Метресса Ланс

Место, в котором я оказалось было красивым, примечательным и обжитым.

Во-первых, насколько я могла увидеть вдоль долины, зажатой между гор шла самая настоящая широкая дорога, кое где вымощенная камнем. Во-вторых, поле которым заканчивалась долина было поделено на несколько частей. В одной части поля, огороженной забором из жердин на молодой зеленой траве паслись лошади. Прямо подо мной стояли те самые шатры чумы, ближе к речке стоял добротный рубленный дом с каменными трубами, рядом несколько небольших домиков, навес, хозяйственные постройки, эти условно капитальные строения были огорожены валом с частоколом. Над широкими створами ворот – деревянный помост и две деревянные вышки по углам. Несмотря на то, что все строения были из дерева, выглядело это как самая настоящая крепость. Прикрывала крепость мост через ущелье, по которому сейчас бежала река. К мосту подходила мощенная в этом месте дорога. Напротив крепости широкая отсыпанная галькой площадка, где стояли какие то телеги и повозки. Чуть дальше расположили длинные навесы, накрытые какой то черной травой. Примечательной была конструкция по обеим сторонам реки. Это был самый настоящий разводной мост. Я выползла на свой наблюдательный пункт именно в тот момент, когда мост начали разводить. На этом и на противоположном берегу реки вращали большие деревянные колеса пара лохматых быков. Канаты привязанный к частям моста, наматывались на барабаны и конструкция из трех балок с настилом ползла по бревнам, уложенным поперек дороги. Как уж они назад все это затаскивают, было непонятно.

На остальной части поля стояли отдельными группками караваны. Тот шатер, который под утро обчистила я, был в составе богатого обоза. Юрт было целых семь штук, несколько добротных крытых тентами телег, напоминавших транспорт переселенцев Америки. В других караванах были разные транспортные средства, одноосные и двуосные повозки, шарабаны и арбы с колесами почти в два раза больше длины телеги. “Ну что ж” – подумала я, – “Хотя бы изобрели уже колесо, и транспортная сеть у них есть”.

Внизу было довольно шумно. Где то стучал по наковальне молот, значит тут была какая то ремонтная мастерская. Ржали лошади, мычали быки. Лагерь перед переправой проснулся и жил многоголосой дорожной жизнью. В долине по извилистой дороге, ползли путешественники. Скоро эта придорожная парковка заполнится, ожидая, пока переправа снова заработает. А для меня такая суматоха и столпотворение совершенно разных людей давало прекрасную возможность прибарахлится, изучить местных и возможно к кому то прибиться. Странности одежды, неумение говорить, можно списать на свое иностранное происхождение. Кто тут проверит? Осталось только понять, как тут относятся к беспризорно шатающимся детям.

Солнце стало припекать, я вытащила из под елки промокшие чуни, развесила их на солнце. Сама выбрала местечко среди камней, так чтобы видеть лагерь внизу и свое убежище, чтобы если что, быстро ретироваться под елку. Хотя, даже если кто то найдет шатающегося в лесу худющего подростка, вряд ли сочтет за злодея.

Среди путешественников дети и женщины встречались. Одеты люди были по разному. Одни женщины носили что-то похожее на кимоно со штанами и платками на голове, другие таскали многослойные юбки в основном серого, грязно-зеленого и коричневого цвета. У большинства на голове были платки, у парочки увидела шапки, наподобие шутовского двухрожкового колпака. Дети в основном бегали в длинных подпояснаных рубахах и штанах. А вот девочек в юбках я не заметила. Еще заметила в стороне, где стояли накрытые черной травой на весы, узников. Люди были разные по возрасту и полу, в потрепанной одежде. Сидели в загоне, как скот, у ограды загона на привязи бегали черные лохматые псы. В душе шевельнулся колючий страх – главное остаться свободным человеком. Рабство, это не для меня.

