Тот опустил на землю возле стены банку с краской и кисточкой и подошёл к офицеру.
– Ты, конечно, не скажешь, кто приходил к вам сегодня ночью, пока ты спал? – спросил Ганс, поправляя на длинном носу маленькие круглые очки в металлической оправе.
– А никто и не приходил, – хмуро ответил Йеник.
– Ты откуда знаешь, если спал?
– Оттуда, что я первым просыпаюсь, если кто стучит.
– А что, стучал кто-то?
– Нет, не стучал, раз я не проснулся первым.
– Тогда смотри, чтоб тебе первым не уснуть навечно, – сказал, свирепея, Ганс, и лоб его покрыла дорожка мелких капель пота.
– Я тебе вот что предлагаю, – продолжал он. – Тут у вас лежит бревно, – и он указал на толстый отпиленный кусок дуба, много лет служивший во дворе площадкой для рубки дров. В жаркие летние дни его использовали даже в качестве стола, за которым взрослые пили белопенное чёрное чешское пиво.
– Возьми топор и разруби его пополам. Мне говорили, что ты очень сильный. Не разрубишь через пятнадцать минут – убью твоего отца, а потом, может, и дядьку. Не посмотрю, что он кузнец хороший. А пока будешь рубить, подумай и лучше всего скажи о партизанах. Тогда все живы останетесь. И вы все подумайте, – сказал Ганс, поворачиваясь к Яну и Ладиславу Беднаржам.
– А если разрублю полено? – Вдруг спросил Йеник.
– Да не разрубишь.
– Ну, а вдруг разрублю?
– Тогда тебя пристрелю, щенка, чтоб ты глупым таким не был.
Йеник криво усмехнулся и принялся за работу. В круглом дубовом полене засыпанные снегом торчали оба его топора: один побольше – колун и другой – меньшего размера с красивым резным топорищем. А полено было действительно гигантским – около метра в диаметре. Пришлось когда-то спилить старый дуб, да крепок он оказался, вот и оставили часть для рубки дров. Никому и в голову не приходило колоть его на части.
Сын взглянул на отца. Тот стоял, напружинясь.
– Не волнуйся, отец, разрублю, – сказал Йеник и, плюнув в руку, схватил колун.
– Не надо, сынок, – хрипло ответил Ян Беднарж. – Всё одно, думаю, мне крышка.
Но пятнадцатилетний мальчик, почти выросший в юношу, уже работал. Он смахнул снег с поверхности бревна, положив второй топор рядом с собой, и несколькими ударами колуна отсёк от краёв острые крепкие клинья. Затем, взяв в руку маленький топорик, быстрыми ударами слева и справа сделал ровную насечку через всю поверхность распила. В эту насечку начал вставлять клинья и потихоньку вбивать их один за другим.
Ганс отошёл в глубину двора, прислонившись к стене дома. Его увлекла идея славянского эксперимента, и он с удовольствием посматривал время от времени то на часы, то на Яна и Ладислава Беднаржей. Его интересовали два вопроса. Может ли действительно этот парень разрубить такое огромное бревно? Но ещё больше интересовало, почему он взялся рубить. Неужели не проще сказать о русских партизанах, чем трудиться, зная, что получишь за это пулю? Ну, спасёт отца, спасёт партизан, а сам-то погибнет. Казалось бы, чего проще, пытаться разрубить, но не суметь. Мальчишка не будет виноват в смерти отца. Все видят, что он пытался спасти его. Но Ганс видел, что происходит нечто другое, что заставляло его не понимать славянский характер.
Йеник знал своё дело. Уже через пять минут дерево затрещало под мощными ударами топора по клиньям.
Солдаты, переставшие искать, стояли лениво кто вокруг плетня, кто в самом дворе. Чуть подальше за их спинами собрались и жители деревни, привлечённые шумом машин и голосов у избы Беднаржей. Все молча наблюдали за работой мальчика.
Разрубив волокна, связывавшие трещины по краям, Йеник приготовился делать последний ход. Он вложил колун лезвием в глубокую трещину, врезавшуюся через всё полено, и ухватил покрепче резное топорище маленького топорика. В этот момент он услыхал песню об Ондраше и, подняв голову, смахивая пот со лба левой рукой, быстро проговорил:
– Рано поёшь отец. Я ещё не сказал своё последнее слово.
