Buch lesen: «Суд Счастья»

Глава первая

Не я ищу Бога – а Бог ищет меня!

Чтобы я помнил о Нём.

И уже нашёл.

Чтобы я помнил – только о Нём!

Уже, значит, нашёл.

-– У меня никого нет…

Впервые так сказалось.

Только сегодня, сейчас – решась идти просто прямо – и сказал себе так.

Сказалось, но не вполне понялось.

Хотя – хотя и в самом деле нет, нет у меня никого, – где вот мама? где вот папа? где братья? – и случись со мною что-нибудь, тут, здесь, неприятное – стыдиться, стыдиться по-настоящему было бы не перед кем… а всё-таки и теперь во мне настроение боязливого напряжения – то же.

Получается тогда – как? – А при них, при живых, – стыдно мне бывало… перед кем?!..

Стыдно – по моей теперешней неприятной ситуации – и сию минуту.

И стыд этот – реальный, реальный! – Живой, сегодняшний. – Ни убедить, ни убежать…

Так как же: «никого нет»?..

Шёл себе да шёл.

Лишь бы идти, идти…

Получилось же: иду из города вон!..

Сделалось волнительно и весело.

Жил несколько лет на этой улице… и не знал – куда она, куда.

Вон и столб с названием города.

Пройти разве ещё немного…

Жаль, что солнце непокрытую голову жгло.

Еле преодолел шоссе широкое, злящееся и воющее.

…А там был – лес!

Настоящий. С соснами. И даже кое-где с черничником.

Сердце забилось найденно. И уединённо, и открыто.

Лес был обновлённый, свежий, майский.

Тут и солнце было другое – словно обрызнутое.

Радостно думалось, что кроме города и забот городских, есть вот… нечто настоящее: стволы, кроны…

«Хвоя», «мох»… – Смешили по-детски сами слова.

Впереди загорелась полоса яркой поляны.

Она манила к себе как пробуждение!

На поляну вышел: за нею бежали всегда лёгкие, всегда свободные берёзы, берёзки!..

Тут на краю леса, под самым солнцем, – кое-где цветочки мелкие земляники.

Солнце, мягкое, усыпанное листьями, тоже, казалось, стало пахнуть земляникой.

А глянул право, влево – прямо ошалел…

…Ландыши!

Сочно-густые, тёмно-зелёные стаи – словно с заботливым усердием посаженные. – Острые, ровные, один к одному, листья… сахарные, крохотные, нежные бубенчики!..

Глаза заслезились… от оголённости правды – Правды.

Живая ценность эта – есть, есть!..

Ценность эта – живая; живость эта – ценная.

Я стоял… и почему-то оглянулся…

Никого вокруг не было и не могло быть – до грибного-то и ягодного урожая; пока, пока…

А под ногами была – роскошь. Бессмысленным казалось куда-либо двигаться…

Ландыши!.. – Мечта о каком-то ещё прекрасном вдруг взволновала меня.

Неужели я – уйду, просто уйду?..

И уже составлял букет, настоящий букет!

Как положено, ножку букета обкрутил и завязал длинной прочной травинкой.

Букет был готов. – Аромат! Холодок! Сон!..

Главное же, однако: если букет – сейчас, то он дар – в следующую минуту…

Букет не бывает просто букет.

А он – для кого-то.

Так – для кого?..

…Между тем уже шествовал к городу.

Торопил и ветер, порывистый и грозящий.

Букет держал – не мог иначе – перед собой у груди.

Но он становился – не предназначенный – явно тяжёлым… Он ощутимо просился обратно, в лес…

Ландыши, ландыши…

Я стал их, цветы, словно бы уговаривать…

…Прекрасное в жизни – есть. И надо его – переместить. Ведь мне хочется. С места на место. То есть – из души в душу.

А обо мне – то вот та моя обречённость: нельзя уйти без цветов – и есть счастье!

При-частность.

К чему?..

Если я шёл куда идётся… если я потом никуда не собирался…

Если у меня вообще (и в том, липко-сладком, смысле – тоже…) никого нет…

Так причастность – к чему?..

Запах белый, запах влажный…

…Только бы вот – ей.

Были мы школьники. Шестиклассники, что ли. Была зима. Был урок физкультуры. Мы катались на лыжах. Я, по лыжне, обгонял её, одноклассницу… И – так вышло – наедине… И – в пустом поле…

–– Голубцов, не упади!

