Я Вам не Вы, или Выцыганить услугу «Любовь»

Метропоезду, в который мы сели, предстоит пройти долгий путь до конца своей линии – гораздо больший увиденного нами: когда мы высаживаемся и покидаем её всего лишь на третьей станции, этот же вагон (и поезд) отправится дальше, где из его же окна откроется столько всего интересного и очень много: всё это-большее также подвластно и покорно ему, как и меньшее-пройденное на наших глазах, всё это нужно также увидеть – чтоб думать об этом. И это всё начинается с одного слова «на центр». Но мы уходим со второй-третьей станции, разменивая это всё на уже другой путь – часто не такой хороший и удобный с самого начала. Метропоезд поедет дальше – там впереди у него столько всего, но уже без нас. Его путь на этом только начинается. Когда же мы вернёмся откуда вышли, но спустимся и свернём на другой край платформы – там это всё у него уже позади, а впереди остаётся совсем немного, именуемое словом «из центра».

10 лет. Огромное количество изведённой бумаги рисунками по памяти: фрагменты кузовов трёх видов поездов, станций с ними, салонов, кабин машиниста снаружи, всё в разных проекциях. Огромное количество попыток передать всякую новую запомнившуюся деталь подвижного состава чтобы показать его красивым и необычным со своей точки зрения. Десятки изведённых фломастеров чёрного, синего, голубого, и зелёного цветов. Никто другой не заострит внимания на таких элементах внешности этих двух видов транспорта, всем похожих друг на друга кроме оплаты и интервала движения.

11 лет. Вторая в жизни поездка в Анапу после пятилетней паузы состоится в конце августа 2000 года. Ко всему добавятся поезда дальнего следования. В отличии от одинаково покрашенных и гофрированных вагонов пригородных электропоездов, имеющих токоприёмники через каждый, и кучу прибамбасов на рифлёной крыше, эти вагоны, с крышей более закругленной, негофрированной разно-серой (по тону) и не напичканной механизмами, имеют разные зелёные тона, а также два вида расположения, формы и количества рёбер жёсткости (гофров) на кузове.

Купейные вагоны – по два почти остроконечной скруглено-треугольной (в разрезе) формы ниже жёлтой (такой же разной в тоне, но одинаковой в форме) горизонтальной средней полоски (подоконного пояса); два ребра (не всегда) между окнами без половинящих их посередине форточек (в отличии от пригородных электропоездов), и одно ребро сверху между рядом окон и началом выступа серой крыши одинаковой (на каждом вагоне) формы и размера. Плацкартные вагоны имеют пять более выступающих (чем у метро и электрички) рёбер жёсткости закруглённой (в разрезе) формы ниже разделительной жёлтой полосы, три таких же ребра между окнами, и ещё три между рядом окон и крышей на разном расстоянии друг от друга.

Среди них зелёных есть поезда синих (Харьковские), красных («Красная стрела», «Экспресс» Ленинградского направления (до 2006 года)) и других цветов – фирменные, одной и той же модели вагонов. В 2003 году при поездке из Анапы в Москву, впервые увидятся темно-зелёные вагоны с шестью сильно выступающими трапеционными (в разрезе) рёбрами ниже жёлтой полосы, тремя менее выступающими скругленными (в разрезе) между стеклопакетными и более закруглёнными (чем деревянные и металлические) с более жирной белой рамкой и чёрной резиной окнами, и с четырьмя сильно выступающими (как нижние) рёбрами наверху перед крышей.

