Buch lesen: «Из завтрашнего пепла»

Глава 1

В сущности наш город ничем не отличается от прочих городов нашей родины – очередное богомерзкое порождение, алчущее собственного разрушения вполне обычными для нашего времени способами. Впрочем, простите мне этот порыв! Я лишь напишу пару коротких строчек, и тут же исчезну, будто бы ни меня, ни этих порочащих восклицаний никогда и не было. Впрочем, можете и не прощать, мне все равно!

На самом деле не так уж и все и плохо в нашем городе, у нашего города есть Клуб. Похоже, Клуб стал последним подарком для нас от небожителей, которые, судя по всему, после этого запрыгнули на своих златогривых коней и умчались прочь по небесному пути, по всей видимости туда, где цивилизация все еще может быть спасена. Ну а мы остались сами по себе, покручивая в руках наследие отцов будто сложную игрушку с абсолютным непониманием, куда же его теперь пристроить в этом мире? Ведь мира больше нет! Зато есть Клуб, который существует уже бесконечно много лет, и с каждым днем, с каждым мгновением становится все прочнее благодаря тому самому наследию, кирпичиками ложащемуся высокой стеной между нами и тем куском плоти, который все еще принято называть обществом. Вероятно, вы подумали о пресловутой башне из слоновой кости, которая защищает нас, великих мудрецов, от вторжения варваров? Ох, вовсе нет! Нет никакой башни из слоновой кости, да и мудрецов среди нас нет. Ведь попробуй нычне назвать себя мудрецом, попробуй поспорить с чьим-либо мнением, попробуй поставить кого-нибудь в неловкое положение своими мудреными словечками и мыслишками, так сразу узнаешь, как это больно быть мудрецом, подвешенным за ноги и забитым палками, смоченными пеной, сочащейся из уст обиженных бедолаг!

Думаете я пытаюсь надуть вас? Как бы не так! Эту историю рассказал мне Моралес. Когда-то давно, быть может, лет так пять назад именно с ним она и приключилась. Почему-то он вздумал, что может говорить достаточно искренне с людьми, которых поместил в такие незамысловатые слова, как «друг», «товарищ» или «приятель». И именно здесь он и обжегся. Ох, нет-нет. Я не хочу сказать, что он ошибся, запутался, нарек людей титулами, которых они недостойны, вовсе нет. Они самые что ни на есть настоящие друзья. В чем-то вы с ними иногда схожи, в чем-то отличны. Но об отличиях говорить не принято. Никто не любит отличаться, по крайней мере сильно. Или по крайней мере до такой степени, что может вызвать этим гнев у другого. А Моралес вот взял и вызвал, и каков итог? Заперся в своей скорлупе и носа не показывал, пока не нашел Клуб. Именно Клуб научил Моралеса строить прочную, как в камерах допроса, стену, лишь с одной стороны прозрачную, чтобы преступник напротив не мог разглядеть ничего, кроме улыбки, которой он обрадуется как ребенок. И тогда он обязательно вам расскажет без какой-либо утайки, что он совершил или будет совершать, без каких-либо намеков на раскаяние. А вы, глядишь, и поймете, как он устроен, как он на самом деле сложен, и как будет сложно вести себя как он! А ведь придется вести себя как он, чтобы не попасть в Моралевскую историю!

Каково же будет удивление узнать, что Моралесу-то сложнее всех и приходится на этом предприятии! Каждый раз, после разговора с заключенными, он стремглав бежит домой, чтобы скорее смыть с себя – как он называет это сам, я тут вовсе ничего не придумываю – прилипшую грязь, пока она не впиталась в его нутро окончательно и бесповоротно. Часами он лежит в разогретой до бела ванной комнате, рассматривая загримированный паром потолок, десять раз умирает, двенадцать перерождается, и только после он с гордостью может заявить, что победил заразу! А дальше глубокий сон, приятные картинки по ту сторону от яви, сладкое пробуждение и легкий трепет перед встречей в Клубе.