–– Не бойся…

Почему не сказал ей тогда – о счастье?

Которое – уже во мне было.

Прошло, минуло…

Где?.. Как?..

Слышу!

Спасибо.

Не упал?..

Не знаю.

Знаю, что плачу.

Сентименты?..

А то, что мне сейчас – никуда не хочется идти и – никого не хочется видеть…

А то, что жизнь – одна… и кратка… и вздорна…

Тоже сентименты?!..

Знаю хоть то: что плачу от счастья – что могу плакать.

И вот: почему букет сейчас – прежде всего бы ей?

А потому что была она – прежде всех.

Почему-то же – именно она!

КТО или ЧТО так устроило?..

Может, к ЭТОМУ и есть моя и нынешняя, и постоянная причастность?..

Глава вторая

Молодые на остановке, заигрывая, дурачились. Целовались смачно-часто… на людях… – Как повелось нынче.

Я, проходя мимо, уже привычно порадовался: и хорошо, что так повелось.

И всё-таки сейчас – с букетом в руке – ощутил в себе грусть. И – странную, странную!..

Зачем они – такие?..

Ведь я таким – уже был!..

Разве они – и человек, да и всё человечество – не идут куда-то дальше?!..

А, пожалуй, и отвечу.

Они народились – и отрабатывают… какие-то проекты.

Притом хорошо ещё, если проекты – хоть сколько-то свои.

И вернее сказать – отрабатывают запоздало.

Так как… вовсе не завидую я им, молодым. – Я, мой дух, столь же юн и раскован.

Я не имею даже такого права – завидовать.

Ибо нарушу тот – о котором теперь всё себе толкую – проект: Проект.

Ведь они никогда не поймут того, что понял я: мы всегда будем на отдалении.

Вот они, например, не собирают же ландыши!

И отдаление между нами будет всё больше увеличиваться. – Как между двумя, по физике, предметами, начавшими падать с разницей хоть на самый малый миг…

Недавно в автобусе, в деревню, когда уже продвигался между креслами к выходу – женщина, тоже уже стоя, оглянулась… и посмотрела мне в лицо в упор… продолжительно…

Потом спросила просто:

–– Давно не был?

И я – в ту секунду ещё ничего не вспомнив – ответил, в тон ей, как бы озабоченно:

–– Впервые с осени.

И лишь в следующую секунду вспыхнул: она же – из соседней деревни!.. И учились мы, стало быть, в одной школе…

Не узнал…

А она – и старше меня всего-то года на два-три.

Не узнал. – И она поняла это сразу.

Хоть и редко она, как и я, на родину ездит, но знает, конечно, что я теперь – один…что в доме, куда еду, никто меня не ждёт…

Ей, и по внешности, сейчас за пятьдесят.

Но я виноват разве, что она… так изменилась?..

А каково ей!..

Что же: и она отрабатывает, как вот говорю, свой жизнь-проект.

…Теперь вдруг меня, что с букетом, пронзило: неужели… и – её?.. её бы не узнал?!..

«Голубцов, не упади»…

–– Не бойся!

Сказал сейчас вслух.

И в самом деле: чего ей бояться, раз её так помнят.

…Я, оказывается, не просто я, а – в каком-то возрасте!

И – каково мне?..

Давно не фотографировался. И вот, с месяц тому, смотрю на фото: да, пятьдесят.

(И солнце жжёт мою голову – лысеющую…)

Я же, лет с тридцати, ощутимо ощущаю себя абсолютно неизменным. – Силы… Любови… Склонности…

Почему, кстати, с тех тридцати? – А тогда, примерно в тридцать, я однажды вдруг понял, что… что мне нечего и не у кого спросить.

Вот каков мой возраст.

Пугала всё меня… минувшей весной… по тающему снегу…

Собака паршивая плешивая, трёхногая и с обрубленным хвостом, бегала – с лаем, с лаем, с лаем! – по улице в одном и том же месте… кругами, кругами… – Здесь ли ею когда-то какая-то сука ощенилась?.. люди ли тут подбросили?.. хозяева ли потеряли?..

А – пора подыхать!

Отработала свой проект.

А человек – живее собаки. – Он в своих и в скрюченных болючих годах – не бегает, не воет.

Ждёт… Чего?.. А – чего-то…

И я до сих пор с возмущением вспоминаю, когда мне, ребёнку, отроку, юноше, пожившие благожелательно говорили:

–– Со временем поймёшь.

