Buch lesen: «Прими – не возражай»
Мои незаметные герои
Пустые слова
Генеральный директор АО «Электросети» Николай Аверин рассеянно слушал доклады подчинённых. Длинный прямоугольный стол из канадского дуба сегодня казался ему бесконечным. Сидя в торце этого стола, Аверин не замечал сидевших длинными рядами справа и слева сотрудников. Его взгляд был устремлён мимо них, сквозь окно, где большими пушистыми хлопьями медленно падал снег. Николай Алексеевич не мог сегодня думать о работе. Уже четвёртые сутки его сознание было скованно единственной проблемой, вокруг которой крутились все его мысли. Лена объявила ему о своём намерении развестись.
Та самая Лена, на которой он женился девять лет назад, ещё будучи рядовым инженером. Женщина, от которой когда-то замирало сердце. Красавица супруга, предмет гордости Николая. Бывшая всегда рядом, покорная и послушная «собственность» своего мужа вдруг оказалась неподконтрольной. Принадлежащей кому-то другому. Она выбрала не его, и это не укладывалось в голове.
С докладом выступал начальник отдела сбыта. Сутулый лысеющий брюнет. Николай Алексеевич не слышал его слов, но сам вид этого человека неимоверно раздражал Аверина. Ему хотелось заставить докладчика заткнуться, но не было сил на этот нелепый окрик. Николай чувствовал себя раздавленным. За окном продолжал медленно кружиться снег.
Ну чего ей в жизни не хватало? Огромная квартира, дом, машина, путешествия. Хочешь не работать – пожалуйста. Желаешь работать по профессии, учительницей младших классов – на здоровье. Муж не бабник. Сынок – ангел. Маму из Саратова к себе забрали. Подруги всю жизнь завидуют. Чего же ещё?
Аверин погладил рукой шероховатую поверхность массивного стола. Ему когда-то говорили, что канадский дуб действует на психику успокаивающе. Наверное, обманули. В душе Николая закипала злоба. Ему хотелось уничтожить супругу. Первый раз в жизни он поймал себя на мысли о том, что желает ей смерти.
Где здравый смысл? Как она могла решиться променять преуспевающего коммерсанта, такого умного и обаятельного мужчину на какого-то полуголодного долговязого учителя географии. Да ещё с какими-то странными взглядами. В провинцию они, видите ли, хотят. Столица их давит. Она сошла с ума.
Николай Алексеевич сжал кулаки и вены на его руках вздулись тугими синими верёвками. Канадский дуб не действовал. Сутулый лысеющий брюнет продолжал что-то гнусавить о гибких тарифах и падении спроса. Аверин медленно закипал. У него уже был выработан план мести.
За последние два дня его юристы проделали колоссальную работу. Результатом был ряд судебных исков, в успехе которых не приходилось сомневаться. Все исковые заявления были готовы к подаче. Ждали отмашки Аверина. Сегодня вечером он должен был встретиться с Леной и показать ей ту самую заветную синюю папку. Само собой разумеется, что Елена лишалась всех материальных благ, приобретенных в браке, и могла претендовать лишь на личные необходимые вещи. Но главная же изюминка этого плана заключалась в том, что сын оставался с Николаем.
Аверин знал, что этот факт сломает все планы супруги, сделает её переезд в другой город невозможным, отравит её счастье с географом и будет для Лены холодным душем. Он злорадно щёлкал суставами пальцев и предвкушал эффект разорвавшейся бомбы на предстоящей вечером встрече. Синяя папка ждала своего часа в его сейфе.
На улице начинало темнеть. Сутулый брюнет закончил. Аверин произнёс дежурную фразу, после которой все задвигали стульями. Совещание закончилось. Николай Алексеевич отпустил своего водителя и поехал на встречу с Леной сам. Синяя папка аккуратно лежала на пассажирском сидении и, казалось, тикала, как мина с часовым механизмом.
