Buch lesen: "Песнь затонувших рек"

© 2024 by Ann Liang

© Змеева Ю., перевод, 2025

© Нестерова А., иллюстрация, 2025

© Издание на русском языке, оформление. Строки

Глава первая

Говорят, в день моего рождения дикие гуси падали с небес, разучившись летать, а рыба тонула, разучившись плавать. Даже лотосы в нашем саду затрепетали при виде моего великолепия, устыдились своей невзрачности и преклонили головки. Эти сказки всегда казались мне абсурдным преувеличением, но доказывали неоспоримый факт: рядом с моей красотой меркла сама природа. Такая красота способна убивать.

Вот почему мать наказала никогда не выходить из дома с неприкрытым лицом.

– Ни к чему привлекать лишнее внимание, Си Ши, – предостерегла она и в этот раз, протягивая мне вуаль. Та мерцала и переливалась на полуденном солнце, ослепляя белизной. – Девушкам вроде тебя внимание опасно.

«Девушкам вроде меня».

Эти три слова таили много скрытых смыслов, но я пыталась не задумываться, что они значили на самом деле, пусть они всегда пробуждали во мне старые воспоминания. Краснощекие деревенские тетушки, что однажды приехали к нам в гости и цокали языками, любуясь моей красотой. «До чего хорошенькая, – пробормотала одна. – Такая красота свергает государства и рушит города». Она задумывала это как комплимент. Другая все хотела познакомить меня с сыном, тот был в три раза старше меня, лесоруб, как и мой отец, а лицо у него было – что твоя пупырчатая горькая тыква.

– Подойди, – сказала мать.

Я подошла, чтобы она обернула мою голову вуалью. Тонкие мозолистые пальцы завозились с ленточками. Днями напролет она чистила шелк-сырец, а вечерами – ржавые кастрюли. Прохладная завеса коснулась носа, губ и подбородка, укрыв меня от липкого летнего зноя. Мне, верно, нужно было радоваться, что мать так стремилась уберечь меня от посторонних глаз. Мать Чжэн Дань ее чуть ли не по улицам таскала, выставляя напоказ. И не зря старалась: уже семеро из нашей деревни обивали ее порог, принося роскошные подарки и умоляя выйти за них замуж. Чжэн Дань сама мне в этом призналась поздно вечером, с отвращением скривив губы и сжав кулаки.

– Я вернусь до темноты, – пообещала я матери, зная, что та начнет волноваться задолго до сумерек, хотя мы жили на западном краю деревни, близко к реке, и я всегда ходила на берег одной и той же дорогой.

Но бывало, девушки вроде меня пропадали. Хотя на самом деле с ними случалось кое-что похуже. Но правда звучала слишком жестоко: девушек похищали, убивали, продавали в рабство. Мужчины обменивались ими, как редкими фарфоровыми статуэтками. Теперь это случалось особенно часто, ведь в нашем краю едва затихли отголоски войны, народ стенал под гнетом княжества У, а измученных солдат осталось слишком мало, и у них находились дела поважнее мертвых девушек.

– Возвращайся как можно скорее, – сказала мать и вручила мне грубую плетеную бамбуковую корзину, доверху наполненную мотками сырца.

Я шагала по деревне, с опаской поглядывая по сторонам. Длинная вуаль щекотала лицо и вскоре намокла от пота и прилипла к лицу, зато ткань притупляла неприятные запахи козлиных шкур, земли и сырой рыбы. Большинство деревенских домов все еще лежали в руинах: в стенах зияли рваные раны, растрескавшиеся камни, усыпавшие дворы, напоминали треснутые черепа. Там, где прошли солдаты У, на земле остались черные отметины: еще недавно здесь полыхали пожары, сверкали мечи и проливалась кровь нашего народа. Картины кровопролития по-прежнему стояли у меня перед глазами, мне не хотелось вспоминать о прошлом, но оно неотступно меня преследовало. Порой по ночам над пыльными желтыми дорогами бледнели призраки моих погибших соседей.

