Buch lesen: «Техник-ас»
© Евгений Панов, 2023
© ООО «Издательство АСТ», 2023
К 80-летию прорыва блокады Ленинграда и разгрома немецкофашистских войск в Сталинградской и Курской битвах!
Воздушным рабочим войны посвящается!
Вечная память героям, павшим в боях за нашу советскую Родину!
Пролог
Градусник, на котором я кое-как сфокусировал взгляд, ожидаемо не обрадовал. Температура не только не спадала, а наоборот, поднялась до 40,3 градусов, хотя я и проглотил полчаса назад горсть таблеток. Проклятая ковидла всё же достала меня, несмотря на вакцинацию. А как нам из всех утюгов трещали, что, мол, уколись и спи спокойно. Ага, спи спокойно, дорогой товарищ. Мы тебя никогда-никогда не забудем. Вот фиг его знает: может, если бы не укололся, то и не заболел бы? Хотя тут можно гадать, как на кофейной гуще.
Звонок в скорую тоже успокоения не принёс. Все машины на вызовах, и когда хоть одна освободится, то сразу приедут, а пока ждите. Короче, как только, так сразу.
Собравшись с силами, с трудом доковылял до входной двери и повернул защёлку замка. Теперь дверь смогут открыть снаружи, если у меня не будет сил встать. Плохо всё же жить одному. Как говорится, и кружку воды подать некому. Жена уехала на дачу, а дети давно уже поразъехались кто куда. Нет, супруга порывалась вернуться, но я категорически запретил: ещё тоже заразится. На даче сейчас куда как безопаснее в этом плане. Я бы и сам с ней уехал, да дела заставили остаться в городе.
Фух! Вроде и прошёл туда-сюда несколько шагов, а сил уже нет, сердце бешено колотится в груди, и голова кружится. Похоже, отлетался ты, Илья Александрович Силаев, пятидесяти восьми лет от роду, подполковник запаса, военный лётчик, неоднократный призёр российских и международных соревнований по высшему пилотажу, а также любящий муж и отец двух дочерей и сына.
Нет, надо прилечь и постараться уснуть. Сон – лучшее лекарство. Когда врачи на скорой приедут и позвонят в дверной звонок, то всяко их услышу, а уж зайдут они и сами.
Я уснул, и мне снился странный сон, будто бы я – это не я. Вернее, не совсем я. Вернее, даже не только я, но и кто-то другой. В общем, сплошной бред, наверное, вызванный высокой температурой. Но очень уж реалистичный бред. Я знал наверняка, что я пятидесятивосьмилетний военный пенсионер Илья Александрович Силаев, и одновременно я был двадцатидвухлетним авиатехником Ильёй Андреевичем Копьёвым, буквально полгода назад призванным в армию.
Вся жизнь молодого парня пронеслась у меня перед глазами. Детский дом на окраине Саратова, работа на заводе, учёба в ФЗУ1, аэроклуб, в котором он не только с удовольствием учился летать на биплане У-2, но и любил копаться в моторах, повестка в военкомат, где он упросил военкома направить его на службу в ВВС. И вот не успел он после краткосрочных курсов авиатехников приехать в полк, как началась война, которая идёт уже целых десять дней.
Так, просматривая воспоминания своего тёзки, я вдруг ощутил, что моё сознание всё больше и больше погружается в личность Копьёва. Не самое приятное ощущение, и поэтому я сделал попытку вырваться из этой трясины чужой памяти. Однако ничего не получалось. Собрав все свои силы, я рванул, как мне показалось, вверх, и вдруг всё вокруг меня будто бы просочилось друг в друга и закружилось в цветном хороводе, перемешиваясь и создавая новую личность, обладающую памятью и опытом обеих личностей-доноров.
Глава 1
Огненный рассвет. Первый бой
Меня довольно ощутимо тряхнуло. При этом тело я не ощущал от слова «совсем». Это что же, меня парализовало, что ли? Вновь тряхнуло, и тут же ещё раз, но уже сильнее. Похоже, что скорая всё же добралась до меня, и теперь меня везут в больницу, а машину немилосердно подбрасывает на колдобинах. Да и водитель тоже, блин, молодец. Не на лесовозе же дрова везёт, мог бы и объехать ямы или переезжать их поаккуратнее.
