Buch lesen: «История цивилизации в Европе»

СОСТАВИТЕЛИ СЕРИИ:

В. В. Анашвили, А. Л. Погорельский

НАУЧНЫЙ СОВЕТ:

В. Л. Глазычев, Л. Г. Ионин, А. Ф. Филиппов, Р. З. Хестанов

Текст печатается по изданию: Гизо Ф. История цивилизации в Европе / Пер. с франц. Изд. 3-е без перемен. СПб., 1905.

ОЧЕРК ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ФРАНСУА ГИЗО

Франсуа Пьер Гильом Гизо, государственный человек и знаменитый писатель Франции, член Парижской академии наук, родился в Ниме 4 октября 1787 года. Он принадлежал к благородному протестантскому семейству, сильно пострадавшему как от религиозных гонений прежнего режима, так и от ужасов революции. Его отец, выдающийся адвокат, погиб на эшафоте 8 апреля 1794 года. Вдова его с юным сыном, Франсуа Гизо, бежала в Женеву, где этот последний столь же страстно, как и успешно, предался изучению языков и литературы. В 1805 году он сдал в Париже экзамен и поступил учителем в дом бывшего швейцарского министра Штапфера. Введенный в дом Сюарда, он познакомился с литературными деятелями того времени, в том числе и с Полиною Мелан, работавшею тогда в «Публицисте». Во время ее продолжительной болезни Гизо исполнял бескорыстно ее работу; чувство благодарности вызвало в писательнице чувство любви, и она, несмотря на значительную разницу в летах, согласилась стать его женою. Это было в 1812 году. Она была старше Гизо на четырнадцать лет. Ее связи с представителями партии роялистов открыли Гизо, в то время еще скромному кабинетному труженику, доступ к политической карьере. В это время он напечатал «Новый словарь французских синонимов» – прекрасная компиляция – лучшее из всех других сочинений по этому предмету; «О состоянии искусства во Франции»; «Жизнеописания поэтов эпохи Людовика XIV». В 1812 году труды Гизо получили щедрую награду: Фонтан назначил Гизо адъюнктом по кафедре истории в Сорбонне.

После падения империи Гизо по рекомендации Ройе-Коллара получил место секретаря при министре внутренних дел, аббате Монтескиу. Его редакции принадлежит закон о печати 21 октября; вслед за тем он был назначен членом цензурного комитета. Вследствие расстроенного здоровья он временно должен был прекратить все свои занятия и предпринял путешествие за границу. Говорят, что он имел свидание с Людовиком XVIII, которому жаловался на происки ультрароялистов. Возвратившись во Францию при реставрации Бурбонов, Гизо был назначен генеральным секретарем Министерства юстиции Барбе-Марбоа, который после неудачной борьбы с белыми отказался от должности 10 мая 1816 года. Выйдя вместе с Барбе из состава министерства, Гизо вскоре, а именно в августе 1816 года, получил место директора генеральной администрации департаментов и общин. Будучи по политическим убеждениям своим конституционным роялистом, он напечатал программу своей партии под заглавием «О представительном правлении и современном состоянии Франции» (1816). С того времени и возникла, по инициативе Ройе-Коллара и Гизо, школа доктринеров, которая доказывала возможность совмещения полной свободы со строгим общественным порядком. Школа эта пользовалась огромным влиянием до самого падения конституционной монархии.

Гизо вторично вышел из министерства вместе с Деказом, вследствие дела об убийстве герцога Беррийского; он снова вступил на поприще литературы и профессорской деятельности. В это время им обнародованы следующие политические сочинения: «О заговорах и политическом правосудии» (1821 г., 2-е изд.) и «Способы управления и оппозиции при современном состоянии Франции» (1821). Благодаря этому последнему сочинению, имевшему политический характер и вызвавшему ожесточенные нападки против министерства Виллеля, Гизо лишился всех занимаемых им должностей; его курс истории был остановлен в 1825 году. Это время самой кипучей литературной деятельности Гизо. Он напечатал «Историю представительного правления» (1821–1822); «О смертной казни в политических делах» (1822); в этой книге он, не отвергая смертной казни, доказывает крайнюю опасность для правительства слишком часто прибегать к этой ужасной мере; «Опыт истории Франции» (1823); «Собрание мемуаров, относящихся к английской революции» (26 томов; первый появился в 1823 году) – перевод с английского под редакцией Гизо; «Собрание мемуаров, относящихся к истории Франции» (31 том, первый – в 1823); «История английской революции» (1827–1828).