Справа скрипнула дверь, я вздрогнула и вернулась в реальность. Из щели доносились голоса. Глухо закашлялся мужчина. Я зашагала быстрее, крепко прижимая корзину к груди.

Как и всегда, сперва я услышала реку и только потом увидела ее. К монотонному журчанию воды присоединялся гусиный клич, доносившийся из зарослей, над голубой рекой разливалось сладостное благоухание. Расступились вязы, и мне открылась изумительная солнечная панорама речного берега. На ветру колыхалась высокая трава, а вдоль кромки воды поблескивали отполированные голыши, похожие на перепелиные яйца в бело-серую крапинку. На реке не было ни души, и я обрадовалась. Мне всегда нравилось звучание моего одиночества и тихий шум собственного дыхания. Находясь среди людей и чувствуя на себе их взгляды, я часто испытывала странное навязчивое чувство, будто мое лицо и тело не принадлежали мне, словно я существую лишь для того, чтобы другие любовались мной.

Я медленно раскрутила первый моток шелка и опустила его в прохладную речную воду. Промыла, считая до трех, отжала, и по запястьям заструилась вода. Моя работа казалась простой, но большинство людей не догадывались, как она трудна. Немытый шелк-сырец царапал кожу, и та вздувалась розовыми нарывами, мытый становился намного тяжелее и оттягивал руки, как мокрая овечья шкура. Я часто прерывалась, переводила дыхание и расслабляла мышцы. Одной рукой растирала нежную кожу над сердцем. В деревне ходили странные слухи: поговаривали, что моя мать мыла шелк на этом самом берегу, и с неба на нее упала жемчужина, вскоре она забеременела, и родилась я. В этих сказках я выступала как мифическое существо, даже не человек, зато они объясняли, почему в детстве я так много болела и мучилась от боли в груди, которая порой слабела, но никогда не проходила полностью. Иногда мне казалось, что мое сердце треснуло, и, что бы я ни делала, эту трещину не склеить никогда.

Боль усилилась. Я поморщилась, нахмурилась и уронила шелк, подняв брызги. Попыталась выдохнуть. Когда боль нарастала, противостоять ей было бесполезно, я могла лишь надеяться, что она пройдет. Я схватилась за грудь и вдруг услышала крик.

Кричал ребенок.

«Су Су», – промелькнула мысль, но это было невозможно.

Я выпрямилась и прищурилась. Сердце колотилось от боли и страха. Ко мне приближались две фигуры – растрепанная девочка, тонкая, как прутик, и крупный мужчина. Взглянув на него, я похолодела: черные волосы подстрижены коротко. Так стриглись солдаты У.

Чудовище.

Враг во плоти здесь, в Чжуцзи, в нашей деревне. На нашем берегу.

– Помогите, – вскрикнула девочка, наконец увидев меня. Она едва ли прожила полный зодиакальный цикл: ей было столько же лет, сколько исполнилось бы Су Су, будь у нее шанс повзрослеть. Девочка протянула ко мне тонкие ручки, и я заметила на загорелой коже лиловые кровоподтеки. Они выглядели свежими.

Девочка и ее преследователь подошли совсем вплотную. От меня их отделяло несколько десятков шагов.

«Сделай что-нибудь». – Слова звучали в голове, но казались далекими, будто это была чужая голова и чужие мысли. Руки промокли, под ногти забился холодный ил. Зубы стучали. Я огляделась в поисках чего-нибудь или кого-нибудь, но берег был пустынным. Лишь яркое солнце сверкало, отражаясь в реке, гуси летели над горизонтом, а в корзине лежал мокрый шелк.

Девочка споткнулась, завалилась вперед и упала на острые камни. Звук ее падения отозвался в моем сердце, и, хотя упала не я, ее боль передалась мне. Она вскрикнула, но мне почудилось, что кричит другой ребенок. Я уже слышала этот крик – пронзительный, испуганный, растерянный. Крик девочки, которая нуждалась во мне больше всего на свете.

«Су Су, не ходи туда, нам надо спрятаться».

«Послушай меня».

«Вернись».