Вновь тряхнуло. Странно, что я не слышу звуков. Вернее, слышу, но как-то словно сквозь вату. Гром какой-то. Хотя какой гром может быть в марте месяце? Да и странный этот гром. Не раскатистый во всю ширь небосвода, а резкий и хлёсткий, словно… Взрыв?!
От пронзившей меня мысли я вздрогнул и в тот же миг ощутил своё тело. Из ушей тоже словно вынули затычки, и звуки заполнили сознание. Взрывы, рёв авиамоторов (уж этот звук я ни с каким другим не спутаю), треск пулемётных очередей. Ё-моё! Да что тут вообще происходит-то?! И почему я полузасыпан землёй?
Попытался пошевелиться, и это у меня получилось. Наконец-то смог протереть глаза и открыть их. И первое, что я увидел, были руки. Грязные, в земле и… не мои, хотя я и ощущал их своими. И тут меня пронзила мысль, что тот сон-бред был не таким уж и бредом. Получается, я умер и моё сознание слилось с сознанием этого паренька из прошлого, который, очевидно, тоже умер, погибнув под этой бомбёжкой (а ничем иным происходящее вокруг быть не могло). И почему-то эта мысль не вызвала у меня никакого отторжения. Видимо, влияние сознания Копьёва было достаточно сильно, и это позволило принять окружающую меня действительность.
Из ямы, в которой меня засыпало близким взрывом бомбы, я, хоть и с трудом, но всё же выбрался. Моему взору предстала картина полного разгрома. Повсюду дым, несколько горящих самолётов, в которых я узнал И-16, чуть в стороне – торчащие в разные стороны брёвна от разрушенной прямым попаданием авиабомбы землянки. И бегущая прямо по взлётному полю к лежащему рядом с перевёрнутой зениткой расчёту молодая девчонка в белом халате.
Откуда-то сверху-сзади сквозь нарастающий рёв авиационного двигателя раздалась длинная пулемётная очередь, и фонтанчики земли побежали наперерез бегущей. Вот их пути пересеклись, и из груди медсестры вырвались брызги крови. Девушка упала как срезанный цветок. И тут же надо мной пронёсся самолёт с крестами на крыльях. «Мессер».
– Лида! – вскрикнул я и тут же осёкся.
Откуда я знаю, как её зовут? Прислушавшись к себе, понял, что знаю. Это Лида Мишанова, наша медсестра. И похоже, Копьёв неровно дышал в её сторону.
Видимо, память хозяина этого тела постепенно раскрывается для меня, становясь моей собственной. И одновременно с осознанием этого меня буквально затопила необузданная ярость. Нужно было что-то делать, и я осмотрелся.
Совсем рядом под маскировочным навесом стоял истребитель Як-1. Перед самой войной их в полк прислали четыре штуки, остался один. Это был самолёт командира первой эскадрильи капитана Сысоева. Сам капитан сидел в кабине, неестественно откинувшись назад. Из виска у него текла кровь. Винт истребителя крутился на холостых оборотах, а значит, двигатель прогрет и машина готова к взлёту.
Решение пришло мгновенно. С разбега вскочил на крыло самолёта и попытался вытащить убитого капитана из кабины, но ничего не получилось.
– Ремни отстегни, раззява.
С другой стороны от кабины на крыло забрался полноватый дядька в таком же, как у меня, техническом комбинезоне. Старшина Федянин, подсказала память. Протиснувшись, отстегнул привязные ремни и ремни парашюта. Вдвоём мы вытащили тело пилота, и я тут же юркнул в кабину на его место. Пара секунд – и все ремни пристёгнуты.
– Куда, сопляк?! – перекрывая шум двигателя заорал старшина. – А ну брысь из машины!
– От винта! – проорал я в ответ и руками показал команду «убрать колодки».
Федянин на миг растерялся, но потом у него сработал рефлекс, и он выдернул из-под шасси колодки.
Даю оборотов двигателю и начинаю разбег почти поперёк полосы. По моим прикидкам, основанным на памяти Копьёва, для взлёта должно хватить. И вроде на пути воронок быть не должно. Во всяком случае, с крыла самолёта я их не видел. Ну, суки, молитесь. Сейчас я вам покажу, что такое русский ас!
