Buch lesen: «Ты должна мне убийство»

Моим друзьям, которые всегда оставались рядом и были готовы без вопросов привезти лопаты и черные мешки для мусора.

Eileen Cook

You Owe Me a Murder

* * *

Печатается с разрешения наследников автора и литературных агентств Baror International, Inc. и Nova Littera SIA.

Copyright © by Eileen Cook, 2019

© А. Елецкая, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Один

Пятнадцатое августа

Осталось 16 дней

Ожидая свой самолет до Лондона у выхода D78 в аэропорту Ванкувера, я замышляла убийство.

Судя по выражениям лиц окружающих, я не была одинока в своем намерении прикончить кого-нибудь. Все были раздражены и нетерпеливы, ведь наш рейс отложили. Парочка в конце ряда ссорилась, выясняя, кто из них забыл закрыть окно перед отъездом. Примерно три десятка пассажиров были готовы угробить ребенка в футболке со Спанч Бобом: малявка либо визжал на уровне децибелов, используемых для пыток собак, либо носился, врезаясь в людей и лапая их своими грязными ручонками.

Мужик напротив меня рычал и скалил свои желтеющие зубы всякий раз, когда мелкий подбегал близко к нему. По идее, такое должно отпугивать, но на мальчика это не производило никакого эффекта. Должно быть, он перенял способность игнорировать неприятные вещи от своей матери. Та пялилась в журнал People, шевелила губами, проговаривая слова про себя, и абсолютно игнорировала тот факт, что окружающие хотят поколотить ее сына своими чемоданами на колесиках. Лишь когда ребенок врезался в нее и она вытаскивала смятый пакетик с разноцветными желейными червячками, чтобы положить одного ему на ладонь, можно было понять, что это реально ее ребенок.

Я повернула голову, чтобы облегчить напряжение в шее. Как бы мне хотелось быть такой равнодушной! Но вместо этого я постоянно смотрела в сторону Коннора. Я так плотно сжала зубы, что они были готовы треснуть. На коленках у Коннора сидела Мириам. Я приказала себе прекратить глазеть на них, но мое внимание все время возвращалось к ним. Он сунул свою руку сзади под ее футболку и поглаживал ей спину. Мне знакомо это движение – со мной он делал так же.

Пока не бросил меня.

Мириам взъерошила ему волосы. Он терпеть не мог, когда так делала я. Отталкивал мою руку или уворачивался, чтобы я до них не достала. Коннор в детстве болел оспой и оглох, так что теперь носил слуховой аппарат. Поэтому предпочитал чуть лохматую прическу – не хотел привлекать к нему внимание. А мне эти штуки на ушах казались чертовски интересными. Не только потому, что это довольно классная техника: мне хотелось понять, что он чувствовал, когда полная тишина сменялась звуком. Но он не любил об этом говорить. И не любил, когда я трогаю его волосы.

Очевидно, с Мириам у него таких проблем нет. Я напомнила себе, что мне все равно. Плевать на Коннора.

Мелкий Спанч Боб врезался в меня. Своими липкими пальцами в синих и красных пятнах он ухватился за мои джинсы. Затем посмотрел на меня своими влажными глазами, не отводя взгляда, медленно опустил свой слюнявый рот к моей коленке… и укусил меня.

– Эй! – Я толкнула его, не задумываясь. Он чуть качнулся, а потом грохнулся на попу, одетую в огромный памперс, испустив громкий визг. Я виновато огляделась вокруг: мужик напротив одобрительно поднял большие пальцы. Молодец, Ким, ты тот человек, который, пока не сталкерит¹ бывшего парня, избивает дошкольников. Я присела, чтобы помочь ребенку, но тот оттолкнул меня и продолжил бегать кругами по залу.

Я покосилась на телефон, больше всего желая позвонить Эмили, своей лучшей подруге. Она всегда может меня подбодрить. Но она проводила эти каникулы, работая вожатой в лагере на дальнем берегу острова Ванкувер. Там не ловит сеть и нет Wi-Fi, так что я не дождусь от нее сообщения, что «все будет хорошо». Конечно, если бы я могла связаться с ней в начале лета, то, может, и не была бы сейчас в такой ситуации. А по старинке писать письмо от руки – как винтажно и ностальгично! – глупая затея, когда в таком эмоциональном хаосе тебе нужно сиюминутное общение с подругой.

