Buch lesen: «Дмитрий»

Фрэнсис Уильям Бейн / Francis William Bain (1863–1940)

О Фрэнсисе Уильяме Бейне известно крайне мало, несмотря на то что речь идет не о сочинителе былых веков, а о человеке, дожившем почти до середины XX столетия. Писатель родился в шотландском Ботвелле в 1863 г., получил классическое образование, был любителем футбола и выступал за команду Оксфорда в 1883–1886 гг. С 1892 г. по 1919 г. Бейн преподавал историю и политэкономию в колледже Деккан в индийском городе Пуна. В молодые годы Ф.У. Бейн опубликовал несколько книг на политические темы, однако, как писатель он известен прежде всего своими фантастическими сочинениями, начиная с «Лунной цифры» (1898). Вокруг этого романа развернулась бурная полемика, многие не верили утверждениям автора о том, что книга является лишь переводом с Санскрита манускрипта, полученного Бейном от некоего брамина. Последующая публикация Бейном еще нескольких произведений на сходную тематику еще больше убедила читателей и критиков в том, что история с брамином – выдумка.

Несомненно, Ф.У. Бейн глубоко интересовался историей, преподаванию которой он посвятил более четверти века, однако, в его биографии мы не нашли никаких упоминаний о причинах его обращения к конкретному эпизоду из прошлого России – Смутному времени. Возможно, в обстоятельствах жизни царя Дмитрия будущий писатель-фантаст видел невероятную, почти сказочную составляющую. Между тем, к работе над романом молодой писатель подошел серьезно, судя по всему, тщательно изучил целый ряд источников и в основном сумел избежать распространённых среди европейских авторов ошибок, как фактических, так и в именах собственных и географических названиях. Несомненно, можно говорить о значительной исторической достоверности романа, при этом автор предлагает нетривиальную версию событий.

В романе Бейна Дмитрий – сознательный самозванец, авантюрист, креатура хитрого и расчетливого интригана Отрепьева. Примечательно, что эти два персонажа не только существуют параллельно, но и постепенно из сообщников превращаются в противников. Роль Отрепьева в романе показана в высшей степени оригинально. Именно ему Борис Годунов поручил некогда устранить конкурента в лице маленького царевича, и Григорий выполнил страшное задание. Однако царь вовсе не спешит его наградить за усердие, напротив, он желает убрать опасного свидетеля. Отрепьев успевает бежать, прихватив из Углича кое-какие ценные вещи, оказывается на Украине и вскоре в Брацлаве случайно спасает из пожара незнакомого мальчика примерно одних лет с убитым царевичем. И вот тут-то у него рождается невероятный по своему масштабу план мести. Его цель – поквитаться с Годуновым, ни богатства, ни почести ему не важны. Долгих десять лет он готовит спасенного отрока к будущей великой миссии, заботится о нем как о сыне, обеспечивает обучение языкам и наукам, фехтованию и искусству наездника, закаляет волю и знакомит с подробностями жизни при московском дворе. Дождавшись благоприятных обстоятельств, Отрепьев выводит молодого самозванца на сцену.

Поначалу Дмитрий наслаждается игрой, посмеивается над легковерными поляками, охотно ухватившимися за идею возвращения на московский престол чудом спасшегося царевича. Постепенно он вживается в свою роль, его охватывает азарт, он начинает верить в скорый успех своего предприятия и строить планы на будущее. Следует отдать ему должное, и на пути к трону, и уже покорив Москву, он демонстрирует качества и умения, достойные монарха, и в целом проявляет себя с лучшей стороны. Тот факт, что Фрэнсис Уильям Бейн озаглавил свой роман «Дмитрий» (без всяких приставок лже-), свидетельствует о том, что для автора названый Дмитрий был достоен своего имени.

Интересен и тот факт, что двое самых близких Дмитрию людей – Марина и Иваницкий – знают, что он самозванец, и любят его за то, какой он, а не кто он. Своей возлюбленной Дмитрий открывает правду на первом же свидании, Иваницкому он признается за мгновения до гибели, но тот всегда подозревал, что его «генерал» не царского происхождения, и все же был до самого конца искренне ему предан.

