О чем говорят итальянцы. Рассказы с юга Италии

На Феррагосто, день Успения Богородицы, я оказалась с экскурсией в старинной церкви с готическими фресками. На одной из них была изображена усопшая Мария. Она покоилась с закрытыми глазами на ложе, окруженном святыми. Над Марией возвышался Христос, держащий в руках маленькую фигурку с нимбом, закутанную в белое одеяние.

– Это – душа Марии, – объяснил нам гид. – Возносясь на небо, Богородица из матери как будто бы превращается в дочь Христа.

Я смотрела на ложе, на склоненных старцев, на ангела с мечом, сражающегося с загадочной фигурой в черном, и не переставала думать о «маммине» Маттео на кровати с чугунным изголовьем и о том, как, наверное, он стоит теперь над ней, вынимая зажженную сигарету из расслабленной спящей руки.

4. Казино с доставкой на дом / Un casino

– В Скупати-и-иццо? – с ужасом повторяли мои барийские друзья название городка, куда я решилась переехать спустя десять лет, проведенных в столице Апулии. Большинство из них в Скупатиццо никогда и не были, потому что твердо убеждены: делать там абсолютно нечего. До моря, мол, далеко, а окрестные оливковые рощи только подтверждают, что место это – деревенское и провинциальное. Впрочем, поразмыслив, многие из них вспоминали, что бывали когда-то в замке Скупатиццо на банкете по приглашению друзей, и что замок был, в общем, ничего, и что даже прошутто давали сносное.

В замке на самом-то деле не хватает только привидений, да и на этот счет существует несколько мнений. В остальном здесь полный комплект: древние захоронения, подземные ходы, башни с бойницами, астрологические символы, гербы, остатки фресок и средневековая каменная резьба. Никому не кажется странным, что сейчас в бывших конюшнях и сводчатых залах проводят конференции и отмечают дни рождения: совсем недавно, годов до 70-х, внутри замка не только жили целыми семьями, но и ходили в школу и на почту, торговали, шелушили миндаль и месили строительный раствор, на котором крепится большинство современных домов городка.

Замок окольцован рядами невысоких зданий, и по неровной каменной кладке можно легко определить самые древние из них. В одном из этих домов я и поселилась.

Как-то вечером в конце третьей зимы, проведенной в Скупатиццо, ко мне пришли Джорджо и Микеле. Обычно мы виделись по более радостным поводам, но незадолго до этого у них умер отец, и они попросили меня встретиться по «важному вопросу». Микеле, брат моего друга Джорджо, держал в руках папку с документами.

Речь шла о наследстве. После смерти папы братьям нужно было собрать целый ворох бумажек для переоформления семейной недвижимости – квартиры в многоэтажном доме и гаража, где стояли старые отцовские мотоциклы и каждый год сменяли друг друга мамины банки с сушеными помидорами и сладким соусом из инжира.

– А теперь смотри, что значится в кадастровой выписке на наш гараж, – завершил вступительную часть Микеле и протянул мне скрепленные степлером листы бумаги с логотипом национального Агентства по налогам.

Я нехотя опустила взгляд в расчерченный на графы лист, опасаясь, что ничего там не пойму, но опасения были напрасны: в самом верху таблицы отсвечивало неудобоваримым сочетанием согласных иностранное имя – мое. По мнению итальянской налоговой службы, гараж со старыми мотоциклами и домашними заготовками принадлежал не Микеле и Джорджо, а мне! Никто из нас троих не знал, смеяться ли или хвататься за голову, и на всякий случай мы сделали и то и другое.

– Тащи акт о купле-продаже! – наконец распорядился Микеле. Он работает налоговым консультантом и лучше других умеет сохранять трезвую рассудительность перед выкрутасами итальянской бюрократии.

В день, когда я подписывала этот акт, ни о какой трезвости не шло и речи. Покупка средневекового строения, которое в Скупатиццо считают самым древним в городке после самого замка, казалась мне не более чем кинематографическим сюжетом. Владевшие домом пожилые братья Мартинуччи и агент по недвижимости Анджелика, выглядевшая как голливудская дива, так и просились в объектив камеры, пока заполняли залихватскими подписями договор. По этому договору я становилась собственницей двух жилых этажей, подвала, а в придачу – еще двух маленьких примыкающих к дому помещений, доступ к которым был снаружи, с улицы. Ключи были переданы мне в виде пяти разносортных связок, и понадобилось немало времени и телефонных звонков бывшим владельцам, чтобы подобрать нужный ключ к каждой из десятка приобретенных мной дверей и дверец.