Но я совру, если скажу, что Клуб в нашем городе один, или их два. По правде сказать, почти каждый житель города, член какого-то там клуба, независимо от того, хочет он того или нет, и даже часто бывает, что он и не в курсе, что состоит в каком-то клубе! А еще чаще бывает, что клубы вступают в конфликты между собой, которые время от времени перетекают в открытые стычки, слухами разлетающиеся в газетах на следующий день.

Вот, к примеру, одна из таких произошла на прошлой неделе, передаю почти дословно: некий Антуан В. из клуба Восточной Окраины связал себя чрезмерно тесными узами с дочкой главы клуба Легкой Промышленности, а после, как папаша обо всем узнал, взял папашину дочку в заложники и требовал выкуп, грозя снять с нее скальп, если многоуважаемый папаша со своими дружками не расцепят кольцо вокруг его дома. И вот угораздило же одного из этих дружков, взять да выстрелить куда-то в карниз окна, того самого окна, перед которым стоял Антуан, держа папашину дочку за волосы дрожащими руками, которые дрогнули так сильно в момент выстрела, что и сам Антуан не понял, как лезвие, издав звук, с каким молния расстегивается на куртке, картофельной кожурой срезало макушку папашиной дочки. И если бы только все на этом и зкончилось, но нет же! По необъяснимым причинам Антуан не бросил в ужасе скальп, не убежал и не заперся в подвале, нет! Совершенно удивительное спокойствие опустилось на него, окутало его и вынесло на улицу прямо со скальпом в руках, навстречу папашиным глазам и его пулям, изрешетившим Антуана спустя мгновение. Глава клуба Легкой Промышленности, разумеется, как это у нас и устроено в городе, в тюрьму не сел, отделавшись штрафом за превышение самообороны, который он должен выплатить правительству за предоставленные неудобства. Родственники Антуана В., разумеется, никаких денег не получат.

Впрочем, обычно все заканчивается меньшей кровью. Сравнительно недавно у Клуба случился инцидент с клубом Южно-Восточных Амишей. И если обычные амиши просто хотят, чтобы в их традиционный уклад не проникала текущая, разлагающая, как им видится, все живое цивилизация, то наши, южно-восточные амиши, желают навязать свой уклад, выйти с расправленной грудью вперед, навстречу цивилизации, с оружием в руках, и втоптать, уничтожить ее. Так и случилось, когда Олаф Абальо, прошлый предводитель клуба Южно-Восточных Амишей почувствовал в себе силы начать священную войну против прогресса, забросав факелами вместе со своими сподвижниками крупнейший книжный магазин города – рассадник ереси, как выразился он сам, отклоняющий разум от пути истинного. Среди жертв оказались книги, которые Луис, наш дорогой друг и член Клуба, так долго хотел, и вот, узнав, что они продаются в том магазине побежал туда со всех ног, пока, не переступив порог магазина, не услышал треск, с которым стеклянная бутылка с зажигательной смесью разбилась о витрину. Амиши отделались штрафом в тонну кукурузы, а это даже не одна двадцатая их урожая!

Это было первое сражение и первая победа, которую Олаф широко отпраздновал у себя в доме. «Тебе благоволит сам Господь Бог!» «Ты – новый мессия!» «Наш мессия, ведущий нас по праведному пути!» И многой другой хвалы можно было услышать из его дома в ту ночь, пока возгласы радости не сменились на крики ужаса, ведь может быть их бог и благоволил им, но это ничего не значило для оскорбления, которое нанес Олаф и его дружки нашему Клубу, нашему Луису, чей внутренний огонь оказался гораздо опаснее огня, унесшего на тот свет редкое философское издание по феноменологии – или как-то так, простите, не силен в этом – а теперь, желая остановить дальнейший террор, на который правительство решило не смотреть, закрыв глаза початком кукурузы, он и Клуб, грубо перерезав электрические провода, чтобы это было похоже на проделку ветра, пробрались на участок Олафа, и, стуча чучелами сов, распятых на кресте, по окнам стали издавать нечеловеческий крик, чем привели всю паству в состояние, которое испытывает первобытный человек, встречаясь с голой силой природы. «Конечно же! Это знак свыше! Олафу никто не благоволит! Это все был обман! Отложенная месть небес! И сейчас небеса ясно указывают, что подобные выходки не остаются без внимания!». Страх бил ключом из каждого члена празднества, соединяясь в одну, бесформенную, удушающую массу, которая набросилась на Олафа, превратив его в такую же бесформенную массу. После, отодрав остатки Олафа от деревянного пола и похоронив его в языках пламени без всякого подобающего обряда, как и следует поступать со всеми самозванцами, клуб Южно-Восточных амишей избрал Джозефа Альбрехта своим новым предводителем, который с тех пор ведет более умеренную политику. Разумеется, правительство в это не вмешивалось.

