Buch lesen: «Рабы Парижа»

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Часть 1
Шантаж

Глава 1

Зима в Париже 186… года была очень холодной. Но в тот февральский день столбик термометра (о ужас!) показывал 20° ниже нуля.

Мрачные снеговые тучи заволокли небо. Накануне прошел дождь, и сейчас на мостовых была такая гололедица, что ездить в экипажах становилось попросту опасно. Город казался очень угрюмым.

О, этот Париж, город роскоши, блеска и откровенной, бьющей в глаза нищеты! В такие зимы, когда замерзает даже Сена, невольно вспоминаются те забытые Богом углы, где холодно и нет дров, где звучат жалобы и стенания, где ожесточаются сердца…

Именно в тот хмурый февральский день содержательница отеля «Перу» мадам Лупиас, грубая и жадная овернка, неожиданно для бедных жильцов резко взвинтила плату за комнаты, а деньги потребовала немедленно.

– Ну, что за медвежий холод! – проворчала мадам Лупиас, помешивая угли в низенькой печи своей конурки и, распрямившись, сказала своему мужу: – Ты знаешь, мне как-то не по себе. В такой холод кто-нибудь из этих бродяг еще, чего доброго, повесится. Помнишь, как в ту зиму, когда нашли одного наверху… Нам это стоило тогда больше пятидесяти франков. Ты бы сходил на чердак посмотреть…

– Да ну их! – отмахнулся супруг мадам Лупиас. – Все они забились по щелям, чтобы согреться. Старик Тантен убрался еще ранним утром, а чуть погодя я видел, как уходил Поль Виолен. Стало быть, наверху осталась одна Роза…

– Ну, об этой я и не забочусь, – раздраженно заметила мадам. – Помяни мое слово, она непременно бросит этого Поля. Девочка слишком хороша, чтобы оставаться в этой жуткой норе.

Итак – отель «Перу» по улице Гюше, в двадцати шагах от площади Пети-Пон… Сам вид этой трущобы никак не был похож на нормальное человеческое жилище. Подобные приюты все реже встречаются в обновленном Париже. Но – встречаются… Несчастный, униженный бедняк ищет и находит за свои последние пять су в таком приюте свой временный кров и жалкую постель. Как утопающий хватается за соломинку, так эти люди, загнанные жизнью, спешат сюда. Их гонит инстинкт самосохранения. Но через день-другой, едва набравшись сил, они спешат прочь отсюда.

Весь отель сверху донизу с помощью тряпок и старой бумаги был разгорожен на множество крошечных клетушек, которые мадам Лупиас пышно именовала – комнатами. Подвижные стены этих клеток непрерывно рвались, лопались, уничтожались самими жильцами, превращавшими этот жалкий отель в сплошной вертеп.

Только у счастливчиков тут было сносное помещение: маленькая келейка с покатым потолком и окошком под самой крышей, чем-то напоминающая табакерку. Распрямиться во весь рост тут было просто невозможно.

Всю мебель тут составляли постель с матрасом, набитым стружками, простой грязный стол и два стула. За такого сорта «табакерку» супруги Лупиас брали не меньше двадцати двух франков. Они объясняли столь высокую плату наличием в комнате камина. Камин, правда, был ничем иным, как дырой в стене, уносившей из комнаты последнее тепло. И все же, и все же… Комнатки-табакерки никогда не пустовали.

Теперь в одной из них дрожала от холода молодая, удивительно красивая женщина. Ей было не более девятнадцати лет. Натуральная блондинка с кожей редкой белизны, густые длинные ресницы, смягчавшие суровый, чуть металлический блеск голубых глаз… Казалось, этот нежный алый рот создан для вечной улыбки счастья, а роскошные блестящие волосы, падавшие на античные плечи, должны быть украшены царственной диадемой. Но жалкий гребень в четыре су, перехватывавший на затылке это золотое великолепие, свидетельствовал о суровой прозе жизни.

Закутавшись в некое подобие шали поверх легкого платья и накинув на плечи старое и грязное постельное одеяло, молодая женщина сидела на полу, глядя на огонь.

Впрочем «огонь» – это слишком сильно сказано. Не нагрев комнатушку ни на йоту, очаг догорал, и только две головни с кулак еще тлели в нем, давая жару не более, чем дымящаяся сигарета.