Кино про средневековые двери началось несколькими месяцами раньше, когда Анджелика с идеальными локонами в идеально выглаженной блузке предложила мне посмотреть «один особенный дом», а я согласилась – из любопытства и желания отвлечься от университетской экзаменационной рутины. В сводчатых комнатах с потемневших овальных репродукций на меня ласково смотрели Христос и Мария, а на террасе с красивыми арками сушились цветные панталоны хозяев. Седовласый владелец одного из этажей, Гаэтано, поздоровался со мной, слезая с лестницы, по которой он забирался на крышу через окно в потолке. На выходе Анджелика подняла палец с идеальным розовым ногтем, указывая на каменное украшение над дверной аркой.

– 1790 год! – важно подчеркнула она.

Мое внимание зацепилось за надпись, вырезанную над датой. Начиная с эпохи Возрождения, знатные итальянские семьи размещали над своими входами фамильные гербы и девизы на латыни, чаще всего используя для этих целей цитаты из Ветхого Завета. Таким образом они сообщали посетителям дома и просто прохожим о собственных добродетелях. Множество каменных свитков с такими надписями еще рассыпано по историческим центрам местных городов.

– Нул-ли чер-та домус, – по слогам прочитала я и на всякий случай сделала фотографию на телефон. О покупке такого дома, конечно же, не шло и речи, но смысл надписи, ускользавший от понимания, будоражил мое филологическое любопытство.

Летом в Скупатиццо редко просыпаешься по будильнику. В старом городе с наступлением рассвета начинают голосить неугомонные стрижи. Чуть позже их крики перекрывают колокола церквей, и громче всех, конечно, старается главная церковь на центральной улице. Для людей с особенно крепким сном всегда найдутся соседи, громогласно раздающие указания домашним перед отправлением на работу. Последним вступает в хор нового дня городской оркестрик, бродящий по улицам для поднятия настроения жителей по поручению мэрии.

На следующее после осмотра дома утро стрижи застали меня уже за компьютером. Я проснулась в четыре часа, как бывает, когда ожидаешь еще с вечера важных вестей, и в погоне за источником загадочного латинского выражения совершенно потеряла ощущение времени. Пока я перелопачивала разные части Ветхого Завета, стало окончательно светло. Опуская жалюзи от солнца под звуки телефонного разговора соседки, я собиралась было окончательно сдаться, но среди открытых в компьютере закладок мой глаз случайно зацепился за выделенную желтым цитату – вот же она! На закладке значилось – Вергилий, «Энеида». И я стала читать.

На страницах античной классики троянец Эней в сопровождении Сибиллы спускался в загробный мир в поисках своего отца Анхиза. Он проходил через ужасы преисподней и оказывался наконец на Елисейских полях, в обители душ блаженных, усопших героев – защитников отечества, атлетов, поэтов. Под звуки летнего оркестра Скупатиццо, доносящиеся через открытое окно, их предводитель Мусей объяснял Энею, чем эта часть преисподней отличается от остальных, и произносил долгожданное: Nulli certa domus – «Нет обиталищ у нас постоянных». Он имел в виду, что здесь в награду за свою праведную жизнь души вольны бродить где им вздумается, по цветущим полям, по берегам прохладных ручьев. В 1790 году человек, живущий в Скупатиццо, заказал каменщику вырезать надпись о свободе блаженных душ, чтобы разместить ее над входом в старинный дом. Слушая залихватский оркестр, я думала о террасе с арками и, сама того не заметив, представляла, как на ней будут сушиться уже мои джинсы.

Договор о покупке дома я хранила в отдельном ящике, как в местных храмах в многочисленных шкатулках хранят ценные реликвии святых, поэтому и спустя три года найти его не составило труда. Склонившись втроем над подшитыми страницами, мы погрузились в путаное описание моих владений. Уже к концу первого листа нужная концентрация внимания осталась лишь у Микеле: витиеватый стиль итальянских документов, кажется, специально рассчитан на то, что у большей части читателей просто не хватит сил добраться до конца. Под монотонное бормотание брата, похожее на послеобеденное чтение молитвы Богородице, Джорджо принялся жевать шоколадные конфетки из мисочки на столе гостиной.

– Вот оно, нашел! – Микеле застал Джорджо за разворачиванием третьей конфеты. – Виа Веккьо Форно, номер 13 – это наш адрес! Тебе и правда продали наш гараж!