Трансформация взаимоотношений Дмитрия и Отрепьева связана с разнонаправленным развитием двух характеров. Дмитрий из ведомого, ничем не примечательного юноши вырастает в полководца и государя, Отрепьев же из предприимчивого опекуна превращается в безжалостного заговорщика-убийцу (строго говоря, он и был убийцей, и гибель маленького царевича на его совести, но читателю это обстоятельство становится известно гораздо позднее). К середине повествования мы видим две сильные личности, конфликт между которыми неминуемо должен привести к гибели одного из участников. Милосердие и жизнелюбие Дмитрия не дают ему разделаться с опаснейшим врагом, и это приводит его к трагическому финалу.

В романе представлены три женских образа: Марина, Наташа и Ксения. Все три, по сути, не самостоятельны, но лишь оттеняют характер самозванца. С Мариной его связывают более глубокие взаимные чувства, он любит, балует, защищает ее, как истинный рыцарь. При этом и с двумя другими девушками, несмотря на мимолетность увлечения, он добр и честен. Девушки, в свою очередь, опираясь на собственную интуицию, стараются предостеречь Дмитрия от скрытых врагов, Отрепьева и Шуйского.

В романе отсутствует такой персонаж, как царица Марфа (Мария Нагая). Автор обошел вниманием взаимоотношения названого царевича с «матерью», представив сцену их встречи глазами случайного наблюдателя из народа.

Между тем, список действующих лиц романа довольно обширен (бояре, горожане, казаки, поляки, иезуиты), действие переносится с Волыни в Нижний Новгород, из Кракова в Кромы, из Запорожской Сечи в Москву. Необходимо еще раз подчеркнуть серьезную работу писателя с источниками и аккуратное обращение с фактами. Мы не знаем, был ли знаком автор с русскоязычными сочинениями на ту же тему, но любопытно появление двух имен в романе. Польского друга и сподвижника Дмитрия зовут Болеслав Иваницкий. В исторических документах такой человек не фигурирует¹, но в романе Ф.В. Булгарина «Дмитрий Самозванец» (1830 г.) будущий царь Дмитрий под фамилией Иваницкий выступает в качестве члена польского посольства Льва Сапеги в Москве. Имя завсегдатая московского кабака Пимен не может не напомнить о персонаже Пушкинской трагедии «Борис Годунов (1825), хотя имя – пожалуй, единственное, что объединяет этих двух литературных героев.

Продолжая тему имен в романе, можно отметить несколько, вызывающих определенное удивление. Так, один из польских дворян носит русскую фамилию Салтыков, не совсем по-польски звучит имя слуги короля Сигизмунда: Шардон. Московского мясника именуют Рустоком. В остальном же Бейн корректно использует имена собственные, как бы экзотично они ни звучали для европейского уха.

Роман Ф.У. Бейна интересен оригинальным взглядом на личности царя Дмитрия и Григория Отрепьева, динамичным сюжетом (автор обходится без развернутых батальных сцен, лирических отступлений и чрезмерного мелодраматизма) и вполне достоверной и объемной картиной жизни России и ее ближайших соседей в начале XVII в.

Следует отметить, что сочинение выдержало несколько изданий, причем название его всякий раз видоизменялось: Дмитрий: Трагикомедия. – Лондон, изд-во Персивиал, 1890; Дмитрий: Роман о Древней Руси. – Нью-Йорк., изд-во Д. Аппелтон, 1890; Дмитрий: Великая история России. – Нью-Йорк, ид-во А.Ф. Фоула, 1906².

М. Лазуткина

ДМИТРИЙ

Против чаянья, многое боги дают:

Не сбывается то, что ты верным считал,

И нежданному боги находят пути;

Таково пережитое нами.

Еврипид³

Моим неведомым друзьям

в день IV ноября MDCCCLXXXIX⁴

ВСТУПЛЕНИЕ

Безжизненные слова – это всего лишь жалкое подобие действия: когда они выходят за пределы своей вотчины и пытаются выразить чувство, характер, эмоцию, им, бедолагам, нужен переводчик. Как деловитые, бойко болтающие гиды, они только и могут водить нас вокруг да около собора, жестикулируя в сторону тускло-серых окон. Одной лишь музыке дано открыть двери, ибо она и есть уникальный ключ, отпирающий все замки, и впустить нас в великолепие витражей. Стало быть, тот, кому знакома «Мазурка №22» Шопена, поймет историю МАРИНЫ точнее, нежели услышав словесный рассказ; а увертюра к «Кармен» Бизе – это волшебное «Сезам, откройся!» к судьбе ДМИТРИЯ. Мне остается лишь добавить, что эта история правдива.

ЧАСТЬ I

О, какую легенду можно пустить!