Спросите, откуда я умею управлять истребителем военных лет и почему так уверен в себе? Так тут секрета нет. На соревнованиях во Франции я познакомился с владельцем летающей реплики истребителя Як-3. Ну и поспорили мы с ним, что если я выиграю соревнования, то он разрешит мне полетать на его самолёте, а если проиграю, то приглашаю его к себе в Россию и вожу по стране за свой счёт. Пари я выиграл и с удовольствием полетал на легендарном самолёте.
Так что в том, что смогу справиться с «яшкой первым», я был уверен. Был у меня, ну не знаю, талант, что ли, с первых секунд чувствовать даже незнакомую машину. Вот так сажусь в кабину, посижу, подвигаю рулями и элеронами – и всё, самолёт мне как родной. Мне и на И-16 довелось полетать, и на Р-39 «Аэрокобра», но уже в Америке. Там же близко познакомился с Ме-262. Правда, полетать на нём не дали, но хозяин разрешил посидеть в кабине, запустить двигатели и немного порулить по полосе. Заодно достаточно подробно рассказал об устройстве кабины и об особенностях самолёта.
А у нас в России я летал на восстановленных Ил-2, По-2 и МиГ-3. Ощущения непередаваемые, когда ты вот так, в небе, соприкасаешься с великой историей своей страны.
Был у меня и ещё один талант. Я всегда попадаю в цель. ВСЕГДА! Хоть из пистолета, хоть из охотничьего ружья, хоть из бортового вооружения самолёта. Чувствую я, куда полетит пуля, снаряд или ракета, и ясно вижу ту точку пространства, где они встретятся с целью.
Как-то в сложный период, надумав увольняться из армии, я хотел было через своего знакомого устроиться к одному новому русскому личным пилотом. Денег там обещали платить очень даже немало, вот я и приехал к нему в загородный особняк для собеседования. А новый русский очень уж любил пострелять по тарелочкам. Вот и мне предложил пальнуть пару раз. Ещё и смеялся: мол, это тебе не сапоги топтать, это спорт, искусство, можно сказать. Даже на деньги пострелять предложил. Надо было видеть лицо этого хозяина жизни, когда я, почти не целясь, навскидку перестрелял все выпущенные тарелки. Он ещё спросил, точно ли я лётчик или, может, спецназовец какой.
Увы, с работой тогда не сложилось. Взорвали моего несостоявшегося работодателя прямо в его машине. Зато за те пострелюшки я выиграл десять тысяч баксов, и они ой как сильно помогли нашей семье в тяжёлые времена.
Но что-то я отвлёкся, а истребитель тем временем, набирая скорость, уже катится по полю на виду у немецких стервятников. Буквально затылком чую, как пара «мессеров» заходит на набирающий скорость истребитель. Хвост самолёта уже оторвался от земли, ещё чуть-чуть, ещё немного скорости, так необходимой для того, чтобы крылья получили опору в воздухе. И вот самолёт, что называется, встал на крыло. Тут же убираю шасси. М-да, а штурвал-то здесь довольно неудобный. Держать его надо двумя руками. Помнится, на реплике Як-3 ручка штурвала была другая. Может, новые и более удобные появились позднее?
Пулемётная очередь с «мессера» прошла точно по тому месту, где только что был я. Вот то-то и оно, что был. А теперь – тю-тю. Делаю резкий вираж влево и тут же возвращаюсь на прежний курс. Имея преимущество в скорости, немецкая пара пролетает надо мной, и ведущий на миг оказывается в перекрестье прицела.
Коротко рыкнули два ШКАС, вспарывая брюхо немца, и я тут же чуть доворачиваю, ловя в прицел ведомого. Новая очередь – и из-под капота «мессера» полыхнуло пламя. Ведущий, словно не веря судьбе-злодейке, на короткий миг застыл в воздухе, тут же свалился на крыло и врезался в первоклассный российский чернозём. Свою долю русской земли, обещанную их фюрером, этот уже получил. Думаю, что остался доволен. Хорошая здесь земля, плодородная. А теперь ещё удобрений добавится.
