Искусство миротворца

Эпиграф

Пододвинул к себе стеклянную баночку, наполненную чернилами лазурного глубоководного осьминога. Цена такого сосуда – целое состояние. При попадании лучиков света чернила переливаются темно-изумрудным цветом, а буквы, написанные ими, не смыть даже морской водой.

Но ценились они в первую очередь за другое: неважно, на каком языке напишу текст – читающий будет видеть на листке символы и слова на том языке, на котором он думает, и смысл слов будет понятен читателю.

Конечно, продав эту волшебную жидкость, можно купить несколько бочек обычных чернил, а на сдачу жить пару лет беззаботной жизнью в большом городе, при этом покупать каждую неделю новый наряд.

Заманчиво… Но нет. Прогнав навязчивые мысли и откупорив драгоценную склянку, взяв в руку перо, на конце которого прикреплен тонкий металлический наконечник, я задумался. С чего же начать повествование?

Сразу заинтересовать читателя захватывающим сюжетом или потихоньку вводить в суть происходящего в былые времена? Немного поразмыслив и покопавшись в стопке листов с заметками, наблюдениями и историями, я понял, что нужно начинать с того момента, когда осознал кто я.

Все иллюстрации созданы с помощью сервиса rudalle.

Глава 1

Обхватил рукоять кинжала, да так сильно, что пальцы побелели от усилия. Лезвие, пронзившее глаз существа, рывком вышло из глазницы. Передо мной лежала помесь ящерицы, лягушки и… рыбы что ли. Голова у твари была большая, непропорциональная телу, как и короткая, но широкая шея, редко усыпанная крупной чешуей. А вот тело худощаво и горбато настолько, что некоторые позвонки в виде тупых шипов возвышались над головой. Руки вытянуты почти до стоп, так как ноги были короткие и кривые. И всю эту нелепость создания завершал небольшой хвост, даже хвостик.

– А что делать дальше? – произнес я шепотом, на сбитом дыхании, осматривая темное помещение. Ответа не послышалось, что и не могло не радовать: в этом сливном подвале, надеюсь, больше никого нет, кроме меня и вот этой страшной туши.

В углу тускло горел факел, вылетевший из руки во время моего падения. Огонь его мерцал, испуская мелкие искорки, будто вот-вот погаснет. С другой стороны комнаты, через небольшую сливную решетку в потолке, ведущую на уличную мостовую, проникал свет. Лучи солнца, проходя через прутья решетки, падали косыми линиями на середину подвала, разрезая темноту и немного освещая пространство вокруг. Оглядевшись по сторонам и еще раз убедившись, что опасности поблизости нет, я присел на корточки, чтобы получше разглядеть того, кто недавно хотел перекусить мной.

«Да, на человека оно точно не похоже», – подумал я, рассматривая морду, усыпанную маленькими кожистыми отростками. Широкая пасть неестественно перекосилась, обнажив длинные тонкие клыки, выстроенные в один ряд, явно предназначенные намертво удерживать жертву и не отпускать, пока та не истечет кровью. Глаза, а точнее один оставшийся глаз как будто продолжал следить за мной. Чувствовалось, что оно пытается вновь заговорить. Да! Эта тварь могла говорить как человек. Мне это не показалось, я точно слышал слова. Голос еще такой звонкий, как у подростка. Меня это ввело в ступор, и даже не пойму, как я умудрился нанести удар, при этом еще попасть в глаз. А вот отскочить в сторону от падающего противника не успел и оказался под ним. Падая, больно ударился головой об пол. Мне понадобилось время, чтобы скинуть с себя это создание, вдобавок я сильно измазался слизью, которая и сейчас продолжала вытекать откуда-то, покрывая существо и попутно обильно заливая пол вокруг. Складывалось такое ощущение, что вся туша выделяет эту вязкую субстанцию.

– Аааа, – вырвавшийся крик из моего рта отозвался глухим эхом. Я согнулся пополам от спазма в животе. Последовавший за ним рвотный рефлекс продолжался недолго. К моей радости, ел я еще вчера утром, хотя перед сном меня поили отваром. Точнее сказать, вливали какую-то лечебную гадость, но все равно желудок был пуст, о чем регулярно сообщал, издавая утробные звуки. Откашлявшись и глубоко вздохнув, понял, что смрадом несло от каждого сантиметра этих канализационных туннелей. Возможно, этот запах исходил от разлагающегося ещё при жизни тела местного жителя, которого я и разглядывал при плохом освещении. И, как говорит мой отец, больше не проявляющего признаков открытой враждебности. Да и скрытой враждебности тоже, честно говоря. Только если оно не собиралось убить меня своей вонью. Поднес руку к лицу, пытаясь закрыть нос рукавом, в надежде хоть как-то приглушить едкий запах.

«Как же я до этого докатился?» – спросил сам себя. Стою на коленях, трясусь от страха в сливной яме, весь измазанный в соплях или в чём-то похожем. А передо мной… даже не знаю, кто или что. Мысли судорожно сменялись, вытесняя друг друга, как будто соревновались между собой за место в моей голове. Вот про это мне рассказывал мой ненавистный дядя, который и послал меня сюда. «Люди в стрессовых ситуациях склонны впадать в панику и отчаяние», – говорил он. Судя по всему, у меня все и сразу, еще и голова болит от падения. Нужно успокоиться, а то просто потеряю сознание, как вчера в душе. Закрыв глаза, попытался подумать о чем-то отстраненном. Стал вспоминать приятное и спокойное место, и тут время будто остановилось, секунды превратились в минуты, а воспоминания хлынули потоком, унося меня от реальности.