– Ну-ну, говори, – засмеялся Ганс. – Никогда не пойму славян. Посмотрим, что ты скажешь теперь, – и он начал поднимать пистолет, приговаривая: – Разрубишь, и нет тебя. Разрубишь, и нет тебя.
Ян Беднарж, словно зверь в западне, напрягся, готовясь к прыжку. Присевший солдат с автоматом, забыв было об охране, потянулся рукой к курку.
Йеник смотрел на немецкого офицера, и улыбка скользнула на лице мальчика. Он даже хмыкнул и пояснил своё поведение словами:
– Да, господин Ганс, вам никогда нас не понять.
– Ну, ты руби! – взревел офицер, поднимая и опуская пистолет. – Или говори, где партизаны. А, может, вы скажете, чтобы спасти сына или племянника? – и Ганс посмотрел на Яна Беднаржа.
– И-и-ех!
Топорик с красивым резным топорищем точно впился в длинную шею немца, пригвоздив её на мгновение к деревянному срубу дома, пока тяжёлое тело, облившееся внезапной кровью, не рухнуло, вырывая из стены орудие возмездия.
– И-и-ех!
Второй топор, потяжелее, слёту размозжил голову автоматчика.
Опешившие от неожиданности немецкие солдаты не сразу сообразили, что произошло, а три мужские фигуры уже метнулись через плетень за дом и помчались в сторону леса.
Опомнившись, немцы вскочили, схватились за автоматы и вдруг:
– Та-та-та-та – застрочили автоматы из окон и из-под крыши дома.
Это русские партизаны, оказывается, не захотели уйти подземным ходом, оставив в беде семью своих помощников, и, как только немцы прекратили поиски, они поднялись потихоньку в избу и заняли исходные позиции, чтобы принять теперь неравный бой, прикрывая отход своих братьев по оружию.
Совершенно растерявшиеся фашисты не понимали сначала, откуда огонь и беспорядочно разбегались, попадая под автоматные очереди. Но те, кто сразу попал в укрытие, быстро пришли в себя и сумели поджечь избу сзади.
Заполыхало огнём, горестно затрещало от боли деревянное строение, наполнилось внутри едким дымом, и жадное, поглощающее и живое и мёртвое пламя не позволило русским партизанам воспользоваться подземным ходом и спастись под землёй.
С болью в сердце смотрели трое Беднаржей на горящее их жилище, откуда продолжали слышаться автоматные очереди. Только ночью прошли они подземным ходом к пепелищу похоронить товарищей, которые так и не вышли по другую сторону холма Градиско. Думали, никого они не встретят ночью в своём сгоревшем жилище. Видели, как уезжали немцы, увозя тела убитых. Но не заметили к несчастью, что оставили немцы засаду. Схватили фашисты всех троих и отправили в концентрационный лагерь, откуда никто уже не возвращался.
Вот и осталась памятью о них лишь сделанная кем-то из односельчан надпись на часовенке Уезда, да небольшая картинка, на которой изображено, как Йеник и дядя Ладислав коня подковывают.
Записки переводчика
Вот ведь бывают в жизни истории, в которые просто невозможно поверить, но, слушая которые, всё же задумываешься над таинством нашего существования и мириадами неразгаданных загадок жизни.
Есть у меня товарищ, голова которого заполнена огромным количеством всяких историй, связанных, как правило, с именами известных личностей. Все они в основном писатели, музыканты, художники, артисты. И всех-то он обычно знает, со всеми чуть ли не за руку и на ты. Нельзя сказать, что б он кичился этим, но между делом, когда речь заходит о том или ином человеке, у него часто находится эпизод, связанный с этим, скажем, композитором или поэтом. Рассказы его никогда не походят на сплетни, вьющиеся вокруг каждой сколько-нибудь известной личности. Поэтому слушать их всегда приятно и интересно, хоть не всегда и веришь в рассказанное.
Как-то раз заговорили мы об одном очень интересном писателе-переводчике.
– Кстати, читал ли ты, – спрашивает меня мой всеведущий товарищ, – его книгу «Записки переводчика»?
– Ну, читал, – говорю. – Весьма оригинальная книга.
– А знаешь ли ты, что написал он её на английском языке, а переводил на русский совсем другой человек?
– То есть как? – удивляюсь я. – Он же русский писатель и пишет на русском. Зачем же ему писать на английском и просить кого-то переводить? Чепуха. Может, он раньше русского языка не знал?