Но, ничего не поделаешь! Скорчившись на жалком половичке, который мадам Лупиас величала каминным ковром, Роза извлекла из кармана засаленные карты и принялась гадать. Она так увлеклась, что, видимо, забыла о холоде. Полукругом раскинув перед собой карты, осторожно, боясь ошибиться, красавица принялась кончиком пальца отсчитывать по три карты. Каждая карта, которой касался ее палец, имела для нее особый, тайный смысл – благоприятный или пагубный. В зависимости от этого лицо Розы то гасло, то озарялось улыбкой.

– Вот этот молодой блондин, – бормотала девушка, – это, должно быть, Поль. Вот деньги, а вот и препятствие… Боже мой, девятка пик! Всюду эта проклятая девятка пик! Прямо рок какой-то!

Впрочем, девушка вскоре утешилась. Смешав колоду, она раскинула ее еще раз и тщательнейшим образом перетасовала, потом левой рукой сдвинула карты…

При этом вторичном опыте карты оказались милостивее и сулили явное благополучие.

– Ты любима! – говорили они на своем чародейском языке, – любима глубоко и страстно, тебя ждет богатство и счастье, о тебе много думают и вскоре ты получишь письмо, где один молодой человек, брюнет, с огромным состоянием… – Огромное состояние изображалось в образе трефового валета.

– Опять он! – пробормотала Роза, – воистину сама судьба того желает! – она торопливо достала из своего маленького тайника за печкой небольшую скомканную записку и уже, наверное, в двадцатый раз со вчерашнего дня принялась медленно и с наслаждением ее перечитывать:

«Мадемуазель!

Я вас видел и уже люблю. Честное слово! А потому хочу сказать вам: вы не созданы для той мерзкой норы, где прячете свою красоту. Роскошные палаты, украшенные палисандрами и цитронатами, ожидают вас на улице Дуэ. Я с утра до ночи занят делами и потому квартира – в вашем распоряжении.

Я еще не владею вполне своим состоянием, но через пять месяцев и три дня буду введен в права наследства после своей матери. Я смогу распоряжаться им по своему усмотрению. Тем более, что отец мой стар и его можно склонить к чему угодно.

Итак, позволите ли вы мне приискать для вас портниху?

Даю вам на размышление пять дней, считая сегодняшний. Даже шесть, если вам покажется мало. В течение этого времени буду ждать вашего решения на углу площади Пети-Пон.

Гастон де Ганделю».

Это непристойное, игривое послание, безусловно, было обидным для любой женщины. Но это, очевидно, нисколько не смущало Розу. Напротив, именно его грубая материальная сторона и туманила ей мозг, казалась упоительной музыкой.

– О, если бы моя воля! – прошептала она страстно, – если бы только моя воля!

На шаткой лестнице послышались чьи-то решительные шаги.

– Он! – испуганно прошептала девушка, – Поль! – и по-кошачьи шмыгнула от очага к стене, поспешно спрятав письмо в щель. Поль Виолен уже входил в комнату. Молодой человек лет двадцати трех, Поль был по-настоящему красив. Классически овальное лицо его было подернуто той матовой бледностью, что свойственна южанам. Небольшие тонкие усики прикрывали несколько крупноватые губы, придававшие лицу мужественный и энергичный характер. Светлые вьющиеся волосы обрамляли высокий и гордый лоб, а большие темные глаза горели удивительным огнем.

Красота Поля была даже ярче красоты Розы. В Поле было какое-то особое достоинство и природное величие, свойственное кровным аристократам. Даже супруги Лупиас не могли не заметить, что их странный жилец даже своему чердаку способен придавать некое величие, точно какой-то принц крови, вынужденный скрывать свое происхождение.

Но принц был крайне жалок в эту минуту. Невзирая на отчаянную нищету, его одежда была подчеркнуто опрятна. Но в ней чувствовалась бедность, что стыдится самое себя, молчит и прячется от всех.

Панталоны, жилет и сюртук из черного драпа, основательно потертые, не в состоянии были защитить беднягу от поистине сибирского холода, что свирепствовал в тот день. Добавьте к этому наряду еще и светло-серую накидку, что была не толще паутины, и потому согревать никак не могла. Зато ботинки на нем были тщательно вычищены, но, увы, именно это обстоятельство и подчеркивало трагическое, поистине отчаянное положение финансов Поля.

