Buch lesen: «Эффект Буратино»

«…Длинный нос Буратино проткнул насквозь котелок, потому что… и очаг, и дым и котелок были нарисованы бедным Карло на куске старого холста».

А.Н. Толстой

Ночь… Тусклая луна щербато усмехается в моем окне… Ночь… и тишина,… данная навек…Или просто одинокая лампочка отражается в запотевшем стекле?… Я вдали… вижу город, которого нет… И не окно это вовсе, а привычный театральный занавес, расписанный искусным декоратором… А города нет, и тишины вечной нет, и воды нет одной и той же…Этот режиссер всегда умело и вовремя меняет декорации… «Весь мир театр, и люди в нем актеры»… Знал ведь великий лгун, что театр-то марионеточный, наверняка знал… А промолчал. Или, может, кто-то тяжкую длань возложил на гениальное перо? Тут и гадать нечего. Сам кукловод и возложил. А ну как, неровен час, куклы сами за веревочки дергать надумают… Думать-то никто не запрещал. Тут уж всему спектаклю… Вот, вот… Не-ет, каждому в своей реплике дернуться назначено им лично. Были ведь уже такие инициативные… И что получилось? Каждому свое… Каково? Так что знать об этом положено только кукловоду…

Кажется, идут ко мне… или опять смена декораций?

…

Я проснулся среди ночи с ощущением того, что меня внезапно с головы до ног облили чем-то невесомым, и в то же время противно липким. Голова слегка кружилась, и меня даже поташнивало. Я закрыл глаза и потряс головой. Тошнота прошла. Я снова открыл глаза и огляделся. Неясный сумрак странного рассвета до неузнаваемости изменил очертания комнаты. Зыбкие тени свешивались с потолка, выглядывали из-за мебели и, казалось, медленно втягивались под тяжелые лапы стоявшей в углу, еще не украшенной елки. Шорохи, бормотание, вздохи и даже покашливание странно подчеркивали тишину ночи. Часы на стене, вздохнув, пробили два раза, на третьем крякнули и натужно заскрипели. Я машинально бросил на них взгляд и вздрогнул. На часах, нахохлившись, сидела голубая птица, очень похожая на ворону. В клюве она держала стрелку от часов, видимо, только что оторванную. Заметив мой взгляд, ворона хихикнула и, распространяя голубое свечение, юркнула под елку.

– Сплю, – радостно подумал я. – И сон такой интересный.

С этой приятной мыслью я повернулся на бок и, уютно подоткнув подушку под щеку, закрыл глаза.

И тут до меня донесся запах горячего утюга.

– Странный сон, – подумал я. – С запахами.

Не открывая глаз, я полежал еще немного. Запах усилился. Потом послышался шипящий звук. Будто кто-то гладил брюки через мокрую тряпку.

– Нет, правда, странный сон, – еще раз подумал я. – Пожалуй, лучше проснуться.

Я приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова, стараясь успокоить неожиданно забившееся сердце. Ворона сидела на столе, расправив крылья, по которым ездил огромный черный утюг. Она жмурилась от удовольствия и время от времени брызгала на крылья водой из аквариума. От крыльев шел пар.

– Кыш! – сказал я шепотом и махнул на ворону рукой.

Она презрительно скосила на меня глаз, неторопливо бросила утюг в аквариум и под его отчаянное шкворчание порхнула под диван. Слышно было, как она ходит там, постукивая когтями. Я потянулся к торшеру и щелкнул выключателем, но он не сработал. Ворона под диваном захохотала, потом закряхтела, и вдруг из-под дивана по комнате разлился неожиданный сиреневый свет. Я наклонился и, подняв край одеяла, заглянул под диван. Ворона, растопырясь, сидела над моим тапочком, в котором лежало, распространяя сияние, великолепное сиреневое яйцо. Увидев меня, ворона сошла с тапочка и важно прошествовала на середину комнаты. Там она оглянулась, нахально нагадила на пол и шмыгнула под елку. Я схватил второй тапочек и бросил ей вслед.

Надо было вытереть пол. Я нехотя встал и поплелся на кухню. Холодильник не работал. Под дверцей успела набежать лужица воды. Из репродуктора, стоявшего на холодильнике, доносилось заунывное бормотание. Повернув регулятор громкости, я прислушался. В репродукторе замолчали, только кто-то отчетливо сопел. Так продолжалось с минуту.

– Сделай тише, придурок, – наконец прохрипел невидимый голос. – Кота разбудишь.

– Сам придурок, – обиженно сказал я, но громкость уменьшил.