Время будто раздвоилось, и я увидела сестру, ее испуганные глаза и нежное лицо, в котором сошлось все хорошее, что было в мире. Меч вонзился ей в бок. Она упала…

– Помогите!

Девочка попыталась подняться, но солдат навис над ней, как великан Паньгу¹ из древних мифов. Его тень закрыла собой солнце. Он наступил сапогом на край ее дырявой рубашки и прижал ее к земле. Как птичка с пронзенным крылом, она не могла пошевелиться.

– Ах ты маленькая воровка, – прошипел он, и я явственно услышала говор У, отрывистые слоги сквозь стиснутые зубы. – Думала, утащишь грушу у меня из-под носа и тебе ничего за это не будет?

Лицо девочки побелело как кость, но в глазах, повернувшихся к нападавшему, пылал огонь.

– Всего одна груша.

– Она моя. Тут все теперь наше, – выпалил он и окинул жестом нашу деревню и покатые голубые холмы, что раскинулись за ней. За холмами лежала столица и все княжество Юэ. – Не забывай.

Девочка ответила потоком отборной брани, где она только этому научилась?

– Довольно, – рявкнул солдат и обнажил меч.

Резкий металлический лязг пронзил тишину. Я слышала, что У были мастерами кузнечного дела, как и мы, их мечи резали камень и несколько веков сохраняли остроту. Теперь я своими глазами убедилась, что это правда, и сердце в отчаянии сжалось: сверкнуло обнаженное лезвие, смертоносное острие заискрилось за солнце. Один взмах – и меч рассечет кость.

Я вздрогнула и перестала таращиться. Снова промелькнула мысль, и в этот раз внутренний голос зазвучал громче: «Сделай что-нибудь. Спаси ее».

«Не подведи ее снова».

Я лихорадочно пошарила вокруг и нащупала камень. Тот был не больше яйца, но увесистый и с зазубренным краем. Солдат на меня не смотрел, его взгляд был прикован к испуганной девочке. За миг до того, как он обрушил на нее меч, я бросила камень. Не знаю, на что я рассчитывала, вряд ли задумывала его убить, хотела просто отвлечь, а не покалечить. Но камень ударил его по переносице, та громко хрустнула, и солдат повалился вперед, схватился за лицо и закричал.

Должна признаться, я ощутила мимолетное, но отчетливое удовлетворение, и тут же испугалась. Теперь все внимание солдата обратилось на меня. Я не собиралась его убивать, по его лицу было видно, что сам он не погнушается убийством. По его подбородку текла густая кровь, а когда он подошел, кровь хлынула из носа и попала ему в рот. Он отвернулся и сплюнул, вытер лицо левым рукавом и направил на меня правую руку, в которой сжимал сверкающий меч.

– В княжестве У есть поговорка, – сказал он. – Тот, кто сует нос не в свое дело, часто умирает раньше срока.

У меня перехватило горло.

В тот самый миг, ничуть не сомневаясь, я поняла, что умру прямо здесь и сейчас, на этом самом берегу, в месте встречи реки и неба всего в получасе от дома, где мать дожидалась моего возвращения. Галька похрустывала под его ногами, он приближался. В панике в голову лезли абсурдные мысли, я думала возразить, но все мои протесты казались неубедительными и обрывались на полуслове. «Я слишком молода, я ничего не сделала, чтобы заслужить такую смерть, хотя не всегда доедаю рис и ровно складываю простыни. Я еще не влюблялась, не видела море, нога моя не ступала за пределы деревни…»

Но вселенная не слышала моих возражений. В отчаянии я швырнула в солдата еще один камень, но в этот раз мне не удалось застать его врасплох. Он увернулся, и от следующего тоже, губы растянулись в улыбке, обнажив черные зубы. Он занес меч. Я ощутила холод металла, будто тот уже поцеловал мою плоть и забрал душу.

«Нет, – пронеслась абсурдная мысль. – Еще не время, еще не время…»

Блеснуло лезвие.

