Buch lesen: «Автаркия, или Путь Мишимо»

(черновики историко-биографического исследования)

Вступительное слово, предваряющее исследование

Славен да будет наш Председатель, да продлятся дни его до скончания века!

Высшим соизволением Комиссии по историческому наследию вашему ничтожному слуге, историку второго ранга Аркадиосу Путнику, доверено написание биографического исследования, посвященного жизни нашего всеславного Председателя, да будет поступь его легка, а шаг тверд во веки веков, издание которого будет торжественно приурочено Юбилею нашего благословенного Вождя, коему исполняется 80 лет, да прибудут имя его и дела его с народом нашей Республики вечно.

Фактическая достоверность предстоящего исследования будет подтверждаться документами из официальной хроники, а также стенограммами заседаний Партии, деловой и личной корреспонденцией и записями разговоров Председателя, да пребудет его слово с нами и нашими потомками, со своими коллегами, друзьями и оппонентами. Большую ценность для нас представляют воспоминания Мишимо (в том числе и неопубликованные).

Среди прочего мы будем опираться на работы таких историков, как У. Беланик, Э. Искра, Н. Целестина, Б. Тодораш, К. Новак, Д. Думитру, Г. Фазека, М. Козма, С. Петрика, Б. Копош, А. Иванческул, Г. Калапац, С. Мысак, М. Воржишек, Л. Воганька, П. Негош и др.

Для исполнения этой великой миссии мне открыт доступ класса «А» ко всем архивам (включая те, что пережили пожар в здании расформированного Отдела этического контроля – печально, что многие документы во время пожара были безвозвратно утрачены, что, возможно, оставит определенные «белые пятна» в нашем исследовании). В мои задачи входит не только в очередной раз воспеть деяния этого человека на посту Председателя Правительства нашей Республики, но и как можно более целостно и обстоятельно осветить жизненный путь нашего Председателя, да будет он всегда наивысшим образцом Чести для всякого человека, до его вступления в должность нашего руководителя. Конечно же, никак недозволительно будет опустить и блистательную речь, произнесенную нашим Вождем, да осветит его мудрость каждый дом, в 1978 г. на том судьбоносном заседании Национального собрания, с которого начинается эпоха нашего нового государства, и его глубокое сочувствие и сопереживание нашим братьям-гднезинцам в час беды, также мы постараемся придать не только историческую, но и личностную глубину тому контексту, в котором принимались самые важные его решения на посту Председателя.

Подобное издание, безусловно, позволит гражданам нашего славного Отечества ближе узнать человека, который благодаря своим выдающимся качествам вывел нас из времени смут, коррупции и продажного капитала, прежде всего как человека, и будет способствовать еще большему сплочению нашего народа вокруг этой великой фигуры.

(от руки:) Я планирую излагать события в соответствии с их хронологическим порядком, соответствующим образом я распределил и документы, на которые мне предстоит опереться.

1

Как известно, с самого рождения нашего Председателя, да будут годы его бессчетны, жизнь его была наполнена драматизмом, осознать который он, будучи еще совсем маленьким ребенком, конечно же, тогда не мог, однако мы должны признать, что те события не могли не внести в дальнейшем свою лепту в формирование его многогранной и глубокой натуры – одновременно героической и мудрой.

В первые годы нашего нового государства существовали нелепые попытки приписать Председателю, да пребудут его близкие в мире и благодати, одновременно как аристократическое (А. Фабиан и М. Цезареску), так и простое, крестьянское происхождение (В. Братушек, Г. Кнут и С. Пинч). Сам он не спорил и не соглашался ни с первыми, ни со вторыми, но мы-то знаем, что эти горе-биографы были людьми недальновидными и политически близорукими, желающими из-за нехватки информации домыслить образ поистине великого человека своим скудным умишком. Мы же будем опираться на документальные свидетельства, часть из которых в настоящий момент является достоянием общественности, а часть хранится в закрытых архивах. (В конце нашей книги будет приведен исчерпывающий перечень источников, включая коды закрытых документов, чтобы историки будущего могли без труда найти их в случае, если доступ к ним станет открытым).

