Buch lesen: «РОДные Боги»

Предисловие

Если верить современным учебникам, на Руси до Крещения не было ни письменности, ни городов, ни государства… Любой учитель истории с удовольствием и в подробностях вам расскажет, что тогда на территории России обитали полудикие племена в волчьих шкурах, живущие в дремучих лесах и приносящие своим языческим Богам человеческие жертвы.

Хочется спросить в ответ, а как же город Константинополь, который был взят вещим Олегом в 907 году нашей эры? Как же древние греческие письмена от 900 года нашей эры, описывающие корабли русичей, которые были сделаны из одного (!!!) широкоствольного дерева и даже имели колёса на случай, если вдруг возникала необходимость передвигаться по суше.

Князь Олег повёл на Константинополь две тысячи таких кораблей. Две тысячи монодревков, в каждом из которых находилось сорок воинов! Это же мощнейший флот!!!

Русь была Великой! В византийских Летописях от 412 года наше государство именуется Русколанью!.. С великой культурой, со столицей градом Кийяр, с князем Бусом Белояром во главе.

Разве такая цивилизация могла жить без письменности? Нет! Сами Кирилл и Мефодий, якобы принёсшие нам алфавит и проповедовавшие учение Христа, в своём Панонском житии [¹] проговорились, что «…получили от славяно-русов в Тавриде (Крыму) руськие письмена».

С глубокой древности у Славян существовало несколько видов письменности – слоговая руница [²] (на которой начертались священные славянские руны), глаголица и древнеславянская буквица (первые тексты, известные современным учёным, датируются V веком до нашей эры!), что подтверждает памятный камень города Тюмени, который гласит: «Поставлен город Тюмень Лета 7093…»

В семь тысяч девяносто третьем Лете…

Значит, до Кирилла и Мефодия на Руси умели как минимум считать, раз отсчёт времени начался ещё семь тысяч Лет назад… А знаете, почему слово «Лето» у Славян, пишется с заглавной буквы? Потому что каждое Лето (или год по-нынешнему) – это было событие! Это было важно! Каждое Лето имело смысл и значение!

И писать Славяне могли, раз смогли это в камне вырезать. И не просто писать! Славяне излагались буквицей [³], где каждая буква была не просто звуком, а словом! К тому же выглядела она просто фантастически…

Любое слово у славян составлялось из этих образов.

«Азъ» – это не просто первая буква, это «Я» – основа всего на этой Земле! Вы спросите – почему БОГ, живущий на Земле, это Я? Потому что каждый человек на земле был Богом, по Славянской Вере.

По буквице, кстати, можно разобрать любое слово, например слово «РОД».

«Р» – речь, изрекать, нарекать.

«О» – связь с предками.

«Д» – твёрдая основа Бытия Души в Мире Яви.

«РОД» – наречённая связь с предками, как твёрдая основа Бытия Души в Мире Яви (земном Мире).

Или слово – МУДРОСТЬ. Будьте внимательней, здесь уже долгое «О».

Первые четыре буквы – Мышление, посланное развивать речь.

Вторые четыре – Бога мысль произнесённая, утверждённая свыше и Богом данная…

Получается – Мышление, посланное развивать речь Бога, мысль, произнесённая и утверждённая свыше и Богом данная.

МУЖ – Движение, посланное для зарождения… ну или для роста, кому как…

В 422 году до нашей эры на территории Русколани было построено более трёхсот городов: Голунь на Дону, Белая Вежа и Тьмутаракань на Кубани, Кийяр на Ставропольщине, Хорсунь (Херсонес) около Севастополя, Сурож (ныне Судак) и Корчев (ныне Керчь) в Крыму…

На более позних картах, 1400 годов, прекрасно видно города Грустина (ныне Томск), Тюмень, Пермия, Нижновгород, Слобода и небольшая Астрахань снизу карты. Между Грустиной и Тюменью привычная река Обь.

Современная археология даёт полное представление о том, что наши предки ещё в XVI веке до нашей эры широко владели фонетической письменностью.

При раскопках славянских поселений обнаружили, что экономическое неравенство между людьми отсутствовало полностью!!! Все погребённые обладали одинаковым набором имущественных ценностей.