Но пока надо было привести себя в порядок, так чтобы не выделяться чужими огромными портками среди толпы. И я принялась за работу. От поваленного серого остова ели отколупала длинную сухую щепу. Сырые прутки на крючок не годились. Кое как из шепы сделала несколько небольших деревянных шпажек. Парочку заострила, на одной попыталась вырезать крючок. Но нож был тупым, а руки вообще ничего не умели. Да, вот так. Никаких тебе супер навыков прошлого хозяина тела, памяти там. Ровным счетом ничего. Спасибо на том, что ходить могла, руки ноги слушались, хватательный рефлекс выражен. Девочка в прошлом руками ничего не строгала. Так что пришлось учить саму себя правильно держать нож. Его тупизна была даже на руку, я ничего себе с первого раза не повредила.

К середине дня тело потребовало еды. Снизу от людского лагеря доносились аппетитные запахи жареного мяса, и мое явно недостаточно питавшееся раньше тело пустило слюну и заурчало животом. Горох, что ли из мешка пожевать?

Я вернулась в свое убежище, достала мешок с горохом, соль и запечатанный горшок. Положила щепоть соли на язык, рассосала. Закинула пару горошин. Разжевать твердые горошины не получалось, только раззадорила аппетит. Размочить что ли его? За несколько часов даже в холодной воде горох разбухнет. Хоть смогу пожевать. Стала расковыривать запечатанный горшок, надеясь, что там что то съедобное. Не зря же это стояло в коробе рядом с крупой? Притертая и запаянная воском крышка отковыривалась очень плохо, но я справилась. Внутри оказались самые настоящие энергетические батончики. Верней та смесь, из которой они делаются в нашем мире. Мелко нарезанные сухофрукты, орехи перемешанные с густым медом. Сюдя по всему очень дорогое лакомство, вон как купец прятал, с собой в шатер забрал.

Я зачерпнула смесь своей ложкой, положила в рот и рассасала. Вспоминая опять курсы выживальщиков и свой собственный медицинский опыт. Жевать медленно, давая возможность телу насытится в процессе еды. Организм обезумел от такого количества фруктозы, белков и углеводов, выдал в кровь эндорфинов и меня залило счастьем. Я медленно смакуя сладкую массу, съела четыре полных ложки. Затем закрыла горшок, и запрятала его в своем гнезде, прикрыв нательной расшитой рубашкой. Все ценности надо пока тут складировать, а не таскать с собой.

Я снова заняла свой наблюдательный пост, и принялась, посматривая за жизнью стоянки, мастерить оголовье крючка. Поставив посередине золотистого кругляшка нож, ударила несколько раз по ручке камнем. Нашуметь не боялась, гомон лагеря разносился далеко вокруг, врятли кто то вычленит в шуме мой скромный стук.

Мониста слегка прогнулась по выбоине. Я отыскала трещинку среди в камне, чтобы поставить монисту на ребро. Несколько раз ударила камнем по боку, загибая кругляш пополам. Дальше дело пошло веселей. В согнутую почти попопам монисту, вставила оструганную заготовку ручки крючка. Обстучаса камнем несколько раз, зажимая импровизированный наконечник. Самое сложное было впереди. Полукруг на конце палки крючком конечно не был. Надо было или сгибать кончик, или отрубать. Я решила вырубить лишний металл. Хорошо, что железо ножа было тверже, чем материал монисто. Плохо, что работала я с мелкой деталью, а руки, непривычные к такому труду слушались не очень хорошо. Идеальные ручки-крючки. пПосле получаса неуклюжих попыток и отбитых пальцев, добилась своего. Злилась при этом изрядно. Вот голова знает как делать, а руки не слушаются.

Однако терпенье и труд, все перетрут. Через час, на конце щепки красовался довольно грубый наконечник крючка, с острыми краями и носиком. Я засела шлифовать неровности и заусенцы, шаркая свой грубый инструмент по камню. На вид мой крючок больше походил на гарпун, был далек от идеала, но свою функцию прокола и поддевания вязки выполнить мог. Потом пришлось точить нож, за неимением инструмента снова шаркая лезвие по камню. Идеально режущей кромки конечно не сделала, но сделать надрез на ткани чужих штанов уже могла. Нитки, которыми были сшиты штаны резались намного хуже.