Подумать только: всё время кроме поездки в Анапу, в этих длинных, гофрированных снаружи и облицованных деревоимитирующим пластиком изнутри подземных и наземных составах я привык проводить от десяти минут до полутора часов в день. А тут целых полтора суток! Ночевать, есть пить и мыться. И всё это время тебя везут. С комфортом, в лежачем состоянии. Так далеко! А за окном не прекращаются обратные рельсы, станции, провода и поезда, ночью от фонарей мелькают освещённые ими элементы той же что и днём электрификации. Да разве можно после такого этим не зафанатеть с головой?! Родители всегда брали билеты в купе (не плацкарт), но на дополнительные – дешёвые и неудобные поезда. Иногда даже с рук – за месяц до отъезда, не зная дадут ли отцу отпуск, и вкалывая месяц без выходных лишь бы заработать на поездку. Прозванивали по записной книжке частные сектора, а по приезду их искали. «Организаторы» будут жить конечно в своё удовольствие, мне же кроме моря с запахом, вечерних спадов жары, чебуреков с газировкой, шампуров с шашлыком, пары хороших аттракционов (советская «Орбита 420» и 90-х годов «Максифуга»), и музыкального фона из пары-тройки новых на тогда радиопесен вспомнить будет нечего…

«Мам, а помнишь как я в 5 лет перед первой поездкой в Анапу боялся ехать на поезде, посмотрев какой-то фильм («Неуловимые мстители 1966»), где горел паровоз, а бабушка сказала: «Привыкай к квартире на колёсиках»?

– «Приучили на свою голову».

По приезду домой появятся рисунки со следами неравнодушия к увиденному. Через год, достучавшись по телефону до того же частного сектора и договорившись о проживании, после очередного моего промаха, услышится: «Вот мы щас приедем туда же где были год назад. К тем же людям. Вот чем ты бл**ь на**й за год изменился?»

12 лет, 6-й класс школы (5-й год обучения), весна. Возникавшая неоднократно ранее идея объёмной передачи из бумаги любимого подвижного состава наконец примется за дело. Время бурного процветания 11-14 лет. Получаемый результат совершенствуется с каждым разом, становясь более «правильным» и детализированным. И это будут не только поезда, ж/д полотно и электрификация, а эстакады, жилые дома, пассажирские самолёты, ракеты или просто непонятные композиции из рутинно выполненных элементов, часто похожих конечно же на решетчатые опоры контактной сети, или простые геометрические фигуры. Стёклами будут гладкие прозрачные плёнки от дисков и сигаретных пачек. Бумага канцелярская, но по возможности более толстая. Глина и пластилин попробуются раз, но это не сложится в связи с невозможностью получения желаемого результата в ручных условиях даже с линейкой и досками. Все свободные щели в комнате примут десятки неудачных попыток одного и того же, жалкого на выброс. Большее удовольствие доставит вырезка начерченных четырёх граней макета решетчатой опоры или горизонтального сетчатого ригеля более длинной формы. Ширина таких элементов в макете – не более сантиметра, а длина от 10 (опоры) до 30 (ригеля) сантиметров. Толщина получаемой сетки достигнет меньше миллиметра. Также кропотливо для детализации режутся и клеятся сотни шпал к рельсам, консоли опор, рёбра жёсткости на вагоны, и окна многоэтажных высоток (13-15 лет). Из нитей делаются провода. Часть макетов раздарится соседям и родственникам, боìльшая уничтожится в смене на лучшее, многое бросится за нерентабильностью делать дальше, а что-то просто развалится из-за нерасчёта прочности как к примеру «ажурная ракета» из тысячи таких же вырезанных сантиметровых треугольников, разделённых миллиметровыми полосками каждый, но на этот раз образующих огромный цилиндр с куполом. Эта штука, усидчиво сделанная за два вечера, поразит всех любивших меня соседок по подъезду, зашедших в квартиру. Отец и мать сочтут подобный труд занятием не делом.