Отец его, г-н Северин Гордиев, конечно же, не принадлежал к простым крестьянам, но не относился он и к аристократии голубых кровей; правильно будет сказать, что он был землевладельцем средней руки. В 1939 г., когда началась оккупация, будучи активным борцом Сопротивления, он предложил свою усадьбу для размещения нацистского офицерского состава, чтобы получать необходимую Сопротивлению информацию почти что «из первых рук». Некоторые политические интриганы и прочие враги нашего государства заявляли впоследствии, что в то время он еще не был членом Сопротивления, да и самого Сопротивления-то толком еще не существовало, и что его поступком руководило желание таким образом обезопасить себя и свою супругу, которая уже носила под сердцем их единственного ребенка, но мы-то знаем, что это бессовестная ложь и что такой человек как отец нашего Председателя, да сгинут все гнилые языки, возводящие хулу на него и его близких, не поставил бы собственный интерес выше интересов Отчизны. Еще большее негодование вызвало предположение г-на А. Бдыну, высказанное в его клеветнической и подстрекательской книге «Знаем ли мы всю правду о "Правде"?» 1978 г. (запрещена в 1984 г.), о том, что г-н Гордиев приветствовал оккупационные войска, поддавшись вражеской пропаганде, и вступил в Сопротивление только в 1941 г., когда стало известно о лагерях смерти, созданных на территории соседних государств. Подобное допущение попросту немыслимо, поскольку совершенно очевидно, что ни один человек, находящийся в трезвом уме и здравый духом, не принял бы идеологию оккупантов – ни целиком, ни даже отдельные ее положения.

В октябре 1943 г. г-н Гордиев получил повестку прибыть для дачи показаний в областной центр. Не было ни ареста, ни конвоиров, просто письмо, которое вручил ему один из их «квартирантов». Как впоследствии рассказывала г-жа Гордиева, ее муж заподозрил, что немцы хотят, чтобы он запаниковал и, сбежав, вывел их на своих соратников. Попытаться спрятаться вместе с женой и малолетним ребенком значило бы неминуемо навлечь беду и на них. И тогда он принял решение самолично явиться в гестапо. Прощаясь с трехлетним сыном, он передал ему короткое письмо, в котором так объяснял свое согласие явиться на допрос: «Помни, что Сократ выбрал цикуту. Он мог бы бежать, презрев свой приговор, но он предпочел умереть, подчинившись закону, который так несправедливо с ним обошелся. Платон уверен, что Сократ поступил правильно, и я согласен с Платоном. Порядок должен рождаться в первую очередь изнутри, но для многих людей внутренний порядок будет невозможен, если вокруг царит хаос – для них основой для порядка внутри должен стать порядок снаружи. А значит, что ради общего блага даже те, кто способен выстоять в хаосе, должны утверждать порядок снаружи и сами подчиняться ему». Разумеется, самостоятельно прочитать это письмо его сын смог только несколько лет спустя, а правильно понять – значительно позже. Как и предполагал г-н Гордиев, с допроса он не вернулся, не позвонил, больше о нем они никогда ничего не слышали – даже поиски после окончания войны не дали никаких результатов.

На следующий день г-жа Гордиева с сыном бежали. Опасаясь слежки, они не могли остановиться ни у кого из знакомых или родственников – так, в скитаниях, они и встретили конец войны. Когда будущему нашему Председателю, да станет мудрее каждый, кто произносит его имя, исполнилось шесть, он пошел в школу, а по ее окончании поступил в Выжградский университет, где специализировался на античности и медиевистике. Именно в университете он сошелся с Мареком Хованским, Яношем Коваксом, а также с доктором Рудольфом Баумгартеном, которого они втроем за глаза всегда называли просто, но с большим уважением: Учитель.

