Buch lesen: «Жизнь после»
… Разбитое на сотню осколков красное солнце. Последнее цветное пятно в моей жизни. Теперь нет цвета. Нет зелени листвы, синевы неба, золота закатов и рассветов. Нет звуков, кроме моего голоса. Нет дождя, нет ветра, нет воздуха. Нет ни холода, ни жары. Улицы, дома, комнаты, предметы – все на своих местах, как было прежде, но нигде нет самого важного. Жизни. Только я. Я одна. И тусклый замерший мир.
Заходящее солнце окрасило город яркими красками. Алые стены домов, словно дорогими диадемами, блестели червонным золотом окон верхних этажей. Налились рубиновой тяжестью, стали глубже и отчетливей вечерние тени. Янтарно-сизые края заполнившей полнеба грозовой тучи, нависшей над дальним берегом реки, завораживали.
Остановиться бы и застыть на часок другой, любуясь этой красотой. Замереть, затаив дыхание. Раствориться в свежем воздухе летнего вечера. А потом – кто знает? – может быть, остаться в нем навсегда.
Но люди спешили. Им снова было некогда: неотложные дела, вечерние телепередачи, домашние заботы…. Где тут найдешь время на то, чтобы побыть наедине с городом и закатным небом?
– Мама, знаешь мне Костя сегодня что сказал? – спросил малыш в синем джинсовом комбинезоне, семеня за молодой красивой женщиной в летнем пальто и стараясь не отстать и не выпустить свой маленькой ладошки из ее прохладной спасительной руки.
– Откуда же я могу знать? – резонно заметила мама. – Костя же тебе это сказал, а не мне.
– Ну, знаешь? – не сдавался малыш.
Он хотел, чтобы ей стало интересно и она задала вопрос.
– Нет, – вздохнула понятливая мама, – не знаю. Что?
– Что у него вчера умерла прабабушка! – едва ли не торжественно объявил малыш.
Женщина заметно помрачнела. Ей совсем не хотелось сейчас разговаривать на эту тему. По крайней мере, не здесь, не на шумной улице. О таких вещах говорить лучше дома.
Однако деваться было некуда – сын требовал объяснений:
– Мам, а как это?
– Что?.. – осторожно переспросила женщина, всем сердцем надеясь, что сын уже сменил тему.
– Как это…. умерла?
Женщина вздохнула, замедлила шаг и, подумав, решила, что сейчас уместнее всего будет ответить наиболее просто и понятно. То есть именно так, как обычно отвечают на этот вопрос взрослые, когда его задают дети.
– Уснула и не проснулась.
– И Костя так говорил, – произнес малыш задумчиво. – Но так разве можно? Уснуть совсем?..
– Можно.
– И она теперь постоянно видит сны? – с воодушевлением, встревожившим мать, вопросил мальчик.
– Нет, – поспешила заверить его она, – она ничего не видит. Спит без снов.
– А-а…. – мальчик явно расстроился. – Это скучно…
Он на минуту замолчал, и мать с облегчением подумала, что разговор на эту невеселую тему завершен. Она уже собиралась поинтересоваться у сына, в какие игры он играл сегодня в детском саду, чтобы поговорить о чем-нибудь хорошем, как вдруг малыш сказал:
– А Костя еще говорил, что она потом проснулась.
По телу женщины пробежал холодок, но почти сразу ей пришла в голову мысль, что дети что-то придумали.
– Что сказал Костя? – решила уточнить она.
– Что он видел, как его баба Аня проснулась, – пояснил мальчик. – Ее стало двое: одна спала, а другая рядом стояла и рукой ему помахала. А потом пропала.
На перекрестке, к которому они подошли, загорелся зеленый, но женщина этого не заметила. Она стояла на тротуаре у перехода, во все глаза глядя вниз, на сына и крепко сжимая его вспотевшую маленькую ладошку.
– Мам, – продолжил любопытствовать он, – а так бывает, что если умираешь, то тебя становится двое?..
Женщина взяла себя в руки, постаралась выкинуть из головы все фильмы и книги ужасов, которыми увлекалась в юности, и уверенно сказала:
– Не бывает. Косте показалось. Или он придумал, чтобы тебя напугать.
– Я не боюсь! – тут же ответил мальчик.
– Вот и хорошо, – убежденно произнесла мама.
Только сейчас она заметила, что на светофоре горит разрешающий сигнал. Но тот уже начал предупреждающе мигать, и женщина досадливо поджала губы.