Вот почему больше никто ни с кем не спорит, вот почему каждый боится конфликтов, вот почему каждый на людях ведет бесконечные разговоры ни о чем, лишь бы не ляпнуть чего лишнего, потому что никогда не знаешь, насколько на самом деле могущественный противник сидит перед тобой! Единственный человек, на которого может рассчитывать горожанин это он сам, или, если он родился в рубашке, то на клуб, в который он попал. Ручаться за все клубы и их обряды инициации я, конечно же, не могу. Черт знает этих дикарей, что они могли навыдумывать для своих новобранцев! Где-то вы вполне можете отделаться письменным экзаменом и заключением контракта, который иногда схож с тем, который вы составляете при приеме на работу, где-то это может быть клятва, где-то жертва, ну а есть клубы, которые никого к себе не принимают, к этому разряду относится и наш Клуб. Не то чтобы он не хотел этого принципиально, вовсе нет, скорее, он просто не нуждается в новых членах, чего не скажешь о могущественных клубах, чье могущество постоянно нуждается в новой крови.

На ум сразу всплывает клуб Военных Исследований. Смеетесь? Думаете, я издеваюсь? Сейчас посмотрим, кто тут издевается! Этот клуб образовался, когда генерал Сантос вместе со своими подчиненными вышел из развалившейся регулярной армии и основал свое личное военное формирование, призванное, по их внутреннему уставу, решать задачи за пределами городских стен. Какие задачи они решают за пределами стен – известно одним богам и губернатору, но, что за задачи они решают в стенах города – это, конечно, знает последний оборванец, и уж, поверьте, лучше не выходить из дома, когда они, возвращаясь с заданий, заходят в каждое заведение, попавшееся у них на пути, ведь не дай бог их не обслужат так, как они желают! Не дай бог кто-то засомневается в полезности их занятий! С этого момента можно ставить крест на судьбе этого человека. Но иногда попадаются люди, которые и ищут крест, да такой, чтобы он был прям потолще!

«‎Эскапист» является одним из баров, в которые любит ходить Клуб, поскольку владелец и его дробовик под барной стойкой гарантируют некоторую безопасность своим постояльцам. Трудно быть постоянно начеку, так пусть хотя бы пару-тройку часов этим кто-то занимается за тебя. В один из таких походов к Клубу подсел весьма захмелевший человек. Уж не знаю, каким образом все так развернулось. Должно быть, Гонсалес в свойственной ему манере заводить бесполезные знакомства на пьяную голову разговорился с молодым человеком где-то в бильярдном зале и тот, словно пес, увязался за ним.

– Как к тебе можно обращаться? – начал разговор Моралес.

– Моралес, – ответил молодой человек.

– Ну надо же! Еще один Моралес! Рад знакомству! И как часто ты приходишь в ‎Эскаписта?

– Честно? Я тут впервые, и знаете, я очень рад, что оказался здесь! Будто гора с плеч!

– А что же такого ты сделал, Моралес?

– О! Это замечательная история, уж поверьте! – воскликнув, Моралес опрокинул рюмку с чем-то крепким, возможно, это была водка, – По правде сказать, я состою в клубе Великих Утешителей… слышали когда-нибудь о таком?

Друзья молча переглянулись.

– Я слышал, – перейдя на серьезный тон, сказал Луис, как можно тише, – Вы оказываете услуги одиноким женщинам, чьи мужья ушли мир иной, или одной ногой там, или настолько долго не появляются дома, что их можно причислить к первой категории. А ты уверен, что это хорошая идея рассказывать это нам?

