Buch lesen: «И за мной однажды придут»

Schriftart:

Издательство АЗБУКА®

* * *

Первая часть

…Мы живы, а они ушли Туда,
Взяв на себя все боли наши, раны.
Горит на небе новая звезда,
Ее зажгли, конечно, хулиганы.

В. Гафт

Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

1

– …с утра гулял с собакой. Через час поехал на работу. В обед пошел дворами в кафе.

– Дворами до кафе – это его постоянный маршрут? Ну, значит, в тех же дворах и будем брать, – решился наконец Прокыш, еще ближе придвинул к себе вентилятор, подставляя струям воздуха лоснящееся лицо, и не с первой попытки прикурил.

Набравшись решимости, я наконец выдал ему то, о чем болела душа в последние дни, недели и месяцы. Другого подходящего момента не будет. Перед смертью не надышишься:

– Паш, я на это не подписывался. Мне достаточно того, что ты и так меня каждый день морально добиваешь. А «загрузки» – это не мое. И я, скорее всего, уходить буду.

Прокыш бросил на меня свой характерный взгляд. Он всегда так смотрит, когда от него сбегают на волю. Для него мир делится на своих, чужих и предателей. Первые две категории безболезненно пересыпаются из одной в другую, в зависимости от обстоятельств. Из категории «предатели» обратного хода нет. Сейчас начнет совестить: дескать, вот вы, молодые (а он всего-то на пять лет старше), привыкли на все готовенькое, не ловится рыбка без труда, а оперативные навыки годами нарабатываются… Я этих его фарисейских проповедей наслушался еще в армии, когда он был моим командиром.

– Не ссы, друг сердечный, и на меня уповай, – неожиданно участливо примостился передо мной на край стола, – не первый год замужем, у меня половина таких дел. А у тебя наблюдается, как это сказать, «снижение интереса к результатам оперативно-служебной деятельности». Так и быть, сходишь в отпуск – и похлопал по плечу. А рука у него горячая, тяжелая, твердая.

Что правда, то правда, этот никогда не бросит. И не забудет. От него вперед ногами. Его присутствие – гарантия надежности. С таким не пропадешь. Пока впрягается за тебя, ничего худого не случится. Когда год назад я с неделю обретался на Казанском вокзале и некуда было приткнуться, он, единственный знакомец в большом городе, помог с проживанием и работой. Правда, меня еще тогда смутил его потасканный, изможденный вид. Весь он был выжатый как лимон. И, конечно, предупредил тогда же:

– Готов жертвовать семьей и свободным временем? Это не работа, а образ жизни.

– У меня нет семьи, а времени – навалом, – был легкомысленный ответ.

– Работа на чем будет строиться… Как в оркестре, на барабанах (ну ему лучше знать). Нашел себе барабана, и пускай себе стучит…

Барабаны сплошь дырявые. И сам я теперь как измочаленная веревка. Давно не гляжусь в зеркало. Нечего там глядеть. Жалко себя порой становится. А вот Прокыша – уже не жаль. Добрался с его помощью до дна людской жизни, до страха, до грязи, до трупных червей, доедающих очередного бомжа на промзоне.

– Дело не в отпуске, – пытался ему объяснить, – можно перетерпеть, когда есть ради чего. А тут не то что перспектив, а просто смысла не вижу. Не лежит у меня душа, понимаешь? Выгорел, без остатка живу.

– Хочешь тайну – перетерпи! На гражданке все равно никому не нужны. Здесь проще всего сделать карьеру. Средний срок службы – пять-семь лет. Молодые приходят, служат и увольняются. А мы остаемся. Я вообще далеко пойду, вот увидишь. И мне свои люди нужны.

Охотно верю. Остаются либо совсем конченые, либо фанатики. Вон Дима Панов не хочет отрабатывать свою академию, собирается в будущем году кредит брать, чтоб рассчитаться с государством и на гражданку с чистой совестью. А для Прокыша лучше быть первым в аду, чем последним в раю. Вполне возможно, что дома он достает из шкафа парадный китель, надевает перед зеркалом, любуется собой… Такая служба сильно все упрощает. Подчиняйся и выполняй. Базовые, обеспечительные инстинкты у него исправные, как у лесной зверюги, которую зубы и ноги кормят.