Подготовка инструмента заняла много времени, почти полдня. Я успела снова проголодаться и помучаться жаждой. Вода была, в выбоинах камня, но полчаса мучаясь от жажды я боролась со своим прежним воспитанием. Пить сырую воду из лужи? Там же живет всякое. В конце концов, я пересилила свою неуместную брезгливость, договорившись с собой, что как только представится случай обязательно найду способ избавить себя от паразитов, начну кипятить воду и мыться.

Работая над своим инструментом, я все время поглядывала на крепость и лагерь. Примечая, где что находится, и продумывая, где и что я могу умыкнуть из съестного. Прогретый солнцем воздух ускорил таяние снега, выпавшего накануне, и река заполнила всю ширину ущелья. Народ, понимая видимо, что придется проторчать у переправы несколько дней, устроил импровизированный рынок. Люди в основном шатались между рядами, присаживались к кострам, разговаривали. Ограбленный мной купец поставил зазывалу, который уговаривал фланкирующих между стоянками людей заглянуть в шатер. Наблюдая, я поняла, что посещали этот шатер люди не бедные. Торг у купца шел бойкий, его работник даже привел большого лохматого коня, выторгованного в обмен на какой то короб. Нередко из шатра люди уносили горшочки с медовыми сладостями. Этих я провожала недобрым взглядом, так как планировала прихватить еще парочку горшков для себя.

Долго раздумывала как мне переделать одежду. Самое простое было просто ушить штаны. Во первых, количество швов, которые надо сделать в этом случае намного меньше, во вторых, не надо кроить сложные конструкции. Я разложила порты на земле. Распустила боковые швы. Промеряла шерстяной ниткой охват таза и охват бедра. Накинула десять сантиметров и безжалостно отрезала с боков ткань. На уровне своего пояса убрала с боков лишнее, в результате у меня получилось что-то напоминающее детский комбинезон ползунки. Из одного куска ткани, отхваченной сбоку штанины, я нарезала тонкие шнуры. Стащила с себя моток шерсти, решив пожертвовать часть скрученной нитки на боковые швы будущих штанов.

Но для начала к одному краю будущего бокового шва штанины, навязала крючком воздушные петли из тканевого шнура. Чувство прекрасного мне было не чуждо в прошлой жизни, как и практичность. Я решила, что мои будущие штаны должны уметь расширяться на пару размеров. Мало ли что поддеть под низ придется. Для реализации этого плана я по сути взяла за основу традиционную одежду североамериканских индейцев и модные штаны для спортивных занятий со шнуровкой по боковому шву. Вот я и привязывала к краю ткани петли, в которые потом можно вдеть шнурок, и затянуть брюки до той ширины, какая мне понадобиться.

Инструмент конечно у меня был аховый, моторика рук тоже. Это в моем мире развивать мелкую моторику начинали с раннего детства, ученые умы увязывали ловкость пальцев с развитием головного мозга, но этим конкретным телом, в которое вселилась я, никто не занимался, поэтому мне пришлось учить саму себя работать крючком. Неумение помноженное на ужасный инструмент выводило из себя, но я пыхтела над поставленной задачей, сантиметр за сантиметром навязывая на край ткани петли. Поймала себя на том, что от натуги пытаясь языком достать собственный нос. Вот это да, да я просто какой то питекантроп, маугли. Пришлось следить не только за тем, что делаю руками, но и за своим лицом.