«Скорее бы домой,» – подумала она.
Ее взгляд заскользил по верхним этажам дома на противоположной стороне улицы, остановился на пожилом мужчине, стоявшем на залитом янтарным светом балконе. Он глядел вдаль, туда, где рядом с сизым краем тяжелой тучи медленно опускалось за горизонт горящее светило и мягкий, расплавленный дневной жарой горизонт, словно мать малыша, нежно принимал таящее солнце в свои объятия.
Женщина обернулась, проследив за взглядом старика, и позволила себе на несколько секунд замереть, любуясь красотой летнего неба. Ее сын обернулся вслед за ней: ему интересно было узнать, что же увидела там мама.
В этот момент раздался пронзающий сердце скрежет. Женщина, не понимая еще, что произошло, отчаянно вскрикнула и прижала к себе сына, оборачиваясь на звук.
В нескольких метрах от них пешеходный переход загородила груда искореженного металла.
Мальчик плакал, испугавшись громкого звука. Но ему очень хотелось увидеть, что случилось. Он повернул голову и, уткнувшись мокрой щекой в мамино бедро, открыл глаза.
Две машины, столкнувшись, совсем сломались. Погнулись, растеряли детали. Такое бы даже дедушка не смог починить.
Малыш и не думал, что от их столкновения может быть так страшно и громко, и потому продолжал плакать. Но вдруг затих, заметив женщину, не старше мамы, которая стояла посреди смятых машин и растерянно озиралась по сторонам.
«Наверное, она тоже испугалась,» – подумал мальчик.
Но не успел он рассказать о ней маме, как женщина неожиданно сорвалась с места и побежала прямо по дороге. Мальчик следил за ней взглядом, пока она совсем не пропала из виду.
А вдалеке уже слышался вой сирен и рядом севшая на колени прямо на асфальт мама крепко обнимала его и повторяла дрожащим шепотом:
– Все хорошо, все хорошо….
I
Разбитое на сотню осколков красное солнце. Оттого в голове этот ужасный звон, словно крик.
Лета хотела спрятаться от этого страшного звука или хотя бы закрыть руками уши, чтобы не слышать, но ее кружило в водовороте хаоса: невозможно было понять, где земля и где небо и есть ли они еще; тело как будто бы отделилось, руки, ноги, голова – все перепуталось, рассыпалось, разлетелось. Остался только этот ужасный звон.
Но и он теперь дробился на мелкие части, звучал со всех сторон на разные лады и постепенно затихал, ускользая.
Как странно: Лета хотела схватиться за этот страшный звон, удержать его, не дать ему уйти. Как будто с этим звоном от нее безвозвратно ускользало нечто очень важное.
Но он все же стих. И солнечные осколки погасли. И прекратился хаос. На место вернулись руки и ноги. И мир.
Лета наконец смогла осмотреться. Она стояла посреди знакомой улицы, серой лентой убегающей вверх и вдаль. С одной стороны вдоль дороги стояли похожие друг на друга дома, с другой – уходил вниз пологий берег неширокой реки. Сама река виднелась чуть поодаль внизу, а на противоположном берегу ее возвышались над длинными низкими корпусами тонкие трубы старого завода.
Она точно знала, где находится, но не помнила, как и когда очутилась здесь, и не понимала, почему кроме нее на улице больше никого нет. Все вокруг, насколько могли видеть ее глаза, было пустым. Абсолютно и совершенно неестественно.
Только она одна стояла посреди дороги. Ни людей, ни машин. Ни единого звука, кроме тонкого звона в ушах. Такой слышишь, когда внезапно шум вокруг сменяется тишиной.
Сейчас тишина, как и пустота, казалась абсолютной, всеобъемлющей, и оттого совершенно нереальной.
Однако река и убегающая вдаль дорога были слишком настоящими….
Вероятно, это просто кошмар. Глубокий и очень ясный сон, где отчетливо видна каждая деталь: листья на деревьях, рамы на окнах домов, ступени и даже щели между кирпичиками бордюра.
Лета обхватила себя руками, почувствовав, как все внутри нее вдруг похолодело. Ей было не по себе. Не хотелось больше стоять посреди дороги, ничего не понимая. Тишина, пустота и серая безжизненность всего вокруг пугали. Она готова была кричать, звать кого-нибудь, но горло словно сжало невидимой рукой и крик сорвался прежде, чем вырвался наружу.