Город засыпало снегом. Путь до кафе на набережной Фонтанки должен был занять минут сорок. Аверин неслучайно выбрал для встречи с Леной именно это кафе. Там десять лет назад прошло их первое свидание. Он знал романтическую ностальгию Лены по местам их первых встреч и хотел перечеркнуть воспоминания о самом главном из них.
Крупные пушистые снежинки липли на лобовое стекло. Красные стоп-сигналы идущих впереди машин расплывались в вечерней мгле. Поток автомобилей двигался вяло. Боковым зрением Николай заметил на краю дороги старушонку с двумя сумками в руках. Вероятно, она уже пересекла проезжую часть проспекта, но не могла попасть на тротуар из-за большого сугроба, наваленного уборочной техникой между дорогой и тротуаром. Бабка отчаянно карабкалась через сугроб, но вновь и вновь скатывалась с него прямо под колёса сигналящих автомобилей.
– Вот дура. Нашла, где переходить, – подумал про себя Аверин.
В этот момент женщина в очередной раз упала, выронив одну из своих сумок. Апельсины, раскатившиеся по грязному асфальту, тутже были раздавлены проезжающими машинами. Водители нервно гудели, огибая стоявшую на четвереньках у края дороги старушку. Её растрёпанные седые волосы, выбившиеся из-под платка, вдруг напомнили Аверину покойную мать. Он принял вправо и остановился.
Через минуту Николай перетащил измученную и испуганную женщину через препятствие и поставил на тротуар.
– Ну? Всё в порядке? Не очень ушиблись?
Женщина тяжело дышала, поправляя съехавший с головы платок.
– Спасибо тебе миленький! Дай Бог тебе здоровья! Я бы без тебя пропала совсем. Ох, как испугалась я!
– Ну, ничего. Всё обошлось, – Николай отряхнул с пальто старушки снег. – Буду Бога за тебя молить, – не унималась старушка, – чтобы в семье твоей всегда был мир и согласие, чтобы дети твои были здоровы, чтобы жена тебя любила всегда. Хороший ты человек. Все мимо проехали. Один ты остановился. Буду за тебя молиться.
– Ну, что вы. Правда, не стоит.
– Чтобы ты со своей супругой век прожил в мире и согласии. Чтобы любовь у тебя с ней была до гробовой доски. Детишки-то есть у тебя?
– Да. Сын. Семь лет.
– Вот, чтобы у тебя ещё и дочь обязательно была. И с женой обязательно, чтобы прямо душа в душу всегда, – не успокаивалась женщина, – чтобы счастлив ты был всегда с ней, а она с тобой счастлива. И чтобы была она тебе всегда верной опорой и подмогой во всём. А ты её никогда не обижай. Чтобы она чувствовала каждую минуту, как ты её любишь. Чтобы знала всегда, что нужна тебе. Не забывай о ней никогда, и она тебе во сто крат своей любви отдаст. Попомни моё слово.
– Ну, ладно. Спасибо вам за пожелания. Мне пора.
– Иди, сынок, и помни, не будет у тебя на земле никого дороже единственной супруги. Береги её. Прощай ей. Добр будь с ней всегда и ласков. Вот увидишь, сто лет тогда вместе проживёте счастливо. Я знаю.
– Спасибо, бабуля.
– Добр будь к ней, слышишь. Всегда. Несмотря ни на что. Запомни. И будете тогда счастливы. В твоих руках всё.
Аверин побежал через дорогу к оставленной машине.
– Пустые слова, – буркнул он себе под нос, перебегая улицу.
Оглянувшись, он увидел, как старушка всё ещё смотрит ему вслед и крестит его правой рукой.
Николай немного опоздал на встречу. Лена уже сидела за столиком с чашкой кофе. Она была именно за тем столиком, где они встретились в первый раз. Увидев Аверина, она вся вжалась в себя, как будто ожидала, что её сейчас будут бить. Лицо Лены было усталым и печальным. Николай чётко помнил план своих действий. Синяя папка была в его руках, но что-то надломилось в его душе. Вместо прежней злобы было непонятное ощущение вины.