Почему хорошо, если будет что понимать?.. Почему хорошо, если пойму разве что со временем?.. Почему хорошо, если вообще пойму?..

…Я и в детстве раннем смотрел на тех, кто всегда рядом, на родных… страшно сказать!.. с удивлением. – Они не таковы, какими бы должны быть!.. И – не так, как должны бы быть!..

Откуда мне, ребёнку, это уже было известно?..

Лишь теперь проговаривается более-менее спокойно:

-– Я есть Проект.

–– Уже от рождения.

–– Значит, был таков и до.

–– И теперь по всей жизни.

–– Значит, буду таков же и после.

Именно Проекту подчиняясь, я, ни телом, ни душой, – не мог перешагнуть через ландыши.

Глава третья

Дождь пошёл сразу, и густой, и прозрачный.

Зонтик у меня, из сумки на плече, – вмиг в одной руке, в другой, ощутил, – то, что он прежде всего оберегает.

Порыв влажный толкнул в спину… вывернул зонтик наизнанку…

Букет-то, букет-то!..

Забежал я куда-то попало – в магазин, что ли.

…Там, в недвижном и тесном объёме, пахло чем-то новым и химическим.

Я наскоро сложил зонтик, не застегивая ремешком.

Обувью! – Пахло тут обувью…

Осквернённый этой переменой – из ландышевого леса в какой-то гуталин! – я остался было у дверей… к тому же – в совершенно пустом магазине…

Но тут – почувствовал щекой требование.

Посмотреть.

Посмотрел.

Стройная…

Каштановые локоны до плеч…

Строгая…

Вернее: сознательная…

Точнее – сознающая, осознающая…

Что же она, такая, – просто… за кассой?.. просто – среди… товара?..

Она-то – и смотрела на меня…

Смотрела – пугающе!

Будто видит меня не обычно, а – понимающе… И будто смотрит этак на меня – давно-давно…

Как мне повезло! – Так вдруг подумалось. – Почему?..

Она там – опустив руки… распустив волосы…

И как будто – отпустив тот свой взгляд на волю… Нет – в поисках воли!..

Я наглядно-скромно отвёл глаза.

…А! Так она – одинока.

И я, невольно изображая редкого посетителя, чуть прошёлся по магазину.

–– Вы что хотели?

Она, неслышная, была рядом.

Невысокая… Руки голые, с худыми локтями, сложены на груди…

Однако – какой вопрос: прямо библейский.

Глаза – глаза ярко-голубые!..

Я суетливо оглянулся: что тут самое бы маленькое?

Ярко-голубое это в её глазах – словно влажная ещё акварель…

–– Крем.

–– Чёрный или коричневый?

Губы мягкие и растянутые…

Неужели, тем более, она тут – каждый день?.. И ещё – среди предметов… самых, так сказать, попираемых?.. И ещё – в безлюдном и безмолвном бездействии?..

Голос её был – словно бы не хотел быть голосом… Такой ровный. И – немного гулкий, тоже – отдалённый…

Я смотрел – в такой возможной близи – на её лицо.

Давно, оказывается, оно привыкло к своей красоте… Но – оказывается! – не привыкло к морщинкам на нём…

Проговорилось само.

–– Бесцветный.

Мне, однако, показалось слово это, хоть и более-менее оригинальное… насмешливым, что ли…

Она, впрочем, наконец-то разъяла свои руки.

На пальцах – отметил по привычке холостяка – ни колец, ни перстней…

Маленькая кисть… о которой сразу захотелось как-то подумать… взяла где-то что-то… чего я, по сути, и не просил…

И она – протягивает мне свою руку!..

Особенно бледную на сгибе и словно бы тут чуть переломленную…

Я почувствовал страх – тот неминуемый и сладкий страх, который – когда я не один: не то, что я буквально один или рядом мужской пол – что одно и то же; а когда – рядом женщина… почему-то, почему-то… возможная как женщина…

В пальцах руки моей, между тем, была пластмассовая стопочка: что и с кремом, и со щёткой.

Ощущение же было: рядом! она – рядом!

Я, с видом придирчивым – всё равно, дескать, дождь, – стал открывать колпачок.

И тут – случилось что-то…

Я – радуясь возможности – посмотрел на неё недоумённо: то есть активно.