Чуть в стороне замечаю разворачивающуюся для атаки на меня любимого вторую пару. Кручу головой, осматриваясь. Больше «мессеров» нет, но имеется десяток Ю-87, выполняющих новый заход на штурмовку нашего аэродрома. Целый штаффель2. Пока целый. Но с «лаптёжниками» разберёмся потом. Сейчас насущная проблема – это «мессеры».
Оба фрица полезли на высоту, чтобы оттуда, сверху, заклевать меня в своей излюбленной манере. Вот только лезть за ними следом я не собирался. Да и крутиться с ними в «собачьей свалке» тоже желания не было. Какой бы я ни был профессионал, но к машине надо привыкнуть получше. Одно дело – летать в мирном небе и совсем другое – в условиях, когда по тебе реально стреляют. Это, как говорится, две большие разницы.
Поэтому, набрав скорость, я чуть задрал нос самолёта и, взяв упреждение, дал короткую очередь из пушки. Я буквально кожей чувствовал, как 20-миллиметровые снаряды несутся наперерез ведущему «мессеру».
Есть! Горит, бубновый!
Ведомый решил не искушать судьбу и, свалившись в пике, взял курс на запад, подымливая форсажем. Ну и фиг с ним. Тут ещё «штуки»3 есть мне на закуску.
Пилоты на «лаптёжниках» тоже быстро поняли, что дело тут явно нечисто, и, вывалив остатки бомбового груза в чистое поле, развернулись восвояси. Вот только отпускать их никто не собирался. Тем более что тихоходные бомберы представляли собой прямо-таки учебную мишень. Они, конечно, начали огрызаться из турельных пулемётов, вот только расстояние для них было великовато. Для них, но не для меня.
Спокойно, как на полигоне, беру в прицел замыкающего и бью короткой очередью из пушки. С удовлетворением замечаю, как брызнуло в разные стороны остекление. «Юнкерс» уходит в своё последнее пике. Сразу же бью идущего рядом с ним. Похоже, попал в бензобак, потому что фриц полыхнул сразу и весь. Так же, словно в тире, расстреливаю ещё два «лаптёжника», когда правое крыло вдруг покрывается ровной строчкой пробоин. Резко даю ручку от себя и влево и вижу, как чуть в стороне промелькнул хищный силуэт «мессера». Похоже, зря я списал его со счетов. Фриц всё же решил вернуться и разделаться со мной.
Однако повторной атаки не последовало. Видимо, топлива у немца на дальнейший бой не осталось, и он, уже, похоже, окончательно, отправился к себе. Зато теперь будет хвастать, что сбил русского аса. А вот хрен ему. Машина слушается рулей, двигатель работает ровно. Жаль только, бомберы уже далеко ушли. Ну да ладно, пора и мне домой. И так неплохо их проредил. Три «месса» и четыре «юнкерса». Ха, неплохо. Да сейчас такого счёта и нет ни у кого.
Домой – это, конечно, громко сказано. И так почти всё происходило либо над аэродромом, либо в пределах видимости. Улетел бы подальше и не факт, что нашёл бы дорогу назад. А вообще, странное дело: я совсем освоился в этом теле и в этом времени. Во всяком случае, никакого дискомфорта от произошедшего я не испытывал. Всё воспринималось абсолютно естественно и… с какой-то эйфорией. Ну так ещё бы. Скинуть больше тридцати лет – это у кого угодно вызовет эйфорию.
А вот и аэродром. Ёшкин дрын! А куда садиться-то? ВПП украшена несколькими воронками, там, где я взлетал, догорает сбитый мной «сто девятый». Проношусь над полем и ухожу на второй круг. Попробую сесть рядом с взлёткой.
Стоило только мне начать снижаться, как кто-то на поле выпустил ракету параллельно земле как раз в том направлении, куда я и собирался садиться. Ну что же, другого выхода всё равно нет. Выпускаю шасси, и вот машина уже бежит по выжженной солнцем траве. Замечаю машущего руками старшину Федянина, показывающего, куда заруливать. Следую его указаниям и выключаю двигатель.
В наступившей тишине слышно, как потрескивает, остывая, перегретое сердце истребителя. Ё-моё! Только сейчас замечаю, что комбинезон на мне насквозь мокрый от пота, да и такая слабость навалилась, словно вагон угля в одиночку разгрузил. Похоже, откат наступил.