Добавить больше подробностей про школьное время – все-таки это очень большой период жизни каждого, о чем часто забывают. Еще раз просмотреть материалы школьных аттестаций: должны же существовать подтверждения, что у него были пятерки не только по истории, языку и физическому воспитанию, но и по другим предметам.

2

По-настоящему история нашего бессменного лидера, да будет его имя вечно сиять на скрижалях Клио, начинается в июле 1968 г., когда он отказывается от своего бренного имени и выбирает свое имя подлинное.

В воспоминаниях Мишимо имеется фрагмент, описывающий это событие. К тому времени будущий наш Председатель, да будет его путь примером всякому, уже вернулся с армейской службы и снова сошелся со своими университетскими друзьями. Незадолго до описываемых событий он сближается с Дубравкой Хавранек, которая в то время как раз окончила университет, получив диплом с отличием по специальности «право». Сошлись они благодаря Жан-Полю, который на тот момент был с ней знаком уже два года. Разумеется, Жан-Поля связывали с ней исключительно дружеские отношения.

Для лучшего понимания беседы, которую воспроизводит Мишимо, будет нелишним вспомнить исторический контекст, на фоне которого перед нами предстают персонажи его воспоминаний.

К 1968 г. становится совершенно ясно, что санкционированная Президентом Боговичем ускоренная модернизация и сопутствующий ей экономический подъем не несли благо всем гражданам Красногории в равной степени, а, напротив, способствовали нарастающему расслоению общества и обострению противоречий между богатыми (банкирами и промышленниками), которые становились еще богаче, и бедными, которые становились еще беднее и вынуждены были мириться с любыми условиями труда. Рабочие выжградского сталелитейного завода объявляют забастовку за забастовкой, многие из них выходят на улицы под лозунгами протеста. К ним постепенно начинают присоединяться шахтеры с горнодобывающих предприятий из разных областей страны. На селе предприниматели с крупным капиталом организовали фермы на землях, выкупленных или арендованных ими у государства или потомственных землевладельцев, и постепенно вытеснили индивидуальные крестьянские хозяйства. Это привело к обнищанию и росту долгов среди землепашцев и мелких фермеров, что породило все нарастающий ропот недовольства.

На улицах города начинают возводиться баррикады.

Во избежание путаницы в нижеследующем и других фрагментах воспоминаний Мишимо даты обозначают время, о котором в них повествуется, а не год, когда были зафиксированы сами воспоминания.

Из воспоминаний Мишимо (Марека Хованского): июль 1968 г.

Мы все тогда болели экзистенциализмом, особенно, кхм, Жан-Поль – не случайно же он выбрал себе именно это имя. Сокольских пытался еще привить нам ситуационизм. Мы даже ходили послушать Ги Дебора, когда были во Франции, но в тот раз он не особо мне понравился: он показался мне каким-то ненастоящим, каким-то нарочито, неестественно радикальным, говорил, будто выступая в театре одного актера, словно наперед зная, что из всех, кто его слушает, ни один не пойдет с ним до конца.

Вместе с тем Юлиус проводил много времени за чтением книг метафизического и даже теософского содержания, что, как язвительно заметил Жан-Поль, делало его экзистенциалистом-перевертышем, а также древних трактатов о сущности государства и власти. Однажды я принес ему «Повесть о доме Тайра», «Записки из кельи» и «Золотой храм». Прочитав их, он заявил мне, что я похож на японца. Думаю, это был комплимент.

В самом решении именно выбрать имя было много от экзистенциализма – не сущность определяет существование, а существование – сущность. Ты – тот, кем ты себя выберешь. Мы сидели на веранде кафе «Roma», что на Милована Витезова, и пили кофе. День был ясный, знойный, но с Визмяти тянуло влажной прохладой. Мы только что вернулись из Парижа и пытались сравнить увиденное там с беспорядками, которые начинали охватывать Выжград. В очередной раз заспорили о том, каково должно быть наше место в самой что ни на есть новейшей истории нашей страны, которая в эти дни вершилась прямо на наших глазах. Идея самим выбрать себе имена вместо тех, что нам дали при рождении, пришла в голову, разумеется, Жан-Полю – тогда еще Яношу. Я сразу же поддержал его, наполовину в шутку. Помнится, с нами была Дубравка, она встретила предложение Яноша звонким жизнерадостным смехом, подобно тому, как радуется антрополог, обнаружив у своего соседа очередную чудинку. А вот Юлиус одобрил эту затею с серьезностью, удивившей нас.