С адресами в Скупатиццо царит полный дурдом. В старых кварталах итальянских городов чаще всего невозможно отделить один дом от другого: они стоят единым рядом, врастая друг в друга стенами, арками, замурованными окнами, подвалами и даже подземными ходами. Именно поэтому нумерация здесь следует принципу дверей, а не домов, – так просто легче считать. В Скупатиццо, однако, и этот принцип применили творчески: мой главный вход обозначен номером 24, над еще одной дверью, ведущей в котельную, висит табличка с надписью 30, над воротами бывшего гаража нет никакого номера, а название улицы с указателя на стене и вовсе не совпадает с официальным адресом, потому что дом стоит ровно в той точке, где смыкаются Виа Веккьо Форно, улица Старой Печи, и Виа Лашафареадио, улица Отдайся-на-волю-Господа.

– Ке кази-и-ино! – схватился за голову Микеле, когда мы втроем вышли на улицу, чтобы в желтом свете фонаря проверить совпадение номеров с указанными в договоре.

Casino, «казино» – итальянское слово, которое дошло к нам с французским акцентом на последний слог в узком значении «игорный дом». Но в начале своего языкового пути «казино» было просто уменьшительным от «каза», то есть – маленьким домиком. Сначала так называли небольшие загородные особняки для приятных занятий – охоты или рыбалки, затем – увеселительные клубы с читальными залами и курительными комнатами, после дело дошло до игорных заведений и особенно – до домов публичных. Беспорядок и гвалт, царившие в таких местах, стали тоже называть «казино» – «бордель». «Что за казино!» – восклицают современные итальянцы, когда имеют дело с чрезмерным шумом или неразберихой – такой, какая возникла с номерами моих дверей. Неслучайно, наверное, в стране античных строителей слово «бардак» – всего лишь производное от слова «дом».

Как гараж моих друзей попал в мои владения, оставалось непонятным. Да, он находился на той же короткой улице Старой Печи, но метрах в двадцати от дома и с другой, нечетной стороны. Получается, братья Мартинуччи в сговоре с красоткой Анджеликой впихнули мне его специально: не могли же они, уроженцы Скупатиццо, не знать, что указанный в договоре адрес относится к совершенно другому зданию! Осыпали меня ключами и понадеялись, что я не стану сверять номера, двери и замки.

Но зачем этой троице понадобилось водить меня за нос? Никаких дополнительных денег за гараж-призрак я не платила. Внутри, помимо банок с домашними консервами и старых драндулетов, не было ничего такого, что требовалось бы сбагрить первой попавшейся иностранке, а впрочем, у них даже ключей от гаража не было, и что там, внутри, знать они попросту не могли. Озадаченный Микеле объявил, что по-тихому наведет справки, чтобы пролить свет на ситуацию и побыстрее вступить в права наследования гаражом. Под покровом ночи мы попрощались, улыбаясь друг другу как настоящие заговорщики.

Через год и три месяца – а это и есть «сжатые сроки» в Италии, если речь идет о поиске информации в кадастре с перебоями в расписании и о разборе путаных завещаний, написанных от руки, – мы с Микеле сидели в фойе кабинета нотариуса Палмьери. Это был тот самый нотариус, который составлял и скреплял далеко не копеечной подписью договор о покупке моего дома несколько лет назад. Туда же явился один из братьев Мартинуччи. Он поздоровался с нами нарочито громко – так, чтобы всем было понятно, что все это «казино», к которому лично он не имеет никакого отношения, ему совершенно не по душе. Бывшего хозяина моего дома вызвал сам нотариус: парой месяцев раньше я сообщила ему о допущенной в договоре «странной ошибке» и попросила разобраться в этой истории. Нотариус, конечно, сказал «sì-sì-sì», но по-настоящему зашевелился лишь после того, как увидел меня в кофейне за одним столиком со знакомой адвокатшей. Она живет неподалеку и безостановочно болтает о своей собаке, но с расстояния трех метров тему разговора можно и не понять.

– Ни черта не понимаю в этой истории, – признался нотариус, хватая себя за тронутые сединой вихры, как только секретарь пустила нас троих в кабинет. – Страшное, страшное «казино»! – И он посмотрел на нас так, будто просил пощады.

Микеле, едва усевшись в кресло, при этих словах снова вскочил, чтобы объяснить синьору Палмьери, что никакое это не «казино», а точнее, конечно же, оно, но не такое страшное, потому что все удалось распутать.

