Buch lesen: «Преферанс на вылет»

Префера́нс (фр. préférence – предпочтение, преимущество) – карточная игра со взятками. Получила распространение в России в середине XIX века. Игра ведется втроём или вчетвером (в последнем случае каждый игрок по очереди пропускает раздачу, что называется «сидит на прикупе»). В игре используется колода из 32 карт: от семёрки (младшая) до туза (старшая) четырёх мастей. Каждый игрок получает по 10 карт, оставшиеся две образуют прикуп. Каждая партия в игре преферанс состоит из совокупности последовательно разыгрываемых раздач карт, в каждой из которых происходит один из трёх типов игры (игра на взятки, мизер, распасы), определяемый на этапе «Торговля».

Цель игры – набрать за время партии как можно больше очков в общем счёте. Очки даются по окончании разыгрывания каждой раздачи в соответствии с правилами игры, и их количество зависит от силы приходящих карт и от качества логических решений каждого игрока. Поскольку игра идет на случайных раскладах, на длительной дистанции сила приходящих каждому участнику карт выравнивается, и суммарные результаты начинают соответствовать квалификации участников.

Старшинство игр складывается из уровня игры: от 6 до 10 взяток и старшинства мастей, могущих быть козырем, по возрастанию: пики, трефы, бубны, червы, игра без козыря. В результате последовательность игр на взятки по возрастанию их старшинства: 6 пик – 6 треф – 6 бубен – 6 червей – 6 без козыря – 7 пик – 7 треф – 7 бубен и так далее до 10 без козыря. На практике, особенно на первом круге торговли, принято использовать не полное название игр, а их сокращения: «один» (в значении первая масть) или «пика» вместо «6 пик», «два» или «трефа» вместо «6 треф» и так далее.

Заявка «Мизер» в преферансе – «каба́льная». Это означает, что она может быть объявлена только первой заявкой в торговле, то есть не может поступить от участника, уже заявившего в данной раздаче игру на взятки или спасовавшего. Заявка «Мизер» может быть перебита заявкой на 9 или 10 взяток, после чего, в зависимости от конвенций, торговля или прекращается, или продолжается заявкой «Мизер без прикупа», которая может быть перебита заявкой «9 без прикупа» либо «10 без прикупа». В некоторых играх мизером можно перебить заявку 10 взяток. Отказаться от розыгрыша мизера, если заявка не перебита, нельзя.

Распасы всегда разыгрываются втемную, каждый участник играет за себя, задача – взять как можно меньше взяток. Все масти равноценны, козырной масти нет. С каждыми последующими распасами штраф за каждую взятку может увеличиваться в арифметической или геометрической прогрессии – как именно и сколько раз – по договорённости. Если участник не взял на распасах ни одной взятки, то он получает премию в виде очков или добавляемых в пулю, или вычитаемых с горы – по договорённости (его соперники пишут штрафы в гору за свои взятки в обычном порядке). Премирование в такой ситуации раздающего – предмет отдельной договоренности.

Правила преферанса позволяют остановить игру и произвести общий расчет в любой момент, равно как и продолжить игру даже после закрытия пули. Однако этика игры диктует требование доиграть пулю в соответствии с выбранным условием её окончания¹.

Шесть пик

Если уж слаб, будь хотя бы безвреден,

а еще лучше – спокоен и добр.

И выжить так больше шансов, и силу накопить.

Но никакой победой над собой тут и не пахнет.

Макс Фрай. «Неуловимый Хабба Хэн»

– Ах ты ж, пакость какая!

– В смысле?

– При таком раскладе он нас заставит играть тот самый «один», в смысле шесть во пикях.

– И что?

– Да то! Как я рад, как я рад – мы играем Сталинград! Это… это «обязон», если коротко. Такую игру иногда объявляют вынужденно, чтоб в распасы не скатиться, и карта у играющего не всегда сильная. Так… на четыре-пять взяток…

– Так это ж хорошо, мы «ляжем» и как его…

– Не будет «ляжем». Здесь вист обязательный вне зависимости от имеющихся фишек, придется играть стоя, не видя расклада. При такой игре регулярные подсады на гору – обычное дело.