Недоумение и растерянность все больше уступали место страху. Ясно одно: здесь нельзя оставаться, иначе она сойдет с ума. Нужно идти, а лучше – бежать. Бежать как можно скорее туда, где есть хоть кто-нибудь, кто сможет помочь.
В иных обстоятельствах она, конечно же, помчалась бы сразу домой, потому что там ее непременно ждал бы Олег. Он всегда ждет ее, где бы она ни была: во сне или наяву. Она побежала бы сразу к нему, не раздумывая. Но сейчас ей отчаянно хотелось оказаться рядом с кем-нибудь близким как можно скорее. Вон там, за поворотом, в кирпичной девятиэтажке на четвертом этаже живет ее брат. У него есть жена и двое маленьких детей. Там всегда светло, радостно и уютно, там нет места отчаянию и одиночеству.
Размышляя об этом, она уже мчалась со всех ног прямо по пустой дороге. Мысль о брате и его семье подбодрила и придала сил. Лета сама не заметила, как очутилась в знакомом дворе, замершем под тенью липовых крон.
Здесь тоже было пусто и непривычно темно. Возможно, дело шло к ночи, и от этого предположения становилось лишь страшнее. Только сейчас, добравшись до знакомого подъезда, Лета поняла, что ошиблась с выбором: дверь была заперта на ключ. Ей не попасть внутрь.
Она подняла голову и вздрогнула всем телом. Еще там, на широкой улице, ей показалось, что с домами что-то не так. Теперь она увидела что именно: за запертыми окнами темнела безжизненная пустота. За каждым из них. Ни единого огонька, ни одного светлого пятна штор, никаких признаков того, что в большом многоквартирном доме кто-нибудь есть.
«Пора просыпаться,» – тоскливо подумала Лета, а когда ничего не изменилось, повторила эту мысль еще раз, уже настойчивее: «Пора просыпаться!»
Она даже закрыла глаза на секунду, а затем вновь открыла их, ожидая, что все вокруг изменится. Но все осталось прежним.
Не в силах больше стоять на ногах, девушка села, привалившись спиной к железной двери подъезда. Никогда в жизни ей не было так страшно, как сейчас. И страх был сильнее от того, что она не понимала, что происходит с миром вокруг нее.
Слезы подступали к самому горлу. Но если она расплачется, у нее совсем не останется сил. Что будет с ней, если она останется здесь? Может быть, ничего? А может быть, что-то еще более ужасное?
Вон тени, что скопились в углах домов. Они уже тянутся к ней. Высокие стены надвигаются, сжимают в тисках внутри этого маленького прямоугольника, покрытого не то травой, не то пеплом, и тесно засаженного старыми липами. Черные окна-глаза глядят прямо на нее, не мигая.
Родители говорят, что мир дружелюбен к людям, если люди дружелюбны к нему. Лета всегда старалась верить в это, и всегда все действительно было так: ни одно животное ни разу не причинило ей вреда, погода была благосклонна к задуманным ею планам, а урожай и цветы в маленьком садике никогда не разочаровывали. Что же произошло сейчас? Отчего мир вокруг в одночасье, в одном мгновение стал таким враждебным? Почему он так неузнаваемо преобразился и пугает ее?
Лета прижала к себе колени и обхватила их руками. Словно измученный и затравленный зверь, она смотрела на стены и окна кирпичных домов вокруг, на испещренные морщинами стволы деревьев и странную траву.
Что же случилось? Может быть, произошла ужасная катастрофа и все погибли? Но где тогда тела, и почему она одна осталась посреди пустой улицы? Может быть, кто-то играет с ней злую шутку? Но кто, зачем и как такое вообще можно разыграть?! Может быть, это действительно сон; а может быть, она умерла.
Последнее кажется наиболее правдивым. В таком случае, это загробный мир. Отчего же тогда он такой пустой? Лета всегда верила, что после смерти снова сможет увидеть тех, кого когда-то потеряла, и приглядывать за теми, кого оставила. Но то, что происходит сейчас и здесь, – не о такой загробной жизни она мечтала. Впрочем, нельзя сказать, что она вообще о ней мечтала и думала. В двадцать четыре года ей очень хотелось жить, а не размышлять о смерти.
Девушка вдруг поняла, что ее трясет. Она не знала, от мрачных ли это мыслей, от напряжения или страха, который становился все более навязчивым и тревожным. Может быть, дело было в тенях, скользящих вдоль стен домов, а может быть, в пышных черных кронах, закрывающих небеса, но двор, казалось, становился все более темным.