В то же время Гизо редактировал «Прогрессивную энциклопедию» и основал в 1828 году журнал «Revue francaise». Политическая деятельность его в этот период времени выражалась в ревностных трудах по обществу, носившему девиз: «Помоги сам себе, Бог тебе поможет»; целью этого общества было охранение свободы выборов.

1 августа 1827 года умерла первая жена Гизо, столь пламенно любившая своего мужа, что в угоду ему на смертном одре приняла протестантизм. Она также написала несколько выдающихся сочинений о воспитании, морали и несколько детских книжек. Год спустя Гизо вступил во второй брак с Элизою Диллон, племянницею его жены, которая при жизни сама предвидела и подготовила этот брак. Вторая жена Гизо, умершая в 1833 году, также написала несколько сочинений по беллетристике и этике.

Примирительное министерство Мартиньяна вернуло Гизо кафедру в Сорбонне и предоставило ему место в Государственном совете (1828). Это время величайшей популярности Гизо. Вместе с Кузеном и Вильеменом, Гизо составляет тот знаменитый триумвират, которому Франция обязана громадными успехами в деле просвещения. Профессорской деятельности Гизо мы обязаны появлением в печати самых распространенных исторических сочинений его: «Курс новой истории» (6 томов, 1828–1830); «История цивилизации в Европе» (1845, 5-е изд. ) и «История цивилизации во Франции» (1845, 5-е изд.).

В это время он становится оппозиционным депутатом палаты и горячо полемизирует с министерством Полиньяка.

Когда вспыхнула революция 1830 года, Гизо, прибывший в Ним 26 июля, изъявил согласие редактировать протест депутатов, «преданных Его Величеству и Его Августейшей династии». 28 июля он участвовал в доме Лафитта на общем собрании своих единомышленников, организовал «муниципальную комиссию» и был избран министром общественного просвещения. Несколько дней спустя, он произвел ревизию всего Министерства внутренних дел и обновил весь личный состав его. Он участвовал также в пересмотре хартии и потребовал, чтобы возраст избирательной правоспособности был понижен до 25 лет. Будучи членом кабинета Лафитта, Гизо разошелся с ним во взглядах и подал в отставку. 11 октября 1832 года он вместе с Тьером и Брольи организовал новый кабинет, который держался не менее четырех лет. В качестве министра народного просвещения, Гизо как в совете, так и в палате имел большое влияние и содействовал репрессивной политике. С другой стороны, начальное образование во Франции обязано ему своею прочною постановкою.

Министерство 11 октября наконец пало (22 февраля 1836). Гизо после полугодового удаления от дел, снова принял из рук Моле министерский портфель. В то же время, с выходом в отставку Гаспарена, стал вакантным и портфель министра внутренних дел; Гизо и Тьер явились претендентами, причем ясно обнаружилось их соперничество. Гизо уступил, упрочив, однако, портфель министра иностранных дел за своим сотоварищем по школе доктринеров, Брольи. К несчастью, министерство Моле, установившись окончательно 15 апреля 1837 года, исключило из своего состава как Гизо, так и Брольи. Гизо бросился в оппозицию и стал одним из наиболее деятельных противников представителей власти, упрекая их именно за то, что они сами подрывают ее. Он встал в ряды своих вчерашних противников, что вызвало в «Journal des Débats» следующие колкие слова, направленные по его адресу: «Быть может, вы заслужите когда-нибудь наше удивление; но нашего уважения вы не заслужите никогда!» Ройе-Коллар также отвернулся от Гизо, громко протестуя против такой тактики.

15 декабря 1840 года совершилась церемония возвращения останков императора по декрету Тьера. Вскоре, в апреле следующего года, происходят серьезные беспорядки, вызванные выборною агитациею, в Тулузе, в Лиле, в Клермоне. В 1842 году Гизо поручается организация нового кабинета, который хоть сколько-нибудь умиротворил бы господствующие партии.