– Н-да, действительно пакость…

* * *

Паулина плакала навзрыд. Ей казалось, что вместо сердца у нее пригоршня мелких, но острых осколков, которые врезаются в ее внутренности и причиняют непрекращающуюся боль. Потому что в один момент все в ее жизни рухнуло. А ведь ничто не предвещало…

До сих пор вся ее двадцатилетняя жизнь была простой, понятной и распланированной. Матери семейств Шустер и Адлер как сдружились еще во времена учебы, так и после замужества сохранили добрые отношения. Вероятно, потому, что им оказалась нечего делить: Герде и Катлин даже мужчины нравились разных типов. Они и домá с годами построили рядом, чтоб не приходилось общаться через переговорники и ездить друг к другу в гости через полстолицы. И дети их с детства дружили… вместе посещали один класс в гимназии, вместе отмечали праздники и дни рожденья, вместе с родителями ездили отдыхать дружной семейной компанией… и так продолжалось вплоть до сговаривания брака Варта и Паулы, во время их обучения в последнем классе. И вот уже четыре с лишним года Паула точно знала, какой будет ее дальнейшая жизнь: учеба в гимназии, совершенствование навыков арт-плетения в ВКУ, замужество с Вартом, свой уютный домик с садом и качелями, выполнение заказов на дому, дети, потом внуки… Но жизнь внесла в этот идиллический план безмятежного существования кардинальные коррективы.

А поступили они с Вартом туда, куда стремилась добрая половина молодежи Хельветской федерации – в столичное ВКУ – Высшее конструкторское Училище. А конструктор – это не работяга с лопатой. Это востребованность. Это пристойная оплата труда. Это перспектива карьерного роста и общественная значимость профессии. Поэтому там мечтали обучаться все, у кого была хоть капля силы. И туда принимали всех, кто мог показать уровень владения ею выше третьего уровня. И даже обучали бесплатно. Но была у такой «щедрости» и неприятная сторона.

Принимали-то всех… доучивались немногие. Причем зачастую это зависело не от уровня владения студента силовыми потоками, а от наличия самодисциплины. Не сдал хоть одну дисциплину в сессию – вылетел, будь у тебя хоть наивысший уровень. Это не означает, что нельзя было еще раз поступить на начальную ступень обучения и постараться дойти до конца. Можно, почему нет. Но не более трех раз. Если студент до такой степени безалаберен, что не был способен вовремя сдать зачеты и экзамены, и умудрялся вылететь трижды, дверь в ВКУ закрывалась для него навсегда…

И правильно, ибо незачем тратить деньги на обучение заведомых разгильдяев. Зато доучившиеся и защитившие выпускную работу на оценку «удовлетворительно» и выше получали право претендовать на звание Мастера. И дальнейшее устройство на работу зависело от полученной категории.

Если ты заканчивал обучение, имея в дипломе запись «Мастер без категории», то твоим потенциальным работодателям становилось понятно, что выполнять такой троечник способен только простейшие действия. И принимать самостоятельные решения без консультации с более квалифицированными работниками уж никак не уполномочен. То есть он вроде как Мастер, но… так, подай-принеси-вот тут подержи-уйди, когда профессионалы делом заняты. Что, в свою очередь, никак не увеличивало минимальную оплату труда такого как бы Мастера.

Если выпускнику присваивали третью категорию, то такой работник получал право разрабатывать простые схемы конструкций под руководством специалистов более высоких категорий. Оплата, разумеется, повышалась.

Получив вторую категорию, Мастер мог выполнять свои обязанности без надзора более квалифицированных конструкторов, а также разрабатывать схемы отдельных агрегатов и самостоятельно собирать их, придерживаясь разработанных чертежей. Оплата вырастала более чем в два раза.

И, наконец, специалисты первой категории считались полностью самостоятельными, способными воплотить в жизнь любой проект, пользуясь услугами Мастеров более низких категорий. Оплачивалась высшая категория соответственно рангу – по максимальной ставке.

Но кроме категорий, зависящих от таланта и упорства в процессе обучения, будущие Мастера должны были определиться с направлением развития своих возможностей. А направления спец обучения и, соответственно, факультеты после второго курса могли быть самыми разными: архитекторы, строители, механики, оптики, машиностроители, мебельщики, автодорожники, железнодорожники. Специалисты по радио, приборостроению, швейным и печатным изделиям, стрелковому оружию, системам трубопроводов, зданиям и сооружениям, мостам и даже игрушкам. Особенно почетным считалось обучение на отделении артефакторики, которое заканчивала Паула.