– В том-то и дело, что знал. История с этой книгой очень любопытная, но она настолько невероятна, что важнейший момент жизни этого писателя никогда не отражается ни в его биографии, ни в предисловиях к изданиям его произведений. Люди часто не верят ему, если он рассказывает об этом, что, как ты со мной согласишься, вполне естественно, и поэтому он предпочитает умалчивать и нигде не писать об этом. Хотя, повторяю, случай произошёл с ним не совсем обыкновенный.
Сначала жизнь его была в общих чертах такая же, как и у тысяч других. Я говорю «в общих чертах», поскольку ясно, что двух одинаковых жизней не бывает. У каждой есть свои особенности, как положительные, так и отрицательные. Но не в этом дело.
Жил наш будущий писатель в небольшом приморском городке, после школы поступил в институт иностранных языков и стал работать переводчиком в «Интуристе». К языкам у него было, очевидно, болезненное пристрастие. Закончив институт, он продолжал заучивать наизусть различные фразы, разговорные выражения, жаргоны, сопоставлял различные языки, писал статьи в научные журналы.
Основным языком, с которым он работал, был английский. И мечтал он так его знать, как свой родной русский, чтобы переводить с одного языка на другой, не задумываясь.
Ну, тот, кто более-менее знаком с иностранными языками, знает, что практически невозможно знать в совершенстве язык той страны, в которой не живёшь. Ведь мы, например, изучаем наш родной язык с самого рождения, ежедневно слыша его, постоянно имея с ним дело, и всё же мало кто может похвастать, что знает его досконально во всём многообразии. Нет-нет, да и встретится незнакомое словцо, от которого приходишь в ужас, думая, что его неправильно применяют, а потом к стыду своему узнаёшь, что это старинное русское слово, о котором ты и не слыхивал здесь в Москве, тогда как в глухой рязанской деревушке этим словечком пользуются уж несколько веков.
Что же касается грамотности письма или произношения с правильными ударениями, то и говорить не приходиться. Даже дикторы центрального радио и телевидения в последнее время забыли все правила, а что уж брать с политиков, которые, наверное, вообще считают зазорным учиться правильной речи.
В тысячи раз больше незнакомого в иностранном языке, как бы хорошо ты его ни изучал. И, тем не менее, каждое новое выученное слово – это приближение к цели. Так вот наш будущий, как я уже говорил, писатель, назовём его по имени Алексей, так как в детстве его звали Алёша, выписывал и учил новые слова постоянно, где бы ни находился. Однако труд этот не только весьма кропотлив, но и малоэффективен без постоянного практического применения языка. Тем не менее, это обстоятельство сыграло решающее значение в его жизни.
Однажды ему предложили поехать в Англию с нашей делегацией. Событие приятное, хотя и не столь выдающееся. Подумаешь быть всего десять дней в стране настоящего английского языка. Сотни переводчиков ездят таким образом, и это не делает погоды в их жизни. Так бы случилось и в этот раз при обычных условиях, но произошло вот что.
Готовясь к поездке, Алёша буквально не вылезал из словарей, читал книги только на английском языке. Ему было очень боязно, что не сможет перевести что-то. Целыми днями ходил, будто в каком-то забвении, бормоча английские фразы. Быть может, его не стоило тогда посылать в таком возбуждённом состоянии, но никто по-настоящему не понял в тот момент его психического расстройства, которое, очевидно имело место.
И вот самолёт прибыл в Лондон. Представители компании «Аэрофлота» их встретили в аэропорту и помогли оформить документы при прохождении таможни, так что даже говорить по-английски Алёше тут почти не пришлось.
Делегацию посадили в автобус и повезли в город, над которым в тот день нависал типичный лондонский туман. Видимость, разумеется, была плохая. И вот тут произошло то, что всегда случается неожиданно. Несущийся навстречу Мерседес вдруг запетлял по шоссе, скользя по мокрому асфальту, и врезался в автобус.
Легковая машина так сплюснулась, что о жизни её водителя не могло быть и речи. С громадным туристическим автобусом ничего не случилось, и только когда он резко отвернул в сторону, безнадёжно пытаясь избежать столкновения, наш Алёша выпал из своего сидения в проход, ударился головой о другое сидение и потерял сознание.