– Так вот, – словно пропустив мимо ушей большую часть слов Луиса, эскапичный Моралес продолжил, – В течение полугода я спал с женой одного из старших офицеров клуба Военных Исследований.

Наше счастье, что музыка в зале была достаточно громкой, чтобы эта весть не просочилась дальше нашего стола. Не испытывая удачу вновь, некоторые из членов Клуба похватали куртки, призывая остальных сделать то же самое, но всех остановил пронзительный смех Гонсалеса.

– Подождите! – завопил Гонсалес, – Моралес, продолжай!

– Все же мы прекрасно осведомлены о графике… экспедиций этого клуба. Офицеры уходят за пределы города как минимум на месяц, некоторые не бывают дома и добрую половину года, и никогда не возвращаются раньше названного ими срока. Так что это всегда считалось сравнительно безопасным занятием, если, конечно, ваша клиентка сама не напортачит, как, например, это сделала моя! С чего-то возомнив, что между нами вспыхнули какие-то там чувства, она взяла и все растрепала своему муженьку, как только тот переступил порог! Представляете, так ему и сказала: «‎Ганс, я устала жить в одиночестве, мне нужно тепло моего мужчины, а как мне добыть его, когда тебя нет дома по восемь месяцев? Конечно же я стала спать с Моралесом! И не жалею ни о чем!», и так далее и тому подобное. Поначалу я здорово испугался. «‎Что я, черт возьми, наделал!?» – восклицал я сам себе, впиваясь ногтями в собственную голову. Но теперь, теперь, когда я тут, знаете, как рукой все сняло! И, знаете, похоже это именно то, о чем я мечтал в последние годы своего уныния. Прославиться! Хоть как-то! И тут надо же, такой сюрприз! Теперь обо мне напишут в газетах! На моем случае будут учиться!

После этих слов дверь в Эскапист была выбита с ноги, а музыка перестала играть.

– Не советую устраивать здесь разборки, сынок, – положив палец на спусковой крючок дробовика под барной стойкой сказал Джо, владелец бара.

– Ты – Моралес? – произнес мужчина в военной форме, позади которого стояло еще трое.

Молодой человек, широко улыбнувшись и подмигнув всем собравшимся, осушил свою последнюю рюмку и встал.

– Да, это я. Ну, ребят, было приятно познакомиться, счастливо!

Стоило Моралесу с высоко поднятой головой и взглядом, обращенным в пылающую неизвестность, переступить порог «Эскаписта», как он был сбит с ног тупым ударом по затылку и загружен в офицерскую машину, которая увезла его в неизвестном направлении. На следующий день, как Моралес и обещал, мы и правда увидели его в газетах, а, вернее, его окровавленное тело, подвешенное за ноги, в объятиях которого было второе окровавленное тело, жены офицера Ганса, а перед ними ничком лежащий сам офицер Ганс, который, более не имея причин для жизни после надруганной чести, застрелился как только поспели два адских плода, бережно взращенных им самим.

Глава 2

У каждого серьезного клуба – а наш Клуб был именно таким – должна быть штаб-квартира. Громкое слово, но что поделать! Без точки, которую можно было бы назвать сердцем мы, к сожалению, существовать не можем. Наше сердце, если быть совсем уж честным, это квартира Гонсалеса на главной улице города, которая широкой расщелиной делила наш Южный город на западную и восточную части. Откуда у нашего Гонсалеса квартира в таком месте – не знаю. Может он и говорил, а я все позабыл, а може и не говорил. Знаю только, что в ней он не живет. Так вот, выглядит она как обычная квартира, разве что потолки выше привычного. Единственное, что может выделить ее на фоне других, так это количество книжных шкафов. Если вдруг мы когда-нибудь все сойдем с ума и уроним их всех, то тонна выпавшей макулатуры скроет каждого из нас по макушку. Возможно высокие потолки как раз предназначены на такой случай!