Ибо артефакты занимали важное место в жизни населения всех стран. Если родовые относились к разряду «неизвестно откуда взялись, но вечные и чуть ли не живые», способные по слухам как-то мощно усиливать способности семьи-владельца, которых простые граждане почти никогда и не видели, то с рабочими и личными артефактами дело обстояло по-другому. Рабочие, они на то и есть рабочие: одинаковые, всем доступные, обезличенные, стандартные как гвозди – какой из упаковки вытащишь, такой в дело и пойдет. А вот личные… почти все они были индивидуальными. И кисти для художников, и инструменты для музыкантов, и усилители для спортсменов, и защитные для желающих ею обзавестись, и косметологические артефакты плюс те, которые создавались для поддержания здоровья, и многие другие – все они делались «под» заказчика. И цена им была не такая как обезличенным рабочим деталькам, а намного выше… Часто почти запредельная…

И тем, кто умудрялся не просто повторить старые достижения, а придумать новые изобретения, присваивался дополнительный ранг – Творцы. И право вписать свое имя в историю, навсегда закрепив его в названии сотворенных изделий. Что очень раздражало тех, кто подобного отличия не удостоился. Бодания Мастеров и Творцов настолько давно стали чем-то привычным и повседневным, что никто даже не удивлялся их очередным схлёстываниям. Творцы в общем-то где-то даже обоснованно хвастались, указывая, что именно от них зависят нововведения и прогресс в конструкторской области. На что обычные Мастера резонно напоминали, что их творческие прорывы – штука нечастая, непредсказуемая и не всегда нужная бóльшей части населения страны. В то время как именно от основной массы может и не творческих, но старательно трудящихся Мастеров как раз и зависит нормальное, стабильное функционирование механического обеспечения привычного существования простых и не очень простых граждан…

И каждая из этих точек зрения имела полное право на существование. Поэтому самые мудрые благоразумно помалкивали и в эти распри не влезали.

Зато отдельно недовольны были те, чьи способности к плетению потоков сил оказались не выше второго уровня, или отсутствовали вообще, и чьим уделом в результате стал монотонный труд: либо по ежедневному «подпитыванию» городских и сельских механизмов, либо вообще ручной и малопроизводительный. Такие «пустышки» априори не любили ни Мастеров, ни Творцов.

Приятные исключения среди обделенных доступом к силе случались. Нечасто, но случались. Звание Творца можно было получить, и не имея ранга Мастера. Но исключительно в сфере искусства. Художники, писатели, музыканты, актеры, режиссеры – все они полагали себя принадлежащими к истинно творческим людям, по определению стоящим над теми, кто мог похвастаться владением силой, но не обладал даже каплей таланта. Эти считали правильным презирать всех, кто не сумел доказать собственную признанную неповторимость.

А некоторые еще умудрялись неприязненно относиться к выходцам из соседних союзных образований. Сама Хельветская федерация объединяла четыре основных языковых и культурных региона – кантоны Диттер, Галлен, Лайтин и Романш. И население в свою очередь относилось к одной из четырех основных национальностей – дитши, гальши, латиши и романши. Так вот, всегда находились те, кто полагал, что именно представители конкретно их национальности и есть тот самый цвет, свет, сливки и элита. И вели себя соответственно, старательно задирая носы перед соседями по стране.

Что интересно, даже в ВКУ случалось соперничество между будущими Мастерами сходных специальностей, когда речь заходила о подписании контрактов с будущими работодателями. Действительно, почему из двух равных по силе студентов следует выбрать его, а не меня? Я всяко лучше! Дело могло дойти до громкого выяснения отношений и даже до драк, которые наказывались отработкой, но совсем жестко не пресекались, видимо, преподавательский состав понимал, что проще дать студентам возможность стравить пар в потасовках, чем ждать неких менее приятных, но более серьезных подстав. Выбор-то делать всяко не им.