Аверин вспомнил, как десять лет назад на этом же месте они мечтали быть вместе вечно. Он посмотрел на измученное лицо супруги. На провалившиеся, усталые глаза, морщинки на лбу, бледные руки, нервно мнущие салфетку. Николай заметил, как она изменилась. А может она изменилась давно. Ведь, в сущности, он не замечал её все последние годы.
– Здравствуй, ты устала?
– Да, немного. Ты хотел мне что-то сказать?
– Скажи сначала ты.
– Я хотела бы забрать сына и пожить некоторое время одна.
– А как же этот? Географ.
– Да нет уже никакого географа. Это так, мечта, призрак, мираж. Выдумала себе то, чего в жизни не хватало. Ты ведь тоже был когда-то сумасшедшим инженером в потёртых брючках, – она грустно улыбнулась.
– Прости меня, что я теперь не такой.
– Да, ты теперь не такой.
– Возвращайся, если сможешь. Я очень жалею, что сейчас оказался не в силах остаться для тебя спустя годы тем, кем был раньше, – Николай почувствовал, что его будто подменили. Он сжимал в руках синюю папку и казалось, будто разливающаяся из папки серная кислота сжигает ему руки.
– Ты какой-то другой сегодня, Коленька. Я не ожидала.
– Возвращайся. Я буду ждать тебя.
– Дай мне время, милый. Я вернусь.
– Я не тем был в жизни занят, прости. Я готов всё поменять. Готов меняться. Буду ждать тебя.
Николай вышел на набережную. Снегопад кончился. «Чтобы любовь у тебя с ней была до гробовой доски», – вспомнил он бабкины слова и швырнул синюю папку в Фонтанку. Руки как будто освободились от тяжёлого груза. Грудь вдохнула свежий морозный воздух. Из соседнего бара доносилась музыка.
– Какой-то ты другой сегодня, Коленька, – повторил Аверин вслух слова Лены и весело зашагал к машине.
Нинка и Челентано
Серёга Чежин родился совершенно здоровым. Никаких психических отклонений в его поведении обнаружено не было. На учёте в диспансерах он не состоял и, с точки зрения официальной медицины, был абсолютно здоров.
Однако окружающие так не считали. Причиной тому были некоторые Серёгины странности. Он был напрочь лишён способности обижаться. Даже когда над ним смеялись и прогоняли его, он лишь добродушно улыбался. Уходя, он обычно произносил невпопад какую-нибудь фразу, которая казалась ему самому утешительной.
– У меня дома малиновый пирог сегодня есть, – говорил он в ответ на насмешки ребят по поводу его внешности, как бы утешая себя вслух.
Конечно же, внешность Серёги Чежина давала мальчишкам повод для злословия. Щуплый, неуклюжий Серёга носил очки с толстыми линзами в старомодной чёрной оправе, перемотанной сбоку синей изолентой. Одет был во всё старое и заштопанное, так как воспитывался бабушкой и родителей своих помнил смутно.
Была у Серёги Чежина и ещё одна особенность. Он испытывал болезненную страсть к музыке. Сам он не имел музыкального слуха и голоса, тем не менее, зарубежная эстрада, рок-музыка и даже джаз, сводили Чежина с ума. Его любовь к музыке имела слегка патологический вид. При первых же звуках Дюка Эллингтона он впадал в транс и, закрывая глаза, покачивался в такт. Никто не знал откуда у Серёги такая любовь, потому что образцов для подражания среди старших у него не было. В то время, когда его ровесники, прильнув ухом к динамику кассетного магнитофона, наслаждались звуками «Ласкового мая», Чежин развешивал по стенам своей комнаты плакаты Битлов, которых беззаветно любил.