В том далёком древнерусском обществе смыслом жизни было не накопление богатств – это явно не приветствовалось и презрительно порицалось. В мировоззренческой или нравственной цели превалировала не Власть… а Вера!!!

Жившие в те времена наши предки обладали Мудростью, помогающей им всегда поступать по Совести и жить в гармонии с окружающим миром.

Почему же все эти и другие знания до сих пор тщательно скрываются и отрицаются?

Да потому, что тот, кто владеет Прошлым, тот владеет и Будущим…

Глава 1. Когда и одна в поле воительница

Пожар было видно за много километров, а дым и того паче – поднимался до самого солнца.

Вся деревня, всем дружным составом, тягала воду из колодцев, реки и даже из водопроводных труб, чтоб хоть на грамм сбить пламя. Пожарные торопились, однако добротная оптимизация сократила количество машин на район до семи штук, поэтому когда приедет ближайшая, никто не знал.

– Улька-то, хоспаде, хде? – Маленькая старушка с небольшим ведёрком воды переживала за дитятко, которое должно было быть в том злосчастном доме. – А Валька-то хде? – обращалась она ко всем, кто пробегал мимо неё с различными ёмкостями.

Все молчали, отмахивались и, торопясь, выливали воду на полыхающее строение, в котором уже плохо прослеживалась жилая постройка.

– Улька-то… – Авдотья остановила бегущего мимо неё мальчишку. – Где Валька с Улькой?

– Да откуда я знаю? Я сегодня только приехал из города от бати!

– Не видал их, штоль?

На плечо старушки легла увесистая ладонь сварщика Петра:

– Дуся!!! Не мешай! В доме этом, горящем, походу девки, – он махнул рукой на пламя. – Нигде их не видать. Поди, там остались.

– Ох, да как так-то?

Бабке поплохело окончательно. Облокотившись на забор соседского дома, она схватилась за сердце одной рукой, а второй закрыв рот в молчаливом крике, смотрела на огонь.

Послышался плач пожарной машины, уныло разлетевшийся по лесу.

– Близко уже… – Петька остановился с двумя пустыми вёдрами, чтоб перевести дух.

– Поздно. Сгорело всё к чертям собачьим, – Витька стёр с лица грязь, сажу и пот. – Нет больше ни Вальки, ни Ульки.

– Да Бог с тобой, окаянный, – Авдотья схватилась за сердце второй раз. – Штошь ты мелешь, поперешный? Там они. Поди, в подпол спрятались!

– Поди разбери, кто там в подполе. – Петька достал пачку сигарет и начал хлопать по всем карманам в поисках зажигалки. – Всё полыхает, свету доброго не видно… В избу не зайти.

– Устали, что ли? – сзади подошёл председатель Степан Маркович и с укором посмотрел на мужиков.

– Дай воздуха набраться. Сил нет. – Петя ещё раз хлопнул по карману и с сигаретой в зубах, оглядел присутствующих. – Огонька не будет?

– Издеваешься? – баба Дуся окинула его гневным взглядом, а Витя, махнув рукой на избу, которую уже больше часа пыталась залить водой вся деревня, уточнил:

– Тебе огня мало?

Маркович, чертыхнувшись на помощничков, потащил ещё два ведра воды к пожарищу.

– Чё вы? – Петя убрал сигарету за ухо, вздохнул и, сев на траву, решил дождаться орущую на всю округу пожарку.

Спустя почти три часа стало понятно: Ульяшки в погребе нет, а матушка ейная, Валентина Тимофеевна, согласно обгоревшим останкам, почивала на диване… Почивала выпивши и с сигареткой…

Шестилетнюю Ульку не нашли.

Пока не нашли.

Тлеющие завалы было решено разбирать с утра, поэтому все разошлись по домам, мыться, отмываться, кушать, отдыхать и набираться сил. Следующие несколько дней станут тяжёлыми и в плане поисков маленькой девочки, которую негласно посчитали умершей, и в плане похорон ничейной Вальки. А похоронить надо было. Негоже вот так пропадать скелетом в районном морге. Хоть небольшую могилку, а надо. Да и дочку хотелось бы найти, предать земле надобно…

Мыслей насущных было много, но за ужином во всех домах деревни женщины только вздыхали, качая головой и вытирая непрошенные слёзы, а мужчины молча ели…

Улька была смышлёная, боевая, умная, явно не в пьющую мать – наверняка в отца, которого никто знать не ведал и видеть не видел.