Первые тридцать петель делала долго, затем пальцы привыкли к новым навыкам и дело пошло быстрей раза в два. Вторая брючина тоже обзавелась боковыми петлями. Следующие шестьдесят петель, привязанных переднему полотну штанин сделала еще быстрей. Затем вывернула наизнанку штаны, скрепила боковые швы суровой шерстяной ниткой. Получилось, ну уж как получилось. Примерила – по крайней мере это уже штаны почти моего размера, ничего не мешает двигаться. Воодушевленная первым успехом, я обвязала крючком бока и пояс полотнищ комбинезона. Приделала в районе талии несколько петель под подвязку. Привязала на спинку лямки. Осталось только придумать как эти лямки крепить спереди, да так, чтобы они в процессе движения не спадали. Навязала на переднюю часть петли, а лямки банально завязывала к ним как шнурки. К вечеру у меня были самые настоящие штаны на лямках. Почти по моему размеру. Пожалуй портила вид только ширинка, которая болталась у меня разрезом в районе несуществующей пока груди. Удовольствие от хорошо проделанной работы портил голод. Единственное место, где можно было раздобыть еду было внизу, в людском скопище. Штаны теперь у меня были, а вот рубахи нет. Солнце клонилось уже к закату, и ушить так же как штаны рубаху купца я бы не успела. Решила натянуть под низ комбинезона шитую девичью рубашку, красоту будет за комбинезоном не видать, только рукава и часть головины. Примерила, оценила. Слишком белая, и рисунок яркий, привлекать будет. И решила из отрезанной брючины соорудить по быстрому накидку. Всех дел – распустить шов, и под горло подвязать завязкой которая раньше подвязывали низ брючины. Одела придуманный наряд. Накидка конечно так себе, но зато шитье рубашки скрывает. В сумерках, да в огнях костра ничего не разглядят.

И засобиралась посетить людской лагерь, чтобы разжиться чем то съестным. Свои сокровища сложила в гнездо, прикрыла лапником. Оставила горшок, мешочки с крупой, отрез ткани. Отрезала от монисто два кругляша. Вдруг это местные деньги, может выменяю на что нибудь полезное. Сложила еще в мешок миску, ложку, нож и обрезок брючины. Чтоб не таскаться с абсолютно пустым мешком, привлекая своей нищетой чье то внимание.

Перед отправкой в придорожный лагерь я решила умыться и прибрать спутанные нечесаные волосы. Расчесать мне их было нечем. Но попытаться сплести хоть какую то косу, убрать под бандану, я попробовала.

Умывалась из лужи, надеясь, что на самом деле не просто размазала по лицу грязь. Рассмотреть себя было не где. Ну, буду считать что в сумерках мой внешний вид никого не напугает.

Глава 2

Спускалась я вниз уже в сумерках, старательно запоминая дорогу, обходя стоянку купца. Мало ли, признает моих штанах, свои потерянные портки? Или решит проверить мешок, а там у меня его ложка и чашка. А мне этого не надо, ещё неизвестно, как в этом мире с пойманными воришками поступают. А то, что кушать хотелось и голой бегала по снегу, так какое дело до этого купцу? И потом неизвестно, что было с этим телом до того, как я в нем оказалась. И честно говоря совсем не хочется получить эти знания, как то боязно.

Я влилась в людское море с видом постояльца. Этому искусству мимикрировать под окружающих мы тоже учились. Самое главное сделать лицо кирпичем и всем своим видом демонстрировать уверенность в своём праве, с поправками на образ. Я представила себя в роли мелкого пацана, едущего с караваном из дальней южной страны. А что? Кожа у меня смуглая, ну или это грязь, волосы тоже темные. Одежда похожа на ту, что носили люди, путешествующие на повозках с большими колесами. У них что женщины, что мужчины носили примерно одинаковые одежки. Завтра из рубашки купца сварганю себе похожий наружный халат, как у китайцев, кажется ханьфу называется.

Я удачно выбрала время вписаться в местную тусовку. Люди, понимая, что переправа откроется через пару дней, радовались нечаянной передышке в пути и при этом бесплатной стоянке. В городах за такой вот постой надо было чем то платить. А тут и базар бесплатный и новости со всего света. Чем то этот лагерь напомнил мне палаточный городок на бардовских фестивалях. Вроде каждый сам по себе, варит, живёт и в тоже время все вместе. Фланируют между стоянками и компаниями, завязывают разговоры, пьют что то веселящее. Даже импровизированный концерт устроили. Я шныряла между компаниями, незаметно пристраиваясь, вслушиваясь в незнакомую речь и таскала с чужих столов куски. В одном месте женщины давали детям блюда со снедью, чтобы те относились мужчинам, которые были уже изрядно навеселе. Ну и я пристроилась на раздачу, блюдо получила и естественно часть еды в свою котомку убрала. Не разносолы, просто лепешки. В другой зачерпнула из котелка травяной напиток, у третьего получила в руки комочки из каши. Наелась, сделала запас. Если постараться, на пару дней растянуть можно. Умыкнула у какого то заснувшего под телегой мужика плащ. Драный, подкопченный, но из тонкой кожи, а значит не промокаемый. Мне сгодится на переделки.