– Карьера, – протянул я с тоской, – никто не мечтает в детстве стать дворником или пастухом. Никогда не понимал взрослых, даже когда сам стал взрослым. Ведь гораздо приятнее мести дорожки в парке в пять утра, смотреть на собак и кормить белок. Или тупо пасти коров и бесконечно постигать: почему корова гадит лепешкой, а коза горошком?

Честно, я не издевался. Просто мысли вслух. Оказалось, по-глупому полез в бутылку и не заметил, как Прокыш начал закипать. Бывало, в минуты бешенства ему не хватало воздуха, дышал загнанно. Одного этого хватало, чтобы заранее вжать голову в плечи.

– Я в детстве тоже мечтал стать бульдозеристом. Но однажды увидел, как бульдозер перевернулся (они ведь часто переворачиваются), и передумал. Откуда вы, бляди слабохарактерные, беретесь на мою голову! Забыл, с каким трудом устраивался? У тебя же после ВВК и ЦПД в личном деле запись: «условно рекомендуется» вместо «рекомендуется в первую очередь» или хотя бы просто «рекомендуется». Взяли под мою ответственность, отмыли, блох вывели… А ты все в лес смотришь. Года не прошло! И столько же будешь увольняться, – пообещал злорадно, – и пойдешь, горемыка, дальше позориться случайными записями в трудовой. Всю жизнь промаешься, не зная, куда приткнуться, искать работу «по душе».

Мне матушка при жизни то же самое твердила. Я пока на третьем десятке, и ничего не поменялось. Сложно спорить с Прокышем, чем можно опоганить трудовую или честь мундира. Глядя на его дела, не стал бы развивать эту тему. Себе дороже. Без того много времени потерял впустую. Все тыкался вслепую, как случайный гость, прохожий, проходимец… Без дома, без почвы, без прошлого мотало всеми ветрами.

До сих пор помню первое место работы после армии. В службе безопасности банка. Продержался ровно до обеда. В первый день накинули на меня пиджачок с бейджиком и поставили на входе с рацией. Народ с утра идет, а я отворачиваюсь, мне стыдно… Вдруг подъезжает черный гелик (я только такие тогда уважал), оттуда премиум-баба с секьюрити-референтом (потом узнал, одна из учредителей), поднимается по лестнице… Меня увидела, задержалась взглядом, притормозила на ступеньках. И такая своему секьюрити-референту (особо не заморачиваясь, что мне слышно):

– Вить, смотри, какой мальчик, – вроде как с ноткой заинтересованности.

– Ну да, – вежливо согласился тот.

– Вить, ну вот что он здесь делает…

Меня аж пот прошиб. Они ушли, а я вызвал старшего. Он на панике прибежал. Че такое? Ниче. Надоело. Я ему назад и рацию, и пиджак с бейджем… С тех пор начал мнить себя особенным. И даже мог бы сниматься в кино. Но это не точно.

– …помяни мое слово, заочка твоя только здесь тебе пригодилась. Да и то, честно сказать, не пригодилась. Как юрист ты полный ноль. Даже вшивую консультацию по телефону на гражданке не осилишь. Хоть одну статью помнишь, кроме двести двадцать восьмой? Но для продажи шаурмы тебе и это не понадобится. Вот свежая медицинская книжка и чистый фартук точно нужны будут… Короче, вали на все четыре стороны под ближайший КамАЗ. На этом свете никого не задерживаю, – с деланным равнодушием вернулся за стол к своим бумажкам, единственному, что не любил на своей должности. В начальственном кабинете без «стволов» и бандитов человеческих переживаний меньше, зато других – больше. То ли действительно забил на меня, то ли тактика такая новая, но как всегда хитрая: надеется, что передумаю и сам прибегу назад проситься.

А мне тоже надоело с Прокышем с утра бодаться. Я вообще мечтал залечь в берлогу и выспаться, как за весь год.

– Не жалею, не зову, не плачу, – облегченно поднялся со стула.