Хорошо, что Паулу подобное соперничество практически не коснулось, поскольку, начиная с третьего курса она уже работала над индивидуальными артефактами. Ей нравилось делать миниатюрные изделия, которые легко прятались под одеждой или маскировались под украшения, но тем не менее исправно выполняли возложенные на них задачи: придавали владельцам более молодой и привлекательный вид, поддерживали и стимулировали изношенное сердце, защищали от лишнего вмешательства в личное пространство… Каждый раз, получая лист с конечными условиями, она испытывала азарт: что на сей раз? Возможно ли вообще воплотить запрошенное? Сумеет она или не сумеет? Пока марку удавалось держать высоко, и никто не сомневался, что уж у кого, у кого, а у Паулы в дипломе точно будет стоять дополнительный ранг – Творец. И предложений по будущему месту работы она уже получила не одно и не два, а куда больше десяти, только вот принимать их не торопилась. Отец поддерживал ее в стремлении работать на дому, а не убиваться в мастерской работодателя, потому и на все поступившие предложения следовало прохладное обещание подумать…

А некоторые в стремлении обеспечить себе Мастеров и тем более Творцов шли дальше и не стеснялись студентам и студенткам с высоким потенциалом предлагать не контракт, а сразу брак, чтоб хоть так привязать их к своим предприятиям. Это благодаря помолвке Пауле почти не приходилось выслушивать брачных предложений. Разве что их однокурсник Юстус периодически вился вокруг и неоднократно намекал на возможность сменить скучного Варта на веселого себя. И Пауле с Вартом еще повезло, что они проживали в столице и на каникулах и выходных могли возвращаться к родителям на улицу Лимонного дерева, в отличие от большинства иногородних, остававшихся скучать в общежитии ВКУ, потому что до родных им было добираться долго, далеко или дорого.

И многие из тех, кто был родом из провинции и кого не устраивало возвращение к семье, соглашались на такие брачно-договорные предложения. Ну, а что? Биарн, между прочим, являлся столицей не только кантона Диттер, но и всей Хельветской федерации. И получить возможность остаться здесь, и не ехать обратно в какой-нибудь заплесневевший Лугорь, да еще обеспечить себе статус пары… что в этом плохого?

Ничего. Только это все-таки было похоже на выставление себя на торги… и жизнь в клетке. И Паула втихомолку радовалась, что ей не придется как им продаваться за брачную гривну. Она выйдет замуж за любимого.

А потом Герда Шустер погибла. Обстоятельства ее гибели оказались настолько странными и даже нелепыми, что все газеты не упустили возможности их лишний раз обсудить и помусолить. Дело в том, что однажды по решению Комиссии по популяризации современного искусства на площади Корнхаус была установлена экспозиция зонтов. И добро бы обычных, так нет! Это была выставка того, как современные дизайнеры представляют себе зонт. Количество участников не ограничивалось, но подать на конкурс разрешалось только одну модель. Жителям предлагался вариант именного голосования за понравившийся экземпляр, а победителю была обещана денежная премия.

И началось. Таланты художника и дизайнера немедленно ощутили в себе все, кто ими обладал, и особенно те, кто был ими обойден. Но, как говориться, а вдруг? Вдруг повезет? И именно мое вѝдение зонтика окажется всем по душе? Ну, и денег можно поиметь… И народ начал беспощадно самовыражаться. Придя как-то на площадь и оглядев выставку Пауле показалось, что творцы этих, с позволения сказать моделей, накануне не то перестарались с приемом горячительного, не то вообще нанюхались чего-то запрещенного. Потому что вокруг был ад.

Цвет. Самые дикие цвета и самые неприемлемые их сочетания. Зеленые горохи на красном фоне или кляксы фуксии на ярко-желтом – один из примеров скромной расцветки.

Форма. Кроме классических в виде блюдца, купола и колокольчика, попадались плоские, кривые и асимметричные.

Размер. От махоньких детских не более пятидесяти сантиметров в диаметре до декоративных с размахом три-четыре метра.

Количество спиц. От восьми до шестидесяти четырех с крепежом «коронка» и «лебедка».

Ручки. Кроме простых набалдашников и крючков были представлены варианты в виде животных, цветов и даже героев сказок.

Короче, эту… ну, пусть будет выставку… без внутреннего содрогания мог обозревать либо человек с очень крепкими нервами, … либо такой же любитель алкоголя и наркоты. Паула побывала там один раз и старательно опуская глаза к земле проголосовала за модель темно-синего классического зонта-трости. После чего постаралась как можно быстрее сбежать и забыть увиденное.