Раздался лязг металла о металл. Я моргнула. Странный ветер качнул вуаль, и я не сразу догадалась, что произошло. Кто-то выбил меч из рук солдата, и он не достиг цели. Но откуда взялся второй меч?

Я обернулась, огляделась и увидела ответ на свой вопрос. По берегу к нам приближалась высокая стройная фигура человека, двигавшегося с хищной грацией рыси. За спиной моего спасителя сияло солнце, и за этим сиянием не было видно его лица. Промелькнула мысль, что его прислали небеса, что это воин из легенд, а может, я умерла и все это мне привиделось.

Но нет, не привиделось. Все вокруг было настоящим и отчетливым, как никогда. Густой соленый запах реки смешивался с привкусом крови: от страха я прикусила язык. Фигура чуть повернулась, и теперь свет падал на него, освещая черты. Я удивилась, увидев молодое, точеное лицо. Все линии были четкими, острыми и гармоничными, а естественный изгиб губ – почти надменным, невозможно было слишком долго смотреть на него, такая красота устрашала.

– Кто ты? – из горла солдата У вырвался булькающий грубый хрип, он захлебывался кровью. – Откуда вы только беретесь?

– Не смей обращаться ко мне, – спокойно отвечал незнакомец. Его голос соответствовал его наружности и был холодным и тихим, но за этим спокойствием крылась свирепость. Этот голос был подобен смертоносному лезвию меча, скрывающемуся в мягких ножнах.

Лицо солдата перекосилось. Он бросился за мечом, который выпал у него из рук и лежал в траве, схватил его и наставил на чужака.

– Осторожно! – воскликнула я.

Но предупреждения были излишними. Незнакомец скрестил руки за спиной и легко уклонился от удара. Даже выражение его лица не изменилось. Тот же холодный взгляд, те же темные проницательные глаза, презрительная усмешка, будто все происходящее было для него лишь досадной помехой.

Быстрое движение сбило нападающего с толку. Он потерял равновесие, отчаянно замахал руками, его тело накренилось оттого, что мощный удар пришелся в никуда. Тяжело дыша, он выровнялся и снова попробовал напасть, в этот раз целясь в неприкрытую шею незнакомца. Но как только он пошевелился, незнакомец сделал то же самое, почти незаметное движение, я бы и не увидела, если бы моргнула. Так продолжалось некоторое время: солдат У нападал, перепрыгивал с места на место, бросался на воина как разъяренный бык, пока его лицо не побагровело, а незнакомец лишь изящно переступал с ноги на ногу, пригибался и уворачивался от ударов, все время держа руки за спиной.

– Кто ты? – повторил солдат, но теперь в его голосе слышался страх.

Незнакомец не ответил. Когда солдат в очередной раз бросился к нему, воин сделал подножку, слегка приподняв ногу, и его противник с грохотом растянулся на земле и выронил меч. Поднять оружие он не успел: незнакомец подошел, взял меч двумя тонкими пальцами и небрежно бросил его в глубокие воды реки. Круги разошлись по воде.

Теперь тишину нарушало лишь хриплое недовольное дыхание поверженного солдата.

– Уходи, – спокойно произнес воин и отвернулся, взмахнув полами своего одеяния. – Или следующим в реку полетишь ты.

Солдат побледнел, изрыгая сдавленные проклятия, из его крючковатого носа продолжала литься кровь. Шатаясь, он встал, бросился бежать без оглядки и вскоре скрылся среди вязов. Когда его шаги затихли вдалеке, незнакомец наконец повернулся ко мне. Вблизи он был еще красивее, вид его точеных черт повергал меня в смятение, а ясные, пронзительные черные глаза завораживали.

– Ты ранена? – спросил он. Ко мне он обращался мягче, чем к солдату, но голос оставался таким же холодным.

Я выпрямилась, расправила плечи, но даже тогда моя голова едва-едва доставала ему до плеча. Я прислушалась к себе, пытаясь понять, не ранена ли, но саднили только ладони, которыми я хватала острые камни. Прошла даже боль в груди: ее как ни бывало.