Но и этому кабинету не посчастливилось. Внешние и внутренние дела Франции настолько запутались и осложнились, что Гизо не удалось долго удержать за собою в палате большинство. Падение его было неизбежно. Все органы печати относились к нему очень враждебно; официозные газеты, созданные им, «Globe» и «l’Epoqe», не могли продержаться, несмотря на щедрую правительственную субсидию. Гизо ожесточился; он стал относиться с полным презрением к оппозиции; он стал гордиться своею популярностью.

Результат не замедлил обнаружиться. Обсуждение ответного адреса на тронную речь, в которой кабинет Гизо упрекал палату за то, что она руководится «слепыми или враждебными страстями», подняло целую бурю. На 22 февраля созывается большой банкет реформистов 12-го округа. Министерство не разрешает его. На улицах Парижа происходит столкновение. Национальная гвардия появляется только для того, чтобы присутствовать при торжестве бунтовщиков и присоединиться к ним. Толпа негодует против Гизо.

23 марта он, наконец, подает в отставку; но поздно: его преемники не могли исправить дело и за падением кабинета Гизо следует падение всей монархии.

В то время как Временное правительство намеревалось возбудить против Гизо и его сотоварищей политический процесс, он удаляется в Англию. Верховный суд объявляет его вне закона. В изгнании Гизо снова берется за перо. Он пишет свою брошюру «Демократия во Франции» (1849) и статьи «Отчего английская революция имела успех?» (1850), «Наши разочарования и надежды» (1852), «Бельгия в 1857 г.» и многие другие. Во всех этих брошюрах и статьях содержатся обвинения против республики и оправдания прежнего монархического строя.

Как оратор и как лектор, Гизо всегда производил на аудиторию глубокое впечатление своим пламенным красноречием и в то же время своею авторитетностью. В палате он произносил порою громовые речи, как, например, речь 11 августа 1831 года против «республиканской партии, этой мертвой головы всего того, что жило во Франции с 1789 по 1830 год, этого отвратительного чудовища, которое дерзает выставлять напоказ свое безобразие».

Догматичностью и авторитетностью, порою малоубедительными, отличаются и все сочинения Гизо. Как историк, он больше внушает свои взгляды, чем доказывает их. Исторические сочинения его принадлежат, однако, к лучшим произведениям этого замечательно плодовитого писателя. Вышеприведенными заглавиями мы далеко не исчерпали всей массы написанных им исторических книг, брошюр и статей. Их такое множество, что один перечень занял бы несколько страниц. Сочинения Гизо подвергались самой разносторонней критике, которой тем не менее не удалось установить определенный взгляд на них и высказать свой окончательный приговор.

На самом же деле, с точки зрения современной исторической науки, Гизо не историк, но публицист. Ему не достает строгой объективности; всюду проглядывают его предвзятые идеи и принципы, навеянные духом того бурного времени, которое переживала Франция в тридцатых и сороковых годах. Тем не менее ширина взгляда, необыкновенно удачная группировка фактов и уменье освещать их придают историческим трудам Гизо глубокий интерес.

Предлежащее сочинение, вместе с его «Историей английской революции», несомненно лучшее из всех исторических сочинений Гизо.

ЛЕКЦИЯ ПЕРВАЯ

Предмет курса. – История европейской цивилизации. – Роль Франции в цивилизации Европы. – Цивилизация может служить предметом исторического изложения. – Она самый общий факт истории. – Употребительный, общепринятый смысл слова «цивилизация». – Два главных факта образуют цивилизацию: 1) развитие общества; 2) развитие человека. – Доказательства предыдущего положения. – Эти два факта необходимо связаны друг с другом и рано или поздно воспроизводят один другой. – Вполне ли исчерпывается назначение человека его индивидуальною или общественною жизнью? – История цивилизации может быть рассматриваема и описываема с двух точек зрения. – Несколько слов о плане курса. – О настоящем состоянии умов и о будущности цивилизации.

Мм. Гг.!