Она-то сбежала… а вот ее будущей свекрови так не повезло. Герда Шустер пришла в булочную на площадь Корнхаус в непогоду и надо же было такому случиться, что ураганный ветер сорвал один из плохо закрепленных зонтов и буквально пригвоздил его стальным стержнем ее тело к двери здания.

Экспозицию разобрали в тот же день и представители мэрии принесли семье Шустер все необходимые в таких случаях извинения и соболезнования и даже передали деньги, изначально предназначенные для выплаты премии. Конкурс было решено считать не состоявшимся, а бригаде, занимавшейся крепежом зонтов, было втихую предложено сменить место проживания и работы. Автор смертельной модели сам догадался убраться из Биарна без дополнительных намеков. Только Герду Шустер к жизни все это уже вернуть не могло…

Варту с Паулой в ВКУ даже дали отпуск на время проведения погребальных мероприятий. Паула очень старалась хоть как-то жениха поддержать, потому что в процессе согласования и проведения протокольных похоронных действий он постоянно и откровенно расклеивался. И после помещения тела матери в склеп и официальных поминок он все-таки не выдержал и разрыдался, прижимаясь к ней. Хорошо, что это произошло уже в общежитии ВКУ и свидетелей этого поступка не было, а то бы «добрые» соученики его вконец затравили за слабость. И просьба его пожалеть и не оставлять одного хотя бы сегодня показалась ей тогда вполне логичной. Как будущей жене…

И последующее его пребывание в ее постели тоже превратилось в постоянное, поскольку подавалось оно под лозунгом «Мы же все равно поженимся!»

А отец Варта долго грустить не стал и по истечении положенного года траура у ее жениха появилась мачеха. Но какая! Лисанна Шустер была ошеломляюще красива и неприлично молода. Всего на четыре года старше Паулы и своего пасынка. Варт не мог принять такого скандального отцовского выбора, и они еще больше сблизились с Паулой, даже выходные проводя в доме ее родителей.

А потом последовала смерть их отцов на задании. Семьям ничего не стали объяснять, ограничившись официальным выражением соболезнования и назначением пенсии вдовам. Лисанна пыталась прорваться на прием к тем, кто мог внести хоть какую-то ясность, Варт пребывал в ступоре, а сама Паула находилась в каком-то кисельном состоянии, не понимая, что делать, то ли удариться в истерику, то ли посочувствовать Варту, то ли постараться поддержать мгновенно сломавшуюся и резко постаревшую мать. Состояние, когда из рук все валиться и не понимаешь, за что хвататься, не способствует ясности мышления, вот абсолютно. И пытаясь как-то смягчить горе Катлин Адлер, она упустила момент, когда Варт замкнулся в себе и начал от нее отдаляться.

И причина для этого была прозаичная, но вполне понятная. Она называлась политика. Потому что в их молодой… ну, относительно молодой, всего-то столетней Хельветской федерации существовал двухпалатный парламент. И если его нижняя палата избиралась всенародным голосованием, из кандидатов, отобранных пропорционально населённости субъекта федерации, то верхняя, в которой осуществляется представительство субъектов государства, исторически формировалась путем семейного наследования мест определенными родами. Количество которых за все время существования Хельвеции не менялось. И преждевременная гибель родителя дала Варту право занять место отца в верхней палате. Пусть пока и с правом совещательного голоса, но для недоучившегося студента это уже небывалый взлет. И посещение заседаний парламента не могло не изменить направления мыслей молодого конструктора о своем положении.

И когда Катлин Адлер, несмотря на все ее усилия, тихо угасла Паула в свою очередь тоже попыталась найти сочувствие у жениха, но не преуспела. Потому что пока она дневала и ночевала в их доме, пыталась вернуть к жизни умирающую мать, нашлись желающие поддержать Варта. Вернее, желающая. И в ответ на ее слезы и попытку использовать его как жилетку для них, Варт поставил ее в известность, что он передумал насчет заключения их брака. Потому что их отношения себя исчерпали. И потому что нашлась другая, более подходящая кандидатура. Достойная и воспитанная грая. Которая уважает себя и блюдет. Которая не станет пускать в постель до свадьбы даже будущего мужа.