– Нет, – медленно сказала я и поправила вуаль. А потом вспомнила про его меч. Оружие упало в грязь, но лезвие из блестящего отполированного серебра по-прежнему сверкало, рукоятка была украшена кусочками нефрита, а само лезвие – алмазным узором с обеих сторон. Я заметила гравировку. Подняв меч, я прочла: «Ум убивает врага, сердце – своего обладателя». Что-то во мне отозвалось на эти слова, будто кто-то задел струну цитры, но почему, я сказать не могла.

– Благодарю за все, – ответила я и протянула ему меч на вытянутых ладонях. Я не знала, как принято передавать оружие и не владела этикетом, а воин явно происходил из благородной семьи: одно его платье стоило не меньше дюжины наших лучших водяных буйволов.

Он убрал меч в ножны одним быстрым плавным движением.

– Не стоит, – ответил он, и не из вежливости, а потому что ему на самом деле это ничего не стоило.

– Я вас отблагодарю, – настойчиво проговорила я, выпрямившись. – Теперь я в долгу перед вами, вы спасли мне жизнь.

Его губы презрительно скривились, ему стало любопытно, чем же я смогу ему отплатить, ведь у него было все.

– В этом нет необходимости, – ответил он. – Я приструнил солдата У, что само по себе награда. – Он помолчал и склонил голову. – Это ты сломала ему нос?

Я думала было солгать, притвориться испуганной невинной девой, какой меня все и считали. Но что-то заставило меня кивнуть.

Его усмешка сменилась чем-то более похожим на улыбку.

– Я впечатлен. – Его взгляд скользнул к девочке, та по-прежнему лежала на земле, не шевелясь и растерянно разинув рот. – Твоя сестра?

Сердце кольнуло. Нет, она не была мне сестрой. Мне теперь некого было называть сестрой.

– Я ее не знаю, – ответила я и подошла к девочке. Воин последовал за мной. – Это просто ребенок, она просила о помощи.

– И ты ее спасла, – удивленно произнес он. Я почему-то решила, что этого человека сложно удивить, и загордилась собой, ведь мне это удалось.

– Вы тоже меня спасли, а мы даже не знакомы, – ответила я.

– Да, но я ничем не рисковал. Решив защитить тебя, я ничем бы себе не навредил. – Он искоса посмотрел на меня, а я притворилась, что не заметила. – Другое дело помогать, когда рискуешь сам.

Я открыла было рот и хотела ответить, но девочка заговорила первой.

– Злой дядя ушел?

– Да. Но пока не вставай, – поспешно добавила я, глядя, как трудно ей приподниматься на локтях. Я села на корточки и осмотрела ее раны. Руки покрывали ужасные сине-фиолетовые кровоподтеки цвета перезрелой сливы, в нескольких местах она содрала кожу, когда упала. Рубашку покрывали пятна, было сложно понять, кровь это или грязь. Потом мой взгляд упал на ее маленькие ручки, и я в ужасе отдернулась. У нее были вырваны ногти, на их месте краснели маленькие полукружия воспаленной плоти. Эти раны уже зажили, и все же она не могла получить их случайно. – Что… что с тобой случилось? – выпалила я, сглотнув подступившую к горлу желчь. – Где твои родители?

– Умерли. – Она произнесла это безразлично, будто декламируя стихи, давно потерявшие смысл.

– Своей смертью? – спросила я.

– Их убили, – ответила она, глядя на солнечные блики на воде.

– Кто?

– А кто еще? Чудовища У. Их отвлекли крики матери, и я сбежала. Я не хотела, – почти оправдываясь, произнесла она, будто думала, что мы осудим ее за то, что она выжила. – Но я не собиралась ждать, пока и мне перережут глотку. Мама бы этого не захотела.

«Правильно, – хотелось сказать мне. Боль в груди снова усилилась. – Ты правильно сделала, что сбежала. Что сделала все, чтобы спастись. Если бы ты умерла, а твоя мать выжила, ей пришлось бы прожить остаток дней в невообразимой боли. От рыданий ее голос навек бы охрип. Она бродила бы по дому, как человек без души, пустая оболочка. Седые не должны хоронить молодых.