Я искренне тронут вашим сочувствием. Позволю себе заметить, что оно не прерывалось между нами, несмотря на весьма продолжительную разлуку. Я говорю: «оно не прерывалось между нами», словно я вижу пред собою то же поколение, которое семь лет тому назад видел в этой же аудитории. Прошу извинить меня, мм. гг., – ваш благосклонный прием меня смутил. Мне кажется, что с моим возвращением в эту аудиторию должно вернуться все прежнее, без всяких изменений; а между тем все изменилось и сильно изменилось. Семь лет тому назад мы входили сюда с беспокойством, в томительном, печальном ожидании неизвестного будущего; мы знали, что нам предстоят всевозможные затруднения, опасности; мы чувствовали, что устремляемся в бездну, которую тщетно пытались миновать, несмотря на наше спокойствие и нашу осторожность.

Сегодня же все мы, – и вы, и я – собрались сюда исполненные светлых надежд, спокойные сердцем и свободные мыслью. Мы имеем возможность одним только средством достойно выразить нашу признательность, а именно: мы должны внести в наши собрания и занятия такое же спокойствие и такую же умеренность, как в то время, когда нам ежедневно приходилось ждать стеснений или даже совершенного прекращения лекций. Счастье изменчиво, мимолетно, хрупко; надежда, как и опасение, требует осмотрительности; выздоровление от болезни требует почти тех же забот, той же осторожности, как и наступление болезни. Я уверен, что у вас не будет недостатка во всех этих качествах. Те же симпатии, тот же откровенный обмен мнений, чувств, идей, соединявший нас в тяжкое время и избавивший нас от многих ошибок, соединит нас и ныне, в благоприятное время; он даст нам возможность с успехом воспользоваться им – я, по крайней мере, в этом глубоко убежден.

Нам остается весьма мало времени до конца года. Я сам имел немного времени для того, чтобы хорошенько подготовить курс, который намереваюсь прочесть вам. Я искал тему, которая более всего соответствовала бы условиям, в которые мы поставлены. Мне показалось, что общая картина новой истории Европы, рассматриваемой в отношении к развитию цивилизации, т. е. общий взгляд на историю европейской цивилизации, на ее происхождение, ход, цель, характер, – мне показалась, что подобная картина может быть с успехом начертана в продолжение того времени, которым мы располагаем. Я остановился на этой теме и думаю, что вы не сочтете мой выбор неудачным.

Я говорю о европейской цивилизации: несомненно, что такая цивилизация существует, т. е. что в цивилизации различных европейских государств обнаруживается некоторое единство; что, несмотря на большие различия во времени и в самом ходе, она обусловливается фактами почти однородными, находится в связи с одними и теми же основными началами и стремится к одним и тем же результатам. Итак, европейская цивилизация существует; исследование ее и составляет предмет наших лекций.

С другой стороны, очевидно, что эту цивилизацию нельзя искать в каком-либо одном европейском государстве, что история ее не может быть изучена из истории какой-либо одной страны. При всем единстве, она бесконечно нюансирует; она никогда не развивалась вполне в одном каком-нибудь государстве. Элементы ее истории следует искать то во Франции, то в Англии, то в Германии, то в Италии и Испании.

Мы находимся в весьма благоприятных условиях для изучения европейской цивилизации. Без лести можно сказать, что Франция была центром, фокусом европейской цивилизации. Несправедливо было бы утверждать, что Франция всегда во всех отношениях шла во главе наций. В иные эпохи она, например, в отношении к искусствам уступала Италии, в отношении политических учреждений – Англии. Может быть, нашлись бы и другие страны Европы, которые в известные периоды стояли в некоторых отношениях выше Франции; однако нельзя не признать, что каждый раз, когда Франция видела себя отставшею на каком-либо поприще, она обретала в себе новую силу, быстро устремлялась вперед и снова становилась в ряд с прочими государствами или даже во главе их. Этого мало: все идеи, все, так сказать, цивилизующие учреждения, родившиеся на другой почве, не раньше распространялись, обобщались, применялись на практике и вообще начинали действовать на пользу всей европейской цивилизации, как после переработки их во Франции; оттуда уже, как из второй своей родины, они овладевали всею Европою. Нет почти ни одной великой идеи, ни одного великого начала цивилизации, которые не прошли бы сначала по французской почве раньше, чем получить повсеместное распространение.