Небольшое время летом 2000 (10-11 лет) привлекают автобусы «ЛиАз»-5256/6212.00 (двухъярусный с гармошкой) за сильную похожесть на «Икарусы», более современную переднюю часть (кабину водителя снаружи), и сам «Икарус-280» за белый цвет с зелёной жирной полоской снизу и тонкой посередине (как и у тех «ЛиАзов» – одинаковое наружное оформление), раздвижные двери, большее расстояние от них до начала крыши, и внутреннее убранство: белый (иногда деревоимитирующий) пластик в сочетании с чёрной резиной на оконных рамах, межсекционную гармошку и поручни (всё привлекавшее в 6 лет). Мечтается (как и тогда) спрятаться ото всех, жить (с кроватью, едой и санузлом) в таких пустых салонах, не вылезая и не впуская туда никого. Обойдётся парой-тройкой рисунков и одним неукреплённым внутри и оттого быстро деформированным макетом «Икаруса» из тонкой канцелярской бумаги.

Но боìльшим пожеланием как всегда остаётся свидание с любимыми-боìльшими по размерам видами транспорта, и только вживую!

Весь этот кропотливый рутинный труд ценится лишь бабками-соседками и некоторыми гостями, умеющими слушать всё что угодно-не игнорировать (да тем более своих (родственников)), забравшими себе часть на память. Никто же из сознательных людей такого не понимает не признаёт, как не признает и сам сотворивший то, но лишь спустя годы – по причине возможности приобретения профессиональных макетов. Мысленно каждый думает: «Ты считаешь, что ты такой усидчивый, терпеливый, стараешься? (взглянув на эти макеты или на овощи, принесённые с ухоженной своими руками грядки на огороде). Я вот не вижу. «Ты молодец конечно же, мне это всё равно, я вот не понимаю почему ты в школе так плохо учишься?! Что это за оценки? Это твоё старание и терпеливость? Это результат…?»

Реакция разных людей на одного и того же меня, разделит их на «своих» (друзей) и «врагов/страшных врагов». Так тётя – одна из двух дочерей сестры моей бабушки, уговорившая отца по телефону забрать меня в один вечер лета 2002 (13 лет) от занятий дома английским в Москву на экскурсию по Кольцевой линии метро, по выходу наружу на «Комсомольскую» неожиданно угостившая вкусным дорогим мороженным, и проехавшая вместе обратно в Химки на электричке, пощёлкав мыльным фотоаппаратом меня где и как я хотел, по окончанию того заселится в голову одним из лучших «заступников» (вместо должных-сверстных друзей/подруг-сверстников за другие заслуги), покажется подобной мне по жизни и интересам, как и тогдашняя жена брата моей матери из одного с ним дома-пятиэтажки их в Павловской Слободе, родом из соседнего подъезда: из-за доброго отношения ко мне, и просто живя там куда ведут два «главных в жизни» транспорта. И неважно то, что спасшая ненадолго от отцовой прихоти тётя сама имеет к ней неразрывное отношение: уехав в Швецию, но прилетая к своей матери и к нам (в гости) в Москву (Химки), владеет не только соответствующим для жизни там, но и упомянутым международным языком, и строго контролирует его изучение своим же сыном, уехавшим вместе с ней. Как и жена брата матери имеет непосильное мне образование, и работает с его использованием на соответствующе непосильной по мне работе и должности.

Помимо того, не будет жизни и без дозы «популярных» вещей-запретных плодов того времени, не меньше отрицаемых и многими другими родителями других детей: «Quake» – 1,3 (1996, 1999), его конкурента «Unreal Tournament» (1999) (UT99) (одиночные версии игр), «Mortyr-1» 2093-1944 (1999) и множества других электронных удовольствий нового поколения, о которых позже – по ходу…