Вспомнил, как беззаботно просыпался в теплой кровати родного дома. Точнее, на чердаке дома. До окончания школы я жил с родителями на верхнем этаже трехэтажного каменного здания, на крыше которого была небольшая смотровая башенка. Комната родителей, кухонька и моя комната на чердаке, как раз в этой башенке. Такая привилегия с личным выходом на крышу была у начальника стражи, кем и был раньше мой отец. Позже смотровые башни на зданиях упразднили то ли из-за плотной застройки в городе, то ли из-за уменьшения уровня преступности, и их отдали в личное пользование жильцам. Когда мне было шесть лет, мы на общем семейном собрании решили сделать из башни мою комнату. Как я радовался этому, как прыгал и кричал. Сама квартирка у нас небольшая, но зато дом находится в центре столицы. Из окна в кухне видны дворцовые стены, а из окна спальни родителей можно увидеть часть центральной городской площади. Моя комната в виде небольшой круглой башни с тремя высокими окнами, открывала круговой обзор на город. В основном – на красные крыши ближайших домов, но если встать на подоконник у северного окна и приподняться на цыпочки, то за дворцовыми стенами можно увидеть часть витражей королевской приемной в самом дворце. Одна мысль о том, какие важные вопросы нашей страны могут решаться там, меня будоражила так сильно, что по вечерам я долго не мог заснуть. Бывало, ворочался в кровати, фантазируя, например, как во дворце издают указ о награждении всех учащихся школы, в основном класс, в котором учился я, а лучше – исключительно меня за победу над большим грозным демоном и, конечно же, за защиту всего человечества от неминуемой гибели. Подробно представлял, как смотрят все вокруг на меня, открыв рты, а особенно Арина, да и Карина тоже. Это одноклассницы, которые мне нравились. Такие фантазии были лет до десяти. После я больше любовался закатами, порой забывая делать домашние задания. Садился на подоконник и наблюдал, как город готовится ко сну на фоне алого свечения небес. От этого наблюдения иногда была и польза. Заприметив дым в какой-нибудь части города, я тут же несся с громким топотом вниз по лестнице к отцу с докладом о возгорании, за что получал поощрение в виде внеочередной печеньки, которую можно было съесть, не дожидаясь ужина. Отец говорил, что это может быть пожар, а может, нападение демонов. В любом случае, произошла беда и там нужна его помощь.

В тринадцать лет я понял, что мои доклады уже не нужны, хотя за них все так же исправно давали вознаграждение. Причина бесполезности была в изобретении импульсных сигнальных станций. Это несколько устройств, связанных между собой тонкими, похожими на веревку, железками, которые стали называть проводами. Они протянуты во всех районах города. Если что-то случалось на одном краю города, то через несколько минут об этом происшествии знали все военные и блюстители правопорядка. Нередко к нам в дверь стучал запыхавшийся человек, тараторя о случившимся, будь то пожар или массовая драка. Выслушав, отец поспешно одевался и уходил на работу. Помню даже, как спросил у мамы, почему этому человеку не дали печенье: он ведь рассказал раньше меня. На это она ответила, что парень, который заходил к нам, уже взрослый и ему не полагается печенье раньше ужина. Хоть она после этих слов засмеялась, сказав, что шутит, мной они были восприняты всерьез. Свои редкие доклады я не прекратил, но вот печенье перестал брать, даже если настаивали. Какой же я ребенок в свои тринадцать лет!

В старших классах потерял интерес к военной тематике и пожарной обстановке. Не было времени смотреть ни на дворец, ни на закаты. Всё свободное время уходило на написание различных школьных журналов, плакатов или просто переписывание текста в разных стилях: одна строчка с крючками, другая – с завитушками. В написание строки заключал намного больше смысла, чем там на самом деле. Слова, наполненные гневом, писал четким начертанием, почти без наклона. Слова любви же писались плавными линиями, нередко украшались выносами за строку, как бы подчеркивая порыв чувств, а легкий наклон слов показывал, как строки льются из сердца небольшой струйкой, падая на лист бумаги. Почерк стал для меня отражением смысла, страстью, которую не понимали другие люди, читавшие мои тексты. Взяв кисть в руки, в первую очередь думал о том, как будет написан текст и в каком тоне, а потом лишь о его содержании. Представлял текстуру бумаги и запах чернил, как плавным движением руки, держащей кисть, чуть касаясь холста, оставляю след на века.

Вспомнив всё это, почувствовал, как мое дыхание стало глубоким, сердце успокоилось и вновь начало отбивать в груди привычный ритм. Открыв глаза и не обращая уже внимания на вонь, слизь, залившую весь пол, и тушу существа, встал, подошел к краю комнаты, запрокинув голову, посмотрел вверх. Через решетку в потолке увидел часть крыши и чистое синее небо. Своим решением, возможно, расстрою родителей, особенно папу, и подведу дядю, но сейчас я точно понял, кем не хочу быть и чего больше делать не буду никогда. Мои руки предназначены передавать информацию с помощью текста и создания вензелей, а не лазить по канализациям и забирать жизни, пускай даже страшных существ. «Где грань между

существами и людьми, если даже зубастая ящерица может заговорить как человек? – снова спросил сам себя и тут же предположил. – Следующими могут заговорить корова или гусь…».