Я двигалась по лагерю не просто так, а с учетом дневных наблюдений. Присматриваясь к людям, вслушиваясь в речь. Вот в книжках о попаданстве герои ну прямо говорят на всех языках мира, а я видимо какая та не та попаданка, никакой старой памяти. Хотя на кое какие звуки тело реагирует. Вот комочки каши, которые назывались байбап, тело узнало, как собака павлова слюну выработало. Там, где мне дали байбап, я покрутилась подольше, вычленила из речи ещё знакомые слова: сяй (травяной взвар с медом), байтор (огонь или костёр), айнар (мужчина), айна (жена мужчины).

Вообще, я просто потрясающий экземпляр для исследования совмещения души и тела. Могу наблюдать, что действительно относится к памяти тела, а что надо нарабатывать. Вот, теорию Павлова уже подтвердила. Байбап слюноотделение вызывает. Речь вроде бы знакома, то есть для организма звуки привычны, а я не понимаю. Посмотрим, с какой я скоростью свою язык. И есть ли та самая память тела? Хотя реабилитологи работают именно с мышечной памятью тел и клеточной памятью сознания, когда по новой учат людей ходить, говорить после травм. Вот только я то внутри сижу, а не снаружи этого тельца.

Вдоволь наевшись, я захотела спать, и спать в тепле, и желательно в безопасности. Многие люди укладывались рядом со своими телегами, на соломе, или просто у костров. Я тоже присмотрела себе местечко под арбой, рядом с большим колесом, и не так далеко от края поля, граничащего со стоянкой купца и с лесом. Подобрала рассыпанную солому, завернулась в украденный плащ. Планировала утром уйти к своей ёлке, продолжить работу над одеждой.

Проспать не боялась. Выпитое и съеденное накануне, не даст проспать. Так оно и вышло, я проснулась в наступивших утренних сумерках. Большой людской лагерь еще спал, только кое где шастали одинокие фигуры. Выбралась из под арбы, подгоняемая потребностями тела. Но по пути к лесу все таки заглянула в большой котел, подвешенный над потухшем костровищем. На самом дне котелка было немного травяного отвара. Эх, надо будет обзавестись какой то бутылкой или флягой.

Я пробиралась среди шатров, пологов, телег, не стесняясь подбирать недоеденные куски. Слишком хорошо понимая, что меня никто к обеду не ждет, днем люди более разборчивы и скорей всего погонят незнакомую бродяжку, если она надумает присесть к общему столу. Но не только я занималась поиском пищи. По лагерю бродили рабы. Их сразу можно было отличить от других людей. Волосы коротко обрезаны, а на шеях ошейники. Увидев, идущего мне навстречу мужчину из рабов, я метнулась под телегу. Мало ли? Еще отберет у ребенка сумку с едой? Он, заметив меня даже шагнул навстречу, но потом разглядев мои космы, шарахнулся в сторону. Видимо за причинение вреда свободному человеку, пусть даже ребенку, рабам грозила кара.

Наконец я выбралась в лес, отошла подальше, совершила санитарный обряд, и потопала к своему убежищу. Забравшись под елку, сначала съела несколько пресных лепешек, а потом свернулась в гнезде, укрылась лапником и плащом сверху, легла досыпать. Мое тощее тело, наверное впервые в жизни поевшее вволю, согретое и уложенное спать, благодарило меня отличным настроением. Мне снилось что то хорошее, но что я не запомнила.