В духе французского народа есть нечто общительное, симпатичное, нечто сообщающееся другим нациям с большою легкостью и энергиею. Язык ли наш, особенность ли нашего ума и нравов тому причиною, но наши идеи популярнее, яснее представляются массам и легче проникают к ним, чем идеи, выработанные в какой бы то ни было другой стране. Словом – ясность мысли и общность идей составляют отличительный характер Франции и ее цивилизации, и эти качества давали ей, преимущественно пред другими государствами, возможность идти во главе европейской цивилизации.

Итак, при изучении истории этой цивилизации, мы не по произволу и не в силу общепринятого обыкновения избираем Францию средоточием нашего анализа; но исключительно в силу того, что мы становимся таким образом как бы в центре самой цивилизации, в центре изучаемого нами факта.

Я умышленно употребляю слово «факт».

Цивилизация есть факт, подобный всякому другому, факт, который наравне со всяким другим может сделаться предметом изучения, описания, рассказа.

Многие не без основания утверждают, что историю следует ограничить фактами и только фактами. Это весьма справедливо; но число и разнообразие фактов гораздо больше, чем может показаться с первого взгляда.

Есть факты материальные, видимые – сражения, войны, официальные действия правительств; есть факты моральные, скрытые, но тем не менее вполне реальные; есть факты индивидуальные, имеющие определенное название; есть факты общие, безымянные, которых нельзя отнести к известному времени, дню, году, которые невозможно заключить в определенные рамки; но тем не менее и они принадлежат к числу исторических фактов; исключение их из истории было бы равносильно ее искажению.

Та часть истории, которую обыкновенно называют философскою, – разумея под этим названием исследование отношений событий между собою, взаимной связи их, причин их и результатов, – тоже состоит из фактов и входит в состав общей истории точно так же, как рассказы о битвах и других внешних происшествиях. Разбирать такого рода факты без сомнения гораздо труднее; они чаще дают повод к ошибкам; их нелегко одушевить, изобразить в ясных, живых формах; но эта трудность нисколько не изменяет их природы; они тем не менее составляют существенную часть истории.

Цивилизация есть один из таких фактов – факт всеобщий, скрытый, сложный, нелегко поддающийся описанию и повествованию, но тем не менее существующий, имеющий полное право быть предметом повествования и описания. Можно возбудить множество вопросов по поводу этого факта; можно спросить – и действительно такой вопрос задавался – является ли он добром или злом. Одни приходят от него в отчаяние, другие – в восторг. Можно задать себе вопрос: есть ли это всеобщий факт, существует ли всемирная цивилизация человеческого рода, стремится ли человечество к определенной цели, передают ли народы друг другу из века в век нечто неисчезающее, нечто возрастающее, хранимое как драгоценное сокровище, и, таким образом, нечто нетленное, вечное? Что касается меня, то я глубоко убежден, что действительно человечество имеет общее предназначение; что существует передача сокровищ цивилизации из поколения в поколение и, следовательно, существует всеобщая история цивилизации.

Но даже не возбуждая столь серьезных и трудных вопросов, ограничивая себя определенными рамками известного числа веков или известными национальностями, нельзя не убедиться, что и в этих границах цивилизация есть факт, который может быть описан, рассказан, который имеет свою историю. Замечу тут же, что история эта выше всех прочих, что она обнимает собою все другие.

Не ясно ли в самом деле, что факт цивилизации есть факт по преимуществу, факт всеобщий и окончательный, к которому сводятся все другие, в котором они разумеются? Возьмите все факты, из которых составляется история народа и которые обыкновенно принято считать элементами его жизни, – возьмите его учреждения, торговлю, промышленность, его войны, все подробности его управления: что хотите вы раскрыть в этих фактах, рассматривая их в совокупности и взаимной связи, взвешивая и обсуждая их? Вы хотите исследовать, насколько они содействовали цивилизации народа, какую роль они играли в ней, какое принимали в ней участие, какое имели на нее влияние. Этим путем вы не только составляете себе определенное представление о явлениях народной жизни, но и таксируете их, определяете их истинную цену; их можно сравнить с реками, из которых каждая вносит свою долю в океан. Цивилизация – нечто вроде океана, который составляет достояние народа, которым соединяются все элементы, все силы народной жизни. Это настолько справедливо, что даже те факты, которые по существу своему гнусны, пагубны, факты, лежащие тяжким бременем на народах, каковы, например, деспотизм или анархия, – даже такие факты, если они содействовали в чем-нибудь цивилизации, заставили ее сделать значительный шаг вперед, то и они становятся до некоторой степени извинительными: там, где только признают существование цивилизации и фактов, содействовавших ей, невольно забывают цену, которою она куплена.