Всякие последствия «бабушкиного воспитания» или вообще никакого (по меркам со стороны); неверного (на содержание) сидения дома, и занятий, не интересных и непонятных большинству, не прекращают отражаться на недоразумении всего нормального современного общества и неотсталых от него родителях. Фраза отца: «Постоять за себя не можешь», или любая другая – за плохую учёбу и несправление с ней даже при всём старании, применяются только по факту. А фраза: «Вот они непрочитанные книжки и непросмотренные фильмы» вставляется буквально везде где хоть немного уместна. Мать – не особо сильный дублёр его слов и действий. Также как и отец недовольна отсутствием друзей, нелучшими оценками в школе, конфликтами с бабушкой в непонимании сложностей по математике. Но только гуманней. И ничего не делает по такому же неумению и непониманию причины. Также заставляет читать внеклассное чтение после сделанных уроков хотя бы час в день. Пересказ оба спрашивают меньше чем угрожают спросить, а когда это делают – отвечается лишь лёгкопонимаемое, что-то вроде русских народных сказок, республики ШКИД, и историй из жизни и воображений советских детей. Из современного-всучаемого поймётся Гарри Поттер вне Хогвардса (текст о принявшей не возлюбившей его семье, как и в подобной плагиатной книге про Таню Гроттер), и ещё какая-то серия тонких недавно вышедших купленных на Арбате детских книг с выдумками и рассказами про космос и телепортацию.

Принеся диск «Тесты для детей» и выбрав возраст 10-12 лет, компьютер по совпадению сочтёт интеллект низким. «Ну что? Допрыгались? Вот мои слова начинают сбываться. Пора задуматься…» Слегка напугает.

Военная литература и история, всякие досоветского написания произведения школьной программы и рекомендуемого внеклассного чтения, не доставляют абсолютно никакого понимания их содержаний, а значит и интереса к ним. Но советский бывший военный (просто этим заинтересованный, как и все – два года отслуживший в армии), а после сотрудник милиции, хорошо понимающий политику страны, с детства повёрнутый на политической истории мира, и чтущий и любящий книгу отец, по-разному не слезает, и выходит из себя за непонимание этих двух предметов, и за случайную порчу такой любимой им бесценной вещи из сотен бумажек с текстом, сшитых с коркой. Глядя интеллектуальные шоу «Умницы и умники» или «Самый умный», можно услышать: «Вот они нормальные дети, бл**ь!»; про всех же не таких: «Страна нуждается в героях, а вырастает бл**ь одно дерьмо!» Но это не в тему, ибо такими как там (в передачах) всегда приходятся немногие.

Заялдое изведение бумаги, но не портретами людей и животных, долгое карпение в изображении храмов над их архитектурными деталями, накладывание по десять слоёв гуаши на один лист бумаги с целью добиться густого цвета – без понимания того что на общем смысле этому не отразиться, к концу 6-го класса (5-го года учёбы), не по своей воле соответственно, сдаётся со всеми потрохами в ближайшую – самую образцовую в Химках Детскую Школу Искусств на художественное отделение. Вступительный экзамен из рисования простым карандашом и коричневыми мелками большого круглого горшка с цветами определяет на первый её класс минуя подготовительное отделение, а через год, вместе с ещё парой лучших, сразу же на третий из пяти!

Данная школа доставляет не только большуìю радость родителям еженедельной приостановкой вечернего шаболдыжничества их детей, но и даёт максимально лучшее довузовское образование по всем направлениям в искусстве, если получатель его расположен к тому талантом – даже не желанием, у тридцати пяти из сорока отсутствующем: получив здесь из – под той палки бумажку, они не пойдут развиваться дальше. Не располагающие же никакими задатками, бесцеремонно отсеяны сразу со вторых-третьих занятий, без возвращения денег.

Отложив в сторону проблемы по школьным предметам, сюда отправляется ровно на 2 часа 15 минут два раза в неделю. С огромным неохотным трудом живопись натюрмортов и пейзажей, и чуть похуже технический рисунок идут безупречно не только «вопреки» любому предмету общего образования, но и много лучше почти всех соседей по аудитории. Похвала не прекращается и дома от до и после нарекающего за обратную ситуацию со всем остальным без понятия причин тому. Но и здесь нередко восходят свои трудности. Выпадают творческие задания совсем не по душе, или рисование людей. Хуже – когда им нужно придумать образ, сюжет, внести большую лепту креатива. Хорошо или плохо, пройдя отцовское (и не только) наставление и осквернение, в конечном итоге сделав что просили, спустя время это снова «покроется» на ура идущими направлениями (изображениями всего неодушевлённого).