Естественно это вызвало шок у пассажиров. Все заголосили, запереживали. Юношу тот час вынесли из автобуса и уложили на лужайку, подстелив чей-то плащ. Прошло не так много времени после этого, как Алёша пришёл в себя. Первый, кого он увидел, открыв глаза, был английский врач, ехавший по счастью следом за мерседесом и остановившийся посмотреть не нужна ли его помощь.
Очнувшийся переводчик улыбнулся и спросил на английском языке:
– Sorry! What’s happened? (Простите! Что случилось?)
Англичанин, нисколько не удивившись тому, что слышит от иностранца английскую речь, ответил естественно на родном ему языке, что ничего серьёзного не произошло. Небольшой ушиб и только.
Обрадованные члены нашей делегации бурно стали уверять пострадавшего в том, что всё в порядке, но просили его ещё немного полежать. Однако переводчик удивлённо смотрел на них и вдруг произнёс:
– What’s the matter, gentlemen? I can’t understand you. I don’t catch any word from you. What language are you speaking? (Джентльмены, в чём дело? Я не могу вас понять. Я не улавливаю ни одного вашего слова. На каком языке вы говорите?)
Представитель посольства перевёл его слова, и все на секунду замолчали в изумлении. Стало ясно, что переводчик всё ещё находится в шоковом состоянии, которое напрочь выбило у него понимание русского языка. Никто не мог предполагать тогда, что это состояние продлится для него на многие годы.
Алёша поднялся с лужайки. Он чувствовал себя прекрасно, всё помнил, всех узнавал, но не понимал ни единого русского слова. Представитель посольства, разговаривая с ним на английском языке, пробовал иногда неожиданно переходить на русский, но тогда Алёша болезненно морщился, напрягался, пытаясь понять, но переспрашивал на английском.
В тот же день его отвезли в лондонскую клинику, где установили, что кроме лёгкого сотрясения мозга, никаких нарушений в организме нет, и парень отличается превосходным здоровьем и отличной спортивной фигурой.
Алеша на самом деле, хоть и любил больше всего английский язык, но находил всё же время и для спорта, занимаясь почти профессионально боксом, волейболом, теннисом и плаванием. И на здоровье не жаловался.
Через несколько дней безуспешных попыток привести Алёшу в нормальное состояние в плане понимания русского языка, его отправили в Москву. Но отправляя на родину, не сразу сообразили, что там он тоже будет испытывать трудности с языком. Получилась пародоксальная ситуация. Алёша был русским, но возле него пришлось держать переводчика, поскольку он не мог не только понимать речь, но и читать или писать по-русски. Он не смог разговаривать с матерью, которая специально приехала в Москву встретить сына, но ни слова не знала по-английски и только плакала целыми днями рядом с ним.
Бедный страдалец пытался говорить с помощью англо-русского разговорника, но это ему никак не удавалось, так как русские буквы у него ассоциировались с английскими, и он не мог их правильно произносить. Транскрипцию читал, но получалось как у иностранцев.
Его пытались заново учить русскому, но какая-то внутренняя сила выталкивала из него чуть ли не мгновенно то, что он, казалось, успел запомнить. В то же время на английском он говорил так легко и свободно, словно это был его родной язык. Он применял в своей речи массу выражений, которые, как он сам говорил, никогда прежде не помнил, но встречал в книгах. То есть его мозг восстанавливал в памяти всё то, что приходилось даже мимолётно читать в английской литературе.
Но пришло время, когда нужно было решать, что делать. Парень был фактически здоров. Все сеансы гипноза и усилия педагогов были безуспешными. Русский язык ему не давался никак. Работать ему было негде, поскольку всюду ему требовались переводчики. А главное, трудно было жить в своей стране, где почти никто тебя не понимает.
И он попросил разрешения переехать жить в Канаду. Почему именно туда, трудно сказать. То ли климат там больше соответствовал тому, что был в его родных местах, то ли по другим причинам. Скорее всего, потому, что в Москве он успел познакомиться с канадским журналистом, и тот предложил Алёше работу в его газете.
Разрешение было дано с правом возвращения на Родину в любое время. Алёша стал жить в прекрасных местах недалеко от озера Онтарио.
Работа журналиста увлекла молодого человека полностью. Иногда его посылали в командировку в Москву, откуда он возвращался с прекрасными репортажами. В наших газетах изредка печатали его статьи о Канаде в переводах, сделанных другими переводчиками.