Возможно, из-за любви к западным исполнителям к Серёге с юности приклеилась кличка Челентано. Может быть, это было связано с его фамилией на букву «Ч», но, скорее всего, всех забавляла полная противоположность Серёгиной внешности брутальному образу итальянского актёра. По такому принципу иногда медлительного называют – «пуля», а дохляка – «качок».
Учился Челентано неважно: не то чтобы он был совсем неспособен понять смысл тангенса и котангенса. Просто он не понимал, для чего ему в жизни эти скучные вещи. Стоя у доски, он часто забывал, для чего его вызвали, и с упоением смотрел в окно, где дворовые пацаны гоняли мяч.
Он по-доброму завидовал им, потому что его собственные попытки сыграть в футбол кончались бурей насмешек и издевательств. Челентано был безнадёжно неуклюж и мог, стоя на месте, промахнуться по неподвижно лежащему на земле мячу. Всякий раз, осыпаемый колкостями, Челентано уходил, добродушно улыбаясь и разводя руками. Вообще, добродушию Челентано не было границ. Когда в школьной столовой у него отнимали булочку, он рылся по карманам в поисках мелочи.
– Хотите, я куплю вам ещё одну? Правда ведь, она вкусная? – говорил он, улыбаясь во весь рот.
Многие считали его идиотом, а те, кто и рад был бы с ним дружить, боялись в этом признаться. Челентано по этому поводу особо и не печалился. Он всё свободное время проводил в поиске каких-то старых журналов с фотографиями «RollingStones» или «LedZeppelin», знал все подробности их творчества и собирал старые виниловые пластинки. Современность как-то мало привлекала Челентано.
Единственным приятелем Челентано был ещё один школьный изгой – Кирюша. Высокий и худой, сильно страдающий от недостатка общения, парень, просто помешанный на литературе в стиле фэнтези. Кирюша был настолько погружён в мир своих иллюзий, что разговаривать с ним обычным людям было весьма сложно. Обычно диалог с Кириллом выглядел примерно так:
– Здравствуй, Кирилл, как у тебя дела?
– Канцлер понял, что проиграл, когда убедился, что все его рыцари окончательно потеряли магию! – отвечал Кирюша как можно чётче и выразительнее, проговаривая каждое слово.
– А, понятно. Ты всё свои книжки читаешь.
– Ужасные трёхметровые крысы с огромными хвостами вырвались из клеток и потопили корабль Командора, – отвечал Кирюша, пытаясь придать своему лицу трагическое выражение.
– Ладно, всё с тобой понятно – иди.
Единственным человеком, способным разговаривать с Кирюшей дольше двух минут, был Челентано. Он искренне радовался при встрече приятеля. Они могли долго рассказывать друг другу каждый о своём, совершенно не смущаясь отсутствия полного понимания. После этого они расставались совершенно довольные таким общением, поскольку в этом диалоге никто никого не осуждал и не дразнил. Челентано ничуть не тяготился отсутствием друзей, он интуитивно ощущал своё скромное место в обществе и с детства привык к тому, что очень многое в этой жизни не для него.
В старших классах он понял, что не для него и самая красивая девчонка в школе – Нинка. Он был совершенно согласен, что Нинка – богиня, и ему до неё как до неба. Ведь Нинка была ещё и отличницей, делала сальто на бревне в физкультурном зале и даже вступила в комсомол. Правда, на следующий год после этого комсомол как-то сам собой развалился вместе с союзом. Остряки шутили, что это Нинка развалила комсомол своим появлением на собрании в короткой юбке.
Челентано же вполне серьёзно считал, что Нинка – лучшая во вселенной, и был готов любить её вечно и безответно, как любил хорошую музыку и всё настоящее.