Но и тут остановил меня в дверях:

– Вечером после планерки заедем по одному адресу. Ничего серьезного. Так, для галочки отметиться. Будем создавать видимость оперативной поддержки. У покойного Кармашика объявился байстрюк. И теперь там беда бедой! Почтенное семейство трясется за наследство. Несчастная вдова одной рукой хватается за сердце и накрапывает себе корвалол, а второй впопыхах набирает министру, которому когда-то на День милиции посчастливилось пить с Кармашиком. Тот и рад выпендриться перед общественностью. Показушная профессиональная солидарность: «Руки прочь! Не дадим запятнать память о народном артисте, воспевшем нашу службу, которая, как известно, и опасна, и трудна!» Меж тем, Кармашик тоже сидел!

– В смысле Кармашик? – Руки в брюки, и прислонился к дверному косяку.

– А ты еще какого-то Кармашика знаешь? – не оборачиваясь, через плечо большим пальцем показал на стену позади себя.

Я перевел взгляд на плакат своего киношного тезки. В каких-то начальственных кабинетах наравне с портретами президента и текущего министра МВД можно увидеть Высоцкого в образе оперативника МУРа. У Прокыша за спиной капитан Гоша Ловчев в колоритном исполнении Григория Кармашика. Вот были же раньше актеры, чье появление в фильме – знак качества, залог стóящей истории.

– А за что сидел? При Сталине, что ли? Но это не западло. Там и за колоски сажали.

– При каком Сталине… При Сталине он еще пешком под стол ходил.

Они все для меня – при Сталине. Я про свой-то день рождения не каждый год вспоминаю, если только mail.ru поздравлялку не пришлет.

– При Хрущеве дело было. И не за колоски. То ли смерть по неосторожности, то ли кража организованной группой: на станции товарные вагоны «чистили».

– В Википедии прочитал? Верь больше, там всякое пишут.

– Еще хорошо отделался. Срок – так себе. А после – сразу в артисты, прикинь?

– А ты меня шаурмой попрекаешь, – напомнил ему.

2

– …я думал, они где-то в центре или на западе живут, вроде Тверская-херская… Там же раньше давали квартиры поднятым: культурно-научно-партийным работникам.

– Да нет, здесь недалече. – Прокыш свернул на Бульвар Рокоссовского. – В Восточном округе этих знаменитостей тоже в свое время расплодилось. – И стал припоминать. – На Краснобогатырской улице жила Островская с кошками, которая цигель-цигель, ай-лю-лю… Вицин с варежками на резиночках кормил голубей на Преображенке… Плотникова лично видел в поликлинике, когда мать водил…

Я поразился даже не наличию доктора Борменталя в отдельно взятой районной поликлинике, а тому, что у Прокыша есть родители. Его, оказывается, не на заводе собирали. Тоже человек.

– Густо башляют? – поинтересовался на всякий случай.

– Откуда алмазы, Гошан? Там ловить нечего, – без энтузиазма отозвался Прокыш, – обедневшее семейство после потери кормильца. Зато сохранились полезные знакомства. Пришлют кого-то сверху для солидности…

Нырнули в один из дворов на Бойцовой, остановились перед домом с выносной застекленной шахтой неработающего лифта. Поднялись на третий этаж.

Дверь открыла низенькая полная женщина с приветливым круглым лицом-блином. Такой доброжелательный, крепко сколоченный бочонок. Но оказалась не вдова. Вдова и дочка с юристом дожидались нас на кухне. И там еще кто-то сочувственно басил:

– …я ведь в милицию пошел благодаря Кармашику после «Рыцаря с Петровки»…

Все же пригнали какого-то отставника из совета ветеранов МВД. У наших пенсов одна байка на всех: дескать, в милицию пошел не по причине того, что после армии некуда было пойти, а потому, что в детстве пересмотрел «Знатоков», «Место встречи», «Трактир на Пятницкой», «Рыцаря с Петровки»… Вещал как на открытии памятника. Несчастные бабы со слезной благодарностью внимали.