В свои шесть лет Ульяна по всем соседям нагостилась, у всех всему научилась: могла и корову подоить, и стадо встретить, и огород за плошку супа выполоть, получше любых профессионалов.

По Вальке никто плакать не собирался, туда ей и дорога, а вот девчульку жалели всем селом.

На заре серые, как туча, мужики встретили пожарную комиссию, которая ещё раз удостоверилась в свершившимся несчастном случае и с чистым, необугленным сердцем в акте о заливе головёшек смело обозначила – не поджог! Этого было достаточно, чтоб закончить осмотр и уехать в город писать кучу отчётов.

Оставшийся народ, дрожащими руками, вкупе с участковым начал разбор пепелища.

Каждое поднятое бревно было тяжелее обычного, каждый отодвинутый лист железа был неимоверно увесист, потому что именно под ним могла скрываться страшная правда о пропавшей девочке.

Женщины не лезли, молча в миллионный раз корили себя, что не нашли в своём доме местечка для Ульяши, одежонки красивой, заколочки для её чёрных волос, которые висели за спиной спутавшейся косой.

К вечеру стало понятно одно: Ульки под завалами нет.

Все выдохнули. Сгореть без остатка невозможно, а именно остатков и не нашли.

– Слава тебе, Богиня, – Авдотья переживала больше всех, так как именно у неё на завалинке девочка пропадала большую часть своей жизни.

– Ой, и не говори, Дуська, – тётя Лариса из восьмого дома облегчённо закрыла глаза. – Жива, знамо.

– Остаётся насущный вопрос, – участковый неторопливо снимал чёрные как сажа перчатки и задумчиво смотрел в лес за домами. – Где она?

Все недоумённо переглянулись.

– И вправду! Где она тогда? – Дуська охнула, получив новую порцию гормона страха и начала съезжать по забору на землю.

– Э-э-э-э-э-э, Евдокия Матвеевна!!! – Петька подхватил тоненькую, как осинка, старушку. – Рано к земле-то припадать, вам ещё только девяносто три годика.

– Сынок… – она протянула ему морщинистую руку и со всей силой дёрнула за воротник. – Где Улька-то?

– Да почём я знаю?

– А кто знает?

– Вон у Игоря Сергеевича спрашивай. Он же участковый. Я своё сделал. Всё что можно переворотили тут.

– Игорь… Сынок… – Авдотья глянула на чумазого участкового. – Ты мне девку найди.

– В лес надо собирать всех. Вызвоню собаку на место. Есть у кого Улькины вещи? – он оглядел человек семьдесят, присутствующих на полянке.

– Думаешь, в лес сбёгла?

– А куда?

– Ну, может, где спряталась?

– Где? Если полыхать начало с мамкиной спальни, то она через окно могла только в лес шмыгнуть, с перепугу-то.

– Ох, – Авдотья снова схватилась за голову. – Надо скоренько её искать. Как бы Леший не прибрал малышку…

– Так! – Виктор, на котором держалась вся работоспособность сельхозтехники деревни, погрозил пальцем мнительной старушке: – Вот давайте без сказок! Ещё Кащея с бабой Ягой приплети туда же!

На том и порешили: все идут домой, а Игорь Сергеевич займётся ожиданием собаки и поиском одежонки, которая бы пахла не гарью, а пропавшей девочкой.

Естественно, что именно у бабы Дуси завалялась куртка Ульки, которую та сняла ещё по весне, поскольку было жарко, променяв на красивую футболку, подаренную Светланой Сергеевной из третьего дома.

***

В 6467 Лето от Сотворения Мира в Звёздном Храме случилось событие, которое, даже если и планировалось как желание занять комнату в княжеском доме, вылилось в трагедию всей страны.

Иудейка Малфрид, дочь хазарского раввина, или Малуша [⁴], как закликали её в Киев-граде, ключница князя Святослава Игоревича, опоила его в тёмных покоях да и понесла от него сына. Она отлично понимала, что рождённый от князя бастард даже если станет нелюбимым отроком, всё равно обеспечит ей безбедную жизнь в княжеских покоях.

Разгневанный таким поступком князь Святослав отослал Малку с незаконнорождённым полуевреем Владимиром в Хазарский каганат. Именно там спрятанный от отца и своего РОДа Владимир воспитывался матерью в чуждой для Славян религии.

