетел на Володю, оттаскивая его от двери. Казачки дружно бросились на подмогу и Турецкий, наблюдая потасовку из окошка, уже готов был выскочить на помощь Володе. Внезапно дверь распахнулась и на пороге появилась Лена с карабином в руках. Турецкий даже залюбовался ею, вспомнив картину про французскую революцию «На баррикадах». Девушка отважно смотрела на толпу разъяренных казаков, направив на них карабин.

– А ну-ка всем назад! Шо, погано слышно?!

Молодой казачок насмешливо протянул:

– Та он не заряжен!

Казаки пьяно загоготали. У Димона губы тоже растянулись в пьяной ухмылке, и он не сразу отреагировал, когда карабин в руках Лены выстрелил.

– Ну, девка, ты даешь! – наконец восхищенно воскликнул он. – Хорошо, хватило ума вверх пальнуть! А то бы хтось щас валялся тут в кровячке.

Он разжал руки и отпустил Володю.

– Скажи спасибо своей племяшке, шо такая храбрая!

Лена зло выкрикнула ему в лицо:

– Ты шо надумал, Димочка? У нас в хате обыск устроить? А ну гэть видселя! Я с тобой завтра побалакаю. И объясню тебе, чья я невеста! Нашелся женишок! С каких это пор? Когда это я тебе слово давала?

Димон, все еще улыбаясь, подошел к Лене и остановился только тогда, когда дуло карабина уперлось ему в лоб.

– О, по-нашему заговорила. А то все из себя интеллигентку строишь. Какая ты красивая…А я ж тебя давно люблю. Ну и шо с того, шо слово не давала? Ты его вообще никому не давала. Шо я – не знаю, шо и Волохов за тобой сохнет, и Серый трепался, шо стоит ему тебя пальцем поманить, ты сразу вся его будешь? А я хитрый, я выжидаю. Раз ты никому глазки не строишь, значит – моя будешь. Понимаешь? Для меня осталась и моей невестой будешь!

Казаки одобрительно загудели и Димон, чувствуя их поддержку, азартно выкрикнул:

– Ну давай, стреляй в меня! Давай…

Турецкий уже не удивился, когда Лена стала медленно опускать карабин, пока дуло не остановилось на уровне паха Димона. Смелая девушка, под стать своему дядьке – подумал он. Решительный голос Лены перекрыл ропот казаков:

– Гэть! Я стреляю хорошо. Це у нас семейное…

– Ну все, все… – криво усмехнулся Димон, с опаской отодвигаясь от Лены. – Уходим…Пошли, хлопцы. А то у нее шо-то поганое настроение. А когда у девчат поганое настроение, от них всего можно ожидать…

Казаки опять загалдели, но решительность девушки подействовала на них отрезвляюще. Только самый молодой из них еще хорохорился и пытался уговорить казаков прошмонать хату бывшего мента.

– Пошли, – потянул его за рукав Димон. – Мент не станет ховать у себя бандита. Он же у нас законник! А це уже на всю жизнь, як поганая болезнь.

Казаки пьяно захохотали и скрылись в темноте.

Турецкий с облегчением вздохнул и лег прямо на жесткий пол, вытянувшись во весь рост и расслабив напряженные мышцы. Пахло пылью и старыми вещами. Чердак был захламлен какими-то узлами и ящиками, всеми теми ненужными в хозяйстве вещами, которые жалко выбросить, хотя они, может, уже никогда не понадобятся. Вот их и стаскивают хозяева на чердак, с глаз долой, а потом напрочь забывают о них. Паутина лохмотьями свисала с балок под потолком, а что творилось по углам, можно было только представить.

Турецкий взялся за бок и поморщился от боли. Хорошо хоть не сломаны ребра, а то и вздохнуть не смог бы в полную силу. Рука нашарила в кармане сложенный лист бумаги. Он опять подполз к окну, чтобы при ярком свете луны рассмотреть запись. Рядом с примитивной схемой кто-то корявым почерком набросал ряд цифр. Ну что ж, расшифровать запись не составляло особого труда, записка писалась второпях, но вполне разборчиво. Скорее всего Олежка и писал, не предполагая, что она попадет в чужие руки… «14.35» и «ваг № 240002210 рыж.»

Заскрипели ступеньки, и дверца в полу приподнялась ровно настолько, чтобы в нее пролезла Лена, протискиваясь в обнимку с одеялом и подушкой.

– Это вам, – смущенно проговорила она, встретившись взглядом с Турецким. Он почему-то тоже испытал легкое смущение.

– Балуешь меня, – перешел на «ты» Турецкий. – А я тут приготовился совсем по-походному расположиться. Видишь, успел уже поваляться на полу, – принялся он отряхивать джинсы, предполагая, что вряд ли за последние годы тут мыли полы.

– Тут пыльно, вы уж извините. Я давно на чердак не забиралась. Не люблю запах старых вещей. А сейчас подумала – жестко лежать на голом полу. А вам, наверное, больно… – догадалась она, заметив легкую гримасу на лице Турецкого, когда он неловко повернулся и опять ощутил боль в боку.

– Да нет, уже не так… Привыкаю, наверное, – покривил душой Турецкий. Не хотелось в глазах девушки выглядеть этаким страдальцем. – А ты храбрая девушка. Я тут наблюдал за осадой вашего дома из окошка. Здорово ты припугнула этих ряженых своим карабином. Спасибо тебе. Правда, до сих пор мне не приходилось прятаться за спиной женщины. Даже как-то неловко.