В прихожей попросили снять обувь. Я думал, в таких домах не принято разуваться. Проклятые стереотипы о жизни селебов, почерпнутые еще в детстве из заграничных мылодрам. У меня с неделю дырка на носке, который снять и выбросить некогда, не то что постирать и заштопать. А некоторые свое будущее по дыркам предсказывают. Любая прореха в одежде – знак судьбы. Через мелкие неприятности с нами связывается Вселенная, весело подмигивает. Если протерлась подошва носка, как у меня, значит, удача буквально «жжет» ноги. Такие дырочки лучше не зашивать, а носки надевать на ответственные встречи.

На нас, вошедших, почти не обратили внимания. Едва кивнули в нашу сторону. Правда, из вежливости предложили чай, и мы из той же вежливости отказались, хотя с утра не емши. Приняли озабоченный вид, скромно уселись врубаться и не отсвечивать. Но всем не терпелось поговорить о деле, а общие слова отставника начинали утомлять.

– …в райсуде у нас приняли заявление о защите чести и достоинства, – перебил наконец отставника молодой человек с юридическим выражением лица и папкой на коленях (Максимом представился), – и теперь мы на стадии назначения досудебного заседания. Кроме того, на днях Лилия Григорьевна приняла участие в программе, где выступила с опровержением. Это была единственная возможность встретиться лицом к лицу с самозванцем, призвать его к ответу. До этого он не шел с нами на контакт. Это подтверждение того, что он сам стремится к публичности. Лидию Сергеевну, к сожалению, на момент съемок госпитализировали, она отсутствовала…

Вдова, успевшая к нашему появлению выписаться, в знак подтверждения горестно поджала рот, и над верхней губой тут же собрались складки. А так она вполне ничего, почти моложавая, дама «фур-фур». Я рассчитывал увидеть Гришиных женщин разодетыми, с пышными укладками или хотя бы в пластмассовых клипсах, как из сериала «Династия». Именно такими с детских лет мне представлялись все люксовые бабы. Эти две брунгильды – и впрямь холодно-роскошные миниатюрные блонды с чувством превосходства на тонких лицах и легко охватными талиями.

В основном сыпал аблакат, как его тезка-пулемет. Очень толковый «пулемет» оказался. Как говорится, «маленькай, но уже матерый…» Видно, что от природы смышленый, сноровистый. Язык подвешен, наглый, грамотный, палец в рот не клади. Вдова изредка поскуливала. Мне в память врезалось несколько ее горьких фраз:

– …когда Гриша заболел, я больше всего боялась, что его не станет. Потом бояться стало нечего. Думала, хуже быть не может. Оказывается, есть вещи страшнее. Когда Гриша ушел от нас, я вдруг стала никем. Меня сровняли с землей. В тот день много птиц кружило и над нашим домом, и над театром. Потом они улетели вместе с Гришей. На следующий день выпал снег. Много снега. Теперь и Гришу нашего хотят размыть…

Зато Гришина дщерь часто перебивала. И все наперебой курили, хоть топор вешай. Если бы у меня была дочь и если бы она при мне курила… Но с другой стороны, с кого ей было брать пример? Григорий Кармашик почти в каждом фильме мужественно смолил, весь экран заполнял табачным дымом, который, казалось, стелился дальше в зал, где громко стучат сердца зрителей…

Не помню, с какого момента перестал следить за беседой. Подробности их семейной трагедии действовали усыпляюще. Все равно от меня толку ноль. А чего тогда притащился? Ну во-первых, Прокыш взял с собой. Во-вторых, любопытно побывать в доме народного артиста, пусть и по такому скорбному случаю. Будет о чем рассказать знакомым. Селфи с ними, конечно, делать не буду. Да, заявился сюда не сочувствовать и не помогать, а просто пялиться на чужое горе. Но на женщин пялиться нельзя. Им не до этого. Борясь с приступом зевоты, украдкой изучал обстановку огромной кухни. Обычно такие квартиры напоминают музей, масса антикварных безделушек, серванты… Все это остатки былой роскоши. Ремонта давно не было. Старый ухоженный паркет, деревянные оконные рамы, красный кухонный гарнитур, который раньше не покупали, а «доставали». Хорошо бы заснуть на этом продавленном клетчатом диванчике под аппетитные кухонные запахи. Ну чего им неймется? Самое главное в жизни – выспаться!