Любовь Челентано к музыке наложила некоторый отпечаток и на его внешность. Он отрастил длинные волосы, обвешался разными фенечками и даже купил старенькую гитару. Играть на ней Челентано прилюдно не решался и толком не умел, но часто носил её на плече, небрежно, грифом вниз. На предложения случайных знакомых сыграть, он обычно отвечал, что гитара расстроена или струна порвалась. Сам факт присутствия гитары на спине окрылял Челентано. Он начал ходить с ней везде. Ему нравилось трогать её руками, иногда задевать струны и слышать их сладкий звон. Челентано сроднился с этим инструментом, и кличка его получила теперь ещё одно оправдание.
Надо сказать, что купить гитару Челентано смог лишь после того, как окончил училище на столяра и устроился работать на мебельную фабрику. По правде, никаким столяром Челентано, конечно же, не был. На фабрике в этом убедились мгновенно, но жалели странноватого юношу. К тому же тот выполнял всё, что ему можно было поручить. Выносил мешки с опилками, подметал цеха, мыл машину директору и даже помогал охраннику натягивать колючую проволоку на заборе. Ему поручали всё, что было ему по силам. В ответ Челентано изо всех сил старался сделать хорошо свою работу.
Тем не менее, и на работе над ним многие посмеивались. А он по-прежнему добродушно тянулся к людям. Заметив мужиков, собравшихся в курилке, Челентано с гордостью демонстрировал им свои новые кроссовки.
– Вот, посмотрите, я достал Адидас, – с улыбкой говорил Челентано, неуклюже оттопыривая вбок ногу, чтобы показать кроссовок.
– Да это же фуфло китайское, – отвечали ему с усмешкой.
– А вот здесь в уголке написано «Адидас», – радостно улыбался Челентано, – они очень удобные и красивые, правда?
С ним не спорили. На фабрике вообще редко кто всерьёз обижал Челентано. Были попытки научить его курить и даже выпивать, но они оказались тщетными. От курения Челентано отказывался наотрез, потому как помнил свою попытку закурить ещё в училище. Тогда Челентано закашлялся так, что чуть не выплюнул лёгкие. С тех пор он боялся этого как огня. Единственная в жизни попытка употребить алкоголь также привела его к неминуемой рвоте, после чего он навсегда отказался от спиртного.
В армию Чежина не взяли по зрению, и он прижился на своей единственной на долгие годы работе. К тому времени бабушка его умерла, и Челентано обклеил плакатами Битлов и её угол в квартире. Жизнь его текла размеренно и стабильно. В ней были свои неизменные радости. Альбомы Битлов, крем-брюле в вафельном стаканчике в день зарплаты и чудесная Нинка на школьной фотографии, которая всегда висела на самом видном месте.
Нинку Челентано не забывал. Нельзя сказать, что он за ней ухаживал. Богини всегда недоступны. На протяжении многих лет каждый год на её день рождения и Восьмое марта, он нёс ей свой скромный букетик. Иногда Нина с благодарностью принимала цветы и одаривала его своей волшебной улыбкой. Бывало, дверь никто не открывал и тогда Челентано оставлял букет на коврике возле двери. А однажды, нетрезвый мужик, открывший ему дверь Нинкиной квартиры, с издёвкой спустил Челентано с лестницы. В тот раз Челентано, вытирая кровь с разбитой губы, оставил букет у дверей подъезда.
В отличие от Челентано, судьба Нины не отличалась стабильностью. Когда она поступала в институт, проходил республиканский конкурс красоты и все советовали Нинке принять в нём участие. Она приняла и выиграла главный титул. В институт правда не поступила, потому что просто не смогла вовремя приехать на последний экзамен. Зато предложения о приёме на работу посыпались на Нинку валом. Её приняли секретаршей в солидную торговую компанию, и женихи кружились стаями вокруг удачливой и обаятельной девушки. Обрушившиеся на голову Нинки соблазны вовсе не свели её с ума. Она оставалась принципиальной и честной, как учили в комсомоле. Была прямодушна и доброжелательна с людьми, любила своих стареньких родителей и ждала своего суженого.