А главное – новая сила идет.

Достоевский⁵

I

– НАТАЛЬЯ⁶!

Крик раздался в полуденной тишине, вспугнув пролетавшего ворона, который поспешил прочь, в сторону степи.

– Наталья! НАТАЛЬЯ!

Дверь избы резко распахнулась, и старик, явно пьяный, в грязной одёже сизого цвета, пошатываясь, выскочил во двор, машинально пнув стоявшее перед дверью корыто, из которого, поджав хвост, робко ела худосочная собака. Полдюжины кур, помогавших собаке в еде, с кудахтаньем разбежались.

– Где черти носят эту девицу? Наталья, ты где? Снова ушла, чума ее возьми.

Он прошел через двор и заглянул в полуразвалившийся сарай, служивший конюшней. Лошади не было.

– Так я думал, вот не сойти мне с этого места, бегает за каким-нибудь молодым казаком, черт его дери. Осип! Осип, поди сюда!

Парнишка, живописно одетый в одну лишь сорочку, пыльную и с прилипшими клочками сена, внезапно появился из-за сарая. Одной рукой он тер глаза, в другой нес ведро, изображая, что занят делом. Не дожидаясь допроса, он тотчас заныл:

– Я слыхал топот копыт с час назад, она вон туда уехала, – он указал в сторону Житомира. – Она всякий день туда ездит.

– А мне почему не сказал?

– Вы спали.

– Ты хочешь сказать, ты спал, ленивый бездельник. Глянь только: собачье корыто вверх дном, а ты дрыхнешь на чердаке, сразу видать по твоей рубахе. Как пить дать, ты бы проспал весь день, дай тебе волю. Что стоишь-зеваешь?! Ступай прочь, да прибери тут все. Живо, слышишь?! Проклятая девчонка, вот научат ее татары бегать в один прекрасный день! Черт ее дери, я ей покажу, как прятаться.

Он повернулся и поплелся обратно в дом, оставив дверь за собой открытой. Осип тотчас удалился в свое логово в сарае и вскоре снова заснул. Собака и птицы осторожно прокрались назад и возобновили прерванную трапезу. В степи снова воцарилась тишина.

II

Желтые лучи заходящего солнца стелились вдоль невысоких холмов украинской Волыни⁷, удлиняя тени, отбрасываемые шпилями Житомира. Колыхание высокой степной травы указывало на движение путника, до поры невидимого. Вскоре он появился на склоне холма, на мгновение натянул поводья и огляделся вокруг.

Его непринужденная поза наездника не сочеталась с простой одеждой русского крестьянина: грубой рубахой, широкими штанами и сапогами. Густые брови, квадратная челюсть, не прикрытая ни бородой, ни усами (ибо ему было не более двадцати двух или трех лет), и спокойствие его серых глаз придавали его лицу весьма решительное выражение, тогда как его рыжеватые волосы, как-то не вязались с чисто русским широким носом и выступающими скулами. Верховая посадка маскировала рост ниже среднего, но подчеркивала необычайную ширину его плеч.

Конь между тем устал ждать и принялся жевать траву, пока его хозяин обозревал окрестности, явно более занятый своими мыслями, чем красотой пейзажа.

Вскоре молодой человек вздрогнул и тронул поводья.

– Бедная Наташа! Интересно, как она это воспримет. Ничего, справится. Хочешь не хочешь, придется ей смириться. Хотя, как знать, может, ей уже и дела нет до меня. Да, я должен ехать. Жаль, что придется с ней расстаться, но отчего-то мне хочется, чтобы все закончилось. Что ж, дело сделано. Ну и дураки же мы, в конце концов. Как-то это все бессмысленно. Все просто нелепо, невозможно, безумно. Должно быть, я сошел с ума. Однако все лучше, чем то невыносимое, праздное, безвестное существование. Я едва не сделался овощем. Да, что угодно, только не это. Что ж, Отрепьев пускай решает…

Он пришпорил коня и пустил его галопом.

III

Тем временем в миле оттуда, в небольшой лощине, где по счастливой прихоти природы пара деревьев соединились над углублением в земле, образуя беседку, будто нарочно предназначенную для таких идиллических целей, демон нетерпения пожирал возбужденную душу Натальи.