Мы дружим с начальной школы, и я раньше никогда так подолгу не была без нее. Пока это лето служит ярким доказательством тому, что в одиночку я со своими проблемами справляться не могу. Я достала из сумки ее последнюю открытку. Внутри она нацарапала: «Я верю, что ты со всем справишься! Твоя поездка будет офигенной!» Эмили ставила восклицательные знаки везде и всегда. Но даже с такой позитивной пунктуацией я что-то не верила написанному. Я совсем не чувствовала себя уверенной в том, что справлюсь, и, хотя самолет еще даже не взлетел, уже ненавидела все в этой поездке.

Я глубоко вздохнула, досчитала до трех, выдохнула. У меня получится. Не хочу подвести Эмили и родителей.

В паре рядов от меня Мириам стала смеяться, запрокинув голову, будто Коннор рассказал ей самую смешную в мире шутку. Она игриво ударила его по груди своей крохотной ручкой. Все в ней такое миниатюрное. Она всем говорит, что у нее рост полтора метра, но там едва метр двадцать пять. Рядом с Коннором она смотрится нелепо. Он может посадить ее в рюкзак и таскать вокруг, как чихуахуа.

Признаюсь, если не считать ее жуткую миниатюрность, Мириам симпатичная. Ее длинные темные волосы выглядят прямо как в рекламе шампуня. Единственный недостаток – слишком яркая подводка. Она помешана на придании своим глазам формы кошачьего глаза. Мириам склонна к драме: всегда делает широкие движения, размахивая руками, откидывает волосы через плечо, болтает так громко, будто пытается заставить всех вокруг слушать ее. Она ходила в театральный кружок – может, это стало привычкой.

Никогда бы не подумала, что Коннор будет встречаться с кем-то похожим на нее – таким же показушным. Мне казалось, что ему иногда нравится молчать, а когда мы говорили, то это было о важных вещах: философия, наука, политика. Один раз утром мы встретились в кофейне и читали The Globe and Mail, молча передавая статьи друг другу. Он единственный, кроме меня самой, кому нравится читать газеты. Я поймала взглядом наше отражение в окне и подумала, что мы выглядим как взрослые. Те взрослые из Нью-Йорка или Торонто, с важными профессиями, пафосными квартирами из стекла и металла, с пропусками в местные галереи.

У Мириам отсутствовал переключатель громкости, но она не была глупой. Я ее не особо хорошо знаю – она тусит с театралами, – но не подумала бы, что ей нравится Коннор. В моем воображении ей бы встречаться с парнем с серьгой в ухе, который ратует за социальную справедливость. Он не учит точные науки, но ходит на несколько курсов с углубленным изучением. А она написала реферат по Шекспиру и получила за него награду для Литературных Зануд. Неудивительно, что мне хотелось ее прикончить.

Я вздохнула. Я не хотела ее убивать, я хотела быть ею. Мириам не украла Коннора – нельзя украсть то, чего у тебя нет. А он не кинул меня, влюбившись в нее. То, что случилось между нами, было сложным. Сложнее, чем я готова признать. У него имелись свои причины на то, чтобы разбить мне сердце. Так что если я и замочу кого-нибудь, то это будет он. Но неважно, кого я виню в произошедшем, это не меняет одного пренеприятнейшего факта: несколько недель мне придется терпеть, как они целуются, где бы ни находились. Я потрясла головой, вытряхивая эту картину из головы. Все напоминают мне: это займет лишь шестнадцать дней.