– Нормально, – проворчал невидимка, и репродуктор опять монотонно забубнил.

Я пожал плечами и открыл дверцу холодильника, чтобы он быстрее оттаял. В холодильнике что-то завозилось, оттуда мягко выпрыгнул большой розовый кот, зевнул на меня и неторопливо ушел в комнату. От кота уютно пахло коньяком. Я поднял тряпку и отправился за ним. Все это меня начинало сильно занимать.

В комнате стало заметно прохладнее. Яйцо под диваном горело ровным светом, пахло ошпаренной курицей.

– Надо бы проветрить, – подумал я и полез на подоконник.

Хваленый двухкамерный металлопластик промерз насквозь, хотя еще с вечера имела место сильная оттепель. В замысловатых узорах явно различались какие-то буквы. Приглядевшись, я разобрал: «С Новымъ Годомъ!». Я подышал на стекло, потом приложил к нему палец. В протаявшую дырочку было видно, что идет сильный снег. Окно открываться не хотело.

– Ну и черт с тобой, – сказал я. – Заграница она и есть заграница.

Буквы на стекле засветились тихим мерцающим светом.

Я бросился к календарю. То же самое: «1 января».

По ногам потянуло холодом. Я нашарил под диваном тапочек и, осторожно вытянув его из-под яйца, полез за вторым под елку. Там было очень холодно.

– Пожалуй, шапку надо надеть, – почему-то подумал я, но в это время моя рука наткнулась на что-то холодное и мокрое, и я поспешно выдернул ее. Рука была в снегу.

– Ну и дела. – По спине противно пополз холодок. – Чертовщина, да и только.

– Вот именно, – проворчал кто-то за спиной.

Я вздрогнул и оглянулся. Кот стоял перед зеркалом и пришивал к розовому пузу огромную пуговицу. Втыкая в него кривую иголку, он каждый раз страдальчески морщился, и со злостью дергал нитку.

– Брысь! – заорал я и швырнул в кота тапочком.

Кот ловко извернулся, на лету впрыгнул в тапочек, заложил лихой вираж по комнате и, завопив: «Fuck you!», унесся под елку.

Надо было что-то предпринимать.

Я еще немного посидел, потом приволок из ванной швабру, и, для начала, ткнул ее под елку. Там глухо заворчало, швабра дико задергалась у меня в руках, и я поспешил выдернуть ее. Конец швабры был изжеван так, будто она попала под гусеничный трактор.

Я опустился на пол и помотал головой. В голове царствовал полнейший бардак. Впрочем, в комнате тоже. По стенам бежали непонятные надписи, стулья раскачивались, чудом стоя на задних ножках. Журнальный столик как-то бочком подобрался ко мне и, задрав ногу, изготовился в позе только что выскочившего из квартиры на улицу пса. Я пнул его ногой и вскочил. Сразу стало заметно, что в комнате довольно противно воняет. Вдобавок, проклятое яйцо теперь мигало в каком – то сумасшедшем, дергающемся ритме. Я схватил тряпку и набросил ее на яйцо. Тряпка немедленно задымилась. Тогда я вооружился совком и, вкатив на него яйцо покалеченной шваброй, побежал в ванную. Повертевшись между ванной и унитазом, я все-таки выбрал последний, стряхнул туда яйцо и поспешно спустил воду. Вода мгновенно замерзла, и унитаз неожиданно засветился изнутри чудесным сиреневым светом, будто выточенный из горного хрусталя. От неожиданности я отскочил от него, открыв рот. Потом протянул руку и осторожно нажал на рычажок. Он тут же с легким треском обломился и, упав на пол, закатился за унитаз. Великолепное сооружение было выполнено из цельного куска льда.

В комнате что-то зловеще ухнуло, раздался звон разбитого стекла и, немного погодя, жалобный детский плач. Волосы у меня встали дыбом. На подкашивающихся ногах я выбрался из ванной и осторожно заглянул в комнату.

Чертов кот сбросил на пол аквариум и теперь, стоя на коленях, поднимал с пола рыбку и жалобно рыдал над ней так, что у меня заходилось сердце. Потом он отправлял несчастную рыбку в пасть и принимался рыдать над следующей.

Я тихонько отполз в коридор, сел на пол в уголке и, под подозрительное сопение висевшей надо мной дубленки, принялся перебирать в памяти скудные свои сведения о борьбе с нечистой силой…

И тут в дверь постучали.

Я мгновенно облился холодным потом. Как ни странно, за моей спиной тоже все затихло.

– Кт-то там? – наконец смог выдавить я, не узнав своего голоса.