Войдя, Поль швырнул на постель сверток белой бумаги, что держал под мышкой.

– Ничего! – произнес он с мрачной безнадежностью, – опять ничего!

Роза, подняв голову от карт, взглянула на него, и ее хорошенькое лицо стало злым.

– Что? – презрительно и удивленно спросила она. – Ничего?! И это после того, что ты говорил мне сегодня утром, уходя?

– Сегодня утром, Роза, я еще надеялся. Но меня обманули. Вернее, я сам обманулся. Поверил пустым обещаниям. У здешнего народа даже не хватает доброты прямо сказать «нет». Они выслушивают тебя с видом явного интереса, даже искренне сочувствуют. Но через минуту тут же о тебе забывают…

Воцарилось молчание. Поль был слишком удручен, чтобы заметить косой презрительный взгляд Розы. Этот вид наивного отчаяния вкупе с угрюмой покорностью судьбе особенно бесил ее.

– Нечего сказать, завидное теперь у нас положение, – заметила она наконец, – и что же дальше?

– Ах, я уже голову потерял…

– В таком случае пора положить этому конец. Вчера, когда тебя не было, здесь была эта противная Лупиас. Так вот она объявила, что, если в течение трех дней мы не внесем за квартиру требуемые одиннадцать франков, она нас непременно выгонит. Да, да, и она сделает это, мерзкая дрянь, только ради удовольствия видеть меня на мостовой, она ненавидит меня!

– Один во всем мире, без родственников, без друга, совсем один, – бормотал Поль.

– У нас ни сантима, – упрямо вела свое Роза, – на прошлой неделе я продала свои последние юбки, нет дров. И ко всему прочему мы со вчерашнего утра ничего не ели.

Несчастный молодой человек схватился за голову и отчаянно сжал руками виски.

– Ну, вот еще, – желчно заметила Роза, – я ему толкую, что необходимо искать любые средства, любой способ, а он…

Не дав ей договорить, Поль судорожно сорвал с себя накидку и бросил на стул.

– На, возьми и отнеси в залог, – произнес он глухо.

– И это все, чем ты в состоянии помочь себе и мне? – спросила молодая женщина.

– За накидку, наверное, дадут три франка; наверное, за них можно купить немного хлеба и дров.

– Ну, а потом?…

– Потом… Я подумаю, поищу способ… Мне нужно выиграть время. Успех придет, а с ним и деньги. Нужно уметь ждать…

– Нет, нужно еще и уметь сделать…

– Разумеется! Однако, прошу тебя, сделай так, как я тебе сказал, а завтра…

Будь Поль менее взволнован, он давно бы заметил, что Роза упрямо ведет дело к разрыву.

– Завтра! – язвительно произнесла она, – что же завтра? Уже целый месяц я слышу одно и то же! Но всякому терпению есть предел. Вы, Поль, не ребенок и обязаны взглянуть прямо в глаза жизни. Ну, посудите сами, что дадут мне эти лохмотья? Три франка? И сколько дней мы можем прожить на эти гроши?

– Отчего же ты не помогаешь мне, – крикнул он, – отчего же сама не работаешь?

Роза саркастически улыбнулась.

– Я? Я – женщина, мой милый. Я не создана для работы.

С угрожающим видом Поль приблизился к молодой женщине. Казалось, еще минута – и он ударит ее.

– Несчастная! – глухо произнес он – да, ты именно несчастная…

– Нет… Я только голодная.

Надо полагать, такая ссора могла бы окончиться плохо. Но послышался шорох в дверях, и они оба обернулись.

На пороге чердачной двери стоял старик и, добродушно улыбаясь, смотрел на молодую пару.

Старик был высок и несколько сутуловат. Две скулы кирпичного цвета особенно выдавались на его лице. Да, и еще – красный нос. Все остальное скрывала длинная и всклокоченная бородах проседью. Глаза его были скрыты очками с цветными стеклами; медную оправу очков он обмотал черной ленточкой.

Все в нем дышало ужасающей бедностью. Это сальное изодранное пальто с огромными карманами носило на себе следы всех стен, о которые он терся и под которыми валялся пьяным. Было заметно, что для этого бродяги все равно где и в чём спать – на постели или на земле, в платье или без платья.