Почему он выбрал именно это имя? Быть может, мысль его устремилась в этот момент в далекие античные времена, а может быть, и вовсе не в столь далекие – нам же он объяснил свое решение очень просто: он выбирает свое подлинное имя в месяце июле, время, когда он делает свой выбор, само подсказывает ему, какое имя он должен взять. Жан-Поль сразу же обрушился на него, негодуя: какой же это экзистенциальный акт, если ты выбираешь себя по воле обстоятельств, которые ты никогда не выбирал? «Ты хочешь надругаться над экзистенцией и как бы невзначай затащить нас в свою дремучую метафизику!» – возмутился он. Юлиус улыбнулся ему, чуть снисходительно, но совершенно по-дружески, и с легкой иронией в голосе парировал, что мы не выбирали не только обстоятельства, в которых мы совершаем выбор, но и многое в себе, с чем мы пришли к этому моменту выбора, но вот что мы будем со всем этим делать и куда пойдем – вот это-то мы как раз выбираем. Более того, то, что сейчас месяц июль и что кому-то пришло в голову назвать это кафе «Roma», – мы это, разумеется, не выбирали, но позволить или не позволить тем или иным обстоятельствам послужить неким знаком для твоего выбора – в этот-то и заключается твой выбор.

– Я делаю этот выбор свободно, по собственной воле. И я готов нести за него ответственность, – сказал Юлиус. – Да, метафизика утверждает, что в мире есть высшие законы, не зависящие от нашего выбора. Я – метафизик, но быть метафизиком, снова и снова выбирать быть метафизиком – это и есть мой экзистенциальный выбор.

Торжественность момента была бесцеремонно нарушена подошедшим официантом, который спросил, собираемся ли мы еще что-то заказывать или намерены расплатиться. Он уже какое-то время стоял неподалеку и отчаянно зевал, притворяясь, что делает это в направлении гор.

Мы пошли по набережной, вниз по течению Визмяти, миновали собор Петра и улицу Матея Михайлеску и у моста Росетти, как всегда, задержались, изучая выставленные на продажу старые книги. Помню, Юлиус полистал несколько пыльных томов в потрепанных выцветших переплетах и, вздохнув с видом человека, которому никогда не хватит времени, чтобы прочесть все книги на свете, предложил продолжить нашу прогулку.

Мы перешли на староградскую сторону. В цыганском квартале было шумно и, как нам показалось, еще более жарко, чем в других частях города. Яркие цветастые одежды, громкие голоса, мельтешащие повсюду босоногие дети, настойчивый запах подгорелой еды – все это будто бы излучало свою летнюю, разгоряченную энергию прямо в воздух. По Житной направились в сторону площади Свободы, но путь дальше нам преградили баррикады. Вокруг суетились люди, несли какой-то хлам, двигали мусорные баки, четверо тащили телефонную будку и распевали грубую песню про жену мельника. Два полицейских стояли поодаль и задумчиво дымили папиросами, молча наблюдая за происходящим.

Жан-Поль предложил пойти к протестующим, но мы с Юлиусом отговорили его: нам пока нечего было им сказать. Еще немного понаблюдав за тем, как на наших глазах под палящим солнцем суетящиеся люди из рухляди и обломков старой жизни воздвигали жизнь новую, мы решили обойти площадь Свободы стороной и двинулись к Буковой аллее.

Выбор подлинных имен не был просто случайной блажью интеллектуалов-бездельников – под этими именами мы собирались принять участия в событиях, которыми был готов вот-вот разродиться наш город, под этими именами мы должны были войти в историю нашего государства.