Кое-как собрался с силами и сдвинул назад фонарь кабины. В нутро самолёта тут же ворвался весёлый ветерок, несущий поток живительной прохлады, впрочем, изрядно сдобренной запахом гари, перегретого двигателя и ещё чего-то неуловимого, что чувствуешь лишь на войне.
С удивлением посмотрел на свои руки, их заметно трясло. И это не реакция моего сознания, это реакция тела. Сознание у меня абсолютно спокойно. Я хоть и не воевал реально, но всю свою жизнь к этому готовился, а вот тот паренёк, чьё тело мне досталось, такого опыта не имел. Нет, Родину защищать, а если надо, то и умереть за неё, он, как и подавляющее большинство людей этого времени, был готов, но моего багажа знаний и опыта у него всё же не было.
М-да, а приложило меня неслабо. Попытался дрожащими руками отстегнуть ремни – ничего не получилось. Без сил откинулся на бронеспинку.
Сзади послышался топот множества ног. Вот кто-то с разбега заскочил на крыло, отчего самолёт качнулся, и перед глазами предстало полноватое лицо старшины Федянина. Во, вспомнил, Анатолий Кузьмич его зовут, или, по-простому, но не для всех, просто Кузьмич.
– Ты как, сынок, жив? Не ранен?
Во, уже сынок. А совсем недавно сопляком обзывал.
С другой стороны фюзеляжа в кабину заглянул запыхавшийся командир в синей пилотке с голубым кантом и двумя шпалами майора в голубых петлицах. Майор Пегов Сергей Викторович, услужливо подсказала память, командир полка. Поговаривают, что года три назад он был полковником, больше года «отдыхал» на нарах, но реабилитирован уже при новом наркоме внутренних дел Берии, хотя и понижен в звании.
– Ты?! – Казалось, глаза майора сейчас выскочат из орбит от удивления. – А где капитан Сысоев?
– Убит Сысоев, – подсказал кто-то, невидимый мне. – Прямо в висок осколком.
– Так это ты, что ли, летал? – совершенно обалдев, спросил комполка.
– Я, товарищ майор, – устало улыбнулся я. Уж больно эта сцена напоминала мне сцену из моего любимого кинофильма «В бой идут одни старики».
– И сбивал тоже ты?
– Тоже я, товарищ командир. – Всё так же улыбаясь, я пожал плечами и чуть виновато произнёс: – Так получилось.
– Ни хрена себе у тебя получилось, боец, – вытер Пегов ладонью вспотевший лоб.
– Так, в сторону, в сторону, товарищи! Где раненый? – раздался новый голос, на этот раз, для разнообразия, женский, и, оттеснив старшину, в кабину заглянула очень даже симпатичная женщина в белом халате, с аристократическим лицом и пронзительными зелёными глазами.
Наш доктор (во, уже наш) Бурцева Марина Михайловна, военврач 3-го ранга. Мой, так сказать, реципиент, считал её старой и побаивался. Гоняла она его пару раз, когда он пытался вручить скромный букет полевых цветов медсестре Лиде. Ну, старая – это явно не про неё. Ей от силы тридцать пять – тридцать восемь лет, так что для меня, учитывая мой истинный возраст, она молодая женщина. Кстати, довольно симпатичная.
– Ранен? Куда? – обеспокоенно спросила она, пытаясь рассмотреть на мне страшные раны.
– Да цел я, доктор, цел. Только сил что-то нет.
– Ну-тка, товарищ военврач, разрешите мне.
Старшина помог мне расстегнуть ремни и буквально выдернул меня на крыло.
– Качай его, ребята!
Бли-и-ин! Вот где было страшно. Это вам не фрицев вгонять в чернозём или на соревнованиях фигурять. Это гораздо, гораздо страшнее, когда тебя, взрослого человека, с криками подбрасывают в небеса. Хорошо хоть не уронили и длилось всё это недолго, после чего меня буквально потащили в штаб.
– Давай рассказывай.
Передо мной сидели трое. Прям не штаб авиаполка, а народный суд. Или, что ближе к эпохе, тройка НКВД. Комполка, начальник штаба и комиссар смотрели на меня, как на заморское чудо-юдо.