И она – по тому же поводы – изменила свой взгляд, который был – давно-давно, на почти искренний… почти удивлённый…

Дело в том… или может быть, что в том… что под колпачком щётки не было!..

…Другая продавщица – был, получается, здесь и ещё кто-то!

Молодая, высокая и пухлая – нагнулась и стала, что ли, искать… присела, стала, что ли, заглядывать под нижний стеллаж…

Мы же – «мы»!.. – я и она – всё так же мелко-вопросительно – активно! – поглядывали друг на друга.

Другая выпрямилась и уперла руки в бока.

Я тут вроде бы что-то сказал… соответствующее: «товар-деньги-товар»… дескать, вместо этого экземпляра мне бы цельный…

На это другая профессионально резонировала: а, мол, этот, без щётки, кто теперь купит?..

Я – жалея, что нужно что-то говорить, – пошло предположил: но, может, щётки под колпачком и не было…

Другая: я, мол, слышала, как щётка стукнула…

Я – проклиная себя лично, а не как всего лишь покупателя – вынужден был ответить: стука, дескать, я не слышал… разве вроде бы видел… как что-то мелькнуло вниз…

Та – охотно и настырно: мол, щётки не могло не быть, и, может, это я щётку в карман спрятал!..

Я тут понял вмиг, каков будет неизбежный конец всей этой истории…

Поэтому – раззадоренный такими контрастами жизни! – стал нервно-весёлым.

–– Ну, если бы я за вами ухаживал…

Та: что, мол, тогда бы можно было издеваться?!..

Во всём тихом магазине – словно бы, в конце концов, явилась новая атмосфера: жизнь – по-настоящему!..

Крем был у меня в руке, на ней же висел зонтик… Во второй руке был…

Да – такой здесь странный! – букет…

Я, правда, досадовал: неужели и она, и она – стройная и строгая – тоже так настырно готова защищать… этот самый крем?..

Она же теперь свои худые руки – вычурная и жалкая поза! – сцепила своими голыми пальцами на животе…

И – главное! – смотрела опять так же: неотрывно и словно бы – давно-давно…

А, так она – ждёт!..

Глаза – ярко-ярко голубые…

…Я, признаться, смутился.

В обувном этом – товарном и, прямо сказать, тварном! – пространстве висело: почему я должен оплачивать некомплектный товар?.. в ином случае мы вызовем охрану!..

…Я, между тем, уже слышал свой тот весёлый, почти истерический голос – который как бы и не мой и перед которым словно бы не могло бы быть двоеточия.

–– Один смотрит с планеты Земля на Мир и видит, как Солнце вращается вокруг Земли. Другой смотрит с той же планеты на тот же Мир и видит, как Земля вращается вокруг Солнца…

Она – я только её имел тут в виду – молчанием спросила: насмешливо – что-что?.. или ехидно – и что дальше?..

Я же – лишь участливо ей кивнул, дескать, слышу призывание.

Но в её глазах так и осталось это: и что дальше? – Впрочем – небрежное.

Небрежность эта меня, видно, задела…

Я – вовсе вдохновился. Или – вконец разнервничался…

Ясно, впрочем, было, что – «по-настоящему»-то – должно быть дальше.

–– Мне директора магазина.

–– Я… за неё.

Это – в третий раз – подала голос она, она.

Разве, опять же, не значительно!

Я, поверив и не поверив, постарался вспомнить, какой мой голос – настоящий.

–– Поступим так. Я покупаю этот экземпляр. А щётка та, может быть, потом найдётся. Вы отложите её. Я, может, когда-нибудь зайду.

Молчание вернулось – первоначальное.

Мы были уже – опять разделённые кассой.

И я ей – ей-то! – просто деньги. Она мне – просто простой чек.

…С тоской противной – словно бы человека и праведного, и скучного – вышел на улицу.

Пусть и на дождь…

Раскрыл зонтик – что-то упало мне под ноги.

Щётка!..

Я – прижав букет кулаком второй руки – поднял её.

Кругленькая, пластмассовая, чёрная, с губкой…

Так и встал, где стоял.

От счастья.

И, чувствовал, улыбаясь.

–– Всё такое рядом!

Морщинки на её лице…

Всё самое тайное всегда рядом.

Наконец-то узнал – кому букет.

Там, в магазине, зонтик висел, за ручку, у меня на руке… щётка и прыгнула в него, как в полураскрытую кошёлку…

Я понял, чего сейчас не может не быть: сейчас же возвращусь и подарю ей ландыши.