Вскоре появилась и книга, с которой мы начали разговор, «Записки переводчика», в которой Алёша рассказывает о своей работе переводчика в России, когда он ещё знал русский язык. Книга стала одной из самых популярных в Канаде, то есть, как говорится, бестселлером. Тогда-то её и перевели на русский язык.
Бывший переводчик превратился в писателя. Но другой язык не изменил образ его мышления. Он был воспитан в России, и в нём всё было русское. Он прекрасно понимал, что находится в чужой для него стране, и умело обходил конфликтные ситуации, но писал в русском духе. Иными словами, он не был похож на тех эмигрантов, которым только и надо было вырваться за пределы родной страны, чтобы тут же начинать писать на неё пасквили, казавшиеся им правдой, и хорошо оплачивавшиеся только потому, что это пасквиль, но не потому, что он гениально написан.
Я знаю, что есть специалисты, которые пишут целые труды по поводу влияния языка на характер и развитие человека. Не очень верю в это. Скорее национальная принадлежность влияет на развитие языка. Во всяком случае, здесь мы видим пример того, как человек, получив другой язык, совершенно не изменился в своём, так сказать, внутреннем, духовном, что ли развитии. Но это уже философия.
Следующую свою книгу он написал уже на русском языке. Однако пришёл он к ней не как-то просто.
Дело в том, что случай, происшедший с ним, конечно, уникальный. Многие врачи-психиатры не раз обсуждали это на своих коллоквиумах. И вот одному из них пришла однажды в голову блестящая идея. Он и его товарищ, лингвист по профессии, составили пары английских и русских слов, совпадающих или почти совпадающих по звучанию и значению. Скажем, английское слово «Father» никак не соответствует русскому «отец» по звучанию, но имеют один и тот же смысл, тогда как более душевное обращение «папа» в русском и английском языке имеют почти одинаковое произношение и один смысл, даже если в виду не отца, а главу римской католической церкви.
Список таких совпадающих по звучанию и смыслу слов английского и русского языков оказался довольно большим. Наши смелые исследователи составили целые разговорные диалоги с этими словами и сняли небольшой кинофильм, в котором звучат эти пары слов в сопровождении называемых предметов и соответствующих лиц. Главными героями фильма были дети. В простом сюжете мальчик учил девочку русскому языку, доказывая, что это очень легко. Речь их постепенно переходила от английского к русскому с постепенной заменой английских слов одного за другим русскими.
Но это в фильме казалось всё просто. На самом же деле была проделана очень большая работа. Когда всё было готово, известного уже за рубежом да и у нас журналиста и писателя приехали снова приехать в Москву для психологического эксперимента. Кое-какие русские слова к этому времени Алёша всё же знал, но как их знают иностранцы, часто сталкивающиеся с русскими.
И вот наш Алёша с русскими друзьями экспериментаторами в небольшом кинозале. Начался фильм. В это время кто-то ещё вошёл в просмотровую комнату и сел позади Алёши.
Основной психологический сюрприз фильма заключался в его концовке. После разговора детей на экране вдруг появилась мать писателя, которая, между прочим, все эти годы продолжала жить в своём маленьком городке и встречалась с сыном только, когда он приезжал в Москву. Со дня их последней встречи прошло около двух лет.
И вот теперь она с экрана говорит всего лишь одну фразу:
– Понятно тебе, сынок, да?
В этот момент внезапно включается свет, и Алёша слышит голос матери, но теперь уже за спиной, который спрашивает со слезами в голосе:
– Ты понял, сынок?
– Да! Да! – кричит Алёша и бросается к матери. – Всё понял, мама!
Они долго плакали и задавали друг другу бесконечные вопросы. Алёша говорил на русском языке безукоризненно, словно что-то прорвалось, и хлынул безудержный поток слов.
С тех пор он не возвращался в Канаду, а семья его переехала в Москву. Писатель, и он же теперь снова переводчик, прекрасно владеет обоими языками. Лучшего синхронного переводчика трудно найти, но занимается он главным образом литературой. Стал писателем-переводчиком. А в своей биографии, касаясь периода жизни в Канаде, просто сообщает: «Находился в служебной командировке».
Некоторые, правда, уверяют, что тут имел место прекрасно разработанный трюк секретных служб, и что Алёша был в роли разведчика, только я лично в это не верю. Врачи говорят, что подобные случаи в жизни не такая уж и редкость. На то она и жизнь, чтобы загадывать загадки, а нам их разгадывать.