– Ну а что рассказывать? – Я переступил с ноги на ногу, и это опять-таки была не моя реакция, а реакция тела: не мне, подполковнику запаса, переминаться перед младшими по званию. – Взлетел, сбил, вернулся. Что такого?
– Что такого, говоришь? – Комполка вытащил из лежащей на столе пачки папиросу и закурил. – А ничего такого. Просто рядовой техник садится в новейший истребитель, взлетает под бомбёжкой и, как куропаток, сбивает семь вражеских самолётов. А так да, ничего такого. – Он смял в пепельнице недокуренную папиросу. – Ты где так летать и стрелять научился? И за каким ты вообще в самолёт полез?
– Так я же, товарищ майор, в Саратове в аэроклубе учился. – Ну, память Ильи Копьёва, выручай! – Мне и на УТ-24 доверяли летать. Я даже на первомайские праздники над городом пилотаж показывал. А стреляю я из всего отлично. У меня и значок Ворошиловского стрелка второй степени имеется. Ну а в самолёт полез из злости, потому что они Лиду…
Я замялся, опустив голову, – опять реакция тела.
– М-да…
Командир хотел ещё что-то сказать, но на столе затрещал телефон.
– Комполка майор Пегов у аппарата. Да, товарищ комдив. Вернулся с незначительными повреждениями самолёта, товарищ комдив. Всего семь самолётов противника, из них три истребителя и четыре пикирующих бомбардировщика. Налёт был внезапный, и поднять дежурное звено в воздух не успели. Потери большие, товарищ комдив. После последнего налёта в строю восемь машин и семь пилотов. А он не пилот, товарищ комдив. Нет, не шучу. Он младший авиатехник, красноармеец Копьёв, товарищ комдив. Да, это так. Слушаюсь, товарищ комдив. Донесение и представление составим немедленно и сразу отправим вам в дивизию. Спасибо, товарищ комдив.
Майор аккуратно, словно взведённую бомбу, положил трубку телефона и вытер выступивший на лбу пот.
– Так, – обвёл он взглядом землянку, в которой располагался штаб полка. – Начштаба, оформляй приказ. Красноармейцу Копьёву присвоить звание сержанта. Перевести сержанта Копьёва из технического в лётный состав. А что ты хотел? – повысил он голос, глядя на вскинувшегося было начштаба. – У нас лётчиков меньше, чем самолётов, а тут такой умелец нашёлся. Далее, составить совместно с сержантом Копьёвым схему боя, донесение в штаб дивизии и наградной лист на орден Красного Знамени. Комдив, оказывается, почти весь бой с земли видел.
Из штаба я выбрался часа через два. Попробуйте составить все требуемые бумаги и при этом не показать свои истинные знания. Сразу пошёл к столовой, чтобы наконец-то умыться. А то так и хожу грязный с того самого момента, как здесь оказался. Заодно и перекушу чего-нибудь. В животе уже ощутимо бурчало.
Рядом с умывальником у входа в столовую висело довольно большое зеркало. Умывшись, я взглянул на своё отражение и оторопел. На меня смотрел я же, только молодой. Но ведь этого не может быть! Я же попал в другое тело. Хотя… Говорят, что у каждого человека есть свой двойник, так почему бы не быть двойнику и во времени. Может, поэтому и сознание моё переместилось сюда, в это тело, которое уже покинуло сознание прежнего хозяина.
Как бы там ни было, но на меня смотрел молодой парень, судя по ощущениям, роста чуть выше среднего, крепкого, как говорят, спортивного телосложения, со светлорусыми волосами, глазами серого цвета и лицом… В общем, как говорится, девкам нравится.
Помнится в своей школьной и курсантской молодости я не был обделён вниманием противоположного пола. Ну а потом женился, и для меня никогда не существовало других женщин, кроме моей любимой. Блин! Я же больше никогда не увижу ту, которая много лет делила со мной все тяготы службы, жизненные невзгоды и радости, ту, которая была моим надёжным и любящим тылом. И детей своих не увижу. Никогда.