Так как именно этого более всего в жизни сию минуту желаю и хочу.

Только, конечно, не надо говорить, что щётка нашлась!..

А то она подумает, что я кадрюсь…

Впрочем, надо ли объяснять…

Тем более, потом будет повод зайти. – Впрочем, надо ли толковать…

А главное – самое главное, что мы пошли навстречу друг другу, а из этого самое главное – что первый уступил я.

И поэтому…

Да! И поэтому я и должен подарить этот букет ей!

Особенно тут трепетно, что она – видела букет. – И вот он от неё, поймёт, так и не ушёл.

Ведь если б уступила первая она, то букет оказался бы благодарностью…

А раз уступил я, то дарю – от счастья!

От счастья – от чьего?..

От счастья – которое везде и всюду.

Которое – всё, что живое.

…Я – словно догонявший и еле догнавший – уже подавал ей букет.

Она – медлительно принимая его – уже не могла не улыбнуться… морщинками у глаз.

Но – всё спрашивала и спрашивала что-то глазами.

Я – ответил вслух.

–– Мыслитель изваянный. Его мысль и достойна ваяния. Так как он обнажённо откровенен. И поэтому мускулисто силён. И поэтому победно спокоен.

Глава четвёртая

Я шёл – жалея, что отдаляюсь от кого-то, от чего-то…

Самолюбиво-забавно думалось: в целом городе не нашлось мужа, который бы эти белые прекрасные – этой голубоглазой прекрасной!..

Как и тут не заявить: Бог отыскал именно меня.

И какое могло бы быть шикарное начало – и какого загадочного романа!..

Ещё я сейчас как-то по-мальчишески гордился – тем, что в юности меня очень стесняло: вон как я в магазине был откровенно откровенен.

В молодости – ой! – как приходилось жалеть, что моя непосредственность меня выдаёт: «Ну вот, ты и обиделся!» – Неужели физиономия моя столь выразительна?.. И даже старался приучить себя в любой ситуации молчать… Наивность! – В жизни это радость: говорить искренно.

Теперь бы ответил:

–– Это Бог на вас обиделся!

Обиды – надо ещё быть достойным.

Но люди – грубы и равнодушны.

Люди не способны верно обозначить даже то, что им уже дано. – Ни самих себя, ни мира, в котором живут.

…Вот щенок, симпатичный, породистый, – он смотрит на людей так – как? – как дети смотрят на незнакомых взрослых людей… как люди смотрят на изображения богов… Став собакой-псом, будет равнодушно послушен и послушно равнодушен – как дети, став взрослыми.

…Некто юным снялся раз в кино. И молодым ещё спился и помер. А почему… Он сразу-то посчитал как. И фильм прославлен, и меня знает теперь весь свет… Но мало-помалу стал понимать… Он никому не нужен… Разве что для компании… А он, собственно он… не нужен… Никому и ничему… Даже и юность его та… не была нужна… Нужна… и была, и есть… лишь видео и аудио запись…

…По радио глашают: на Земле около двух миллионов видов жизни…

«Около»!

Да ещё виды и пропадают вовсе – по вине разумных и загрязнённых людей.

Как когда-то, век назад, смотрели все, даже сановники, что монарх отчий оставляет их на произвол судьбы… как потом смотрели все, даже священники, что закрываются прадедовские храмы и жгутся намолённые иконы – так же смотрели и недавно, что разваливается империя, переписывается государственный гимн, перелицовывается державный стяг…

Равнодушно, равнодушно…

Как рыбы, обитая в ограниченной толще воды, не ведают о наличии жизни вне воды – так люди, обитая в тонкой плёнке воздуха и измеренного видимого мира, даже не учитывают мира невидимого – Невидимого Мира.

Дерзновенным крайним ныне почитается – в среде и учёных, и философов – заглянуть в тело, в эмбрион, в клетку, в молекулу, в атом…

–– Все летят не в космос своего космоса – а всего-навсего в клетку своей клетки…

И – кто вокруг и рядом…

Самые желанные, по рейтингу, профессии – менеджер по продажам и секретарь…

Все, то есть, мечтают… мечтают!.. продавать что угодно и тасовать бумажки какие угодно…

На работе…

«На моей»?.. «У меня»?..

Неприятная, мягко говоря, ситуация…

…Казалось бы – и быть ей не с чего.