Есть также факты, которые, строго говоря, нельзя даже назвать общественными, – факты индивидуальные, касающиеся, по-видимому, более человеческого духа, нежели общественной жизни: таковы религиозные верованья, философские идеи, наука, литература, искусства. Факты эти, по-видимому, относятся собственно к единичному человеку, предназначены для его усовершенствования, для доставления ему разнообразных наслаждений; цель их с первого взгляда – не столько общественное развитие человека, сколько его внутреннее развитие или его наслаждение. Однако и эти факты рассматриваются и должны быть рассматриваемы с точки зрения цивилизации. Всегда и везде религия принимала большое участие в цивилизации народов; наука, литература, искусства, все умственные и нравственные наслаждения человека также претендовали на такую же роль, и признание ее за ними считалось для них высшею почестью и похвалою. Поэтому, как бы велико и важно ни было известное явление, по одному отношению своему к человеческому духу, независимо от всякого внешнего результата, – значение его еще более возрастает от связи его с цивилизациею. Такова важность этого всемирного факта, что он увеличивает цену всего, что только приходит с ним в соприкосновение. И это еще не все: есть случаи, когда упомянутые нами факты, т. е. религиозные верованья, философские идеи, литература, искусства рассматриваются и обсуждаются больше всего на основании их влияния на цивилизацию – влияния, которое до известной степени и в течение известного времени служит решительным мерилом их заслуг и действительного значения.

Но в чем же состоит самый факт, – спросим мы, прежде чем приступим к его истории, – факт столь важный, столь всеобъемлющий и драгоценный, являющийся как бы смыслом, выражением всей жизни народов?

Отвечая на этот вопрос, я воздержусь от отвлеченных философских взглядов; я не буду опираться на какой-нибудь рациональный принцип и не стану выводить из него, как следствие из причины, сущность цивилизации; такой метод мог бы подать много поводов к заблуждениям. Мы встречаемся и здесь с фактом, требующим констатирования и описания.

Уже издавна во многих странах употребляют слово цивилизация. Ему придают более или менее определенное, более или менее общее значение; во всяком случае слово это общеупотребительное и понятно для тех, кто употребляет его. Нашему изучению подлежит общее, популярное значение этого слова. В общепринятых терминах почти всегда более истины, чем в самых точных, по виду самых строгих, научных определениях. Общепринятое значение слов вырабатывается здравым смыслом, а здравый смысл есть гений человечества. Это значение слов вырабатывается постепенно, под влиянием фактов; по мере возникновения фактов, подходящих под смысл известного термина, этот последний сам собою, естественным путем, применяется к ним; значение термина распространяется, расширяется – и мало-помалу различные факты, различные идеи, которые по самой сущности своей должны быть соединены между собою, действительно соединяются в одном общем слове. Напротив, если значение слова определено наукою, то определение это, сделанное одним или несколькими лицами, совершается под влиянием какого-либо частного факта, особенно выдающегося. Таким образом, научные определения вообще специальнее общеупотребительных, и потому, в сущности, гораздо менее верны. Изучая как факт значение слова цивилизация, изыскивая все заключающиеся в нем, по здравому человеческому смыслу, понятия, мы гораздо ближе ознакомимся с самим фактом, нежели давая ему научное определение, хотя с первого взгляда оно и показалось бы нам яснее и точнее.

Для начала предстоящего изыскания я приведу несколько примеров, опишу несколько различных состояний общества; затем мы поставим вопрос: в каком из этих состояний инстинктивно чувствуются признаки успехов общества в ходе цивилизации и обретаются те данные, которые человеческий род обыкновенно соединяет с понятием о цивилизации.