Было слышно, как на Игральной проезжали трамваи. От их вибрации на стеклянных полочках дрожали столовый сервиз и фигурки ЛФЗ. У меня в детстве были такие: зайчик с морковкой и узбек с виноградом. У Кармашиков на полках фарфор и хрусталь, а у нас с Прокышем грязь под ногтями. Из-за работы некогда вычистить.

Иногда мельком посматривал на Прокыша, как чадо на родителя, застрявшего на скучном совещании. Пап, а скоро домой? На его вроде бы непроницаемом лице едва уловимая ухмылка, заметная лишь тем, кто имеет несчастный опыт многолетнего с ним общения. И я догадывался, о чем он думал, глядя на этих недоступных Гришиных женщин. Признаться, я и сам о том же мечтал, несмотря на то что одной из них, кажется, под полтос. Наверно, эта вдова Лидия Сергеевна шустрая была молодуха: успела выскочить за народного артиста, родить ему курящую дочку. Хотя, конечно, жаль их.

– …что от нас требуется? – перешел Прокыш к делу, чувствуя, как я мысленно ерзаю на стуле.

– Мы будем работать в разных направлениях, – распоряжался аблакат, – я действую исключительно в правовом поле. А вы, – делано замялся, в присутствии дам подбирая подходящее слово и тем самым вынуждая Прокыша продолжить за него нехорошую мысль.

Но Прокыш и не думал помогать с эвфемизмами. Едва ли знал, что это такое. Бровью не повел, а просто, сложив на груди руки, вперился плотоядными глазками в аблаката, и тому ничего не оставалось, как выдоить «признание»:

– Раз все свои…

– Когда мы успели стать своими? – не удержался Прокыш.

– …мы не отрицаем возможности каких-либо провокаций в его сторону. Нам сейчас как никогда нужна поддержка общественности. У нас впереди информационная война. Его необходимо дискредитировать перед общественностью. Такой вариант развития мы уже обсуждали с вашим руководством, поэтому Америки я вам не открыл…

Мы, Николай Второй, мои подданные и мой народ… Это не мания величия. Это попытка соорудить на скорую руку – круговую поруку. Так откровенно подставлять других и самому палиться! Мы с Прокышем переглянулись. Женщины опустили глаза. Отставник и вовсе пошел пятнами, напоминая председателя бубличной артели, захотевшего дать пятьдесят рублей, лишь бы никогда больше не приходить на заседания «Меча и Орала». Втравили бедолагу в блудняк.

– Вы хотите, чтоб ему наркоту подкинули? – «догадался» Прокыш. Ему надоело ходить вокруг да около, он уже обвыкся тут со всеми. Безмятежно откинувшись на стуле, перекинув руку через спинку, пытливо разглядывал аблаката из-под насупленных бровей, словно неведомую зверушку, и продолжал: – Странно, а я не в курсе, «мое руководство» не проинформировало меня.

Аблакат нервно прыснул, попытался свести к шутке, чтобы сгладить неловкий момент. Но Прокыш шутить не умел. Максимум – гусарский анекдот. Прокыш умел вести дела. Авантюрный склад характера насильно не задвинешь. Взвешивал все за и против, после чего принимал единственно верное решение.

– Почему бы вам для начала не написать заявление? – предложил Прокыш.

– Это выстрел вхолостую. Это мы оставим на последнее. Я прекрасно знаю, как работают наши органы следствия. Отпишутся, что нет состава преступления, что это гражданско-правовые отношения и нужно идти в гражданский суд. Я не стану впустую тратить время и деньги Кармашиков. Я впервые возопию о справедливости! Такое в моей практике впервые, чтобы включались не только профессиональные, но и личные мотивы. Только суд и только огласка. Суд, который мы однозначно выигрываем, потому что с той стороны никаких доказательств, ни одного юридического факта. Наш иск обязаны будут удовлетворить на основании того, что ответчик говорит неправду. Публичное извинение, возмещение морального вреда и последующий запрет называться сыном Кармашика, – все более возводил понты аблакат, а в глазах женщин все более разгоралась надежда.