Семьдесят лет назад несколькими зданиями на улице Старой Печи владел торговец миндалем по имени Монтелеоне. Перед смертью он написал завещание, в котором распределил недвижимое имущество между тремя детьми. Почерк у торговца был на редкость скверный, добавил Микеле, показывая нам ксерокопию. Название улицы тогда уже существовало, а номера домов – нет, поэтому Монтелеоне описывал каждый объект дотошно, с деталями – включая высоту здания и соседей справа и слева. Будущий гараж с гастрономическими специалитетами в те годы был всего лишь куском сада между домами других людей, сад этот тоже принадлежал Монтелеоне, а потом достался – вместе с моими нынешними владениями – его дочери Петронилле. Петронилла была одинока, но, когда ее сестра вышла замуж и переехала на север, она решила последовать за ней и имущество свое продала – сначала кусок земли с персиковыми деревьями, а спустя несколько лет и дом, но в другие руки: сад достался дедушке Микеле, а дом – сидевшему перед нами синьору Мартинуччи и его брату. Эти подробности Микеле разведал у одного из работников кадастра: тот со дня на день собирался на пенсию, настроение у него было лучше некуда, а желания работать – ноль. Микеле принес ему кофе и плюшку с кремом – и служащий сразу вспомнил историю Петрониллы и даже то, что она носила прямой пробор и очень почитала Мадонну дель Кармело. Судя по приметам, он вполне мог перепутать ее с любой другой жительницей Скупатиццо.

Перед тем как продать свои владения, Петронилла поставила перед садом ворота и заказала землемеру кадастровый план участка – видимо, как раз потому, что собиралась его продать. На дворе был 1982-й, землемером тогда работал человек по имени Бартоломео с неблаговидной фамилией Манджаларди, «поедатель сала». Фамилия эта, красовавшаяся на одной из страниц моего договора, сразу наводила на мысль о продажности ее носителя: итальянцы часто используют едальные метафоры для намека на коррупцию. Но вряд ли кто-то по-настоящему хотел подкупить Бартоломео – возможно, накануне он просто выпил лишнего, или, как говорят местные, «задрал локоть», и поэтому план оформил на верный адрес, Виа Веккьо Форно, 13, а кадастровый номер почему-то взял от моего нынешнего гаража, чем окончательно всех запутал на последующие сорок лет. Таким образом, сад, проданный семье Микеле, оказался оформленным на совершенно другого человека, Мартинуччи, и после смерти дедушки, а затем и отца собственность «вернулась» к владельцу кадастрового номера. Точнее, уже к новой владелице – мне.

Мартинуччи выслушал историю с каменным выражением лица, по-прежнему выражавшим твердость его позиции: слыхом не слыхивал ни о каких садах, ну и бардак вы тут развели! Нотариус, упершись локтями в стол и обхватив руками голову, почти лежал на столе. С его лица не исчезало выражение сильной боли – то ли желудочной, то ли душевной.

– Как же так получилось, что все это не обнаружилось в момент продажи дома? – осторожно подытожила я и увидела, как Палмьери поморщился, будто съел на обед слишком большую порцию тушеной репы.

– У меня три класса образования, – первым выпалил Мартинуччи, – я в этом ничего не понимаю.

– Не надо на меня так смотреть! – Нотариус вдруг заметил наши повернутые к нему головы и почти разозлился. – Я только за два года до этого диплом получил, откуда я мог знать, что у этого синьора такое «казино» с домами?

В моей памяти всплыли цифры на чеке, которым я оплачивала услуги Палмьери по составлению договора. Итальянские нотариусы – по большей части потомственные, потому что их количество строго ограничено Министерством юстиции и никак не может превышать одну единицу на пять тысяч душ; по праву своей принадлежности к этой почетнейшей старинной гильдии устанавливают тарифные планки на уровне тысяч евро – иногда двух, но при продаже домов чаще и всех пяти.

Какой-то своей частью итальянские блюстители законности продолжают жить в прекрасной эпохе Возрождения, не затронутые логикой капитализма, конкурентной борьбы и необходимостью соблюдать скучные установки о возрасте получения диплома и профессиональных стандартах. А при Ренессансе такого бардака с нумерацией домов, конечно, не было.

– И вообще-то покупатель тоже должен проверять, что у него в договоре написано, – заносчиво парировал наши взгляды Палмьери.

Я вспомнила количество своих дверей, частично отсутствующую нумерацию, путаницу с названием улиц, пять связок ключей, а также оплетенные веревкой толстые бутыли, которые мне совали братья «в придачу к дому», и рассмеялась. Ну да, покупатель, конечно, тоже должен.