Неудивительно, что суженый вскоре появился. Это был голубоглазый красавец, десантник, выпускник военного училища. Славный парень, относившийся снисходительно к букетам от Челентано. Через год десантник сгинул на чеченской войне, оставив Нинке такого же симпатичного голубоглазого сынишку.
Потом был бизнесмен. Дарил меха и украшения, но не отличался верностью и частенько пропадал. В конце концов, потерялся совсем. За ним был какой-то таксист, сочинявший сказки о собственном бизнесе. Потом строитель-мусульманин из Закавказья. Потом ещё кто-то…
Родители Нинки, не выдержав этого испытания, забрали голубоглазого внучка и подались в деревню.
Нинка запила. Торговая компания сменилась на маленький парфюмерный магазинчик. Затем последовала должность продавца в овощном. И, наконец, после очередного невыхода на работу в результате запоя, Нинка стала уборщицей на автобусном вокзале.
Именно в этот период её жизни Челентано и спустили с лестницы, но в силу своего характера он воспринял это как должное. Не все ракеты успешно стартуют в космос. Бывают и аварии. Это не повод отвергать всю космонавтику в целом.
На ближайший Новый год Челентано купил Нине шоколадного Деда Мороза в золотистой обёртке из фольги. Решив подарить его в последний час уходящего года, Челентано отправился к Нинкиному дому, но в пути был остановлен нарядом полиции. Незадачливым полицейским показался подозрительным чрезмерно весёлый парень с гитарой за спиной, вслух напевавший «Шизгару». Они решили досмотреть его на предмет наркотиков. В процессе досмотра сержант так рьяно хлопал Челентано по карманам, что шоколадный Дед Мороз оказался раздавленным в лепёшку.
Наркотиков, естественно, не нашли, и Челентано продолжил свой путь. В этот вечер Нина открыла ему сама. Она была уже немного пьяна и, похоже, встречала Новый Год совсем одна. Нина с доброй улыбкой приняла раздавленного всмятку шоколадного Деда Мороза.
Когда Челентано произнёс своё дежурное поздравление и собрался уходить, Нина схватила его за руку.
– Постой, Серёжа, – сказала она и в её глазах заблестели слёзы, она хотела что-то ещё сказать, но задумалась, не зная, как это выразить.
– Тебе не понравился Дед Мороз? Я могу завтра принести тебе другого, – оправдывался Челентано.
– Нет, всё хорошо. Спасибо тебе, Серёженька. С Новым годом. Ступай домой, а то холодно, – Нина закрыла дверь.
В наступившем году Нинкины дела пошли ещё хуже. Когда не стало работы, она начала продавать из дома всё, что имело хоть какую-то цену. Собирала на улице пивные банки и даже иногда во хмелю не стеснялась просить милостыню.
Последним, что Нина никак не решалась продать, была её любимая коллекция фарфоровых фигурок. Когда-то в детстве она испытала восторг, увидев в магазине фарфоровую фигурку аиста. Отец купил ей фигурку в подарок и с тех пор каждый год дарил на день рождения разные статуэтки, которые очень полюбились Нине. Многое из коллекции дарили друзья. Что-то Нина покупала сама.
Особую часть коллекции составляли фигурки птиц. Это были Нинкины любимцы. Она помнила историю каждой из них. Когда и кем подарена, что говорили в тот день, и кто был в гостях.
Говорят – нужда вещь безжалостная. Наверное, это правда. Потому что в один злополучный день Нина села со своей коллекцией на деревянном ящике у метро, продавая её за бесценок. Справа от Нины примостилась бабушка, торговавшая зелёными яблоками, а слева – старичок с какими-то старыми ржавыми инструментами. Торговля не шла ни у кого.
Под вечер у выхода из метро собралась компания болельщиков местной футбольной команды. Они возвращались с проигранного, по всей видимости, матча. Трезвых среди них не было. Выпустив пар на избиении в вагоне метро болельщика команды соперников, они с наслаждением пили пиво, резвясь и дурачась. Пустые банки из-под выпитого пива катались у ног нетрезвой компании. Нина с жадностью смотрела на эти банки, но боялась приблизиться к агрессивным людям. В конце концов её взгляд был замечен.