Самое худшее во всем этом – я умоляла разрешить мне поехать. Предложила родителям, если отпустят, больше никогда не дарить мне подарки. Как только Коннор сказал, что едет, – до того, как кинул меня, – я немедленно стала мечтать, как мы будем гулять по узким мощеным улочкам рука об руку. Поездка рекламировалась как «образовательная», но, на мой взгляд, это было не совсем так. Нам обещали, что там мы будем «открыты» культуре (звучит так, будто это что-то заразное). Но меня особо не волновали ни поездка, ни то, что я могу увидеть в Лондоне; меня интересовал он. Я не желала разлучаться на три недели и не хотела, чтобы он ехал куда-то один. Я представляла, как, вернувшись в школу в сентябре, постоянно напоминаю ему: «А помнишь, когда мы были в Лондоне…», – пока это не достанет всех вокруг.

Сейчас я понимаю: он хотел поехать, думая, что я не еду с ним. Записался в группу, даже не обсудив, сообщив мне об этом уже по факту. Я упрашивала родителей несколько дней: ни разу не упомянула, что хочу поехать из-за Коннора, зато давила на то, как здорово будет расширить горизонты, как хорошо это будет смотреться в моем резюме для колледжа и как интересна британская история. Они наконец поддались.

Когда мы с Коннором разошлись, я просила родителей все отменить, но тут их было не переубедить. Они настаивали, что это не из-за предоплаты, а из принципа. Папа сказал, что представился хороший шанс «укрепить характер». Ему всегда казалось, что Коннор меня не стоит. Он также язвительно отметил неправильный прикус парня, а из уст стоматолога это звучало как серьезное оскорбление.

Мама же пренебрежительно шмыгнула носом и сказала, что из-за таких, как он, «не стоит даже переживать». Она вела себя так, будто он ей никогда не нравился, хотя радовалась, когда я впервые сказала ей, что мы встречаемся. Она сама в моем возрасте влюблялась в таких, и именно такие парни, как ей казалось, не должны были замечать существование ее неловкой дочери. Она посмотрела на меня тогда по-другому, будто ее гадкий утенок наконец стал похожим на лебедя. Мы пошли вместе по магазинам и сделали одинаковый маникюр, покрасив ногти в ярко-розовый. До этой пары недель мы никогда так хорошо не ладили.

Когда мы разошлись, мама вела себя так, будто это ее оскорбили. Хоть она и сказала, что поездка – это шанс повидать мир, она также хотела, чтобы я, наподобие ей самой, высоко держала голову в этой ситуации. Конечно, я хотела бы стать таким человеком, который вовсю наслаждается миром, несмотря на разрыв, и заводит новых крутых друзей. А еще таким, о разрыве с которым потом жутко сожалеют.

Ну, раз уж я мечтаю, то к этой фантазии можно добавить приглашение к королеве во дворец, где Уилл и Кейт попросят меня посидеть с их ребенком, а Гарри и Меган попробуют свести меня с каким-нибудь мелким графом или герцогом. Хотя на самом деле следующие пару недель будут отстойными.

Я буду пристегнута без шанса сбежать, и весь полет придется наблюдать, как даже на жутких сиденьях эконом-класса Коннор и Меган не отлипают друг от друга ни на секунду. Я крепко зажмурилась, будто могла таким образом выкинуть эту кошмарную мысль из головы. С тех пор как мы зарегистрировались на рейс и узнали свои места, я уже тысячу раз сказала себе, что справлюсь с этим. Но с каждой проходящей секундой становилось яснее, что ничего не выйдет. Я взорвусь где-нибудь в десяти километрах от земли и побью их одним из журналов, услужливо предоставленных авиакомпанией.

Или снова начну рыдать. Не знаю даже, что хуже. Казалось бы, сколько человек может плакать – пока в нем не закончится вода? Почему, даже сказав себе, что терпеть его не могу, я чувствую, как в присутствии этого парня сердце будто разрывается?

Я встала так резко, что сумка свалилась на пол. Подхватив ее, я направилась к стойке регистрации. Девушка-администратор не обратила на меня внимания и продолжила печатать на компьютере, клацая по клавиатуре своими ярко-красными ногтями. Я прокашлялась, но она продолжала печатать, игнорируя меня.

– Извините… – выдавила я из себя, но она подняла палец, дав мне знак помолчать.

Наконец девушка закончила и посмотрела на меня.