Проснулась в самый разгар дня. Умылась из лужицы в каменной ямке. Съела еще пару лепешек с ложкой медовой смеси из горшка. Перебрала ночную добычу, лепешки и два колобка байбап разделила на четыре кучки, завернув каждую в кусок ткани. И принялась дорабатывать свою одежду. Из рубашки купца решила сделать халат ханьфу. Не столько шить надо, сколько резать. Раскрой простейший. Два прямоугольных полотнища, по ширине бедер, разрез переднего полотна посередине, практически прямая горловина сзади и треугольный вырез спереди. Рукава – два прямоугольника, никакого сложного кроя плеча и проймы. Идеальный покрой для меня. И я разобрала рубашку купца, оставив нетронутым только плечевой шов. Длину халата сделала примерно до колена. Оставила два боковых разреза. Рукава выкроила из лишней ткани полочки и спинки рубашки, оставив отпоротые рукава и отрезанный подол рубашки про запас. В общем мешок мой изрядно пополнился отрезками ткани. Порты и рубаха были сделаны из мягкой ткани, видимо считались нательным бельем, материал или лен, или крапива с вплетенной тонкой шерстяной ниткой. Цвет ткани серо-бежевый, натуральный, в прошлой жизни любители этнических нарядов обзавидовались бы. Шерсть из мотка была черная с белыми вкраплениями. Так что мои штаны на лямках были даже с некоторой долей изыска. Серобежевая ткань отделанная вывязанной черно пестрой каймой. Мой ханьфу тоже в таком же стиле: та же ткань и шерстяные нитки. Ручной труд для кого то может показаться трудным и долгим. Но по сути мне нужно было обвязать крючком около четырех метров кромки и швов. Не такая уж трудная задача, особенно если не придумывать сложных узлов и рисунков. А я не придумывала. Просто прокол ткани в сантиметре от края, протаскивание петли нитки наверх, пропуск в петлю нитки и снова прокол. Сшивала полотнища тоже так же, только по изнанке. На лицевой стороне внутренние швы обзавелись пунктирной линией из черных ниток, края ворота, рукавов и низ халата – черной каймой. В районе талии я привязала несколько петель из тканевого шнура, хотя обычно такой вот ханьфу подвязывался длинным широким поясом с завязками, по нашему кушаком. Пояс, заменяющий кушак я тоже скроила, но это был не совсем пояс. Это был самый настоящий башлык. Если знать, как его делать, то эта шапка с шарфом проста в изготовлении. И может служить шапкой, сумкой, поясом и шарфом. Универсальный предмет. Я составила из обрезков длинную в два моих охвата полоску ткани шириной примерно двадцать сантиметров, к концам привязала шнур-завязку. Измерила окружность головы и вырезала из остатков штанины, которую вчера вечером сделала накидкой два квадрата, со стороной равной обхвату головы. Разрезала оба квадрата по диагонали. Затем соединила крючком сначала два треугольника со стороны прямого угла, получив равнобедренный треугольник. Сложив поясной отрезок пополам, нашла середину и к ней привязала треугольник длинной стороной. Два других треугольника соединила снова короткой стороной оставив незакрепленными пять сантиметров у длинной стороны. Затем треугольник с разрезом наложила на пришитый к поясу и скрепила внешние стороны треугольников. У меня получился кулек, одной стороной закрепленный на ремне. Надевать это надо было так: середину пояса с кульком приладить к боку. Длинные полоски перехлестнуть на талии и тонким шнурком завязать сбоку, где болтался как сумка, треугольный капюшон – карман.

Закончила я портняжные дела, когда солнце начало клониться к горизонту.

В результате у меня получились штаны на лямках, рубашка-халат ханьфу, подпоясанная кушаком с треугольным карманом. На теле я так и таскала накрученный отрез, так как никакой нательной рубашки не было. На ногах портянки, две портянки в запасе, в которые сейчас были завернуты две порции еды. Запас пополнился остатками кусочков ткани от рубашки, одной брючиной, нетронутой вышитой женской рубашкой, сильно похудевшим мотком шерсти, и потертым кожаным плащем. В плаще кстати не было рукавов, просто прорези для рук.