В это же самое время в небольшом селении на берегу реки Дон маленькой Велеоке только-только исполнилось шесть лет, и она с интересом наблюдала за приготовлением семьи к дарующему танцу. Батя с утра начищал свою одежду, боясь пропустить даже самую маленькую пылинку, а матушка готовила дары от их дома для Бога Велеса!

Вчера Волхв Казимир поздравил всех со Спожинкой, и радостный люд пошёл домой готовится к торжеству.

Каждое Лето в середине восьмого сороковника, когда заканчивалась уборка на полях, Волхв Казимир и Ведьма Главета оставляли в поле последний пучок пшеницы, завязывали его в виде бороды Бога Велеса как знак уважения и принятия подаренных им великих даров земледелия.

Сегодня, как и сотни Лет назад, все собрались на празднике Великого Огня, чтобы освятить собранные мёд, яблоки, зерно и принести их в требу вместе с хлебом и кашей РОДным Богам.

Когда люди селения уселись в поле, вокруг большого костра, за огромной скатертью, наполненной разными яствами, Велеока вместе с другими детьми радостно вкушала лакомства, наблюдая, как взрослые веселятся и отплясывают благодарственный танец. Кто-то пел в отдалении, но большая часть людей всё-таки водила огромный хоровод вокруг высокого огня.

Впереди будет ещё много праздников, но сегодня, возвращаясь на заре домой, она выпытывала у мамы:

– А когда мы опять будем танцевать и петь?

– Скоро, – улыбалась матушка. – Вот Волхвы подсчитают урожай, скажут, чего на долгую зиму надо будет докупить у соседских поселений, посмотрят, что можно продать… Потом проводим души усопших за это Лето в Навь, а там и новое Лето!

– Тоже будет весело? – Велеока аж подпрыгнула, рассчитывая на полночные гуляния.

– Ну как тебе сказать, – подключился к их разговору батя, который шёл чуть позади своих девочек. – В день проводов усопших, Боги и предки слышат обращение к ним, надо будет вспомнить ушедших родных и близких людей, это не будет сильно празднично… Но можно будет попросить доброй судьбы для своего РОДа.

– Для меня?

– И для тебя.

– А потом?

– Потом уже и Тайлеть подойдёт. Когда все дела прошедшего Лета закрыты, можно и проводить прошлое, сменить старое Лето на новое.

– С хороводом? – лично ребёнка в данном случае волновало, когда ещё можно будет так весело провести ночь.

– Обязательно! – засмеялся батя.

– А потом?

– Потом Рамхатъ.

– А потом?

– А вот даст Макошь нить судьбы подлиннее, доживём и увидим, – матушка у Велеоки была женщиной прагматичной и приземлённой, а вот батя, задорно подмигнув любимой дочери, показал жестом, что обязательно расскажет, какие танцы ждут их семью впереди.

Это было прекрасное время, которое Веля будет вспоминать всю свою жизнь…

***

Представители органов опеки и попечительства в лице Светланы Григорьевны прибыли рано утром и сразу начали с допроса:

– Где ребёнок? – командным голосом выпалила она, достав листочек и что-то скрупулёзно записывая.

– Ребёнок не найден. После пожара и при разборе пепелища ни останков, ни тела также не обнаружено. – Игорь Сергеевич нервно поправил свою папку, которую вчера заполнил с пожарными, и продолжил смотреть на дорогу, ожидая, когда по ней к нему на помощь примчится Мухтар с Кириллом из поисковой бригады.

– Когда видели последний раз ребёнка?

– Я?

– Хоть кто? Кто и когда видел девочку в последний раз?

– Вчера рано утром она помогала Авдотье корову доить, вот опросный лист Евдокии Матвеевны, – участковый протянул грозной даме нужную бумажку.

– Пожар возник из-за халатности матери? Непотушенная сигарета?

– Судя по заключению пожарных, да.

– Почему мать пила?

– Вот уж не знаю, – Игорь не скрывал своего возмущения. – У вас хотел спросить. Почему мать пила, а вас не дозваться было? Сколько я писал заявлений на проверку их семьи?