Роза и Поль давно знали этого старика, ведь он жил в соседней конуре и его звали «дядя Тантен».

Его приход напомнил Полю, что соседняя комната мансарды – рядом и что каждое произнесенное им слово там слышат. Значит, их ссора тоже не была секретом…

– Что вам здесь нужно, милостивый государь? – резко спросил он у старика, – и кто вам дал право входить, не постучавшись?

Однако угрожающий тон Поля нисколько не смутил старика.

– Я стучался, – ответил он, – я редко бываю дома, а сегодня как раз возвратился, когда вы разговаривали. Я, разумеется, навострил уши…

– Милостивый государь!

– Погодите, нетерпеливый юноша! Скажите мне лучше, отчего вы так рано начали ссориться между собой? Когда лошади слишком долго стоят на месте, то даже самые смирные из них начинают беситься. Мне не раз приходилось замечать это…

– Однако, вы знаете, милостивый государь, – заметил Поль, глубоко задетый замечанием старика, – до чего ожесточают сердце бедность и нищета. Я полагаю…

– Э, полно о пустяках! Если я вошел, не спросив, то в таком случае простите меня; но разве не должны соседи являться друг другу на выручку, когда слышат шум ссоры? Как только я услышал ваши взаимные обвинения, сразу же сказал себе: этих двух больших детей мне следует немедленно помирить, иначе будет плохо.

Подобная тирада в устах этого бродяги была столь комична, что даже Роза не могла удержаться от улыбки. К тому же ей пришла в голову мысль, что старик догадается вытащить из кармана свой тощий кошелек и предложить им взаймы сорок или хотя бы двадцать су. Кажется, о том же самом подумал и Поль.

– Может быть, – заговорил он уже чуть спокойнее, – может быть, вы можете нам чем-нибудь помочь?

– Как знать!

– Вы сами видите, до какого унижения мы дошли. У нас ничего нет, мы пропадаем окончательно.

Дядя Тантен прежде, чем отвечать, поднял руки, как бы призывая небо в свидетели того, что он намерен сказать.

– Пропадаем! – повторил он, – жемчужины, скрытые на дне морском, тоже пропадают, пока какой-нибудь ловкий человек их не отыщет, – и он многозначительно улыбнулся.

– Не понимаю, что вы хотите сказать, – заметил Поль.

– Я хочу сказать, что прежде всего нужно добыть вам завтрак, а затем дров. Холод здесь собачий! Ну, а потом мы уже позаботимся и об одежде…

– Но для этого нужны деньги, много денег! – вздохнула Роза.

– Откуда вы знаете, что у меня их нет? – хихикнул старикашка, и начал медленно расстегивать пальто. Запустив руку в один из карманов, он вытащил засаленную бумажку, скрученную в трубочку. Потом развернул ее.

– Билет в пятьсот франков! – воскликнула Роза изумленно.

– Именно так, моя милочка, – ответил старик торжественно.

Поль был крайне растерян. Можно ли было предположить, что старик прячет под своими грязными лохмотьями такую сумму? И откуда она могла у него взяться?

Возможно, это преступные деньги? – мелькнула мысль у Поля и Розы. Они обменялись между собою многозначительным взглядом. Казалось, старик понял, что его подозревают.

– Вы зря так плохо думаете обо мне! – заметил он. – Эти деньги принадлежат мне на законных основаниях.

Но Роза уже не слушала его. Она взяла в руки мятую купюру и с наслаждением принялась ее ощупывать.

– Должен вам сообщить, – продолжал дядя Тантен, – что я нахожусь на службе у судебного пристава. Но это еще не все. Я – поверенный многих лиц по отыскиванию спорных долгов. Так что иногда в мои руки попадают весьма значительные суммы. Одолжить вам пятьсот франков для меня нисколько не обременительно.

Поль не знал, как ему поступить. С одной стороны – деньги были крайне нужны, но с другой – взять их, не зная, как и когда заплатить, казалось ему нечестным.

– Нет, – нерешительно сказал он, – я не могу взять этих денег: мой долг…

– Ах, оставьте эти бредни! – живо перебила его Роза, – неужели не понятно, что своим отказом мы огорчим дядюшку Тантена?

– Вы правы, прелестное дитя, – вскричал старик, – ступайте же скорее за провизией и купите, что нужно, ведь уже пятый час!