Уж я-то знаю».

– Ты правильно поступила, – ответил незнакомец. Его лицо напряглось, и мне показалось, что под ледяной маской мелькнула ненависть. – Как тебя зовут?

– У Юань, – прошептала девочка.

– У Юань. Ясно. – Своего имени он не назвал и, в отличие от меня, не стал присаживаться на корточки, но достал из-под платья кожаную флягу с водой и чистый носовой платок, а потом повернулся ко мне. – Если не промыть раны, будет заражение. Умеешь делать это?

– Думаю, да, – ответила я и взяла протянутые мне флягу и платок. На платке красовалась вышивка: две рыбки, кружащие в лотосовом пруду. Шелк был лучшего качества, восхитительно мягкий на ощупь. Казалось кощунством пачкать кровью такую красивую вещь, но, кажется, воина это не волновало. – Будет щипать, – сказала я девочке и расправила платок.

В ответ та лишь кивнула, по-прежнему глядя на реку. Нормальный ребенок не стал бы так реагировать на боль. Но дети войны были другими. Я промокнула ее запачканные кровью ладони и ощутила яростный прилив ненависти к солдатам У. С тех пор как их армия захватила Гоцзи², в нашем княжестве не было конца кровопролитию, целое поколение сирот никогда не видели мира и знали только боль.

Я ждала, что незнакомец уйдет, но он стоял в стороне и наблюдал за мной. Я к такому не привыкла: когда я носила вуаль, никто обычно не обращал на меня внимания, и уж точно никто никогда не смотрел на меня так, будто видел меня настоящую – не красивую оболочку, а росшие под ней шипы.

– Вы не из этих краев? – спросила я, не поднимая глаз.

– Как ты узнала? – Его тон был бесстрастным, и я не понимала, действительно ли он хочет знать ответ. Но на всякий случай решила сказать.

– Вы… держитесь иначе. У вас другая манера. Наши мужчины так себя не ведут.

– Неужели? И какая же у меня манера?

Я все же подняла на него взгляд, осмотрела меч в резных ножнах и яркое платье, туго завязанное поясом на талии, волосы цвета воронова крыла, стянутые изящным узлом на макушке, пояс с кисточками и нефритовыми подвесками.

– Благородная, – произнесла я наконец. – Вы кажетесь знатным человеком. Вы похожи на аристократа или путешествующего ученого. Вы хорошо владеете мечом – как военачальник. – Я ждала, что он исправит меня или подтвердит мои догадки, но он лишь улыбнулся краешком губ и ничего не ответил.

Я обработала раны У Юань, как умела, а незнакомец вложил ей в ладошку мешочек. Он тихо звякнул, не оставив сомнений, что внутри.

Глаза девочки округлились, она была потрясена, как и я.

– Что…

– Купи еду и новую одежду, – промолвил незнакомец. – Но не трать все сразу. Оставь половину монет, купи самые дешевые незрелые сливы, какие только сможешь найти – советую пойти на рынок в двух милях к югу вниз по реке. Спрячь их в безопасное темное место. Через три дня цены на сливы поднимутся в три раза, тогда и продай их за тройную цену. Поняла?

У Юань кивнула, по-прежнему уставившись на незнакомца и будто не понимая, кто перед ней – простой смертный или бог. Я и сама уже не знала.

– Да, – ответила она.

– Вот и хорошо.

«Откуда вы знаете? – хотелось спросить мне. – Как можно предсказать, какой станет цена на фрукты через три дня?» Воин говорил так уверенно. Он разгладил складки на платье и зашагал по берегу в противоположную сторону.

Я, не подумав, бросилась за ним.

– Подождите, не уходите… – Я пошарила в корзине и выбрала лучший моток шелка – тот, что успела промыть. – Прошу, возьмите.

Он замедлил шаг и склонил голову.

– Зачем?

Я указала на подол его платья. Оно порвалось: наверное, о камни, когда он дрался с солдатом.