Лета не хотела здесь больше оставаться. Чувствуя слабость в ногах, она поднялась и еще раз с тоской взглянула на знакомые окна на четвертом этаже: они смотрели пусто и холодно, как глазницы черепа. Отвернувшись, девушка заспешила прочь из двора.
На дороге действительно было чуть светлее, но все оставалось таким же пасмурно серым. Лета попробовала найти хоть какие-то проблески солнца на небе, но не смогла. Тогда она огляделась вокруг, в надежде, что, может быть, сейчас из-за поворота появится хоть кто-нибудь. Но никого не было.
«Домой,» – устало подумала Лета. – «И спать. Утром проснусь, и все будет хорошо».
Стараясь держаться поближе к центру широкой дороги и подальше от пугающих пустых домов и мрачных дворов, Лета сначала побрела, а потом побежала, подгоняемая тревогой, страхом и желанием все поскорее закончить.
Их дом, двухэтажный деревянный дом, был далеко. От того места, где жил брат, до него было не меньше двадцати минут на трамвае. Но трамваев, конечно же, не было. Поэтому Лета старалась просто бежать как можно быстрее и не думать о том, что страшный сон этот слишком похож на правду.
Она добралась очень быстро. Ей показалось, что не прошло и десяти минут, а она уже привычным жестом отворяла незапертую калитку, ведущую в сад.
– Олег! – слабо позвала она, страшась собственного голоса, разогнавшего тишину, словно стаю задремавших на ветке ворон.
Никто не отозвался.
Близость к спасительному крову только усилила страх. Теперь Лете казалось, что что-то следует за ней, просачиваясь сквозь прутья калитки, желая схватить и утащить за собой, в вечную тишину и беспроглядную тьму. Оно стелется как туман по дороге, клубится и тянется, почти касаясь ее пяток.
Подгоняемая этим страхом, Лета поспешила в дом. Тяжелая дубовая дверь легко поддалась ее напору. Девушка юркнула внутрь, заперлась на железный засов, прислонилась спиной к стене и замерла.
Тишина, словно огромный пушистый зверь, свернувшийся клубком, заполняла весь дом. Лета вновь попыталась позвать Олега, но в воздухе повис немой упрек: ее слабый голос, словно качнувшаяся тонкая ветвь облетевшего дерева, потревожил покой тишины. Лета замолчала. В ушах снова зазвучал тихий далекий звон.
В доме, как и на улице, царили серость и пустота. Олега, который всегда ждал ее и всегда был рядом, сейчас здесь не было. Она была совсем одна в их доме. Большом, пустом, наполненном пугающей тишиной.
Слезы подступили к глазам, но Лета постаралась взять себя в руки. В конце концов, она, наконец, была дома. В том месте, которое могло спасти от всех бед мира. Куда возвращаешься после трудного дня, где всегда находишь покой и уют. Здесь безопасно. И даже темнота не пугает. В сумерках и в пасмурную погоду дома всегда так: тихо, блекло и темно. Правда, обычно тут пахнет хлебом и травами. А сейчас не пахнет ничем.
Но ведь во снах обычно нет запахов. И предметы во снах обычно слегка размываются. Да и слезы все еще на глазах, и усталость скопилась. Мало ли что.
Знакомые силуэты мебели в темном коридоре и комнатах успокаивали. Лета почувствовала себя увереннее и, покинув прихожую, направилась к лестнице, ведущей наверх. Почти все, кроме каких-то мелочей, здесь было так, как она привыкла: ковры на полу, книги на полках, лампа на столе, даже оставшийся после отъезда родителей фикус все так же стоял на подоконнике в спальне на втором этаже. В какой-то момент ей даже показалось, что кто-то позвал ее по имени. Замерев, она прислушалась, но тишина вокруг была такой плотной, что ни один звук не мог просочиться сквозь нее.
Девушка подошла к кровати, отбросила древнее тяжелое покрывало, не раздеваясь, легла и накрылась им с головой. Без Олега лежать и спать здесь было непривычно и тоскливо. Но ведь он вернется завтра, когда она проснется. Она откроет глаза, а он тут, рядом с ней.
Главное – подоткнуть покрывало со всех сторон. Тогда ты будешь защищен от внешних бед, никто и ничто тебя здесь не тронет. Тишина и темнота, враждебные там, снаружи, под одеялом превращаются в добрых друзей, успокаивающих, убаюкивающих.
И скоро ты уснешь, а утром, когда проснешься, все будет так, как прежде. Мир опять будет к тебе дружелюбен, в него вернутся люди, звуки, яркие краски и солнце. Все будет хорошо.