Помню, как Юлиус сказал, насколько непросто, наверное, будет забыть себя ради блага других людей. Дубравка предложила присесть на скамейку в тени и, достав гребень, чтобы расчесать свои длинные русые волосы, спросила нас, на что же мы готовы пойти ради блага этих людей. По-видимому, она в тот момент даже не задумалась, что для нас с Юлиусом и для Жан-Поля словосочетание «эти люди» означало разные вещи. Для Жан-Поля это, в первую очередь, были рабочие, угнетенные, эксплуатируемый класс. Для нас же «эти люди» были нашим народом.

– На многое, – кратко ответил Юлиус.

Тут оживился Жан-Поль:

– Что значит «на многое»? – спросил он, закуривая. – Готов ли ты встать на баррикадах с такими же, как ты, под удары брандспойтов? Готов ли кидать «Молотов» в жандармов?

Юлиус резко покачал головой.

– Когда я сказал, что готов пойти на многое ради блага этих людей, я не имел в виду уличные стычки. Я имел в виду действительно многое: стать их лидером, стать для них всем, повести их за собой.

Жан-Поль хотел, вроде, что-то еще спросить, но, издав неопределенный звук, замолчал, несколько ошарашенный ответом Юлиуса. Вероятно, тогда он еще не осознавал, что когда-то в будущем, добейся мы успеха, наши дороги неизбежно разойдутся, но слова Юлиуса, тем не менее, заставили его посмотреть под новым углом на возможный масштаб нашего участия в происходящем.

Чуть позже Юлиус задумчиво признался, что не хочет начинать с улиц. Ему есть, что сказать, но он считает, не в вульгарной уличной толпе ему следует изначально искать единомыслия.

– Ты понимаешь, что только что ты оскорбил всех этих людей, собравшихся вместе во имя справедливости и правды? – спросил его Жан-Поль.

– Нет, – возразил Юлиус, – я не оскорблял их. Они действительно собрались сейчас на баррикадах под общими лозунгами, и они верят, что они действительно разделяют одни и те же идеи. Но, кроме того, что толпа усредняет любую мысль, толпа объединяет только до тех пор, пока ты в ней. Как только им кинут их кость, или как только им просто надоест, они разойдутся по домам и большинство из них забудет обо всей своей «идейности». На баррикадах останутся только идиоты-фанатики, деликвенты и психопаты, а с ними в лучшее будущее не пойдешь… Поэтому прежде, чем обращаться к массам, надо собрать вокруг нас людей, искренне преданных идее – но не фанатиков (они потом сами прилипнут), а людей понимающих.

Я подался вперед.

– Университет, – сказал я.

Жан-Поль вскинул бровь. Мне померещилось, что глаза Юлиуса блеснули, как если бы я подкинул ему ответ на терзавший его вопрос.

– Наши студенты. Наши молодые коллеги, – проговорил он, кивая.

– И наш Учитель, – подхватил Жан-Поль.

При упоминании Учителя Дубравка встрепенулась: она собиралась писать у него диссертацию. Мы проговорили еще с полчаса под сенью вековых буков и направились в сторону Конкордии.

Когда мы прощаемся, я отвожу Юлиуса в сторону и спрашиваю:

– А если ты вдруг однажды станешь для них всем, и они будут идти за тобой, на что тогда ты готов будешь пойти ради их блага?

Юлиус несколько секунд не произносит ни слова. Я вижу, как в нем зреет, копится, собирается в туго скрученную спираль какая-то нечеловеческая решимость.

– На очень многое, – говорит он. – Думаю, что даже на большее, чем мы с тобой сейчас можем представить.

Нужно сократить фрагмент из воспоминаний Мишимо, убрав несущественные детали (подумать, какие).

Добавить про университетскую жизнь, а также про поездку во Францию и участие в парижских событиях. Наверное, стоит обратить внимание на детство и юность Хованского и Ковакса.