Она томилась уже два часа. Явившись за час до назначенного времени, она никак не предполагала ждать еще час после. Привязав лошадь к пню, она сперва просто сидела и ждала. Потом она нахмурилась, попыталась было петь, всплакнула и подумала, не вернуться ли домой, но тут же упрекнула себя за эту мысль, пересчитала листья на ближайших деревьях, сорвала несколько цветов и снова заплакала.

Наконец она вскочила и решила уладить дело небольшой деревенской ворожбой. Усевшись на землю по-турецки, она срывала один за другим молодые побеги свежей веточки, нашептывая старинное литовское заклинание:

Во граде много есть парней,

Но один мне всех милей.

Я на ярмарку поеду в Каменец,

Но не встретится мне там мой молодец.

Я в луга зеленые хожу,

Но и там его не нахожу.

Пташка, взвейся высоко,

Где мой милый? Далеко?

Ветер, ветер, прочь лети,

Мне милого принеси.

Внезапно ее лошадь заржала. Она радостно вскрикнула и замерла, прислушиваясь к быстро приближающемуся звуку копыт. В следующую минуту она бросилась в объятия ДМИТРИЯ.

IV

Совсем позабыв отругать его за опоздание, она в восторге прильнула к нему, как может прильнуть только очень влюбленная женщина.

Внезапно она оторвалась от него:

– Ты не целуешь меня, как прежде – али не любишь меня больше? О, Дмитрий, а уж я-то так тебя люблю! – и она разрыдалась.

Дмитрию сделалось не по себе, но он сказал:

– Глупенькая, не суди всех по себе. Откуда мне знать, что ты только и думала о том, чтобы обнять меня покрепче. Ну иди же ко мне, – он раскрыл объятия, но она отстранилась.

– Нет, скверный юноша, ты не должен прикасаться ко мне, ты должен только любоваться мною. Право, нынче есть, на что любоваться, милый Дмитрий, – кокетливо улыбнулась она сквозь слезы.

Дмитрий, получив такое наставление, и впрямь залюбовался ее честными, выразительными, влюбленными глазами, блестящими то ли от радости, то ли от слез, ее бледно-зеленой юбкой, белой рубашкой и красным расшитым лифом, ее миниатюрными ножками в желтых сапожках, ее темными волосами, увенчанными кокошником и заплетенными нитками золотых и серебряных монет, – и чувствовал, что она права.

– Да, Наташа, твоя правда, уж ты больно ты хороша, чтобы разъезжать одной-одинешеньке по округе. Немногие девушки, могут сравниться с тобой, Наташа.

– Что ты знаешь о других девушках? Нечего говорить о них, Дмитрий, – вдруг сказала она, вновь приблизившись к нему. – А где твои красивые красные сапоги и другое платье, и почему ты так одет? Ты не похож на моего казака в этих ужасных старых лохмотьях!

– Да уж, – ответил Дмитрий, – эту одежду нарядной не назовешь, но ты же все равно любишь меня, Наташа, несмотря на ужасные старые лохмотья. А я вот уезжаю.

– Уезжаешь! – почти закричала она, крепко сжимая его руку и бледнея. Да как же это? – И подозрения, до сих пор смутные, в тот же миг заполнили ее сердце.

– Наташа, – неловко начал он, – помнишь, я тебе уже говорил, что, может статься, мне придется уехать. Я говорил тебе, что некто может позвать меня – и вот он позвал, и мне надо ехать.

– Ехать! – сердце Наташи упало, почти остановилось, она на мгновение прильнула к нему, и у нее закружилась голова. – Куда ты едешь? Почему надо ехать? Кто позвал тебя? Что ты там будешь делать?..

– Погоди, не так быстро, я не могу сказать тебе, Наташа, что я собираюсь делать – я и сам едва знаю. Странно это все звучит, но я должен ехать. Я Отрепьеву обещал.

– Так вот оно что! Ах, этот ужасный Отрепьев! Но ведь и мне ты обещал… Не езди с ним, Дмитрий. У него дурной глаз, он плохой человек, он тогда недобро смотрел на меня, – тебя убьют, Дмитрий. Дмитрий, ты сказал, что никогда меня не бросишь! Не уезжай, не оставляй меня – возьми меня с собой, возьми. Я и верхом умею ездить, и стрелять, оденусь, как ты, казаком, конюхом твоим буду. Возьми, возьми, куда хочешь поеду, – говорила она с необычайной быстротой, луч надежды зародился в ее душе.

– Нет, Наташа, нельзя тебе со мной. Эх, знала бы ты только … Никак нельзя – ты мешать будешь…

«Мешать!» – роковое слово. Она сделалась холодна и тверда, как камень. Ее подозрения превратились в уверенность и душили ее.

