Buch lesen: "Словно искра"

Элль Макниколл

Schriftart:

Знак информационной продукции (Федеральный закон № 436-ФЗ от 29.12.2010 г.)

Издательство благодарит команду фонда «Антон тут рядом» за помощь в работе над книгой.

Для среднего и старшего школьного возраста

Главный редактор: Лана Богомаз

Руководитель проекта: Ирина Останина

Литературный редактор: Ольга Дергачёва

Арт-директор: Таня Галябович

Дизайн обложки и леттеринг: Аля Щедрина

Корректоры: Зоя Скобелкина, Анна Гасюкова

Компьютерная вёрстка: Ольга Макаренко

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

First published in United Kingdom by Knights Of under the title A kind of spark

Cover art by © Kay Wilson, 2020

⁂

Маме, папе и Джошу.
И всем детям с весёлыми руками-крылышками

Глава первая

– Это просто позор, а не почерк.

Я слышу эти слова, но как будто издалека. Как будто кричат из-за стены. Я продолжаю смотреть на лежащий передо мной лист бумаги. Я могу прочитать написанное. Могу разобрать каждое слово, хоть перед глазами всё и расплывается из-за слёз. Я чувствую, что на меня уставился весь класс. Моя лучшая подруга. Её новая подруга. Новенькая девочка. Кое-кто из мальчишек смеётся.

Я всё смотрю на свой листок. Но он вдруг исчезает.

Мисс Мёрфи схватила его с парты и рвёт на клочки. Звук рвущейся бумаги ужасно громкий. Он отдаётся прямо у меня в ушах. Герои рассказа, который я писала, умоляют мисс Мёрфи прекратить, но она не слушает. Она сминает обрывки и бросает в мусорную корзину. Промахивается. Мой рассказ кучкой лежит на шершавом ковролине.

– НЕ СМЕЙ больше писать так небрежно! – кричит мисс Мёрфи. Может, она и не кричит, но так кажется. – Тебе ясно, Аделина?! – Мне больше нравится, когда меня называют Адди. – Никогда. В твоём возрасте стыдно иметь такой почерк. Как у дошкольницы.

Вот бы здесь была моя сестра. Киди всегда объясняет мне то, что я не могу контролировать или объяснить себе сама. Она во всём находит смысл. Она понимает.

– Ты меня поняла?

Крики такие громкие, а после них так тихо. Я неуверенно киваю. Хотя и не понимаю. Я просто знаю, чего от меня ждут.

Больше мисс Мёрфи ничего не говорит. Она идёт к доске. Со мной покончено. Я чувствую, как новенькая пялится на меня, а моя подруга Дженна шепчется со своей новой подругой Эмили.

В этом году нашей учительницей должна была быть миссис Брайт, она вела у нас несколько занятий перед летними каникулами. Рядом со своей подписью она рисовала улыбающееся солнышко, а если ей казалось, что ты нервничаешь, она брала тебя за руку. Но миссис Брайт заболела, и наш класс взяла мисс Мёрфи.

Я думала, что в этом году в школе будет лучше. Что я буду лучше.

Я вытаскиваю свой тезаурус – карманный словарь синонимов. Киди подарила мне его на Рождество. Она знает, что я обожаю использовать разные необычные слова, и мы смеялись, потому что «тезаурус» звучит как название какого-то динозавра. Я читаю слово за словом, чтобы успокоиться и переварить крики и звук рвущейся бумаги.

Нахожу одно подходящее. Унижение.

⁂

В такие дни, как сегодня, на большой перемене я иду в библиотеку. Звонок звенит ужасно пронзительно, мы задвигаем стулья и выходим из класса, и я чувствую, что все смотрят на меня. От громких звуков у меня кружится голова, ощущения такие, будто сверлят чувствительный зуб. Я иду по коридорам и стараюсь дышать ровнее и смотреть только прямо. Все разговаривают очень громко, даже если идут совсем рядом. Подходят слишком близко, толкаются и шумят так, что у меня горит шея и сердце бьётся быстро-быстро.

Наконец я в библиотеке: здесь тишина. И так просторно. Одно окно открыто, чтобы впустить свежий воздух. Говорить громко здесь нельзя. Все книги снабжены этикетками и распределены по секциям.