Роза бросилась к старому разбитому зеркалу, грациозно оправляя на себе лохмотья. Затем она торопливо выпорхнула.

– А хороша, диво как хороша! – заметил дядя Тантен с видом знатока, – какое изящество, какая грация! Дать бы ей хорошее положение – и она далеко пойдет…

Поль промолчал. Сейчас он был по-прежнему занят своими мыслями. Его многое тревожило. Этот загадочный старик, который ни с того ни с сего бросает пятьсот франков на ветер… Несомненно, он сделал это с каким-то тайным умыслом. А ведь как легко можно скомпрометировать свое до сих пор честное имя…

– Нет, милостивый государь, – начал он решительно, – брать у вас подобную сумму было бы непростительно с моей стороны, я ведь даже не знаю, буду ли в силах когда-нибудь вернуть вам ее.

– Очень мило, хорошенького же вы мнения о себе, дорогой мой! Если вы до сих пор бедствовали, то только потому, что у вас не было необходимого опыта. Теперь вы должны его приобрести и взяться за дело. Нужда, мой друг, – лучший учитель. Я уверен… если у вас будут средства, вы отдадите мне эти пятьсот франков. Торопить вас не стану, но, для обоюдного спокойствия, вы дадите мне расписочку, по которой обяжетесь до уплаты долга платить шесть процентов.

– Какую еще расписочку? – пробормотал Поль.

– Вексель… Это уж так полагается.

В подобных делах Поль был не опытнее младенца. Дядя Тантен тут же вынул вексельную бумагу.

– Вот, пишите здесь: «Восьмого июня будущего года я должен заплатить господину Тантену или, кому он прикажет…»

В тот момент, когда молодой человек подписывал вексель, в дверях показалась Роза со свертками в руках. Она вся сияла, глаза ее блестели. Было заметно, что с ней только что случилось нечто удивительное. Но Поль ничего не заметил. Он был занят распиской.

– Позвольте заметить, – заговорил он, – число, которое вы заставили меня написать, не более, чем формальность. Не думаю, чтобы за четыре месяца дела мои настолько поправились, что я мог бы уплатить вам столь значительную сумму…

Старик по-прежнему улыбался.

– Ну, а если бы мне вздумалось, к примеру, потребовать с вас эту сумму и раньше, например, через месяц? – лукаво поинтересовался он.

– Как, неужели вы смогли бы…

– Я сам – не смог бы, дорогой мой! Сам по себе я ничего не могу, но у меня есть знакомый, а у него сильные и длинные руки. Что хочешь найдет и достанет. Если бы я послушался его в былые времена, то, наверное, не оказался бы здесь. Одним словом, не хотите ли сходить к нему, познакомиться?

– Отчего же нет… Было бы глупо упускать подобный случай.

– Ну, что ж, сегодня же вечером увижу этого знакомого и сообщу ему все касательно вас. А завтра пополудни вы будете у него. Если вам удастся ему понравиться, если он найдет нужным заняться вами, то карьера вам обеспечена…

Старик снова полез в свой карман и вытащил карточку. Подавая ее Полю, он заметил:

– Моего приятеля зовут Маскаро, вот его адрес.

Роза, как и все парижанки, владела искусством устроиться мило и уютно везде. Уже через минуту стол был накрыт. Конечно, все соответствовало окружающей обстановке конуры. Вместо скатерти – какой-то обрывок ткани, подносы заменяли листочки бумаги. Жаркий огонь уже пылал в печурке. Две стеариновые свечи уже красовались в старом подсвечнике, каким-то чудом уцелевшем. Пламя свечей весело освещало каморку и расположившуюся в ней группу. В двадцать лет человек легко утешается. И эта неожиданная картина как-то развеселила Поля. Он усилием воли отогнал темные подозрения, мрачные предчувствия.

– За стол! – воскликнул он, – вот, наконец, мы и с обедом, хотя еще и не завтракали! Ну, Роза, занимай же свое место хозяйки! А вы, дорогой сосед, надеюсь, окажете нам честь разделить с нами трапезу?

Но дядя Тантен все же отказался.

– Мне необходимо сегодня вечером повидать Маскаро, чтобы предупредить о вашем приходе.

Роза не слишком горевала по этому поводу. Этот старик вызывал в ней отвращение, хотя она и должна была быть ему благодарной. К тому же она инстинктивно чувствовала, что старик давно следит за нею и угадывает ее сокровенные помыслы.