От осознания всего этого я сел на стоящий тут же чурбак. Из меня словно выпустили воздух. Захотелось по-звериному завыть от безнадёги и от горечи потери. С немалым удивлением почувствовал на губах солёный вкус, а на щеках – влагу. Это что, я плачу? Похоже, что так. Но как же тяжко на сердце. Такое ощущение, словно его сжали стальные тиски.
Я встряхнул головой и ладонями вытер лицо. Негоже мне, подполковнику, слёзы лить. Того, что случилось, вспять не обратить, так что, как говорится, будем жить.
– Вот ты где, – неслышно подошёл откуда-то сзади старшина Федянин и сел на лежащее здесь же брёвнышко. – Ты как, Илья?
В его голосе было прямо какое-то отеческое участие.
– Жить буду, Кузьмич.
Насколько я помнил, хозяин тела никогда прежде так старшину не называл, но сейчас Федянин совершенно не обратил на это внимания.
– А ты молодцом.
Старшина достал из кармана потёртый портсигар и, вынув из него папиросу, закурил.
– Я же думал, ты головой тронулся, когда в самолёт полез. А потом смотрю – взлетел, а тут немцы сзади на тебя заходят. Я уж и похоронил тебя в мыслях, а оно вон как вышло. Здорово ты их ссадил, – хлопнул себя ладонью по колену Федянин. – А уж как потом немчура с неба посыпалась, так тут на аэродроме все как с ума сошли. Сам комиссар скакал как умалишённый и орал на радостях матерно. В первый раз его таким видал. А по Лиде не тоскуй, – по-своему понял он моё состояние. – Видать, на роду ей так написано было. Жаль её, конечно. Молодая девчонка совсем была. Эх, война, война, – грустно вздохнул он. – Сколько ещё горя будет от неё людям.
Я сидел рядом с Федяниным и ловил себя на мысли, что едва сдерживаюсь, чтобы не назвать его Макарычем. Он внешне был точь-в-точь как герой замечательного артиста Алексея Макаровича Смирнова в фильме «В бой идут одни старики».
Старшина ещё несколько минут молча посидел со мной и, слегка хлопнув меня по плечу, ушёл. А я всё же смог раздобыть на кухне краюху хлеба со шматком сала и кружку горячего чая. В животе больше не били барабаны, и жить стало значительно веселее.
Потом помогал Федянину и ещё двоим техникам латать повреждённое крыло истребителя. Только сейчас обратил внимание на бортовой номер – тринадцатый. Кто-то скажет, несчастливый, но точно не я. Это число сопровождало меня всю мою жизнь. В детстве рос в доме № 13, потом учился в школе № 13, в военном училище учился в 13-й роте, после в полку бортовой самолёта был 013, и, как апофеоз, когда мы с женой обзавелись своей собственной квартирой, то угадайте: какой номер был на её двери?
Пока возились с плоскостью, на поле уже успели засыпать и утрамбовать воронки от бомб, и на взлёт пошли все оставшиеся целыми самолёты полка, кроме меня, конечно. Четыре И-153 «Чайка» и три И-16, ревя моторами, потянулись на запад.
Назад вернулись три «чайки» и три «ишачка», при этом один из И-16 шёл с сильным дымом, заметно вихляя из стороны в сторону. Было видно, что пилот с большим трудом удерживает машину в воздухе. Перед самым заходом на посадку «ишачок» вдруг резко свалился на крыло и врезался в землю. Все, кто был на аэродроме, бросились к месту крушения. Удивительно, но пожара не было. Однако и от самолёта осталась лишь груда обломков. Лётчик погиб. При таком, как говорится, без вариантов.
До вечерних сумерек полк (вернее, его остатки) совершил ещё два вылета полным составом. Как я узнал из разговоров, летали на штурмовку наступающих колонн немцев. Без бомб, без РС, одними пулемётами и пушками пытались остановить стремительное продвижение противника. А до немцев, судя по времени, затраченному на вылет, особенно на последний, было совсем близко.
Вечером, когда мы закончили приводить «як» в порядок, меня вызвали в штаб, где зачитали приказ о присвоении мне звания сержанта и переводе меня в лётный состав и выдали все положенные документы. К моему величайшему удовлетворению, закрепили за мной тот самый Як-1.