3

В сентябре 1968 г. при поддержке Рудольфа Баумгартена было создано общественное движение «Правда» (что детально описано в книге Й. Гребенца «"Правда": первые дни»). Официальным лидером движения стал сам Баумгартен, но, как мы знаем, Юлиус, да прибудет с нами сила его правоты, и его ближайшие соратники с самого начала принимали самое энергичное участие в жизни «Правды». Благодаря активной пропагандистской деятельности движения к рабочим-сталилитейщикам на баррикадах присоединилась молодежь (в первую очередь из университетской среды), а также многие представители прогрессивной интеллигенции и национальных меньшинств, чьи интересы были ущемлены фактической политикой президента Боговича, проводившейся вразрез с декларируемыми в Конституции принципами равноправия всех национальных и этнических общностей в многонациональном государстве Красногория. Обращения к недовольным шахтерам, крестьянам и мелким фермерам привлекли в столицу многочисленных представителей этих слоев населения. Еще одним достижением «Правды» стало превращение протеста из локальных уличных пикетов и баррикад, сопровождавшихся порой погромами и насилием (что не могло не вызывать настороженное и недоверчивое отношение к протестующим со стороны простого городского населения), в широкую по области применения повседневную модель, которую каждый, кто чувствовал недовольство существующим порядком вещей, мог практиковать в самых различных формах по дороге на работу и обратно домой, в заводском цеху, в редакции газеты, в продовольственном магазине, в институтской лаборатории, в шахте, на поле, в военной казарме, на заседании Национального собрания.

К началу 1969 г. стачки регулярно прерывали работу заводов и фабрик. Профессора и студенты отказывались встречаться в установленное время, вместо этого проводя многие и многие часы вместе, обсуждая не предметы, предписанные программой, а вопросы, которые взаправду их сейчас волновали, или участвуя в акциях гражданского неповиновения. Транспортные работники – от сотрудников аэропорта до дорожных рабочих – создали Координационный комитет и обнародовали график забастовок, с которым предложили сверяться всем желающим совершить путешествие или даже поездку в другой конец города. Добыча железной руды, угля и бокситов стала осуществляться с перебоями. Не было единодушия и в рядах полиции. В феврале Президент Богович подвел к Выжграду военные части, но так и не отдал им приказ войти в город. Вместо этого он предпочел распустить Национальное собрание и подать в отставку.

На внеочередных выборах в Национальное собрание, которые прошли 11 марта, движению «Правда» удалось получить 33% мест, и хотя Жан-Поль признавался, что рассчитывал на большее, это, несомненно, была крупная политическая победа. Национальное собрание предложило несколько существенных поправок в Конституцию, которые были вынесены на всеобщий референдум и благодаря которым в Красногории утверждалась парламентская республика. На референдуме народ Красногории поддержал это решение.

Однако правительство, сформированное обновленным Национальным собранием, оказалось преимущественно центристским. Ознакомившись с составом кабинета министров, Юлиус, да хранит его зоркий глаз каждого, публично признал, что по принципиальным вопросам каких-либо перемен (по сравнению с курсом президента Боговича) «от этих людей ждать не стоит» (Стенограмма заседания ЦК движения «Правда» от 20 апреля 1969 г.). Единственным центристом, который, по его словам, «заслуживает доверия», был вошедший в новое правительство лидер движения «Правда» Рудольф Баумгартен.

Вместе с тем впервые дала о себе знать идейная неоднородность движения «Правда»: левый фланг движения при поддержке определенных парламентских фракций сумел настоять на дальнейшем проведении политики обобществления земли, прежде всего, пригодной для выращивания сельхозпродукции, что породило тревогу среди потомственных землевладельцев. Однако раскола движения за этим не последовало. Выступая перед своими соратниками, Мишимо подчеркнул, что «честность и стремление к справедливости, которые разделяют и левые, и правые, могут восходить к разным аргументам, но если центр превратился в продажное и коррумпированное болото, то левые и правые сходятся в одной точке, и эта точка – ниспровержение центра» (Стенограмма заседания ЦК движения «Правда» от 17 мая 1969 г.).