Наш Моралес всегда уходил с работы пораньше, пока не зашло южное солнце, пока не зажглись фонари, а официанты из кафе, расположенных почти в каждом здании центральной улицы, не стали, едва не применяя насилие, заманивать каждого встречного в свои паршивые заведеньица. Но сегодня, именно сегодня, задержавшись на работе, он стал жертвой этих мошенников с бабочкой на шее. Отмахиваясь и пробираясь сквозь сладко-слипшиеся губы влюбленных парочек, словно собачьи задницы – это не мои слова, это он сам выдумал – после случки, Моралес спешил в Клуб, чтобы смыть этот тяжелый день, возвыситься над ним, затянуть сомнамбулой, фиолетовой дымкой, а после, растворившись в безвременности ирисового сада, обсуждать и обсуждать, что угодно, лишь бы не слышать больше сегодня ни одной реплики, связанной с реальным миром, этим клубком шершавых ниток, в которые вплетены разговоры про плохой урожай, чьих-то жен, детей, про плохо помытые приборы в столовой напротив, или как же все устали от Анжелики. К черту все! К черту Анжелику! Сердце нашего молодого человека кричало, ноги несли его, но, как обычно это и бывает, реальность слишком тупа, чтобы понять его, чтобы молча уступить дорогу Моралесу, освободив его хотя бы до завтрашнего утра от своих скользких объятий, которые теперь, воплотившись в объятиях Вероники, нагнавшей его сзади, сдавливали хомутом его шею.

С Вероникой Моралес познакомился еще до краха мира на какой-то совершенно неотличимой от других вечеринке, которых раньше в его жизни было до жути много, как, впрочем, и подружек, одной из которых и была Вероника, теперь изучающе, по-женски, чуть наклонив голову, поглядывала на Моралеса откуда-то из затянутого паутиной прошлого.

– А ты, кажется, изменился, – сказала девушка.

– Правда? И в какую же сторону? – рассмеялся тот.

– Не хочешь куда-нибудь зайти? Я безумно устала.

– Конечно! Давай зайдем! – воскликнул Моралес, давно смирившийся с тем, что его маска начинала жить своей жизнью, едва он ослаблял поводья.

«‎Пожалуйста, Моралес, – Моралес обращался в сердцах к самому себе, – без глупостей. Умоляю тебя, стоя на коленях, не больше кружки пива, нет, не смей, ты же хотел идти в Клуб, так почему было просто не сказать, что ты не можешь уделить время этому мерцающему в огнях призраку? Почему я вынужден из раза в раз терпеть твои выходки? Чего ты боишься, скажи мне? Что твой отказ может быть подозрительным? Ну, пожалуй, что он и правда подозрительный, учитывая, на какой ноте вы расстались в прошлый раз, но, знаешь, какая разница? Это же просто девчонка! Что же она может сделать? Выстрелить в тебя под столом? Конечно, теперь всякое бывает, и ты тому свидетель, но это же Вероника, которая спрашивает тебя именно то, что ты от нее ожидаешь, ничего серьезного, ей попросту не интересны твои проблемы».

– Надо же, ты все еще ее носишь – топя коктейльной трубочкой дольку апельсина на дне широкого бокала произнесла Вероника, – сколько лет прошло с тех пор?

– Ее? – Моралес щепоткой оттянул пару звеньев серебряной цепочки со своей шеи, – Она давно стала частью меня, – наш молодой человек улыбнулся.

– А жизнь твоя как проходит? – вдруг спросила девушка.

– Ну, не то чтобы что-то сильно изменилось, – Моралес усмехнулся, а после, выпустив струю дыма в потолок, продолжил, – Живу свою маленькую жизнь, по крайней мере пытаюсь. Работаю все там же. Приходя домой читаю свою никому не нужную нелепицу, иногда вижусь с Луисом. Как-то так, а у тебя?

– А я успела выйти замуж и развестись. Вступила в клуб, не скажу в какой, боюсь, но, думаю, прошлый ты презренно бы цокнул языком.

– Что значит прошлый я?

– А тот ты, – Вероника отодвинула осушенный бокал и поставила подбородок на руки, смотря в глаза Моралесу, – тот самый, который не лез за словом в карман, поносил на чем свет стоит каждого, кто смел сказать малейшую чепуху и проявлял лишь призрачный интерес к происходящему вокруг, а еще не улыбался так лживо, как делаешь ты текущий.