Если честно, то я думал, что у меня банально отожмут этот самолёт – либо кто-то из более опытных лётчиков, либо сам командир. Однако этого не произошло. Видимо, майор решил, что раз уж у меня настолько хорошо получается валить немцев на этом истребителе, то и нефиг множить сущности сверх необходимого.
Но самое забавное было то, что по технической части за эту машину отвечал не кто иной, как старшина Федянин. Однако стоило мне появиться у самолёта уже с двумя сержантскими треугольниками в петлицах, как он вскочил по стойке смирно и доложил об устранении повреждений и готовности машины к вылету. Наверное, со стороны это смотрелось довольно забавно, когда старшина докладывал младшему по званию, который ещё полчаса назад был его подчинённым.
Утро на аэродроме началось с невообразимой суеты. На автомашины и подводы грузили имущество, а самолёты готовили к вылету. Немцы в очередной раз прорвали фронт, и их танки были уже на подходе к нашему месту базирования.
Всех пилотов, включая меня, вызвали в штаб, где командир поставил нам задачу.
– Значит, так. – Он на какой-то миг замер над расстеленной на столе картой. – Ваша задача та же, что и вчера. А именно – штурмовка колонн наступающего противника. Всё остаётся как прежде, за исключением того, что с вами пойдёт сержант Копьёв, который со вчерашнего дня переведён в лётный состав. Твоя задача, сержант, – обратился майор ко мне, – прикрывать нас с воздуха. Ты у нас глазастый, так что крути головой во все стороны и не проворонь немцев. Иначе будет как вчера, когда мы остались почти без боеприпасов, а на нас навалились их истребители. Так что бди. Возвращаемся на другой аэродром. Вот сюда, – показал он на карте точку восточнее нашего нынешнего местоположения. – Там сейчас формируется сборная солянка из остатков авиачастей, так что со всем остальным определимся уже на месте. Всем всё понятно?
– Разрешите, товарищ майор, – выступил я на шаг вперёд и после разрешающего кивка продолжил: – Мне бы карту и ориентиры отметить.
– Карту сейчас получишь, и давай в темпе. Времени на раскачку нет совсем.
Расположившись на крыле уже своего истребителя, я изучал карту. Почему-то другие лётчики отнеслись ко мне довольно прохладно. Может, сказалась растерянность от такого начала войны или, может, не посчитали за равного вчерашнего пацана-маслопупа, по какой-то случайности сбившего несколько самолётов врага, вдруг возвысившегося и вставшего в один ряд с ними, элитой ВВС. Не знаю. А значит, нужно завоёвывать авторитет наглядными делами.
И вот я в кабине, двигатель прогрет и мерно гудит на холостых оборотах. От штаба в небо взмыла белая ракета. Пора. Я взлетаю после всех и сразу набираю высоту. Александр Покрышкин, один из лучших асов этой войны (впрочем, он им ещё не стал), вывел формулу «высота – скорость – манёвр – огонь». Вот и буду ею руководствоваться.
Вылетевшие раньше истребители полка я догнал довольно быстро и занял место на километр выше них. Прямо по курсу небо было чисто, а вот в стороне крутились какие-то самолёты. Далековато, так что и не разглядишь, кто именно.
Немецкую колонну нашли быстро. Да и сложно было бы не найти, учитывая, что ими сейчас забиты все дороги. Два «ишака» и три «чайки» резко спикировали и прошлись вдоль колонны из пулемётов. Видно было, как в разные стороны разбегались крошечные фигурки людей в серой форме. На дороге загорелись пара грузовиков и бронетранспортёр. Откуда-то из колонны навстречу краснозвёздным истребителям ударили автоматические зенитные пушки. Вот трассер буквально на мгновение задел одну из «чаек», и самолёт, вдруг вспыхнув весь и сразу, кометой понёсся к земле.
Спокойно на такое смотреть я просто не мог. Быстро осмотревшись и не увидев опасности с неба, я с переворотом устремился на колонну. Откуда ведётся зенитный огонь, я видел очень хорошо. Ну что же, попробуем себя и по наземным целям. Ловлю в прицел БТР с установленным на нём зенитным автоматом и даю короткую очередь из пушки. Мне даже показалось, что я увидел, как выпущенные мной снаряды выбивают искры из немецкой брони и зенитки. Во всяком случае, огня отсюда больше не ведут.