– Вам нужно починить платье. Или сошьете новое. А если нет, – я повысила голос, когда он захотел возразить, – просто примите этот шелк в знак моей признательности. Обмен неравный, знаю: моток шелка в благодарность за жизнь. Но так вы меня запомните.

– Я и без шелка запомню тебя, – промолвил он так тихо, что я с трудом расслышала слова, но все же принял мое подношение, слегка кивнув. – Если судьбе будет угодно, мы встретимся снова.

Я смотрела вслед его удаляющейся фигуре. Прямая, как нож, линия плеч вырисовывалась в ярком свете солнца, но вскоре от его силуэта осталось лишь пятно на горизонте. Стоило ему скрыться из виду, как грудь пронзила боль, и я резко вдохнула, беспомощно схватившись за воротник. Сердце снова начало болеть.

Вернувшись домой, я никому не рассказала, что едва не погибла, и умолчала о странном знакомстве с молодым воином. Узнай об этом родители, они потеряли бы сон, тревожась из-за того, что я чуть не погибла, а еще больше – из-за встречи с загадочным незнакомцем. К тому же в тусклом свете нашей старой хижины с земляными стенами и низкой соломенной крышей все случившееся казалось сном. Кто поверит, если расскажу, что говорила с прекрасным и таинственным чужаком, одолевшим вооруженного солдата У, не пошевелив пальцем, с тем, кто предсказывает повышение цен на фрукты, а еще держится и говорит как принц, воспитанный во дворце? Я сама себе не верила, а ведь все это случилось со мной. Я своими глазами видела его.

Я собрала промытый шелк, убрала со стола и приготовила ужин. Запасы бобов подходили к концу, рис тоже почти закончился, и, когда я доставала из мешка нужное для каши количество, черпак провел по дну. Сердце сжалось от тревоги, но я велела себе не волноваться. Завтра я намою вдвое больше шелка, и мы его продадим. Денег хватит. Должно хватить. А когда и эти деньги закончатся…

Я запретила себе думать, что будет дальше. Я приучила себя не заглядывать вперед дальше нескольких дней, в обед не думать, что будет на ужин, на заре не гадать, что случится на закате. Порой мне казалось, что вся моя жизнь состояла из повторения необходимых для выживания рутинных дел, и так будет продолжаться до тех пор, пока я не состарюсь и не кончится мое время. Но как я ни старалась, я не могла представить себя старухой, как не могла увидеть конец реки: образ расплывался и растворялся во тьме.

– Тебе помочь?

В хижину заглянул отец – я увидела в дверях его загорелое до черноты лицо. Он не был стариком, но волосы уже начали серебриться на висках, а спина сгорбилась под тяжестью толстых срубленных стволов и гигантского топора.

– Нет, отец, – ответила я. Он всегда предлагал помочь и делал это искренне, но я отказывалась. Наверное, потому, что мне было проще все сделать самой, чем учить его выполнять свою работу, думаю, он даже не умел кипятить воду. Но он все равно был лучше других отцов, что били дочерей за нерасторопность или просто вымещали злобу на беззащитных детях, неспособных дать отпор.

– Хорошо. – Натужно дыша, он прошаркал по комнате, опустился в кресло и вскоре тихо и мерно захрапел. Вода закипела, зеленые бобы всплыли на поверхность и полопались. Я помешала кашу, как учила меня мать, которую в свое время научила тому же бабушка.

После ужина я села у окна, подтянула колени к груди и выглянула наружу. Хотя разрушенные хижины выглядели безобразно и служили напоминанием о войне, прокатившейся по нашему уголку княжества, деревья, полевые цветы и горы переливались насыщенными оттенками зелени и синевы. Густая трава зеленела там, где гнили брошенные трупы, которых из-за нехватки людей некому было похоронить. Недавно с деревьев капала кровь, а теперь с ветки на ветку порхали бабочки.

Природа оправилась быстрее нас.

Теплый ветерок ворвался в хижину и подул мне в лицо. В такие минуты казалось, будто сумерки затаили дыхание и ждут наступления темноты. Я тоже ждала, но чего? Тогда я еще не знала.