– Если хочешь узнать про время взлета, то я ничего не могу сказать. Мы начнем посадку как только получим разрешение. – Ее макияж смазался; подозреваю, что нервы у нее были на пределе. Одним своим видом девушка говорила: никогда не работай в сфере услуг!

– Скажите, можно ли поменять место в самолете? – Я наклонилась ближе к ней, хоть и понимала, что Коннор никак не услышит меня со своего места.

Ее лицо скривилось.

– Не думаю, что…

– Видите там парня? – Я кивнула головой в сторону Коннора. – Это мой бывший. Мы вместе летим в Лондон по образовательной программе, и я буду сидеть прямо за ним, – я выдержала паузу, – девять часов.

Ее брови домиком взлетели высоко на лоб, и она заглянула за мое плечо. Возможно, у меня и получится достучаться до нее.

– Он был моим первым парнем, – у меня внезапно сел голос, но я сдержалась, – и он бросил меня пару недель назад.

– Прости, но… – Глаза администратора потеплели, но она покачала головой.

– Это его новая девушка. Мы были лучшими подругами.

Она удивленно вздохнула и посмотрела на Коннора так, будто он жвачка, прилипшая к подошве ее туфли. Мне даже стало немного стыдно, когда я это сказала. Мы с Мириам никогда не общались до этой поездки и уж точно никогда не были подругами, тем более лучшими. Но я должна была убедить менеджера помочь мне, так что на войне как на войне.

Я никогда не вру, чтобы ранить кого-то или подшутить, но иногда выдумываю истории, чтобы… сделать себя более интересной в глазах других. Я всегда так делала. В младшей школе я сказала одноклассникам на площадке, что у меня в саду живут феи. Когда была постарше, соврала, что меня удочерили. Я не хотела врать: просто мечтала быть интересной, но никогда такой не являлась.

Коннору же я не врала, всегда старалась честно рассказывать о своих чувствах. И вот как все обернулось.

– Имя? – заклацала по клавиатуре администратор.

– Ким. Ким Майер, – сказала я и повторила фамилию по буквам.

– Мне нужен твой старый посадочный талон.

Я протянула ей мятую бумажку, и она порвала ее пополам. Мой новый талон как раз уже напечатался, и девушка передала мне его, подмигнув.

– Он тебя не стоит. Хорошего полета.

– Спасибо, – выдохнула я и сразу почувствовала облегчение.

Я прошла через толпу и плюхнулась обратно на свое место. Отложив уже прочитанную The New York Times, я вытащила из сумки журнал и спрятала лицо в его страницах, не давая слезам подступить. Администратор сказала правду: Коннор меня не стоит. То же самое говорила и Эмили. Но даже если я понимаю, что это так, легче не становится. Мне остается только заставить сердце принять тот факт, что в голове я его уже не люблю.

Через разделявшие нас несколько мест ко мне пересела девушка.

– Она сказала что-нибудь про взлет? – С ее британским акцентом мне показалось, что мы находимся на съемках какой-нибудь исторической картины на BBC.

– Никаких новостей. – Я потрясла головой и незаметно смахнула слезы.

Она вздохнула, подтянула ноги к груди и обвила их руками. Затем натянула рукава своего кремового кашемирового свитера до самых пальцев и взглянула на газеты рядом со мной.

– Твоя «Таймс»?

Я кивнула.

– Ты читала об изменениях в сфере космонавтики? Утром видела статью.

Я чуть не подскочила от удивления. Девушка казалась одной из тех, кто всегда следит за миром моды и не отличит шаттл от ракеты, даже если один из них врежется в нее. Я стала листать газету в поисках научной колонки.

– Вот что мне нравится в газетах: никогда не знаешь, что найдешь. Прям как с пасхальными яйцами².

Я кивала как китайский болванчик. Ведь это именно то, почему мне тоже нравилось читать прессу.

– Ага. Любишь космос?

– Просто интересно, – пожала она плечами.

– Меня зовут Ким. – Я протянула ей руку.

– Никки. – Она улыбнулась и ответила на рукопожатие. – Почему ты не тусишь со своей группой? – Девушка указала на ребят в отдалении.