Очередной пустозвон, который наобещает с три короба, а легковерные клиенты, жаждущие справедливой мести, ведутся… С трудом продыхаешь от духоты такой самовлюбленности. Этому Максиму, наверняка, еще и тридцати нет, но все уже на мази. Своя фирма (с папашиной помощью), годовой абонемент в фитнес-зал (ни разу не проспал утреннее посещение), пошитые на заказ костюмы (носит с легкой небрежностью), очки в оправе Lindberg (без ободков) и с детства увлечение каким-нибудь дорогостоящим спортом, например горнолыжным (чтоб в сугробе провалился). И у аблаката не рвутся носки. Не в «Ашане» же их покупает. Наверняка, это какие-то итальянские чулочно-носочные изделия… Чем я старше, тем сильнее ранили меня успехи сверстников. Нарочно растравливал себя, представляя в красках, как прекрасно живется на свете другим. Все боялся упустить что-то важное, словно стоял перед закрывающимися воротами. А кого-то уже и в рай пустили. Этому аблакату бы для полного комплекта благоверную из благополучной семьи. Гришина дщерь вполне сгодится. Она чуть младше и до сей поры ничего плохого не видела, классное детство, тепличные условия. Разумеется, уже с пробегом, очень уж наружность приятная, но без долгих отношений и больших романов, чтобы не сравнивать с другими. В семье культ отца, он и сформировал представление о мужчинах. Несчастный аблакат еще не подозревает, как трудно угодить тем, кто живет прошлым и не может забыть покойника. Мертвых любят больше, чем живых. Если люди и плачут, то по холодным ногам. Гришина дщерь без опыта ответственности за себя. С опытом доверия к тем, кто ее кормит. Ей все купят, все подарят, лишь бы хорошо себя вела. Ей привито королевское убеждение, что мир по праву рождения должен расстелить перед ней красную ковровую дорожку. Но хорошие девочки тоже глядят в лес. Вот она и уставилась на моего Прокыша. Глаз с него не сводит. Под ее пристальным взглядом он заиграл всеми гранями мужественной души. Прокыш всегда отлично рисовался перед бабами и нужными людьми. Позер, каких еще поискать.

И он единственный, кто способен трезво оценить ситуацию, не льет елей на душу:

– Не стоит обнадеживать клиентов. Суд также может решить, что ответчик, имея свою точку зрения, добросовестно заблуждался.

– Получается, любой проходимец может называться моим братом? – дщерь неожиданно ткнула пальцем в мою сторону, – да хоть вот ваш коллега! Он, например, тоже похож на моего папу. Вы на чьей стороне? Вас для чего сюда пригласили?..

Выйдя от Кармашиков, Прокыш глубокомысленно заметил:

– А Гришина дочка ничего такая, да? Глаза мамины, улыбка папина, характер Сталина! Дочь народного артиста, сама по себе еще не знаменитость, а самомнения столько! Как думаешь, стоит заняться?

Я слегка удивился его наглости, но виду не подал:

– Становись в очередь, – и на всякий случай уточнил: – После аблаката. Слышал: «Впервые включились личные мотивы»?

– Вряд ли ей теперь до этого. Будем подождать. Сначала что-то с Гришей надо решать. Ты уже понял, что этот гемор на нас ляжет. Всю плешь проест своим папашей. Если половой акт неизбежен, остается понять, с какой стороны: мы – их или они – нас.

Меня слегка передернуло от «папаши». Он почти кощунствовал, мечтая присунуть Гришиной дочке. С другой стороны, это же Прокыш, чего от него ждать? У нас трахнуть следачку – в порядке вещей, а все следачки – чьи-то жены, в основном сослуживцев.

– Если что, Гриша тебя с того света достанет, – полувсерьез предупредил его.

– Гриша – наше все, – согласился и поспешил откреститься: – Да это я так, в порядке бреда. Только зря они на телик пошли. Скоро откопают засохшую Гришину соплю, чтобы замутить ДНК. И станут крутить долгоиграющую пластинку, выжимая из усопшего Кармашика все соки. Коготок увяз – всей птичке пропасть. Может статься, семье даже понравится: лицом светить, языками чесать. Заиграются в это дело, помяни мое слово, за уши от эфиров не оттащишь. Лицедейство передается в генах.