А за своим столом сидит мистер Эллисон.

– Адди!

У него тёмные кудрявые волосы, он высокий и для мужчины – худой. Носит большие очки и растянутые джемперы. Если описывать мистера Эллисона словом из тезауруса, я бы сказала, что он добродушный.

Но мне нравится называть его приятным. Потому что он правда такой. Мой мозг всё визуализирует. Он всё переводит в картинки, и, когда кто-то произносит слово «приятный», я сразу же вспоминаю мистера Эллисона, библиотекаря.

– У меня есть кое-что специально для тебя!

Мне нравится, что он не задаёт дурацких вопросов. Его не интересует, как прошли каникулы или как дела у сестёр. Он просто сразу начинает говорить о книгах.

– Вот.

Он подходит к одному из столов и кладёт на него большую книгу в твёрдом переплёте. Недавние противные ощущения исчезают.

– Акулы!

Я тут же раскрываю книгу и провожу ладонью по первой глянцевой странице. В прошлом году я сказала мистеру Эллисону, что обожаю акул. Что для меня они – самые интересные существа, даже интереснее древних египтян и динозавров.

Он запомнил.

– Это энциклопедия, – говорит он, пока я устраиваюсь с книгой. – То есть книга, которая посвящена какой-нибудь одной теме или области знаний. Эта – об акулах.

Я киваю, слегка оторопев от восторга.

– Правда, я подозреваю, что тебе уже и так известно всё, о чём здесь написано, – говорит он со смехом, и я понимаю, что он шутит.

– У акул нет костей, – отвечаю я, поглаживая фотографию синей акулы. – И у них шесть чувств, а не пять. Они улавливают электрические сигналы окружающей среды. Сигналы, исходящие от других живых существ! И ещё они чуют кровь за много километров.

Порой у них случается сенсорная перегрузка¹. Для них всего чересчур много, всё слишком громкое.

Я переворачиваю страницу. Там фотография: гренландская акула, совсем одна, плавает в ледяной воде.

– Люди их не понимают. – Я трогаю акулий плавник. – Вообще-то, многие их даже ненавидят. Не понимают, вот и боятся. И поэтому обижают.

Мистер Эллисон молчит, пока я читаю первую страницу.

– Возьми книжку домой, Адди, на сколько хочешь.

Я поднимаю на него взгляд. Он улыбается, но только губами. Не глазами.

– Спасибо!

Я стараюсь вложить в голос всю свою радость, чтобы дать ему понять, что я правда рада. Мистер Эллисон возвращается к себе за стол, и я ныряю в книгу. После урока с чересчур шумными и буйными одноклассниками чтение успокаивает лучше всего. Можно не торопиться. Никто не подгоняет и не рявкает на меня. Все слова подчиняются правилам. Фотографии яркие и живые, но не настолько, чтобы у меня случилась перегрузка.

По ночам, пытаясь уснуть, я люблю представлять, что погружаюсь в холодные океанские волны и плаваю с акулой. Мы исследуем обломки кораблей, подводные пещеры и коралловые рифы. Всё цветное, но вокруг бескрайние водные просторы. Здесь нет толп, никто не толкается и не болтает. Я не стану хватать акулу за спинной плавник. Просто буду держаться с ней рядом.

И нам не нужно разговаривать. Мы можем просто быть.

Глава вторая

Время в ожидании сестры тянется дольше всего.

Когда я прихожу из школы, папа уже готовит ужин. Сегодня понедельник, значит, будет паста. Я люблю самую простую. Если соуса слишком много, язык в нём как будто тонет, поэтому папа делает соус бешамель для меня и какой-нибудь другой для остальных – себя, моих старших сестёр и мамы, когда она дома.

– Чай почти готов, Адди.

Папа знает, что нельзя сразу приставать с расспросами. Мне нужно привыкнуть к обстановке – так Киди сказала. Сначала она объяснила это мне, а потом папе, и тогда стало полегче.

Я помогаю накрыть на стол. Мы подбрасываем пасту к потолку: прилипнет или нет? Одна спагеттина падает, и папа ловит её ртом, со смехом съедает и кричит, чтобы Нина заканчивала сидеть перед камерой и спускалась ужинать. Он не слышит, как наверху чиркают по полу ножки стула, как жужжит, задвигаясь, объектив и как с обречённым щелчком закрывается дверь её спальни.