Моралес глубоко вздохнул, и вздох, расслабив лицо, смыл улыбку, словно грим, засохший и потрескавшийся к концу дня после стольких выступлений на публике.

– Давно ли ты обладаешь такой проницательностью?

– Не знаю. Возможно она была всегда.

– Так, и? – сделав последнюю жадную затяжку и задушив сигарету в пепельнице, Моралес сверлил Веронику глазами, – Что дальше?

– А дальше все как обычно, мой милый, дальше все как обычно. Сейчас мы поедем ко мне домой, а дома ты будешь надругаться надо мной, будешь таскать меня за волосы, хлестать, кричать, бранить и делать все, чтобы показать, как ты не рад видеть меня, как не рад спонтанным встречам, как ты хочешь отомстить мне за то, что я посмела нарушить все твои планы, вторгнуться, растоптать все, чем ты так дорожил на сегодняшний день, и знаешь что? – Вероника, положив руки на стол, приблизилась лицом к Моралесу, – мне это нравится.

Моралес, закатив глаза, вновь глубоко вздохнул.

– Знаешь, я пожалуй пойду. Хорошего вечера, – с этими словами он положил десять долларов четырнадцать центов на стол и направился к выходу.

– Нет! Стой! – пытаясь перекричать звон монет, все еще не могущих успокоиться, крикнула Вероника в спину Моралесу, – Если ты сейчас же не остановишься, я лягу на пол и буду кричать! Я буду обвинять тебя во всем! Что ты сделал мне больно, и просто молча ушел! Остановись! – с этими словами Вероника сама побежала за Моралесом, который уже вышел на улицу и шел, не оборачиваясь на возгласы девушки. Тогда Вероника решила пойти ва банк – сбросив туфли, несмотря на короткий каблук, который все-таки мешал ей бежать, она в несколько прыжков добралась до Моралеса, вцепилась тому в ногу, а после повисла на ней, продолжая кричать что-то несвязное, захлебываясь слезами и надувая пузыри из носа.

– Ладно! Достаточно! Поехали! Ради бога, только заткнись, прошу! – взмолил Моралес, и больше, не проронив ни слова, подошел к ухмыляющемуся таксисту в характерной кепочке, который стал невольным свидетелем сцены.

– Куда едем, командир?

– Ты живешь все там же? – вполоборота спросил Моралес.

– Да.

– Третья улица Восточной Стороны, дом пятьдесять шесть.

Ехали молча. Моралес через окно наблюдал за тем, как огонь неоновых вывесок высвечивал настоящее лицо нашего города, которое ни за что не увидишь при дневном свете, ведь, хоть наши граждане отныне и навсегда законченные отморозки, но кто же посмеет, скажите мне, пусть из уважения к старым порядкам, пусть по старой выучке, показывать его средь белого дня? Ведь никто! Вот и те четыре джентльмена не посмели, пока не опустится солнце, нависнуть над какой-то дрожащей фигуркой, забитой в угол около помойки за баром. Ах, как же жаль, что бедняжку в углу уже не спасти, она так и останется там, или увезут, к обрыву или к реке, в целости или по частям, чтобы не докучать дворникам, встречающим каждое утро как утро прошедшей битвы, страшным зверем пронесшейся над городом ночью. Тем временем Вероника триумфально мурлыкала, радуясь своей победе, и, сидя, подтанцовывала играющей песне по радио.

– Что, уважаемая, сделать погромче? – заметив Веронику в зеркале заднего вида предложил водитель.

– Да! Прошу! – трижды стукнув в ладоши подушечками тонких пальцев воскликнула Вероника, – Мне очень нравится эта песня.

– А вам какая музыка нравится, командир? – вытолкнув Моралеса из толщи раздумий на поверхность, улыбнулся водитель, не оборачиваясь.

– Да знаете, – почесав затылок, Моралес улыбнулся в ответ, – в общем-то, что придется. Никогда не задумывался об этом настолько глубоко.