3

Я тоже в детстве завидовал взрослым, у которых после работы никакой домашки. Я ж не знал, что после работы они хотят сдохнуть. Не держат ноги, трясутся руки, инфаркт микарда, вот такой рубец! Но мне до моей смерти еще далеко. Даже до очень маленькой, которая la petite mort. Все маюсь от бессонницы и не могу ни с кем кончить. И мысли по дороге домой о спасительном душе и хрусткой постели не утешают. Это мираж. Простыни только тогда дарят радостный покой, когда прохладные и чистые, а я теперь сплю на засаленном матрасе. С предыдущей фатеры так спешно сваливал, что забыл об одеяле и подушке. Короче, с постельным бельем дела обстоят такие же, как и с носками. Вещь вроде бы хорошая и даже необходимая, а руки все не доберутся. Зато уже на пороге дома озарило: в холодильнике дожидается селедка. Вот что скрасит холостяцкое одиночество! И вернулся в магазин добрать к ней пива и черного хлебушка.

Когда покупал рыбу, она была свежая, целая, слабосоленая, с ясными глазами. Но и теперь сойдет. Острым ножом сделал продольный надрез от хвостика до головы, аккуратно выпотрошил, прополоснул брюшко под краном, затем отделил хвост и голову, убрал плавники, снял кожицу. Отделять филе от костей и извлекать хребет не стал. Порезал брусочками, выложил красиво на тарелке, подлил масла, посыпал лучком, обложил лимончиком. С шипением открыл пиво, мерный плеск при наливании в кружку.

Может, вернуться в отдел и заловить кого-нибудь? Сегодня как раз рейд по шлюхам. Хочется чего-нибудь пугливого и в то же время бесстыжего, крикливого, мерзотного до приятности и приятного до гадливости. Состояние отчаянное, и лишь одно желание – ощутить рядом прерывистое женское дыхание. Я, как вампир в гробешнике, тоскую и вою по живой плоти. Своей давно не хочется, мозоли на ладонях. От этой суходрочки скоро на еду собственную начну кидаться.

Прокыш по очередному «великому» блату временно поселил меня в аварийный двухэтажный дом на Ивантеевской с центральным входом. Эти сложенные немецкими пленными кирпичики ни разу не видели ремонта и доживали свой век тихой сапой. По фасаду расползлись трещины, в них дышала неровная кладка, живая и влажная, в жаркие дни от нее веяло прохладой. Этому дому положено снаружи выглядеть нежилым и заброшенным. Его будто изобразил, используя технику рисования по мокрому листу, депрессивный бесталанный ребенок после развода родителей и смены детского садика. Но внутри все еще кипит жизнь: до сих пор не обрубили свет, и льется вода, пусть и ржавая, но вода. Со дня на день жильцов со второго этажа окончательно расселят, и за моими окнами, оклеенными черной бумагой (чтоб без палева), роют котлован, собираются проложить новые коммуникации. Целый квартал из таких домов снесли. Я, когда впервые оказался на этой улице, решил, что попал в Германию или Прибалтику.

Незачем любоваться унылыми разрушенными видами. Я здесь тупо отсыпался. И брезговал убогими стенами, лампочку на длинном витом шнуре в паутинном коконе без лишней надобности не зажигал. Утыкался перед сном в телефон, стараясь незаметно для себя, боясь спугнуть капризно наползающую на веки дрему, слегка выпилиться из реальности. В целой квартире обжил лишь одну комнату, где разборная койка с панцирной сеткой, под ней моя спортивная сумка, а там сменное белье, футболка, свитер, джинсы… И коньяк на черный день, когда особенно прижимает. Прежние хозяева знали о грядущем переезде и годами не запаривались состоянием жилья, сдавали приезжим. На подоконниках взбухшие от сырости подшивки пожелтевших газет. Видать, какой-то упоротый советский дед старательно собирал, полагая, что все это важно и как-то упорядочивает общую жизнь. Статьи кто-то придумывал, фиксировал действительность, а в итоге никому ничего не надо, пылится и место занимает.