Наша группа состояла из восьми человек. Некоторые из них сейчас достали карты и играли на ковре, другие сгрудились вокруг ноутбука Джамала, слушая его музыку.

– А как ты узнала… – начала я, но она тут же дернула привязанную к моему багажу сине-белую бирку «Студенты по обмену», о которой я совсем забыла. – Я не особо общаюсь с ними. И нас только трое из одной школы, но тут все сложно.

– История моей жизни, – кивнула Никки. – Я навещала здесь отца, который не живет в Лондоне со мной и мамой, так что все тоже сложно. – Она убрала челку за ухо, но та была довольно короткая и упала обратно на лицо. – Прости, что ною. Люди просто… фу. Не знаю. Разочаровывают. – И она снова попыталась убрать волосы за ухо.

– История моей жизни, – повторила я за ней. Она засмеялась, и звуке смех напомнил мне звучание пианино.

Никки указала на мой журнал по робототехнике и поинтересовалась, буду ли я изучать это в университете.

– Не уверена, – покачала я головой, – скорее, выберу инженерное направление или программирование.

Из динамиков загромыхало объявление о рейсе в Феникс. Никки подождала, пока оно закончится.

– Я думаю поступать на психологию. Мне интересны исследования в этой сфере. А этот год я пропустила. – Она замолчала, наблюдая за ребенком, который достал козявку из носа и втер ее себе в волосы.

– Какие исследования?

– О бихевиоризме. Я не собираюсь консультировать людей: если они будут болтать весь день о своих проблемах, можно просто чокнуться. Но мне интересно, почему люди совершают или не совершают различные поступки, чего они могут добиться в жизни и все такое.

Носком кроссовка я вырисовывала узоры на ковре. Самая большая загадка в моей жизни – это поведение других людей.

– Если когда-нибудь поймешь их, ты должна будешь мне все рассказать. Я понимаю математику, но вот люди сбивают с толку больше, чем квантовая механика. Лучше уж иметь дело с роботами.

– Не сдавайся, – засмеялась она, – может, ты просто пока не встретила того, кого действительно хотела бы понять.

Внезапно ожили динамики: «Внимание пассажирам на рейс Эйр Канада 854 до Лондона. Из-за технических неполадок рейс откладывается на более позднее время. Приносим свои извинения за доставленные неудобства». По толпе пронесся гул неодобрения. На экране загорелось новое время вылета: через три часа.

Коннор встал и потянулся.

– Кто хочет найти, где посмотреть футбол?

Наша группа начала собирать вещи. Он для них был как Нильс с дудочкой для зануд: все хотели следовать за ним.

Мириам подошла ко мне.

– Ты пойдешь? – спросила она. Ее ноги выглядели такими худыми, что даже леггинсы размера XS их не облегали. Она, наверное, закупается в детском отделе.

– Нет, спасибо, – выдавила я, желая, чтобы она просто ушла. Ну, или исчезла – почему бы и нет?

– Ты же не собираешься сидеть здесь все три часа? Давай закажем картошку фри или еще что-нибудь. Будет весело! – Она легонько толкнула мой кроссовок своим.

– Мне и тут хорошо, – настаивала я. Слова «весело» вообще не было среди тех, которыми я бы описала эту ситуацию. Коннор не хотел иметь со мной ничего общего. Более того, он завел новую девушку сразу после разрыва, а я застряла тут с ними на всю поездку. И последним куском всего этого дерьма стало ее дружеское отношение ко мне. Не знаю, что Коннор рассказывал ей про нас, и даже не знаю, какой вариант оказался бы лучше: чтобы она знала и жалела меня или чтобы он вообще не упоминал про меня, потому что я ничего для него не значу. Я сгорбилась, сползая вниз.

– Да оставь ее, не хочет она идти! – Подошел Коннор и взял Мириам под руку, даже не глядя на меня. – Нам и без ее недовольного лица будет хорошо.

Я покраснела. Он прав, я была черным облаком негатива. Не потрудилась даже познакомиться с остальными ребятами в группе и теперь выглядела жалкой и одинокой.