И кто? Не могла не спросить Паула. Разлучницу звали Ирмгард Закс. Она тоже училась в ВКУ на факультете оптики, только годом младше. Говоря о ней Варт буквально светился внутренним светом. И попросил добровольно вернуть ему слово и обручальный подарок. И нет, пока он это говорил, ему не было стыдно. Ему, максимум, было слегка неудобно.

И вот теперь Паулина плакала навзрыд, прижимая руки к груди, где, как ей казалось, угнездился острый колючий ком из осколков вместо сердца. Значит, как пожалеть его в трудный момент, так и она сошла. Удобная возможность не бегать по домам утех с веселыми девицами, а прогуляться к невесте с целью сбросить дурную сперму. А как заключать брак, так у некоторых нашлись более достойные кандидатуры. А теперь не пошла бы ты куда подальше, при том, что твоя репутация упадет ниже плинтуса, а сама ты получишь несмываемое клеймо брошенки, слабой на передок. И всякие любители легких отношений не дадут тебе прохода.

Он прекрасно это понимал, но при этом даже не постеснялся попросить тебя утрясти ваши прежние договоренности без разборок и скандалов, еще и апеллируя к ее чувствам к нему. Это он, о чем? Какие чувства?! Ну… любовь… Какая любовь?! Пауле казалось, что сейчас ее внутренности превращаются в огнеупорный тигель, в котором та самая когда-то жаркая любовь медленно переплавляется в свою противоположность. В холодную злобу. В стылую ненависть. Казалось, что дальше и жить-то незачем, потому что стимула существовать как раньше она в себе не ощущала…

А ведь Джонни ее предупреждал…Только она не хотела верить. Тогда не хотела. Что ж, он оказался прав. Что характерно, он слишком часто за время их общения оказывался прав…

Джонни был из «чудиков». Чудики периодически сваливались на их материк как будто с одного из спутников планеты, до такой степени они были неприспособленные к жизни что в Хельвеции, что где-то еще. При этом объяснить факт и причину своего появления никто из них так и не сумел. Равно как никто из ученых или стражей порядка, так и не понял, откуда они появляются, поначалу даже подозревали в них шпионов сопредельных государств и держали в тюрьмах, пока кто-то умный не сообразил, что как раз шпион, чтобы что-то выведать, должен иметь профессиональную подготовку для выживания и как минимум знать язык, а у чудиков и с этим были большие проблемы. Причем, даже выучив его, они почему-то в один голос настаивали на том, чтоб им продемонстрировали либо какую-то непонятную «магию», либо некое не менее непонятное «колдовство». Иногда при объяснениях фигурировала обязательная необходимость помахать какой-то палочкой. И произнести «заклинание». Они даже пытались их воспроизвести и с надеждой бормотали какую-то чушь типа «Люмос!», «Диффиндо!» и «Авада Кедавра!» И были почему-то очень разочарованы, когда ничего из произнесенного не действовало.

Целители и следователи относились к этим просьбам и воспроизведениям с подозрением, первые усматривая в них не иначе как признаки поврежденного душевного здоровья, а вторые и вовсе склонность к прославлению запрещенного пантеона Мертвых богов. Именно они, по сохранившимся обрывкам сведений как раз и владели некими способностями по изменению окружающей среды исключительно вербальными методами. Но таких способностей у чудиков не обнаружилось. А с годами выяснилось, что отнести к разряду сумасшедших их тоже будет неправильно, потому что не было у них признаков душевных заболеваний, зато была информация, благодаря которой были сделаны многие изобретения.

У чудиков откуда-то были знания о ранее не существовавших в их реальности механизмах и приспособлениях. При этом никто из них так и не освоил работу с потоками силы, да какое там освоить, они их даже не видели! и не сумел что-то из описанного сделать сам. Тем не менее, именно они, несмотря на всю свою на первый взгляд бесполезность, оказались способны на привнесение в жизнь новых терминов и свежих идей изобретений. Что далеко ходить за примером, если даже само слово «артефакт» было придумано одним из них. И понятие «патентной системы», мгновенно внедренной всеми странами.