– Ваши заявления были проверены! – Светлана Григорьевна без какого-либо сожаления испепелила взглядом Игоря Сергеевича и отвернулась. – В семье были небольшие трудности, – продолжила она, стоя спиной к оппоненту. – Однако всегда, когда мы приезжали, мать девочки встречала нас в трезвом виде, в холодильнике присутствовала еда, отдельная комната для ребёнка также была. Поводов изымать девочку из семьи не зафиксировано.

– Вам вся деревня говорила, что поводов миллион! Лично я просил приехать без предупреждения хотя бы один раз!!! Конечно, к вашему визиту по предварительной договорённости дома было чисто и еда была! Улька и прибиралась сама, а еду просила у соседей.

– Зачем они шли ей навстречу? Зачем обеспечивали едой?

– А вы не понимаете? – Игорь Сергеевич откровенно рассмеялся. – Вы серьёзно не понимаете?

– Я лишь одно сейчас отчётливо понимаю! – голос государственного работника стал отдавать металлическими нотками. – Что мною потеряно время! А вами, господин участковый, потерян несовершеннолетний ребёнок! И кстати!!! Почему вы не учитываете время? А?.. После каждого сигнала от вас я обязана была создать комиссию для проверки адреса, в состав которой должны входить специалисты разных отделов – и инспектор по делам несовершеннолетних, и представители полиции, соцзащиты, а ещё и педиатр! Вы считаете, это можно сделать быстро? К вашему сведению, я всех старалась собрать в кратчайшие сроки, учитывая многочисленные ваши жалобы! Мы несколько раз выезжали сюда, уточняли сведения о матери, обследовали условия проживания, выявляли обстоятельства, представляющие опасность для жизни несовершеннолетнего, внешне осматривали её на предмет побоев, болезней. Мы могли экстренно забрать Ульяну только в случае, если отсутствовала возможность незамедлительного устранения угрозы!!! Все бумаги у меня в порядке! Для помещения ребёнка в специальное учреждение у нас не было ни малей…

– Я понял вас. – Участковый развернулся на сто восемьдесят градусов и спешным шагом пошёл подальше от изнурительного выслушивания законодательных актов.

К сожалению, такие люди могут говорить, только следуя специальной методичке, шаг вправо или влево для них неминуемо будет вести к выговору.

Сколько десятков раз жители деревни обращались к ним за помощью… Вот только Ульянка умело просчитывала все ходы органов опеки и заранее собирала с деревни дань в свой холодильник. В такие моменты глаза девочки всегда были полны слёз и отчаянья, никто не осмеливался отказать ей в тарелке супа или макарошек. Все полученные продукты Улька умело выставляла на столе, прибиралась, как её учила Дуся, а перед самым визитом проверяющих расчёсывала чёрно-смольные волосы, переодевалась в чистую одежонку и ждала опекунских гостей. Мать к этому времени она отпаивала водой и предупреждала о готовящемся нашествии проверяльщиков, которые всегда заранее предупреждали семью о своём появлении.

– Вы далёко пошли? – Светлана Григорьевна побежала на своих точёных каблучках вслед за Игорем Сергеевичем. – Почему вы уходите?

– У вас минимальный набор необходимых правил и ограничений ещё мне не высказан? Вон собака с Кириллом едет. Мне некогда выслушивать вырезки из закона, у меня ребёнок где-то в лесу сидит вторые сутки.

– Вы её с собакой искать будете? Как мне оформить пропажу девочки?

– Мне кажется, – Игорь оглянулся на девушку, – что это ваши проблемы. Патологическая алкашка-мать, к которой вас вызывали минимум полсотни раз, напилась, уснула с сигаретой, спалила дом, умерла и почему-то не додумалась предупредить нас о своих планах. То, что при этом с пепелища пропала её дочь шести лет, напишите где-нибудь в конце, так скажем невзначай…

– Постойте!!! Мне необходимо известить прокуратуру!

– Вот вообще не представляю, как вам тяжело! Столько на вас свалилось отчётов и объяснений! А мне, как самому неозадаченному, надо всего лишь прочесать лес.

– Издеваетесь?

– Да, – Игорь утвердительно кивнул головой и ускорил шаг в направлении приближающейся полицейской машины.