Но я слышу.

Нина – моя старшая сестра, она всегда дома и всегда чего-то хочет. Чего именно – не знаю. Жить в другом месте, жить идеальной жизнью, видимость которой она создаёт в своих роликах. Розово-золотой, чистой и опрятной жизни.

У Нины тёмно-рыжие волосы, но она красится в блондинку. Проколоты у неё только уши. Она носит юбки из шотландки и водолазки. В её комнате стоят камера на высоком штативе и внушительные лампы для съёмки. Через эту камеру она разговаривает с десятками тысяч людей об одежде и макияже.

Я ни разу не видела, чтобы в жизни Нина улыбалась так же, как в своих видео.

– О чём снимала сегодня?

Папа постоянно спрашивает об одном и том же. Он это называет «налаживать контакт». Считает, что людям важно чувствовать, что другие интересуются их жизнью. Вот если мне кто-то интересен, я могу задать сотни вопросов, причём самых разных.

– Просто стримила, – говорит Нина, накладывая себе маленькую порцию. От соуса, которым она чуть сбрызгивает пасту, у меня жжёт в носу. – Просмотры упали, ведь я больше не снимаю обзоры на новые коллекции.

Мама сказала Нине, что скупать каждый месяц такую кучу вещей – расточительство. Был скандал с хлопаньем дверьми, и у меня из-за этого дрожали руки.

Нина встаёт и, распахнув холодильник, ищет там сок.

– Где она?

Я заметила, что, когда Нина говорит о Киди, её голос приобретает особую окраску. У её голоса два оттенка. Тёмный и светлый. Оба – для Киди. Но мне неизвестно, что они означают.

Я жду не Нину, а Киди.

Папа не отвечает, а я знаю, что сестра обращалась не ко мне, потому что на меня не смотрела. Я накручиваю спагетти на вилку. На это нужно некоторое время.

– Что нового в школе?

Я чувствую взгляд Нины прямо у себя на плечах. И поэтому ими пожимаю. Она подсаживается к столу:

– Адди, я тебя спрашиваю.

– Нина, – мягко упрекает её папа.

– Не помню, – говорю я.

Нина сейчас скажет, что я вру, но это не так. Как только я выхожу из школы, мне трудно собрать воспоминания воедино. Они сложатся в чёткую картинку только через пару дней.

– У тебя ведь прекрасная память. – Нина так скребёт приборами по тарелке, что мне плохо. – Если она говорит, что не помнит, значит, что-то не так. – Это уже папе, не мне.

– Тебе нравится ваша учительница?

Перед глазами проносится образ мисс Мёрфи. Один из её зубов, особенно жёлтый. Длинные ногти.

– Она точно такая, как говорила Киди.

Нина резко кладёт приборы на стол.

– Слушай… Ты так считаешь только из-за слов Киди. Адди, она училась у мисс Мёрфи давным-давно. У вас мисс Мёрфи ведёт всего-то чуть больше недели, ты не можешь знать, что она за человек.

– Тогда зачем ты спросила?

Я не понимаю Нину. Она хочет извлечь из нашего разговора что-то, чего я не могу ей дать. С людьми, которые смотрят её видео, она общается так, как будто они ей нравятся. Иногда я наблюдаю за ней. На субботних занятиях психотерапевт раскладывал передо мной фотографии людей, которые носят разные лица. «Людей с разными выражениями лиц», – поправил он меня. Но ведь у них правда разные лица. Он просил меня определить, что эти люди чувствуют, но я так и не поняла, как это сделать. Как определить, как узнать, что с ними происходит.

Но я тренируюсь, и у меня стало получаться. Я наблюдала за Ниной. Она смотрит в камеру и широко улыбается. Она рада; ей нравятся те, с кем она разговаривает. Но ведь они незнакомые. Она даже их не видит. Я её сестра. Но на меня Нина смотрит с лицом, которое я не могу прочитать.

Я никогда не понимаю, чего она хочет.