Я осмотрела свою одежду, подумав решила завтрашним днем сшить из отреза брючины и обрезков ткани нательную короткую рубашку. Еще хотелось перешить чуни, сделать трусы или шорты, нашить несколько караманов, переделать вещмешок, обзавестись другой обувью, огнивом или чем то подобным для розжига огня, котелком, ножом, а еще попутчиками. Хотелось найти компанию, где меня не будут пытать о моем прошлом и дадут мне знания об этом мире.

Этим вечером я снова не взяла весь свой скарб, оставив в гнезде горшок, монисто, украденный плащ, женскую рубашку, чуни и завернутые в портянки лепешки. А вот свой крючок захватила вниз. Решила пойти к кузнецу, посмотреть, что он умеет делать и может быть выторговать себе изготовление инструмента.

Волосы заплела в косу на затылке и две косички на висках, как пейсы у раввинов, и завязала прическу как банданой обрезком ткани. Большинство мальчишек имели длинные волосы, или перевязанные в хвост, или заплетенные в косы, или прижатые кожаным ремешком. Длинной волос гордились. Я уже вчера поняла, что длинные волосы это визитная карточка свободного человека. У некоторых мужчин были выбриты виски и затылки, но с макушки свисали длинные космы. Как правило такие мужчины походили на воинов. Да и правда, в бою космы должны мешать, ведь за них и схватить можно противника. Может потому и гордились, что длина отражала истинное боевое величие воина. Волосы на голове есть – в битвах не проигрывал.

За день людской лагерь прирос новыми путешественникам. Обозы, ожидающие переправы, уже располагались за выделенными для скота загонами. Так что я не боялась привлечь внимание, как новый человечек, в странной одежде. В общем моя одежда была удобной, аккуратной и в местном стиле. Волосы длинные. Лицо умытое, выражение я надела уверенного в себе мальчишки, который путешествует не в первый раз и не один.

Торговля уже сворачивалась, над стоянками тянулись дымки и запахи, намекающие, что всех путешественников скоро ждет ужин. Но я успела пройтись вдоль импровизированных прилавков, рассмотреть чем народ торгует, и увидеть несколько местных монет. Монеты были разные – квадратные, круглые и овальные, увидела вместо денег несколько кабошонов, один раз в руке хорошо одетого воина увидела желтенькую монетку, почти как мое монисто. Но так как торговля подходила к концу, я не успела понять, как определяется ценность монет.

Успела я заглянуть в кузню. Она стояла возле самого частокола. Обычный уличный навес, сложенный кирпичный горн, куча угля, рядом с кузней стоял небольшой рубленый дом, куда сейчас двое парнишек перетаскивали инструменты, рядом стоял еще один навес, загон для скота, стойло в котором топталась лохматая лошадь. Все хозяйство кузнеца было огорожено изгородью из жердей. А рядом с загоном лежала огромная лохматая серая псина, с отрезанными ушами. Я повисла на заборе из жердей, присоединившись к пятерке мальчишек, которые жадно следили за тем, как большой подкачанный парень бьет по раскаленному куску железа огромным молотом, а не менее здоровый седой мужик постукивает маленьким молоточком. Несколько раз заготовку снимали с наковальни и совали в большую глиняную емкость с жидкостью. Потом снова грели до красна в горне и снова стучали. Смотреть за этой работой можно было вечно, но солнце село, и кузнецы, в последний раз постучав заготовку, ушли в дом, на их место пришел коротко стриженный раб, и погнал нас с забора, закрывая ворота двора кузни. Я, как и мальчишки, отбежала от забора, но не ушла. Раб приташил две корзины с углем, и уселся на чурбан. Видимо горн надо топить всю ночь, чтобы он не остывал. Из дома ему и псине вынес миску подросток. Больше смотреть тут было нечего и я снова пошла бродить между стоянками, рассматривать людей, прислушиваться к говору и приглядывать, где можно поживиться едой и полезными мелочами.