– До свидания, – сказал Тантен, – желаю вам хорошего аппетита.

Захлопнув дверь убогого чердака, старик, однако, не торопился спускаться по лестнице. Опершись о косяк, он прислушивался к голосам молодых голубков. И впрямь, почему бы им не веселиться?

После всех пережитых мучений Поль, казалось, ожил: в кармане у него теперь лежал адрес человека, который мог помочь ему сделать карьеру, у них появились деньги, а с ними – надежда на будущее.

Что же касается Розы, ее очень смешил этот старик, которого она считала большим дураком, пожертвовавшим для них такую сумму.

– Воркуйте и веселитесь, мои голубки, – бормотал в это время за дверью старик, – сегодня, может быть, вам придется в последний раз быть вместе…

Вымолвив эти слова, дядюшка Тантен ощупью спустился по шаткой лестнице, которую жадная Лупиас освещала лишь по воскресеньям. Спустившись, он отправился, прежде всего к хозяйке дома, которая готовила в это время обед на очаге. Войдя, он робко и почтительно поклонился, заискивающе улыбаясь.

– Я пришел рассчитаться с вами, сударыня, – произнес он и положил деньги на край комода. В то время, когда хозяйка писала ему расписку о получении квартирной платы, он рассказывал ей о неожиданном, довольно приличном наследстве, которое должен был вскоре получить. И в доказательство показал ей несколько банковских билетов.

Банкноты эти произвели на мадам Лупиас такое сильное впечатление, что она превратилась в саму любезность, бросившись учтиво провожать старика, держа в одной руке лампу, а другой, подавая ему его грязную фуражку.

Выйдя на улицу, старик поспешил во фруктовую лавку, что помещалась на углу улиц Пети-Пон и Бушери. Хозяин лавки, торговавший дешевыми винами, по девять су за литр, был хорошо известен местным беднякам.

Это был маленький, толстенький, короткорукий, вечно красный, поминутно раздражавшийся и непременно желавший показать себя очень важным, человечек. Он был вдов, носил баки на английский манер, числился сержантом национальной гвардии и носил фамилию Мелюзен. Зимой в бедных кварталах Парижа пять часов – самое жаркое время торговли для лавочников. Рабочие возвращаются из своих мастерских, а женщины после дневной работы спешат приготовить что-нибудь поесть к вечеру. Господин Мелюзен был так занят торговлей, при этом непрерывно наблюдая за своими мальчишками-посыльными, что не заметил даже, как в лавку вошел старик Тантен.

– Месье Мелюзен, – громко обратился старик к хозяину лавки.

Оставив свои дела, лавочник направился к дядюшке Тантену. И тот начал с вопроса, не приходила ли сюда несколько минут назад красивая девушка менять банковский билет в пятьсот франков.

– Совершенно верно, месье, но откуда вам это известно? – поинтересовался лавочник.

Глаза его округлились, и он ударил себя по лбу:

– Так я и знал! Неужели произошла кража? А вам поручено разыскать ее? Да, это было подозрительно! Когда эта девчонка явилась ко мне в лавку в таком рубище и с билетом в пятьсот франков, я сразу же подумал: «Тут дело нечисто».

– Постойте, постойте, – прервал его дядя Тантен, – я ведь еще вам ничего не сказал о краже. Я только хочу спросить, узнаете ли вы эту девушку, если бы вам показали ее?

– Как себя самого, сударь! Да и как не узнать такую хорошенькую особу, с такими дивными волосами! Она иногда заходит сюда, и я полагаю, что она живет где-то неподалеку… Может быть, следует послать кого-нибудь из своих людей, – заметил он, – или позвать сюда полицейского сержанта?

– Нет, это совершенно бесполезно! – важно заметил Тантен, – я даже попросил бы вас держать это дело пока что в тайне. Сейчас же я попрошу вас, если банкнота еще в ларьке, записать ее номер, а также число и месяц, когда она попала к вам в руки.

– Ну, да, да, конечно, – засуетился лавочник, – мои торговые книги всегда в порядке. Через минуту я буду к вашим услугам.