Основное плохое здесь – невыносимость и трата драгоценного свободного времени. Самое худшее: «Дома вы эту работу дописываете, со следующего занятия мы будем…»

– «О нет! А мне ещё то и другое делать! Когда отдыхать-то я буду?

– «А рисование не отдых?» (Слова дома).

– «Ты чё издеваешься?! Какой это отдых, это такая же работа не в удовольствие!»

Финал каждого учебного года – четыре дня выездной практики, а самая противная техника рисования – пастэльные мелки. Самое ужасное – отправление через полтора часа обратно в автобус, за которые точно отрисовать и закрасить акварелью и белилами детальную архитектуру невозможно. Доделывать приходится дома по памяти, с большиìми усилиями и нежеланием. Транспорт до места проведения занятий и обратно украшает предстоящее испытание: это будет самая лучшая, негрязная и приятная его часть. Некомфортные условия: листок, прикрепленный к картону (этюдник ради четырёх дней в году не куплен); в любую погоду; с пакетами, раскладным стулом и одной несчастной на всё про всё баночкой воды; по уши в краске, без возможности вымыть руки, что уж там кисти и прочие вещи. Обратное сопоставление ясно какому отдыху:

То, что будет под дождём в усадьбе Абрамцево 2 июня 2003 года, и ровно через сутки под землёй в знакомстве с Арбатско-Покровской линией метро: при тех же погодных условиях наверху и той же сопровождающей бабушкой, севшей вчера по разрешению в автобус полюбоваться за компанию усадьбой, сравнивать думаю самим понятно. В дни летних каникул, под заставлением рисовать чтобы не разучиться, в какую попало погоду поедется в Коломенское, где из-за не лучшей её в тот момент, принесённый листок лишь разрисуется карандашом, а краситься будет дома из головы по памяти. Зная, на чём поедется туда и обратно, по приезду скажется: «Но зато свою «тупость» ты получил».

Всё окружающее вне этих считанных-не грузящих мозги часов в неделю однозначно много сложней, ужасней, лишь иногда знает меру и остановку. Трудности образования основной школы: технические и гуманитарные науки, самостоятельные работы, связанные с применением непростого теоретического материала, и многозадачности простого переходящие в сложные логические и непонятные цепочки бьют с толку и взяты под контроль, отбирая тем боìльшие предполагаемого время и силы; самым страшным является непонимание тебя окружающими в этом положении.

Лето 2002 (12 лет). Городской лагерь другой школы на первом её этаже и во дворе, в ста метрах от своего дома. Когда все играют и общаются, бумага и инструменты принесены с собой, расположившись на виду на одной из поставленных вплотную друг к другу парт. Стоìит выйти в туалет или передохнуть на улицу, по возвращению обнаруживается пропажа инструментов, или что хуже – порча сделанной работы. Один за другим выбегают во двор: «Там твою электричку сломали».

Ещё при разговоре матери с главной вожатой об условиях здешнего нахождения с 8:00 до 17:00 с понедельника по пятницу – в этой скудной инфраструктуре из аудитории для начальных классов, коридора, школьного двора, столовой с трёхразовым питанием без ужина, моментально закатывается истерика. Мало ей и остальным учебного года, так ещё и лето чтоб было «при нём»?! Дома-поверх того не отменяется час внеклассного чтения, а в выходные огород? Особым моментом быть передаче матерью пятистарублёвой купюры (Ценовая политика: Москва 2002) за месяц всего этого в руки старшему вожатому, и истерическому возгласу: «Нахрена ты ещё деньги за это платишь?!» Это будет совсем немного как раз за те несерьёзные условия, а вся сущность ближайшего будущего верно почувствуется заранее, стоя и слушая тот разговор, бесполезно скуля всем кому можно, но никакие эмоции и уговоры конечно же не помогут…

Правила просты и изложены вожатыми на первой же линейке: вторым табу после первого «не повредить ничто/никого», будет «не перелезть за невысоко ограждённую территорию школы» – моментальное исключение без разговоров и денежных возвратов (возможно угроза/преувеличение для внушения страха). На такое пойти конечно в голову не придёт, но невозможно будет и находиться там дальше по всем причинам.