Речь была разной, какие то звуки мне были знакомы, где то я уже улавливала знакомые слова: айнур, байбап, батор, сяй. Постояла у импровизированной сцены, где сначала на струнных инструментах играли двое мужчин, и тянули какую то нудную мелодию, но что интересно публика периодически смеялась над словами. Видимо это был аналог каких то местных частушек или баллад. Я прошла от самой крепости почти до конца лагеря, в том числе туда, где только только остановились новые обозы. Никто на меня внимания не обращал. Где то почти в самом конце этого людского скопища, я вдруг уловила знакомые слова, при чем поняла их не так, как байбап, а как совершенно понятную речь. Да-да, в голове все слова, что говорили люди понимались по русски, снаружи звучало это как помесь славянского наречия с окающими гласными и в то же время мягкими “хе”, но в целом было понятно, о чем говорят. Говорили на этом языке две женщины и мужчина. Я прислушалась, и тут поняла, что это никакой не русский. В моем мозгу слова складывались в образы, а уже я их переводила на русский. Такс, я прямо уникальное ходячее пособие по изучению человека. Вот прямо надо все исследовать и записывать! Жаль, что пока ни с кем из ученых умов открытиями не поделиться.

Женщина сказала:

– Тхеиа орукхеме хета – а я поняла это как – бабушка, похлебку налить?

Так вот кто был родней или сородичем моего нынешнего тела. Ну что ж, я могу хотя бы начать говорить. Осталось только потренироваться. И я, присев за колесом из возка, стала прислушиваться к говору и пытаться шептать сказанные слова. Работа внутри головы была странная, тройное сочетание: "входящий звук, образ, мысленное обозначение на русском". Сложно, все равно, что оказаться на уроке иностранного языка в школе, только самоучитель внутри головы. Вот так то товарищи писатели о попаданцах. Ответьте ка мне на вопрос, внутри черепушки в нейронных сетях образы и звуки состыковываются на уровне тела, а я тогда где и главное чем думаю? Прямо впору ударится в религию. Выходит что я, это вообще где, где эти все знания находятся? И как тогда я и то тело взаимодействуем? От этой онлайн работы переводчиком внутри своей головы, она разболелась. И захотелось есть. И я не нашла ничего лучше, чем выползти из под телеги и подойти к костру соплеменников моего нынешнего тела, и сказать на их языке:

– Вкусной еды, богатого урожая. – всплыло местное пожелание доброго вечера.

Мне неожиданно радостно ответили, пригласили присесть к огню, налили в мою чашку узвара типа компота, выдали пару пресных лепешек. А потом перемежая свой рассказ о себе вопросами ко мне, начали расспрашивать.

Эти люди ехали из государства Тонарин на свою родину, в провинцию Кхелау. Услышав это знакомое название как раз из игры Междумирья, я прямо вздрогнула. Ну вот, Бетти накаркала, это точно девятый мир. Народность там живет соткхелы, если перекладывать на мой прошлый мир, это такие местные сербы. Южные так сказать славяне. Хотя тут славян нет, тут есть бактхелы. Многоликие белые люди, живущие от севера до юга, кормящиеся в основном с земледелия и ремесел, основывающиеся что то вроде городов государств, с наследными кнёцхами. В общем я перевела это на русский так, этой части мира, где я сейчас находилась титульная нация местные ткхелы, пока свободные земледельцы и ремесленники, которые управляются наследной управленческой элитой. Кнецх – и титул, и должность, и территориально образование. Из наших реалий ближе всего сочетание князь или герцог, губернатор, и область которой он управляет. Кроме этих представителей административно управленческого персонала есть еще силовики военные, этих зовут по местному дагр, руководит воинами главный, агадарг, а наччальника конного отряда называют дагртаг. Сломаешь язык с их кнецхами, ткхецами. По звучанию язык походил на немецкой, для переводчика было непривычно, но мой язык справлялся, а я в своей голове обозвала первых князьями, а военачальников пехотой и драгунами. Кстати лошадей называли фар, и фану и всякие фанни, фарнига. Это значит конь, лошадь, жеребенок или бешенный страшный косячный жеребец.