– Ах! ты устал от меня, вот и все! Мешать… И то верно, буду тебе мешать, – ее грудь вздымалась.

– Не смотри так, Наташа. Ты не понимаешь.

– Да, да, я понимаю. Конечно, я знала, что так будет. Устал ты от меня. Я ж и раньше это чувствовала. Пойду я, домой пора – поздно уже.

– Наташа!

– Прощай! – Она метнулась вон из укрытия и тотчас побежала обратно. – Дай мне взглянуть на тебя, дай мне взглянуть на твое лицо. Ответь мне теперь: ты хочешь уехать? Да! Не говори, не надо! Увижу ли я тебя когда-нибудь снова? Смогу ли я когда-нибудь… – С отчаянием в глазах она бессознательно схватила его за руку. Ее пыл был встречен его холодностью и замешательством, лишь подтвердив ее ужасные подозрения.

Она бросилась прочь, вскочила на лошадь и ускакала.

Дмитрий хотел было пойти за ней, нерешительный и пристыженный, после остановился, провожая ее взглядом, пока она не исчезла в океане травы. Так он стоял довольно долго, рассеянно глядя на ее след в степи. Наконец он глубоко вздохнул, отвязал коня, сел в седло и поскакал в сторону Киева.

V

Лунный свет падает на холодные темные воды Днепра, длинная дрожащая серебристая дорожка танцует на ряби. По ту сторону реки в небо вздымается двойной холм Киева со спящим монастырем – черно-серебряная масса. Глубокая впадина посередине погружена во мрак. То тут, то там одинокая вспышка, скудный луч какого-то полуночного фонаря вглядывается в ночь.

По всему Русскому Иерусалиму красные костры паломников, собравшихся со всех концов Святой Руси, бросают зловещий свет на их движущиеся фигуры или мягко озаряют стоящие или сидящие темные группы на равнине. Слышится низкий гул бесчисленных голосов – слабый, таинственный, неописуемый шум огромного множества. Вверху темно-синий небесный свод и безмолвные, бдительные, вечные, безжалостные звезды.

В одной из таких групп, на самом берегу реки, мерцающий свет костра освещает высокого человека в монашеской рясе, его смуглое лицо измождено не то лишениями, не то излишествами, в его глазах блестит энтузиазм, он очаровал своих слушателей одной из старинных русских легенд.

“И бродил я на рассвете по берегу, и услышал я звук, доносящийся с моря. И посмотрел я в сторону моря и увидел лодку, а на носу и корме сидели гребцы, но их лица были скрыты туманом. А посередине, сияя в пурпурных одеждах, стояли два сына святого Владимира, святые мученики Борис и Глеб. И сказал Борис: “Брат Глеб, вели гребцам поторопиться, ибо мы должны помочь нашему сроднику Александру, сыну Ярослава⁸.”

– Тогда меня, – сказал финн Пелгусий⁹, – охватили великий страх и трепет. И пока я смотрел, корабль исчез с глаз моих.

Затем, когда Александр услышал его историю, он возрадовался, ибо знал, что Господь и Благословенные Братья были на его стороне. И он напал на язычников, и поразил их острым мечом, и загнал их обратно в Неву, и не осталось ни одного язычника на его земле. Потому его и по сей день называют Невским, героем Невы”.

Оратор сделал паузу, его губы дрожали, все его тело дрожало от волнения. Слушатели молчали, затаив дыхание.

– Теперь нету героев, – заметил, наконец, башкир из Тобольска, чье коричневое и грязное лицо, похожее на спелый грецкий орех, выглядывало из гнезда мехов, – перевелись герои с тех пор, как Ермак¹⁰ помер. Он последний был, но он помер, а больше никого нету.

– Нет нынче героев! – воскликнул монах, и его голос сорвался на крик, он вскинул руки и шагнул ближе к огню. – Нет нынче героев – а почему? Почему? Потому что русские забыли своего Бога и утратили род Рюриковичей, потому что у них вместо царя язычник и татарин, который призывает своих татар в святую Русь и отравляет наших царей, который поджигает наши дома и навлекает на людей язвы и голод. Почему у нас голод? Потому что Бог гневается на нас, и поэтому Он посылает Свой голод, чтобы уморить нас до покаяния. Да, это Борис Годунов-татарин, он – проклятие России. Но Господь пошлет избавителя. Да! Говорю вам, настанет день, скоро настанет, когда восстанет избавитель. Мне приснился сон, и Господь говорил со мной:

“Вы увидите, Я пошлю моему народу избавителя, как я избавил их в древности рукою Дмитрия Донского¹¹ из рода Рюриковичей, ибо думаете вы, что он мертв, но он придет, и поразит Бориса, и изгонит его, и наступит его власть”.