И вдруг я слышу его. Тихое постукивание в большое кухонное окно. Папа с Ниной ничего не замечают, но я уже срываюсь с места, чтобы открыть раму. Я слышу, как костяшки пальцев касаются стекла ещё до того, как стук раздаётся.

Киди пришла.

Пригнувшись, она пролезает в кухню через окно. Я обнимаю её. Она единственная, кого я обнимаю. Она никогда не сжимает меня слишком крепко, не сдавливает. Не пользуется резкими духами, которые бьют в нос, а только нежным мылом, которое пахнет домом.

– Привет, мой самый любимый человек. – Её голос всегда одного цвета: он как прекрасное расплавленное золото.

Я улыбаюсь, уткнувшись ей в рёбра. Она ничего не спрашивает. И разжимает объятия, как только я её отпускаю.

– Может, я брошу универ и начну инфлюенсить как ты, Нина. – Киди плюхается на стул рядом с моим и выгребает остатки пасты. – Терпеть не могу своих сокурсников, и аудитории просто ужасные.

– Очень смешно. – Это сарказм, но Нина почти не улыбается. – Что не так с аудиториями?

Киди смотрит на меня и ухмыляется. Я автоматически ухмыляюсь в ответ.

– Свет плохой.

Я понимающе киваю.

– Ясно. – Нина отпивает сок. – Очередной ваш секретик.

Плохой свет – это когда лампы такие яркие, что у людей вроде нас начинает болеть голова. И глаза тоже болят – от визуального шума.

Киди и Нина – близняшки. Но Киди не такая, как Нина. Она такая, как я. Мы с ней аутичные.

⁂

После ужина мы с Киди гуляем у реки Лейт. Нам нравится, как хрустит под ногами гравий на дорожке, ведущей вниз, к илистому берегу. Я протягиваю руку к листику на дереве: скоро он поменяет цвет, а потом умрёт. Когда мама впервые рассказала мне, что происходит с листьями, у меня была истерика, но мама объяснила, что так и должно быть. И что умирать им не больно.

– Мисс Мёрфи сегодня на меня накричала. – Я пинаю камушек, он взмывает в воздух и падает в воду. – Потому что у меня неряшливый почерк.

Киди останавливается и смотрит на меня. Я знаю, что ей будет сложно прочитать моё лицо. Мы поднимаемся на мост. У меня в руках палочки, которые я приготовилась бросать в реку.

– Адди, она поступила нехорошо.

– Она не прочитала то, что я написала. Сказала, что не смогла.

– Всё дело в моторике. – Киди останавливается и ласково берёт меня за руки.

– В моторике?

– Наш мозг посылает рукам сигналы. Отдаёт им команды. – Она касается пальцем моей ладони, а потом – виска. – У тех, кто… другой, это происходит немного иначе. Рукам сложнее выполнять все команды мозга. На то, чтобы написать слова правильно и в нужном порядке, времени хватает, а на аккуратность и красоту – уже нет.

– Понятно. – Я останавливаюсь и обдумываю слова Киди.

– У меня такой же почерк. – Она подталкивает меня локтем и смеётся. – Поэтому Нина не даёт мне подписывать наши общие рождественские открытки.

Я смеюсь, вспомнив, как в прошлом декабре Нина сидела у камина, веером разложив перед собой открытки. Она очень серьёзно подошла к процессу подписывания и к упаковке подарков тоже.

– В универе я печатаю на ноутбуке, – добавляет Киди. – Мне так гораздо проще.

Я закусываю нижнюю губу:

– Вряд ли мисс Мёрфи такое одобрит.

– Не одобрит, – вздыхает Киди. – Насколько я помню, она терпеть не может всё, что облегчает кому-то жизнь.

– В этом году у нас новенькая. – Я меняю тему: мама говорит, так нужно делать, если тебе больше нечего сказать. – Она из Лондона.

– Интересно.

– Кажется, у неё ещё нет друзей.

– Тогда, может, тебе с ней подружиться? – Киди жестом показывает мне, что можно бросать палочки.

1.При сенсорной перегрузке мозг получает слишком много сигналов от органов чувств, и ему трудно справиться с избытком внешних раздражителей (звуков, запахов, света, прикосновений, информации, сильных впечатлений и др.). Такое состояние характерно для аутичных людей, так как у них часто обострена чувствительность. – Прим. ред.