– Боже, ну и задрот! – громко сказала Никки. Я не особо поняла, как это относится к делу, но прозвучало одновременно смешно и оскорбительно. Я захохотала.

Коннор и Мириам ушли по коридору, остальные последовали за ними. Коннор взглянул на нас через плечо, но тут же отвернулся, поняв, что мы все еще смотрим на них.

Мои легкие наполнились воздухом, и я почувствовала себя как огромный воздушный шар, готовый взлететь.

– Не знаю точно, что это значит, но ты сейчас мой самый любимый человек на планете, – призналась я.

Не считая лучшей подруги, конечно, – но до нее я дозвониться не могла, а Никки была рядом.

– Да он просто неудачник! – Никки встала и потянула меня за собой. – Точно говорю, ведь я изучаю людей. Так что сейчас ты подтвердишь мою теорию рассказами о нем и развлекая меня следующую пару часов.

– Как мне тебя развлекать?

По лицу Никки расползлась улыбка.

– Мы умные, придумаем что-нибудь.

Два

Пятнадцатое августа

Осталось 16 дней

Никки резко остановилась у магазина дьюти-фри, и я едва не врезалась в нее сзади. Она будто зачарованная глядела, как яркий свет магазина отражается от радужных бутылочек с духами.

– Давай зайдем сюда, – предложила она.

– У них вряд ли есть жвачка. Зато чуть подальше есть другой магазин. – Я указала на него пальцем, но она уже стала пробираться между рядов с товарами, хватая по пути самые разные вещи. Там был плюшевый медведь с сатиновым сердцем, огромная упаковка «Тоблерона», коробка с солеными ирисками в пастельных тонах – она тщательно осматривала каждый предмет и затем клала на место. Я плелась за ней.

У меня во рту все еще горело от перчиков халапеньо, которые мы ели на обед. Никки заявила, что яйца по-мексикански – это лучшее блюдо перед долгим перелетом. Она утверждала, что смесь протеина, содержащегося в яйцах, сыра и острого соуса сальса способствует крепкому сну в самолете. На мое замечание, что в меню такого блюда нет, она лишь подняла одну из своих идеально выщипанных бровей и сказала:

– Только лохи заказывают блюда из меню.

Когда к нам подошел официант, она включила все свое обаяние, и не успела я и глазом моргнуть, как перед нами очутились две тарелки со спецзаказом. Она оказалась права – мне действительно захотелось спать после такого плотного обеда.

Никки схватила с полки плюшевую зебру и крепко обняла ее.

– Смотрю на все эти игрушки и жалею, что у меня нет брата или сестры. Дай-ка догадаюсь: ты тоже единственный ребенок в семье?

Я от удивления открыла рот.

– Как ты?..

– Такие дети отличаются от других. Они лучше переживают одиночество, независимы и без особого труда справляются со своими проблемами. Этому посвящена куча исследований. Я все поняла по тому, как ты разговариваешь: ты совсем как я.

Технически я была совсем не как она. Я даже не знаю обычно, что отвечать на вопросы о братьях и сестрах. «Полдюжины замороженных!» – кажется слишком странным ответом и требует разъяснения. А ответ «Я одна» будет ложью, ведь мои родители сохранили эмбрионы в криогенной заморозке. Они все – мои братья и сестры, просто пока в шкафу в медицинской лаборатории.

Мои родители не могли завести ребенка. А благодаря тому, что мама уже тогда была блогером, весь мир знал об их проблемах с зачатием. Наконец после трех сеансов ЭКО появилась я. В своем блоге мама звала меня ЧМК – Чудо Малышка Ким, – как она говорила, «чтобы сохранить конфиденциальность». Но о какой конфиденциальности может идти речь, когда она публиковала в сети каждый этап моего развития?