Проводив мнимого агента полиции, Мелюзен был исполнен гордого сознания исполненного долга. А дядюшка Тантен, как ни в чем ни бывало, добрался до площади Пети-Пон и начал ходить взад и вперед, ища кого-то глазами. Вскоре он увидел того, кого искал. Детина громадного роста, на вид лет двадцати, хотя на самом деле ему было всего пятнадцать; худой, с вытянутым и крайне неприятным лицом, он, видимо, стоял в секрете, наблюдая за кем-то. Чтобы скрыть это обстоятельство, он просил у прохожих милостыню в то время, когда появлялся кто-то из полицейских. Волосы его грязновато-желтого цвета уже поредели, лицо уже успело обрюзгнуть от пьянства, углы рта кривила недобрая циничная улыбка. Он будто демонстрировал свои дыры и лохмотья, вызывая сострадание у прохожих. При этом он напевал нищенский псалом, примешивая к нему сочиненную легенду о несчастном ремесленнике, бедной старухе-матери без хлеба, о своем жалком, искалеченном машиной теле.

Подойдя сзади к этому бродяге, дядюшка Тантен сдернул с его головы фуражку. Верзила в бешенстве обернулся, но тотчас же заулыбался сконфуженно:

– Кажется, попался, – стиснув зубы, прошептал он.

– Так-то ты исполняешь мои поручения? – грозно спросил Тантен.

– Помилуйте, поручения ваши давно исполнены, – лепетал детина.

– Не смей у меня еще оправдываться! Это по моей милости Маскаро тебя спасает; разве я не помогал тебе столько раз зашибать деньгу? Как же ты смеешь снова нищенствовать?

– Нет, хозяин, – пристыженно бормотал бродяга, – это я, черт возьми, просто от скуки… Нужно же было убить как-то время в ожидании вашего прихода. Смотрите, вот заработал целых восемь су…

– Гляди, Тото-Шупен, ты не кончишь добром, это я тебе предсказываю. Ну, рассказывай, что видел?

С оживленного угла улицы они перебрались в более уединенное место.

– А видел я вот что, хозяин, – отвечал детина, – ровно в четыре часа карета подъехала к назначенному месту и остановилась вон там, напротив лавки парикмахера. Карета отличная, одежда у кучера роскошная…

– Погоди… А в карете сидел кто-нибудь?

– Я заметил в ней того самого господина, которого вы мне описывали. Знатный господин! Низенькая шляпа по самой последней моде, светлые панталоны и открытая жилетка – одним словом, не господин, а модная картинка!

– И что же дальше?

– Выйдя из кареты, он принялся от нечего делать барабанить тростью по тротуару. Я разглядел в его зубах потухшую сигарету и тотчас же оказался рядом:

– Огня, не угодно ли, граф?

За это он дал мне десять су. Я хорошо разглядел его: низенький и рябоватый, с лицом истасканным и помятым, со стеклышком в глазу…

– И что же потом? – недовольным тоном спросил Тантен.

– Этот господин казался очень раздраженным тем, что попусту теряет время, бедняга ходил и ходил по тротуару, заглядывая под шляпку каждой даме. Ненавижу этих кокоток в мужском платье! Этого болвана я бы с удовольствием пообчистил.

– Я уже сказал тебе, чтобы ты говорил только о деле, – перебил его Тантен.

– Да, да, теперь о главном. Так вот, оба мы прохаживались, таким образом добрых полчаса, как вдруг из-за угла выходит женщина и поворачивает прямо на этого дурня. Настоящая красавица! Я так и замер на месте, но из какой она нищеты, хозяин, не приведи Бог! Они встретились и заговорили шепотом…

– И ты ничего не слыхал?

– За кого вы меня принимаете, хозяин! Красавица сказала: «Итак, решено, до завтра». А он опять спрашивает: «Правда ли?» – «Непременно, часов около двенадцати», – ответила она. Потом они расстались, и она скрылась. А он шмыгнул в свою карету, и кучер погнал лошадей. За те сто су, что вы обещали, хозяин, я, кажется, немало сделал…

Тантен вытащил из кармана пятифранковую монету и ткнул ее в руку оборванцу.

– На получи, только смотри у меня! Повторяю, ты плохо кончишь, а пока – прощай.

Через несколько минут старик, и его ученик разошлись в разные стороны. Проходя по мосту, Тантен довольно потирал руки.

– А дельце идет хоть куда, – бормотал он.