– Все так говорят! – щеточка усов над верхней губой подрагивала в такт смеху водителя, – Я вот недавно откочерыжил для себя эту группу, как же она там называется? Что-то с работой и лекарствами связано.

– Work Drugs, – сказала Вероника.

– Work Drugs! Точно! Говорящее название, не правда ли? Мне нравится, помогает успокоиться. Ох, знали бы вы, каких кадров периодически приходится подвозить! Вот, к примеру, из последнего: машет мне какой-то чудак с обочины, я останавливаюсь, а он дерганый какой-то, с ноги на ногу переминается, и говорит мне, мол, командир, мне бы на Северную Оконечность города, а мы, между прочим, на Южной были! Тогда еще дождь зарядил мама не горюй, помните этот день, когда машины градом размолошило? Вот тот день и был! Ну он садится, мокрый как собака и пахнет так же, говорит, командир, включи печку, говорю ему да без проблем, родной, сейчас! А он возьми и усни, и спал где-то до Шестнадцатой улицы Восточной Стороны, а после мы остановились на перекрестке, я сижу себе в своих мыслях, думаю, ну ладно, устал должно быть или еще чего, с кем не бывает, и тут бац! Нервный стук костяшкой мне в стекло. Я его открываю, спрашиваю, что такое, командир? Аль подрезал вас? Тот господин в шляпе молча указывает носом в сторону спящего, я думаю ну дела, влип, говорю ну если он вам нужен, то забирайте, что я тут могу сделать? Ну они и выкорчевали его из машины, упирался, еще бы, кто захочет идти по своей воле с такими-то проходимцами? Кричал что-то мне, да черт ногу разберешь, что там конкретно было, должно быть, хотел помощи, да а я-то как ему помогу? Меня возьмут, да вместе с ним на крюки подвесят на скотобойне! Я конечно не знаю, что конкретно с ним сделали, может и без крюков в итоге обошлось, но, зуб даю, раз схватили его, значит точно за дело! Я ничего, что говорю так много? Вы простите меня, командиры! Уж очень хочется поговорить хоть с кем-нибудь, иногда невыносимо становится! Все такие молчаливые в последнее время, не то что вы!

– Ох, нет, нет, не волнуйтесь, – улыбнулся Моралес, – все хорошо, продолжайте.

– Ну и вот, говорю же, чем бы я ему помог? Я все-таки ветеран Военных Исследований, связан клятвами и прочее и прочее, так зачем же мне нарываться? Отобрали бы пенсию у меня после, да и дело с концом! Я же в такси так, для души больше, а не за деньгами! Хотя деньги тут хорошие, ничего не скажешь! Мало кто нынче осмелится по ночам блуждать! Не понимаю, почему же так все подпортилось? Вы как думаете?

– Да вы вот только с языка сняли! – воскликнул Моралес, – как же так, действительно? В один прекрасный момент раз, и все подпортилось!

– Вот и я о том же! Ничего же из ряда вон выходящего! Все этого ожидали, все готовились к этому! Да и сосед за соседа же горой должен быть!

– Да вот должен, да почему-то не горой!

– Да, проклятье, ей богу, говорю вам! Кто-то точно проклял нас, чтоб мы все рассорились, перестали жить в содружестве, верить в хорошие вещи! – зажегся поворотник, водитель въехал во двор, – Обычно по ночному тарифу пятнадцать долларов выходит, но с вас возьму всего лишь десять! Нечасто удается так искренне поговорить, спасибо вам!

– Хорошего вечера, – улыбнулся Моралес.

– И вам!

Пока водитель сдавал назад из двора, тяжелая дверь подъезда успела спрятать за собой нашего молодого человека и эту дрянную пигалицу, что посмела украсть нашего Моралеса!

– Почему ты не сказал ему, что думаешь? – Вероника удивленно заглянула в лицо Моралеса.

– Я и сказал, что я думаю. Просто в тот момент я думал именно так, как он того хотел, и как хотело его шестизарядное чудо с барабаном, пристегнутое к плечу.

– Ааа, – протянула Вероника, повернув ключ в замочной скважине.