– А помнишь, – обратилась я к Мартинуччи, – ты перед продажей сказал, что тебе нужно решить какую-то бюрократическую проблему, и отложил сделку на месяц?

В силу недостатка полученного образования Мартинуччи не подготовился к вопросу заранее.

– Так я думал, что все решил! – брякнул он. И, поняв, что выдал себя с головой, сразу же повернулся к Микеле: – Даже с отцом твоим разговаривал, а он сказал: «Твой дом, твое и казино, разбирайся сам!» А у меня три класса образования, в чем я виноват вообще?

Слово за слово выяснилось, что продавец дома как раз перед тем, как сбыть его с рук, увидел, что что-то не сходится с адресами. Не зная, как решить проблему, пошел к землемеру – у него бюро как раз в двух шагах, денег заплатил – конечно, по-черному, зачем лишний раз переплачивать, тот взял документы, через три недели сказал, что все утряс, а что адрес остался прежний, ошибочный, это, мол, ерунда, обычные бюрократические нестыковки.

– Ну а я откуда знаю, у меня ж… – снова завел шарманку Мартинуччи и осекся. Три класса образования, да, мы уже были в курсе.

С землемером, о котором шла речь, я, конечно, тоже успела познакомиться. Звали его Нино, хотя, строго говоря, имени такого у итальянцев нет. По паспорту он был Антонио, а для мамы в детстве – Антонино, Нино. Вслед за мамой так стали называть Нино и все остальные: никому уже не было дела, что он давно вырос в седоватого импозантного синьора в шарфике, занимающегося бумажной волокитой по недвижимости. Название этого ремесла, которое на итальянском звучит как забавное «геометр», осталось с тех времен, когда в основном нужно было мерить – теперь же в основном требовалось заполнять бланки и скрупулезно собирать документы, например, на ремонтные работы или установку газовых котлов. В принципе, обычные граждане могли бы делать все это и сами, но в нужных кабинетах специально все устроено так, чтобы затруднить попадание туда простых смертных, а если кто-то настырный и пробивается сквозь кордоны невозможного расписания и отсутствующих на дверях табличек, то его непременно заворачивают из-за какого-нибудь недостающего бланка, и в отчаянии он, конечно же, идет к землемеру.

В бюро Нино царит полный художественный казино. На всех горизонтальных поверхностях громоздятся кособокие набитые бумагами папки, а на стенах висят дипломы: из профессиональных только один, остальные – с конкурсов поэзии. Нино в легкомысленном шарфике щелкает по клавиатуре, предварительно вручая посетителям сборники стихов с закладками на страницах, где опубликованы его произведения. Вынужденные читатели погружаются в мир алеющей зари и страстного морского прибоя, а Нино украдкой поглядывает за выражением их лиц – реакция на его творчество интересует землемера заметно больше, чем правильность оформленных документов. Возможно, в то жаркое лето Мартинуччи просто не дочитал какое-то стихотворение до конца – потому-то и дело в кадастре не выгорело, а повисло мертвым грузом.

Спустя еще десять дней Нино стоял у моего гаража с лазерным дальномером в руках. Та встреча в кабинете нотариуса поначалу показалась безрезультатной: Палмьери, разведя руками, заявил, что исправить в договоре уже ничего нельзя, а Мартинуччи наотрез отказался платить за утрясание вопроса в кадастре. Правда, потом посоветовался с кем-то, у кого классов было больше, и сообразил, что дело пахнет жареным и что лучше воззвать к совести обманувшего его землемера и поэта. Землемер согласился загладить вину и явился в условленное время, чтобы составить план гаража и сообразить, какой номер дома привязать к нему в реестре.

– Извини, у меня тут казино, – предупредила я, открывая железные двери.

Нино махнул рукой в знак того, что ему не привыкать, и деловитыми движениями стал отодвигать коробки, чтобы сделать замеры.

– Ой, а что это у тебя тут? – сказал он, копошась в дальнем углу.

Я подошла ближе. Переставляя мои вещи, Нино случайно сдвинул и резиновый коврик, оставшийся со времен прежних владельцев. На месте, где он лежал, виднелся край решетки. Присев на корточки, землемер отогнул посильнее край и посветил вниз фонариком.

– Смотри-ка, так это подземный ход в замок! – сообщил он мне, поднимая блестящие глаза. – Тот самый!

Так я и поняла, что настоящее казино еще только начиналось.