На второй понедельник, помочившись внутрь ножки найденной в кустах табуретки, а затем вылив всё на асфальт ради прикола перед соседом по месту «заточения», сдавшим проходившей мимо младшей вожатой случайно увидевшей странную мокротуì на земле, в опустевшей к концу дня аудитории один на один с двумя другими старшими состоится беседа о моей сущности и перспективе в жизни глазами взрослых. Главная из них – директор школы, принявшая деньги матери и видящая остальное нормальное, но страдающее поведение, выдаёт правду: «Всё-таки тебе здесь реально плохо». Подтвердив это, в последующем самовольном монологе о себе, за рассказ о проблемах с учёбой, не пожалеет, а окрестит будущим дворником. Написав от руки просьбу явиться родителям в ближайшее время, на следующий же день из-за совпавшего выходного матери, спустя переговоры, посторонившие виновника их за дверь кабинета на улицу, через считанные минуты более желаемому проведению бесценного времени – летних каникул снова продолжиться, а на случайный «десерт» прямо оттуда с той же матерью состояться поездке на метро до «Тверской» туда и обратно в ранее упомянутый банк по её делам. По дороге назад в автобусе, на мой радующийся свободе вопрос: «чем я плохой?» она ответит, что ей просто не нравится отсутствие у меня друзей. Дома же реакция на свершившееся событие бесспорно примет несколько другой характер, а спустя время городское телевидение расскажет, как в этом и другом лагерях (при стенах школ) здоìрово и интересно, никто не притягивает окончание этого времени, у всех одно утешение – впереди ещё одна смена…

Школьные и дворовые хулиганы и гопари – большое и ужасное препятствие везде: на переменах и в туалете, во дворе, по дороге домой. Мысленно кажется, они пытаются разрушить не только твоё тело, но и всю твою жизнь. Все твои действия, и конечно всё сделанное тобой. Некоторые из них уже курят, а некоторые стоят на учёте в детской комнате милиции. Двоих известных в районе и в школе даже учителя-защитники (не противники) моего «внеучебного» мира и поведения пытались привлечь к уголовной ответственности ещё задолго до их знакомства со мной и загона одним из них в туалет с объявлением условий принести к следующему разу 28 булок или 4 шоколадки, чего естественно не сделается (10 лет, 5-й класс школы (4-й год обучения)). Таких юных бандитов и менее агрессивных сорвиголов на глазах детства и юности будет везде достаточно.

Среди всех одноклассников и одноклассниц обоих школ, знавших домашний номер телефона и звонивших чтобы приколоться, лишь один сочтётся реальным хулиганом после поджога на уроке кабинета географии и заставления его классной руководительницы по тому же номеру молить о прощении за телефонное хулиганство поверх ответа перед школой за порчу её имущества. После она же свяжется с моим отцом, посчитав меня много лучшим в школе в сравнении с подобными, и в пределах разумного удалённым от уровня желаемых отличников.

Отец хоть и сотрудник «защиты», но словами потакает моральное и физическое преступление в адрес не умеющего дать нормальный отпор, и допускающего своим же поведением такое к себе отношение, мать также не понимает в чём дело: «Ну вот почему ни к кому не пристают, а к тебе все лезут? Значит ты повод какой-то даёшь, позволяешь чтоб над тобой издевались», но никто из них так и не предпримет ничего дельного для выяснения причины происходящего и устранения какой-либо грамотной мотивацией: за очередное недоразумение суётся книга-повесть с заставлением прочесть сегодня от сих до сих и под пересказ… Идеей фанатеющего историей отца найти друзей будет удивить на перемене парой вручённых им раритетных монет кого-нибудь из ребят. Но стоило это сделать, как сами они давным-давно знали эти блестяшки не хуже него и меня-наученного, не породив на этом ожидаемого результата.