В интернете до сих пор есть фотография, где трехлетняя я в тиаре и огромных пушистых розовых тапочках сижу на унитазе, с подписью «ЧМК наконец-то освоила туалет!» Это «наконец-то» – замечательный штрих, ведь что может быть лучше ситуации, когда люди в интернете знают о твоем замедленном развитии в сфере личной гигиены? Не нужно обладать интеллектом гения, чтобы понять, кто такая ЧМК, глядя на мамин блог. По правде говоря, ей совершенно безразлично мое мнение о нем. Ее больше волнуют все те люди, которые читают этот блог и называют ее «лучшей мамой на свете» в комментариях.

В тот год, когда мне исполнилось десять лет, мама написала длиннющий пост, осведомляя свой легион фанатов, что они с папой официально прекращают пытаться завести детей. Мол, они устали от безостановочных сессий искусственного оплодотворения. Видимо, матушка Природа не собиралась дарить моей маме ту жизнь, которую она так хотела: с минивеном и способностью соорудить что-то из конструктора Лего, одновременно готовя здоровый ужин для большой счастливой семьи. И хотя мама хотела сфокусироваться на своем счастье («Красавица ЧМК!»), она все же горевала по несбыточным мечтам и писала, что всегда будет думать о тех замороженных эмбрионах как о своих детях. Онлайн-газета The Huffington Post опубликовала мамин пост на своем сайте. Это стало одной из их самых популярных и скачиваемых статей; они каждый год поднимают эту запись на День Матери.

Примерно в это время я начала осознавать, что являюсь для мамы сплошным разочарованием. Когда она представляла себе детей, то никто из них не был как я. Ей хотелось послушную дочку, играющую в куклы и тайком ворующую мамину косметику. Моя же любовь к коротким волосам без колтунов, страсть к чтению книг и постройке крепостей из одеял ставили ее в тупик. Почему я не прыгала через скакалку с другими девочками? Почему не давала ей делать мне сложные прически, как у диснеевских принцесс? Почему я совсем не похожа на нее? Как ей быть экспертом в материнстве, когда ее собственная дочь такая… неуклюжая?

Она была одной из первых мамочек-блогерш. Тысячи людей все еще ежедневно читают ее блог. Они оставляют комментарии под ее рецептами («Супервкусные обеды в пароварке») и обзорами товаров для детей («Коляски этой фирмы действительно того стоят!»). А она пишет о том, как материнство может быть тяжелым и разочаровывающим, но это не значит, что стоит опускать руки. Так она пытается убедить в этом саму себя, это же очевидно. Я уверена: мама любит меня. Но не уверена, что нравлюсь ей. Наверное, будь у нее больше детей, все было бы иначе. Но мы это вряд ли узнаем.

Никки понюхала один из флакончиков с духами и брызнула ими себе на руку. Я наклонилась к ней.

– Хорошо пахнут, – оценила я, но она уже перешла к следующему стеллажу, где стояли бутылки с водкой.

– Хочешь, возьмем с собой в полет?

Я скрестила руки на груди.

– Не думаю, что тебе удастся уговорить их продать тебе водку.

– А кто говорит о продаже? – подмигнула она. Я заметила у нее на глазах блестящие тени.

Мое сердце забилось быстрее. Я оглянулась по сторонам, не подслушивает ли кто, и спросила шепотом:

– Ты собираешься украсть ее?

– Нет, мы собираемся украсть ее, – ответила она с озорным блеском в глазах. – Никто и никогда не будет подозревать хорошо одетую девочку с английским акцентом. Они думают, я слишком пафосная, чтобы опуститься до воровства.

Мне стало трудно дышать. Но я-то наверняка не выгляжу слишком пафосной, так что меня запросто арестуют.

– Не знаю даже…

– Выбор за тобой.

У входа в магазин две продавщицы спорили о прелестях Райана Рейнольдса, и их голоса казались мне слишком громкими. Я нервно закусила губу.

– А что будет, если нас поймают?

Никки улыбнулась как Гринч.

– Будет плохо. Именно поэтому мы сделаем так, чтобы нас не поймали. – Она незаметно указала на полки с алкоголем. – Они все еще не установили защиту от воровства, и я не вижу тут никаких камер.