Вот народ, внешняя жизнь которого течет покойно, невозмутимо. Он платит мало налогов, он не бедствует; он выработал правильную систему правосудия, словом, материальное существование его вообще может считаться вполне удовлетворительным. Но в то же время умственная и нравственная жизнь этого народа упорно пребывает в состоянии оцепенения, застоя; она – не скажу подавлена, потому что народ не чувствует над собою никакого гнета, – но стеснена со всех сторон. История представляет нам такие примеры. Во многих небольших аристократических республиках с подданными обращались как со стадом, хорошо содержимым и материально обеспеченным, но совершенно чуждым умственной и нравственной деятельности. Будет ли это цивилизация? Цивилизуется ли этот народ?

Вот другой пример. Материальная жизнь народа менее покойна и удобна, хотя и сносна. Зато не оставлены без внимания его нравственные и умственные потребности: им дана некоторая пища; в этом народе заботятся о развитии возвышенных, чистых чувств. Религиозные, нравственные верованья его достигли известной степени развития; но в нем тщательно стараются подавить начала свободы; умственные и нравственные потребности его удовлетворяются подобно тому как в вышеупомянутом нами государстве удовлетворялись потребности материальные: каждому предоставлено пользоваться известною долею истины, но никому не разрешено самостоятельно искать ее. Неподвижность – характерная черта нравственной жизни подобного народа. Таково состояние большей части государств Азии, где теократические правительства задерживают развитие человечества. Таково, например, состояние индусов. Повторяю тот же вопрос: цивилизуется ли этот народ?

Теперь я совершенно изменяю характер примера. Вот народ, у которого чрезвычайно развита свобода нескольких отдельных лиц, но при этом беспорядок и неравенство достигли крайних пределов. Везде преобладание силы и случая; кто слабее, того притесняют, тот бедствует, гибнет; насилие – господствующий характер общественной жизни. Всякий знает, что Европа пережила такое состояние. Это ли цивилизация? Конечно, и здесь заключаются элементы цивилизации, предназначенные к дальнейшему развитию; но состояние, в котором находится такое общество, конечно, не то, которое здравый смысл человека называет цивилизацией.

Перехожу к четвертому и последнему примеру. Личная свобода отдельного человека очень велика; неравенство встречается редко, или по крайней мере скоро исчезает. Каждый творит почти все, что хочет; по общественному значению своему, все более или менее равны; но мало общих интересов и идей, слаба общественная деятельность, словом, способности и живые силы отдельных личностей развиваются и проявляются совершенно разрозненно, без всякого взаимодействия; они не оставляют никаких следов существования; следующие друг за другом поколения в социальном отношении почти не отличаются одно от другого. Это состояние диких племен: тут есть и свобода и равенство, но цивилизации, без всякого сомнения, тут нет никакой.

Я мог бы привести еще много подобных примеров, но полагаю, что и приведенных достаточно для того, чтобы выяснить общеупотребительное значение слова цивилизация.

Ясно, что ни одно из вышеприведенных общественных состояний не соответствует этому выражению, как понимает его здравый смысл человека. Почему? Мне кажется, что сущность, заключающаяся в слове цивилизация (и это прямо вытекает из приведенных мною примеров), есть прогресс, развитие; термин этот неизбежно связан с представлением о народе, который движется вперед, – и движется для того, чтобы переменить не только место, но и состояние, – о народе, жизнь которого все более и более расширяется и улучшается. Идея прогресса, развития кажется мне основною идеею цивилизации.

Но что такое прогресс? Что такое развитие?

На этот вопрос, самый затруднительный из всех, этимология слова цивилизация дает, кажется, ясный и удовлетворительный ответ. Она указывает на усовершенствование гражданской жизни¹, на развитие общества в собственном смысле этого слова, развитие людских отношений.

Такова, в самом деле, первая мысль, зарождающаяся в нашем уме при слове цивилизация. Мы тотчас же представляем себе расширение, увеличение общественной деятельности и лучшую организацию общественных отношений: с одной стороны, мы видим усиленное развитие элементов, образующих могущество и благосостояние общества, с другой – возможно равномерное распределение их между отдельными лицами.

Все ли это? Вполне ли исчерпали мы естественное, общеупотребительное значение слова «цивилизация»? Не заключает ли оно в себе еще чего-нибудь?