– Что? Пивка, наверное, хочешь? – пошатываясь, спросил один тип из компании, только что громче всех кричавший на всю улицу «оле-оле-оле»!
Нина опустила глаза и прикрыла старым платком колени.
– На, хлебни! – не унимался пацан и плеснул пивом несчастной в лицо.
– Да что же ты делаешь? – возмутилась старушка, торговавшая яблоками.
– А почём яблочки, мать? – язвительно улыбнулся парень и подошёл ближе. – Вкусные?
Он начал по очереди брать яблоко за яблоком, надкусывать и с ужасно недовольной гримасой класть на место.
– Кислятина! – произносил он, кривляясь, под одобрительный гогот толпы приятелей.
Старичок с ржавыми инструментами начал поспешно собираться. Нина замерла, как парализованная.
– А это что у тебя тут? – обратился к Нине раздурившийся пацан, – птицы? А летать они у тебя умеют? Давай, я их научу!
Толпа болельщиков разразилась хохотом:
– Федот кого хочешь летать научит! Давай, Федот! – ревела толпа.
Федот схватил фигурку изящного белого аиста, которую Нине подарил отец и швырнул его об стену, разбив на мелкие осколки.
Нина закрыла лицо руками. Рыданья сдавили ей горло. Федот методично швырял об стену одну за другой фигурки из Нининой коллекции. В какой-то момент Нина, опомнившись, попыталась прикрыть руками оставшиеся нетронутыми фигуры. Среди них ещё была цела танцующая балерина, подаренная Нине погибшим на войне первым мужем. Эта фигурка была Нине особенно дорога. Она поставила её рядом с другими статуэтками просто так, рассчитывая не продавать ни при каком случае.
– А тебе не нравится, что ли? – заорал Федот и с размаху ударил Нину сапогом в лицо.
Нетрудно предположить, что было бы дальше, но в этот момент из метро вышел Челентано с гитарой на плече. Став свидетелем последней сцены, он молниеносно оказался между Ниной и Федотом.
– Не смейте её трогать! – заявил он с такой уверенностью и хладнокровием, что в толпе болельщиков на мгновение повисла тишина.
– Ты что смелый, что ли? – заревел Федот и, не дожидаясь ответа, ударил Челентано пивной бутылкой по голове.
Зелёные стёкла рассыпались по асфальту. Челентано молча рухнул на землю.
– Ты чё, Федот? Нахрена? – послышалось в толпе болельщиков. Кто-то первый поспешно ретировался. За ним кинулись другие. Оставшись без поддержки, мигом исчез и Федот.
Нина оттащила бесчувственного Челентано в сторону, на газон и сложила ему под голову свой старый платок. Его лицо без слетевших при ударе очков было непохожим на себя. Он был бледен, как будто выточен из мрамора. Глаза его были закрыты, но всё лицо как будто светилось тихим фосфорическим светом. В этот момент Нине показалось, что Челентано необыкновенно красив. Он просто прекрасен, потому что он другой. Его только нужно было разглядеть. И Нина разглядела Челентано.
Вдали замигали синие огни скорой. Вокруг начала собираться толпа. А Нина не могла оторвать глаз от белого мраморного лица своего защитника. Она гладила ладонью его тёмные волосы и не могла понять, откуда в ней взялась такая лавина нежности к этому с детства знакомому человеку.
С тех пор Нина больше не торгует у метро. Она работает уборщицей на мебельной фабрике. Кто её туда устроил? Несложно догадаться. Ведь теперь в Нининой комнате все стены завешаны плакатами Битлов. В углу комнаты дымит паяльником Челентано, восстанавливая старый кассетный магнитофон. А на серванте улыбается грациозная фарфоровая балерина. Она-то лучше всех знает цену этой жизни.