Ещё с четырёхлетнего возраста если не раньше, никто иной как бабушка, не меньше и больше провожавшая и забиравшая из детского сада, узревает постоянное уединение от коллектива из-за ненахождения с ним общего языка. Её просьба к родителям: «Андрей, Ларис, сводите его к психологу, почему он всё время один? Почему его как посадишь за карандаш – так он в истерику, а если рисует – то только одни линии?» особо не слышится, а состоявшиеся всё же походы к нему-бесплатному и пару раз не туда куда надо – к психотерапевту, венчаются чем и ожидались водившей матерью – не больше пустой траты времени. Вернувшись домой, ответится: «Он здоров. Сама ты больная».

Коллектив сверстников просто враг, если не игнорирующее и не взаимно игнорируемое живое пустое место. Он собирается на перемене и о чём-то разговаривает; он каждый своими «кусками» (компаниями) тусует на улице, играет в футбол, подтягивается на турниках, обсуждает просмотренные новые фильмы. С ним живётся вплотную и круглый год даже после всех лагерей – пересекаясь в своём и любом дворах. Его поведение кажется слегка навеянным западной культурой – «втираемой» СМИ на тот момент, а вместе с этим – больше чем раньше распущенным (как и взрослого-руководящего им коллектива тоже: видя, что нашли и забивают отшельника, не помогают и не обращают (как раньше-в советское время) на то внимания, могут и поддерживать это забитие – если сами такие). Его разговор и действия бывают просты и понятны, но повторить такое и за это влиться к нему не выходит. Его жизнь за пределами сада, школы, работы и учёбы остаётся надуманной предрассудочной загадкой. Его увлечения и перспективы неясны и далеки. Разговор с ним длится недолго, оставляет отпечаток недоразумений. Большинство, включая «элитный слой», с первой же связавшей с ним ситуации отшивает сразу – за непонимание и неподобие себе. И сколько не пытается вслушаться в его общение, понять и продолжить беседу, а после общаться дальше и быть во всём с ним – ничто не выходит.

«Я мог быть интересен своими интересами, общением и внутренним миром лишь первые минуты. Недостатками выходили беспрестанные рассказы о себе и жалобы на свои трудности, громкая монотонная «загрузочная» речь и эмоционально-волевая неустойчивость – выход из себя, крики, истерика и неадекватное дикое поведение-реакция на малейшее не так – например на проезд мимо своей остановки, опоздание, где-то задержку-трату времени, падение предмета и порчу одежды, ввязку в проблему по дикой глупости – оттого целую боль в голове о том, что сегодняшний обычный-замечательный день этого совсем не предвещал. Для кучи – не такая походка и прочие телодвижения, лишние действия, всегда попытка договорить свою мысль, видя и игнорируя её полную уже неактуальность в общей/диалоговой беседе, дабы услышать по ней ответ». Энди Купер.

За попытки навязать себя и своё, неуважение и непонятие интересов других, в ответ могла следовать ненависть призёрами такого поведения. Отсутствие этикета при сверстниках и за столом в гостях также не остаются безнаказанностью.

«Андрей, ты не обратил внимание – чё то (родственники по отцу – его братья и их сеìмьи) нас больше не приглашают к себе? Раньше мы к ним часто ходили и они к нам, везде с нами были, ездили куда-то на шашлыки, рыбалки, в походы. Сами вон собираются, ходят друг к другу, а про нас забыли»

– «А небось этот там чё-нибудь ляпнул бл**ь, вот и не ходят». (Истиной причине быть в конфликтах между взрослыми – признании их нам не родными);

10 лет, итог первого свидания в тех гостях с двоюродными братьями и сестрой-почти ровесницей: «Да тя все увидели – просто бл**ь о**ели. Я всё время смотрел как она (эта сестра) глаза протирает – наверняка думала: ни сон ли это – что у неё брат такой?»