А кроме общих предложений у них не было ничего. Поэтому, чтоб не дать им умереть с голоду, специальные службы тех стран, куда довелось угодить этим бедолагам, старательно фиксировали их откровения и составляли «банк идей», продаваемых желающим за не самые большие деньги. Таким образом чудикам доставались средства на существование за вычетом минимального комиссионного вознаграждения социальных служб. Что-то сразу уходило в государственные разработки, что-то выкупали крупные предприятия и концерны, а в остатках разрешалось покопаться всем желающим. То есть, не то, чтобы всем, право первого выбора было у студентов ВКУ. И если идея чудика находила у кого-то из студентов отклик, то заплатив за право ее личного использования, учащиеся старались смастерить нечто новое для получения оценки на зачете и экзамене. Или для своей курсовой работы. А иногда даже для выпускной работы.

А если идея чудика оказывалась очень уж заковыристой и трудновыполнимой, автора всегда можно было постараться привлечь за отдельный гонорар для кураторства будущего изобретения. Такое положение устраивало всех: госслужбам не приходилось изыскивать не предусмотренные бюджетом средства для содержания невнятных приблудных граждан, чудики не висели на шее государства, получая содержание за реальную работу, предприятия обретали возможность быстрее выпустить и начать продавать некий новый механизм, ну, а студенты обретали шанс претендовать на дополнительный ранг Творца.

Потому что идея – это, конечно, интересно, но собственно ее воплощением придется заниматься конкретному индивидууму, где и появляется шанс придумать нечто необычное для повышения своего статуса. Кстати, получалось такое не у всех. Многие так и отказывались от задумок, не умея воплощать чужие изобретения в жизнь. И обижаясь на чудиков с их невыполнимыми прожектами. Джонни называл такие попытки созданием «паровоза для царя». И в кои веки даже понятно и наглядно объяснил, предложив Пауле рассказать ему технический принцип действия, неоднократно наблюдаемого ею механоуборщика. Когда та удивилась как у нее может получиться объяснение при полном отсутствии понимания принципа его работы, он согласно покивал головой и заметил, что большинство чудиков тоже находятся в таком положении. Они так же видели прибор и даже знают название, но описать механическую часть, о которой они изначально не имеют ни малейшего понятия, не в состоянии.

Сам Джонни являлся среди чудиков редким исключением. Он умел делать эскизы. На вопрос Паулы откуда такие способности невнятно помянул какую-то «начеркательную геометрию» и странное название вроде «буманки». И скривился, как цитрус разжевал. А с чего бы? За его… нет! Уже не гипотетические идеи, а вполне конкретные разработки давным-давно дали бы ему звание и Мастера и Творца, если бы он обладал нужным уровнем управления потоками силы для обучения в ВКУ. Но чего не было, того не было. Зато за его эскизами новых механизмов желающие чуть не в очередь выстраивались и отрывали что называется с руками и задорого. Так что о своем пропитании Джонни мог не заботиться до конца жизни. Потому и позволял себе только иногда соглашаться на кураторство собственных изобретений. А в большинстве случаев предпочитал отказывать в подобных просьбах с формулировкой «скучно».

Многие крепко не любили его именно за независимость и повышенное ехидство. Джонни был резким и колючим и мог одним взглядом, словом или предложением унизить любого, кто надеялся поставить на место выскочку-чудика. И желающих связываться с языкатым парнем желающих было немного.

Да еще и имя рода – Уокер. Непривычно, но вполне произносимо. Сам он по этому поводу объяснял непонятно «Джонни Уокер – это ж Ванька-бегунок!» Если учесть, что остальные чудики так и норовили выбрать себе нечто еще более непроизносимое, типа Мэрилин Монро или Робинзона Крузо, на их фоне имя Джонни выглядело вполне приемлемым.

И плевать он хотел на любые авторитеты, пока, как он сам говорил, они не подтверждены чем-то практическим. Вот умениями Паулы работать с потоками над артефактами он искренне восхищался. Вот Клауса Бухгольца, брата их однокурсницы Кристин, он уважал, даром что тот, в отличие от сестры, к управлению силой приспособлен не был. Зато благодаря прекрасной физической форме и хорошим мозгам закончил полицейскую академию Биарна и ныне дорос до старшего лейтенанта, занимая должность старшего комиссара полиции Западного округа столицы. Джонни даже умудрился как-то промылиться к ним в комиссариат на тренировки и после отзывался о подготовке местных стражей порядка с почтением и восторгом. Особенно его восхитило применение каких-то демократизаторов… Паула из его объяснений так и не поняла, что это такое, но, видимо, что-то и впрямь убойное.