Да, Господь говорил в видении, и я не лгу вам. Царевич Дмитрий не умер, но скоро вернется. Господи, скоро, пусть это будет скоро!

Он в изнеможении откинулся назад, но губы беззвучно шевелились. Зрители беспокойно заерзали. «Шаман, великий шаман», – пробормотал обращенный калмык, стоявший рядом.

– Он говорит правду! – взволнованно воскликнул паломник. – Это чума, голод и злой царь, что сделал русских крепостными, а не свободными, и не любит русский народ.

– С чего бы Борису Годунову любить русский народ? – усмехнулся другой. – Другая кровь, другие предки – какая уж тут любовь? Но что он имеет в виду, говоря, что царевич Дмитрий жив?

– Ты, видать, нездешний, – возразил первый, – ежели ничего не слыхал. Говорят, царевич Дмитрий Иванович жив и скоро придет избавить русских от злого царя.

– Да ведь его убили в Угличе, Борис его отравил.

– Нет, не отравил, – с готовностью вставил башкир. Отец моей жены из Пелыма¹², он был в Угличе, когда царь Борис сослал всех жителей Углича в Пелым, и он говорит, что никто не знает истинную правду, но поговаривают, что царевич Дмитрий не умер вовсе, а сбежал из Углича в лодке. Злой царь изо всех сил разыскивал его, чтобы убить, но напрасно, ибо тот исчез.

Монах поднял голову.

– Нет, он не убит. Уж кто-кто, а я наверняка знаю. Я сам из Ярославля и был в Угличе в ту ночь. Поплыл я на лодке в Нижний Новгород. Гляжу: плывет мимо нас другая лодка, и гребцы гребут быстро-быстро. Поговаривали, то был боярин Иван Мстиславский со своим крестником, царевичем Дмитрием, бежавшим от царя.

– Да, – сказал башкир, одобрительно кивнув, – я тоже это слышал. Отец моей жены…

– Завтра, – заметил калмык, – мы все будем молиться мощам святого Антония Святых Катакомб¹³, чтобы он ниспослал нам свою помощь.

– Велика ж помощь от костей мертвецов, – усмехнулся старый еврей в грязной одежде. Верный обычаям своего народа, он прибыл сюда с целью заработать на людской набожности, которую сам презирал. На этот раз его чувство недовольства одержало верх над осторожностью. – Что бы вам самим не восстать против вашего злого царя?

– Ах ты, еврейский пес! – воскликнул калмык, – вздумал над святыми издеваться? А ну, бросим его в реку.

– Да, да, в реку! – закричали полдюжины голосов, и столько же сильных рук схватили неосмотрительного еврея и потащили его.

– Святой Моисей! – воскликнул испуганный сын Израилев. – Смилуйтесь, смилуйтесь! Я не имел в виду ничего плохого. Смилуйтесь!

Последовала краткая потасовка, и еще мгновение, и ему пришел бы конец. Внезапно молодой человек, молча стоявший в тени позади монаха, подтолкнул того локтем со словами: «Отрепьев, помоги мне, этот человек может быть нам полезен», – и, шагнув вперед, оттащил еврея в свою сторону.

– Довольно, довольно, отпустите бедолагу. Он и так уж полумертв от страха. – В глазах православных фанатиков читалась злобная решимость.

– Отдай нам пса, не то отправишься вслед за ним! – крикнул ретивый калмык.

Тут монах бросился вперед:

– Ради Святого Антония, Святого Николая и Киевской Богоматери, люди, опомнитесь! Окаянный калмык, ты едва не отравил святую реку телом неверного еврея? Отпусти его, не то я нашлю на тебя черную чуму.

Калмык, привычный к физическим опасностям, в страхе отпрянул от «шамана» и его заклинаний, бормоча себе под нос, и толпа последовала его примеру. Монах тотчас же повернулся и быстрым шагом отошел от костра, молодой человек последовал за ним, а еврей, поспешно схватив лежавший рядом большой мешок, поспешил за своими покровителями.