Ещё одним «классическим» нареканием будет: «А о чём с тобой можно разговаривать? Книжек мы не читаем, фильмы мы не смотрим. 13 лет бл**ь. Тебе уже 13! (10, 12, 14). А мы всё «коробочки клеим», да на метро катаемся». Позже будет 15-18, 23 года; «Друзей на**й нет, подруг бл**ь нет, от тя все шарахаются. Кому ты нужен-то такой? Ты людям неинтересен! Где бы ты не был, сначала все думают: ну может прикалывается, ладно. Присматриваются. Видят бл**ь уже что нет – это так и есть. Потом начинают чморить. И будут чморить постоянно, везде и всегда!»

Светящиеся на глазах молодёжные премьеры, всеми любимые боевики, детективы и прочее кино любого жанра в целом не понимаются и не вызывают интерес. История с литературой как уже говорилось – аналогичная тьма. Справиться удаётся лишь с саìмой незначимой, посильной информацией.

По воскресеньям с утра до обеда ходится с бабушкой и дедом на рынок, по магазинам. Здесь родители не против, ведь периодически сами туда же берут с собой, не оставляют дома на целый день – это плетётся с рождения. С него же, от той же бабушки не прекращается просьба: «Андрей, Ларис, сводите его в театр, в музей, на выставку. Ну что же он всё время с нами-то по рынкам и магазинам ходит? Надо чтоб он развивался, а здесь он что получит?»

Мать же и отец редко и с трудом выходят в центр скопления всея Родины – столицу, куда проходит и приходит метро: раз за детство на Красную площадь и в Кремль, второй – в московский зоопарк, где как и везде не понравится, особенно подстраиваться под них, и выделяется лучшее из того – покинутая подземная туда дорога, желание и радость долгого обратного по ней возвращения домой; цирк/представление – раз-два в год в Новогодние праздники; пара тройка походов в музеи, а позже (уже под конец раннего детства) регулярно на Измайловский вернисаж. Отдыхая в Анапе, обчешутся с ними все щели исторических гордостей курорта. Но действие их направлено в свою пользу в первую очередь, не поняв почему это не интересно мне, а лишь вежливо и не очень попросив не портить настроение, и почему эти все поездки и походы так долго ждались только из-за метро/поезда дальнего следования туда и обратно, тоже не поймётся. Большиìм плюсом в них станут лишь угощения мороженым, чебуреком, шашлыком и газировкой, заметней делающиеся ближе к подростковости, а пока только изредка, не всегда, и не сильно улучшая обстановку. Это единственное, в чём поход с ними будет лучше походов с бабушкой, материально не способной тратиться на такое. Но скоро походам с ней же неожиданно измениться, и проявлять другие-много высшие положительные качества и без этой отличительной мелочи…

11 лет, начало 2001, зимние каникулы. В последний их день, уже привыкнув ездить на метро раз в год по обещанию до «Войковской» и реже до «Тверской», неожиданно будет получено сверх желаемого, не поверив в это.

Незанятая работой бабушка, таскавшая как и мать с отцом по ближним рынкам и магазинам, на этот раз поведёт к остановке «Больница» 268-го автобуса, едущего в Москву до станции метро «Планерная». Тогда это был второй автобус после 817-го ((бывшего 517-го), идущего на МКАД с Ленинградского шоссе), соединяющий Химки с этой линией подземки. Ходил редко, ждался долго.

И спросил я тогда: «А чего мы так долго ждём? Куда поедем вообще?»

– «Первую звезду ждём».