В другие комнаты почти не заглядывал. Они оставались для меня холодными и мрачными. Взирали из дверных проемов зловещей темнотой. Иногда среди ночи, в самый страшный час, сквозь беспокойный сон эта темнота вдруг особенно сгущалась, нарастала и надвигалась на меня. Просыпался в поту, думая, что проспал сутки, а на самом деле (в панике – на часы!) всего-то четверть часа. Скидывал с груди насевшую тяжесть, садился на край кровати, потому что больше не мог пялиться в глухой потолок, на ощупь нашаривал под матрасом пачку сигарет с зажигалкой и смолил, взявшись за голову и уставившись в никуда. До основания фильтра выкуривал одну за другой, высекая искры, освещавшие на мгновение подступившую непролазную черноту. В такие ясные минуты приходила простая до жути мысль: никуда мне не деться от моего Прокыша. Заточил в темницу, и не выбраться. Не отпустит из своего легализованного ОПГ. Это западня, душный гробушек, в котором сгноят заживо. Коммунальщики заварят подъездную дверь, как только съедут соседи сверху. В первый день после полного отселения выпилят перила, батареи и ванны. И перед самым сносом вынут оконные рамы. И такой беспросветностью накрывало, швыряло в рассеянное угнетение, задыхался, воздуха не хватало! Снова окунался в атмосферу привидевшегося кошмара. И выхода никакого ни в мыслях, ни с разбегу в глухое окно. С недосыпа или похмелья мир открывался с обратной стороны, и в этой ирреальности он был особенно точен и правдив.

Вышел с сигаретой на лестничную площадку. Там угрюмо курил Чебок. И мы затянули в два дыма. Его определили в квартиру напротив. Но с семьей, что уже легче. Хотя по их ежевечерним скандалам не скажешь. Из их кухни пахло поздним ужином. Видимо, я неосторожно принюхался – Чебок предложил заглянуть. Я отказался. Зачем вторгаться на чужую территорию, портить чужой вечер, дразниться чужой семьей? Придется с ним пить, жена станет коситься, а он, может, приревнует ее ко мне, потому что спьяну могу как-нибудь не так на нее посмотреть. Руки у нее мягкие, нежные, как коровье вымя… Чебок вроде взвешенный, но в последнее время тоже задроченный уполномоченный, ни с того ни с сего заводится… И меня взашей, и дочка их начнет плакать, а у жены наутро фонарь под глазом… Интересно, каково ребенку жить в этих плесневелых стенах с черными окнами? Хотя за этими окнами ничего нового, все та же непроглядная мгла и хозяин этой непроглядной мглы, хозяин вечной ночи – Прокыш.

– Как там с этим журналюгой? – нехотя спросил Чебок, говорить все равно не о чем.

– Вчера весь день перед его домом дежурил. На днях будут брать. Прокышу не терпится. Знаешь ведь, какой он, когда «хочется и колется». В порыве срочной злобы готов всех придушить. Изнемогает весь. Я уже отказался. Ясно же, на кого переведут стрелки в случае чего. Не хочу в Рязанскую область.

– Прокыш теперь точно от тебя не отвяжется. Ты должен быть грязным, как все.

– По-хорошему, сваливать надо по тихой грусти, – со вздохом присел на корточки.

– Тебе отработка оставшегося времени покажется адом, по-хорошему не уйдешь, замучают проверками, – со знанием дела предупредил Чебок. – В лучшем случае под разными предлогами навесят несколько взысканий и уволят по статье.

– А в худшем?

– При тебе даже предсмертную записку не найдут. Если где-то действующий сотрудник покончил с собой, значит, был серьезный компромат (шантаж уголовкой за какой-нибудь служебный подлог). Спишут на бытовой характер происшествия: «Погиб в результате неосторожного обращения с оружием». И расследование твоего самоубийства закончится стандартной формулировкой: «В ходе тщательной служебной проверки вины руководства не установлено». А в личном деле Прокыша все останется без изменений: «Грамотный, требовательный руководитель, обладающий умением мобилизовать личный состав на выполнение ответственных задач. Хорошо знает нормативные акты, руководствуется ими при организации и проведении оперативно-разыскной деятельности. Накопленный практический опыт позволяет ему правильно строить работу личного состава». Зато найдут табельное оружие.