***

Тем временем Ульяна шагнула в грязную топь болота, намереваясь его перейти вброд. Вчерашние события казались ей чем-то нереальным, хотелось проснуться и, почувствовав лёгкий привкус пыли на языке, побежать к бабе Дусе, помогать с коровой.

Огонь, жар, крепко спящая мать…

Сердце маленькой девчонки колотилось что есть мочи. Она плохо помнила, как старалась стащить мать с кровати, как кричала, как лезла в разбитое окно, оставляя за собой капли крови и следы от расплавившихся сандаликов.

Добежав до леса, Улька шмыгнула в чащу, стараясь не останавливаться и не оглядываться, пробежала через несколько полянок и упала без чувств в сосновом буреломе.

Очнулась она от холода, глубокой ночью. Всё тело жутко болело. Пожара не было видно, хотя вообще ничего не было видно, даже звёзд. К тому же очень хотелось пить и плакать. То, что сейчас она нигде не найдёт воду, она не сомневалась, а вот то, что на заре будет много росы, это ей Авдотья со сливками коровы Марты вбила в головёшку. Поэтому Улька лишь вздохнула и, прижавшись к валяющемуся рядом дереву, уснула…

Разбудил девочку жужжащий над головой огромный жук.

– Привет, – Уля протянула ему руку, но тут же одёрнула – острая боль пронзила всё её тело от кончиков пальцев до самой макушки. Вставать она начала аккуратно, памятуя о вчерашнем пожаре и прекрасно осознавая, что всё раскалывается не зря. К концу подъёма стало понятно – помимо левой руки, болит ещё левая нога, спина и ладошки.

Пить хотелось невыносимо. Оглянувшись вокруг себя, Ульяна с радостью обнаружила мокрую от росы траву, которая заманчиво блестела капельками живительной влаги. Для того чтоб утолить жажду, девочка ползком проползла всю лужайку, облизывая кончики травы, и даже пожалела, как это она не догадалась упасть и уснуть на полянке побольше.

Будучи уверенной, что деревня находится «вон там» за спиной, Уля уверенно потопала в самое сердце леса.

К вечеру, когда ноги горели от ходьбы, а руки, лицо и спина были нещадно исцарапаны сухими ветками поверх ожогов, сердце юной путешественницы не выдержало, и лесную тишину, словно напополам, разрезал детский крик и плач. Ей было непонятно, почему лес всё ещё такой незнакомый, почему она всё ещё не вышла обратно к деревне и почему ей становится так больно и страшно.

По мере того как солнце пряталось за деревьями, а в чащу спускалась чёрная, как её волосы, ночь, страх усиливался настолько, что вчерашние ожоги сдавались и почти переставали болеть.

– Ма-ма-а-а-а, – сначала робко, а потом всё сильнее закричала девочка. – МА-МА-А-А-А.

Отголоски жуков, шелест деревьев и тишина в ответ.

– БА-БА-А-А-А Ду-у-у-уся-я-я! – уже с нотками отчаянья в голосе кричала Ульяна.

Тишина, сверчки, шорох листьев.

Лёгкий приступ бессилия, паники, горя, к которому добавлялся коктейль разноплановой боли, начинал набирать обороты.

– Баба-а-а-а Дуся-я-я-я! Дуся-я-я-я!!! Дусе-е-е-е-ечка-а-а-а!

Улька кричала, почти не останавливаясь, шагая то в одном направлении, то в другом.

– Ба-ба-а-а-а-а!!!

Ночь полноценно вступила в свои права. Желание кричать заканчивалось, а вот желание плакать начиналось. Не разбирая пути, сквозь страх и боль Уля двигалась аккурат к неминуемой гибели.

Когда первые лучи солнца снова вернулись в чащу леса, девочка даже не ложилась спать. Сил идти не было, но она всё равно маленькими шажками пыталась вернуться к привычной жизни.

– Ба-ба-а-а-а-а!!! Где-е-е ты-ы-ы? А-а-а-а-а-а…

Стараясь обходить какие-то деревья и кусты, вытирая слёзки, мешающие смотреть, шатаясь и падая от усталости, она не заметила, как её ножка в опалённом сандалике вступила в тягучую топь.