Она была права. На других бутылках блестели черные пластиковые диски-сигнализации, а на водке их не было. На плечах у меня будто сидели ангел и демон: один советовал мне быть хорошей девочкой и пойти в соседний магазин за жвачкой, а второй убеждал, что иногда в жизни стоит и рискнуть. Куда меня привела эта правильная жизнь? К тому, что я хотела стать кем-то другим. Может, чтобы измениться, стоит взять все в свои руки и начать рисковать, как Никки?

– Какой план? – прошептала я.

– Когда настанет нужный момент, хватай ближайшую бутылку и клади ее себе в сумку.

– А как я узнаю, какой из моментов – нужный?

– Узнаешь, ты же умная. – Никки повернулась обратно к полкам с духами и взяла оттуда маленький флакон. – Моей маме нравятся эти духи, так что я пока пойду узнаю цену на них.

Она сделала лишь пару шагов, как вдруг ее нога зацепилась за ремешок одной из ярких сумок с надписью «CANADA FOREVER», лежащих на полу. Я попыталась ее предостеречь, но Никки уже падала с громким выкриком «Уф!». Флакон со звоном разбился о пол, и в воздухе разлился цитрусово-мускусный аромат. Продавщицы немедленно подлетели к Никки.

Я уже почти ринулась на помощь, как внезапно поняла: это оно! Моя рука дернулась к желаемой бутылке и закинула ее в сумку, прикрывая сверху локтем. Вот теперь можно было подойти к Никки, хотя сердце все еще билось как бешеное.

– Ты в порядке? – Удивительно, но мой голос даже не дрожал от напряжения, наполнявшего все тело.

– В порядке… кажется. – Никки посмотрела вниз на разбитый флакончик и ее глаза распахнулись. – О боже, мне так жаль!

– Вы должны заплатить за эти духи, – высокая продавщица указала на висящую у входа табличку «Сломал – придется покупать».

Никки выпрямилась.

– Но это произошло не по моей вине! Я споткнулась о ваши сумки, валяющиеся по всему полу.

Продавщица негодующе поджала губы в тонкую линию.

– Если вы не заплатите, мы будем вынуждены позвать нашего менеджера.

Меня окатило волной паники. Нужно было что-то делать. Я пнула сумки на полу.

– Давайте, зовите менеджера. Если бы вы не были так заняты болтовней и вместо этого убрали весь этот беспорядок, то ничего бы не случилось. И к слову – если она получила травму, то в этом виноваты вы. Мой папа работает адвокатом и постоянно сталкивается с такими вещами. – Я пожалела об этих словах, как только произнесла их. Надеюсь, это поможет, потому что на самом деле мой папа простой стоматолог, а все знания о судебном деле я почерпнула из передач по телику, которые смотрю, пока лежу дома с температурой.

– Хм, да, у меня спина побаливает, – Никки чуть улыбнулась и потерла спину, – я ведь довольно сильно ударилась.

Высокая продавщица выглядела так, будто с удовольствием добила бы Никки, но вторая, пониже и с тысячей тонких косичек на голове, успокаивающе положила ей руку на плечо.

– Мы очень сожалеем, что вы упали.

Девушка встретилась с ней взглядом:

– И мне жаль, что флакон разбился.

– Ну что ж, почему бы нам тогда не разойтись по-дружески? – Сотрудница магазина улыбнулась, показывая белоснежные зубы. Напряжение стало спадать.

– Вы уверены? – спросила Никки, хлопая глазами как персонаж из аниме. Получив подтверждение, она потянула меня за собой. – Пойдем, а то на самолет опоздаем.

Я важно кивнула, будто меня действительно волновало время отлета. Когда мы выходили, мои нервы были на пределе – я ожидала вопля сигнализации. Но ничего не произошло.

Никки сжала мой локоть.

– Не оборачивайся. Только провинившиеся смотрят назад.

Адреналин, командующий мной еще минуту назад, постепенно отпускал. Я чувствовала головокружение. Казалось, будто сумка весит тонну, а у каждого проходящего мимо есть рентгеновское зрение, так что все они видят ее содержимое и готовы разоблачить меня. Никки словно почуяла мои мысли и потянула меня за собой к залу ожидания. Мы плюхнулись на кресла и засмеялись.