Директор велел перенести фортепьяно из офиса в офис. Дал мне, завхозу, в помощь менеджера. Он – высоченный и, здоровается, рука крепкая. Мы взялись было… Он – тут же: двоим, мол, не под силу, надо четверых! И ушёл. Как по очевидному обстоятельству…

И пришлось, кстати, мне перемещать то фортепьяно одному.

…С некоторых, впрочем, пор – вообще я стал замечать за собой нечто странное, странное…

Спрашивали, на улице, о времени или о сигарете – отвечал:

–– Не хочу. Кроме себя. Никого слышать.

На что, однако, всё-таки иногда слышал, дескать, ну и ну!.. крутой, что ли?.. или что-то ещё…

Люди, то есть, настолько понятны, что я могу быть… страшным!.. – Для этого хотя бы, например, просто не нужно смотреть на того, с кем говоришь.

Как назвать это моё состояние?..

На работе…

Опять о работе!..

Там отксеривал статью газетную. Распечатку взял.

Через полдня – случайно вижу: газета моя лежит на крышке ксерокса!

Теперь все всё знают?!..

Ведь статью ту я распечатывал тайком!

Ведь статья та – про меня!

И как я мог забыть?..

Потерял осторожность.

Неужели и я… стал равнодушнее?..

Тут – нарушение того Проекта!

Равнодушнее стал, выходит, – к себе, к себе.

…Социум оттолкнул меня, хорошего.

Социум, притом, отверг самое лучшее, что во мне есть.

Самое лучшее во мне – как раз и отверг.

Чистоту, бескорыстие, трудолюбие.

Уж не поминать – честь, разум, гармонию.

Лиричность, поэтичность, проникновенность…

Социум отверг – самое-то главное и самое важное! – мой призыв… точнее – даже сами мои возможности и силы призывать его же самого – хотя бы просто к чистоте… хотя бы просто к рассудку… хотя бы просто к лиричности, задушевности…

…Открой сейчас это всё кому-то – сразу поставят клеймо: да ты неудачник!

Хотя ведь если люди отринули моё то и то – так, значит, было, что отринуть.

Скажи это, ну, другу – скажет: жизнь изменилась, а ты отстал…

Скажи это женщине – скажет: а я-то думала, что ты считаешь самым лучшим в себе – любовь ко мне…

И это – в лучшем случае!

А то вот как возьмут да как подберут название к твоему состоянию!..

«Неадекватность»…

Да и что эти столь утончённые чувства?..

Для чего я вообще – жил, мыслил, страдал?

Неужто зря?!..

Зря – жил?!..

Вокруг смотреть безнадёжно.

Вот нынче опять заладили про того академика-диссидента, дескать, он ссылался-запирался; но при этом ни слова – каковы, собственно, были его идеи, хотя бы их суть, смысл. И это-то… поклонение его личности?!..

Что уж толковать о классиках школьных: разве через пень-колоду сюжет их помнят, да и то… по экранизации…

Даже профессионально – все судят о книге, об авторе, но ни как – не об идее.

…А я-то с детства – всегда и всюду и во всём: мне именно суть и смысл!

Ведь только так – честно.

И что же – зря так жил?

Зря был честен…

Зря был чист…

Если смотреть по сторонам – то такова безнадёжность.

Во мне же самом – уединённое ощущение явное: я тут, на земле и на Земле, выполняю некую реальную задачу, реальный Проект!..

Все эти «потом» живы каждую сегодняшнюю минуту.

О чести и чистоте мне нет нужды говорить: надо!

«Надо» это глупый кнут.

Для меня – само собою: человек на этом свете – побывать; побывать в качестве беса или ангела; ангел иль бес – чтобы, конфликтуя с противоположным, – выделять энергию, отдавать; и во всём в этом – ни в коем случае не усомнись!

Этот Проект я воспринял от Невидимого Пространства.

…Между тем.

Тайно пугая во мне меня – жёсткая откровенность, истязательно напоминала и напоминала…

Когда я давеча… фразы мои весёлые истерические произносил… то голос мой – тайно от всех и от меня самого – дрожал, дрожал!..

…Может быть – а может быть, и не было только что в магазине ничего!

По крайней мере – этих моих странных фраз…

Может быть, это я – в моём теперешнем одиночестве и нынешней неустроенности – просто-напросто… разбираюсь в самом себе?..