– Баба-а-а-а-а-а, ба-а-ба-а-а-а-а-а… а-а-а-а-а-а-а-а-а…

Нога всё больше и больше погружалась в зелёную кашу, и, пытаясь ухватиться руками хоть за что-то, что не будет тонуть, девочка продолжала звать любимую бабу Дусю:

– Баба-а-а-а-а-а… Помоги мне-е-е-е-е… Ба-ба-а-а-а-а… а-а-а-а-а-а… Баба-а-а-а-а… – голос становился тише, срываясь на плач, руки месили кашу из тины.

Уже не имея возможности сопротивляться, Улька вдруг почувствовала, как ей по пальчикам ударила увесистая палка. Было очень больно, но инстинкт самосохранения резко прекратил попытки взывать к помощи и, сосредоточив всю силу в уставших ручках, схватился за этот единственный шанс выкарабкаться.

Палка была сухой, что помогло крепко держаться за неё и, перебирая руками, выползти на твёрдый островок. Отдышавшись, она оглянулась по сторонам.

На соседнем пеньке злобно и недовольно на неё смотрел седой старик с широким желтоватым лицом.

– Добрый день, – кивнув головой, пробормотала Уля, памятуя, что всегда надо здороваться, а уж с теми, кто оказал тебе помощь, тем более.

Обернувшись мхом, старик, тяжело дыша и причмокивая губами, вдыхал и выдыхал воздух вместе с водяными пузырями.

– Добро, – проворчал он недовольным тоном.

– Меня зовут Ульяна!

– Гораздо… Слово дай, что не будешь забедовать. Я бъдети не хочу. Забедуешь, я не смогу уснуть. Вернусь и утоплю тя к бесам болотным.

– Не буду! – снова кивнула головой девочка, очень отдалённо ловя смысл сказанного.

Старик выпустил ещё пару пузырей, повернулся спиной к Уле, опёрся о свою корявую палку и пошёл в сторону.

– Дедушка!

Для Ульяны это был единственный живой человек за двое суток, и оставаться снова один на один со страхом и болью она никак не планировала.

– Чего тебе, ока́янная?

– Я домой хочу!

– Я тоже.

– Куда мне домой пойти?

– Туда, – старик махнул рукой за спину Ули.

– Мне больно, – девочка, сама того не желая, снова захныкала.

– А я спать хочу, – дед был непреклонен.

– Я не смогу выйти сама! Я опять утопну…

– До чего же ты приставучая, – старик выдохнул, пуская пузыри. – Пойдём. Выведу тя с болота.

Он развернулся и, перебирая палкой по кочкам травы, пошёл мимо Ульяны в нужную сторону.

– И до дома проводишь? – с надеждой спросила она, протягивая ему руку.

– Вот ещё, – фыркнул он. – Я ино по болоту могу.

– Почему?

– Болотник я. Негоже мне болото бросать.

– А как я домой пойду? – Уля уже шла за Болотником, крепко сжимая его ледяную ладошку и не желая отпускать.

– Горемычная тыж… – старик остановился, огляделся по сторонам и ещё раз уточнил: – Давно забедуешь?

– Да, – плохо понимая смысл вопроса, кивнула Уля.

– И никто не отзывается? – Болотник недоверчиво прищурился, глядя в чёрные глаза Ульки.

– Неа.

– Хм… – он почесал бороду и предложил: – Коли так… я тебя с болота выведу. Так и быть.

– Спасибо, дедушка!

– Хм, – Болотник довольно улыбнулся и по-доброму ответил: – Добро, милая. Донде не пройдём болото, не деяти ничего, не забедуй.

– Угу, – Улька была согласна на всё, лишь бы старик её не бросал.

Через пять минут прыганья по кочкам он сорвал ей две веточки, усыпанные ягодами черники, и прочмокал, показывая под ноги своей палкой:

– С варгана не ступай.

– Угу.

Болотник стукнул палкой по деревьям, которые были рядом… потом ещё раз по земле, оглянулся по сторонам, что-то злобно пробурчал под нос.

– Леший! – крикнул он в пустоту. – Поди семо!!!

И, посмотрев на Улю, доедавшую чернику, как бы извиняясь, добавил:

– Ох, не любо мне трижды звати, да видно, крепко спит.

Когда он стукнул по деревьям и земле снова, Улька, присевшая на пригорок, аж подпрыгнула:

– Ой.

– Вскую орал-то? – раздался за её спиной скрипучий и тихий голос. – Сам не спишь и мне не даёшь.