II
Странное имя Лета стало частью девочки не сразу. Его подарили ей приемные родители.
Кто же они? Есть в них что-то от хиппи и что-то от староверов, но нельзя просто считать, что они принадлежат какому-нибудь одному религиозному классу или субкультуре. Правильнее всего было бы сказать, что они просто неизмеримо любят мир, в котором живут, и жизнь их проходит в согласии с этим миром и с бесконечной благодарностью ему за дары. И речь, конечно же, идет не о том мире, который до неузнаваемости преобразован человеком, а о мире первозданном, в котором еще слышен шелест травы и шепот ветра, в котором реки чисты и прозрачны, леса высоки и тихи.
В погоне за этим миром родители Леты старались устроить свою жизнь как можно ближе к природе. Из мегаполиса они переехали в маленький городок, затем из квартиры – в деревянный дом почти на окраине, а позже – и вовсе предпочли уединенную жизнь на отшибе маленькой южной деревушки далеко от крупных городов. И если старшие их дети – Лета и Август – росли в условиях города, то младшие вовсе знали об асфальтированных улицах и многоэтажных домах в основном из книг и разговоров.
Безумные мечтатели, сумасшедшие энтузиасты, наивные романтики. Счастливые люди. Вот кто они такие.
Из окна кухни доносился приятный аромат овощного супа. Лета, которой из-за раскидистых ветвей не видно было дома, представляла себе, что трехцветный красно-желто-зеленый парок, повторяющий оттенки болгарского перца, вылетает из кастрюли и легким облачком скользит по воздуху прямо к ее лесному домику, как она его называла. Где-то над кустом он рассеивается и обволакивает все вокруг своим ароматом.
Девочка вдыхала этот аромат и при этом сама что-то растирала в старой деревянной ступке. Были тут листочки крапивы, семена яблок и еловые иголки. Было что-то еще, неизвестное, найденное Летой на пути к своему лесному домику, похожее на маленькие камушки голубоватого цвета. Девочка временно нарекла это что-то лунной пыльцой, но пока еще не была уверена в этом, потому что камушки уж больно походили на самоцветы, случайно потерянные каким-то невнимательным гномом, пробегавшим тут совсем недавно.
Последним ингредиентом стали беленькие звездочки цветов бузины. Лета всегда добавляла их в конце, ведь только благодаря им вершилась ее магия. Добыть эти цветочки было совершенно несложно: они росли прямо вокруг нее. Когда цветочки превращались в черные ягоды, Лета добавляла ягоды. А зимой, когда веточки бузины пустели, она и вовсе редко приходила в свой лесной домик.
В сущности, лесное убежище девочки представляло собой разросшиеся кусты черной бузины, среди которых сформировалось и уже полгода обживалось Летой уютное маленькое пространство, где можно было сидеть, скрывшись от глаз других, и представлять себя маленькой лесной ведьмой, которая умеет говорить с растениями, птицами и животными и готовит для них целебные зелья.
Это была любимая история Леты еще с тех пор, когда ее звали Настей и она вместе со своим другом – а теперь братом – Пашей жила в приюте. Много раз она пересматривала мультфильм и к шести с половиной годам уже дважды прочитала книгу. Историю о маленькой колдунье, которая не желает быть такой же злой, как другие ведьмы, а хочет совершать добро и помогать всем вокруг. Больше всего Лете нравился домик, в котором жила эта ведьмочка, а еще говорящий ворон.
Вороны иногда прилетали и садились неподалеку на ветки старой ивы. С ними даже можно было поговорить, вот только отвечали они невпопад и часто перебивали ее. Лете пришлось с этим смириться, иначе их общение было бы попросту невозможным, а девочке не хотелось, чтобы вороны обиделись и перестали прилетать.
– Уже почти все готово! – сказала Лета муравью, ползущему по листу бузины прямо перед ее носом. – Сейчас еще немного потолку, скажу волшебные слова и зелье будет готово!..
– Лета!.. Милая!
Вместе с маминым голосом в укрытие Леты вновь ворвалось облачко из ароматного супа.
– Я у себя! – несколько разочарованная тем, что ее прерывают, крикнула в ответ Лета.
Пару мгновений спустя на кусты упала легкая тень, зашуршали листочки и среди зеленых ветвей и белых звездочек волшебных цветов показалось круглое и румяное лицо, обрамленное черными густыми волосами, широкой волной спадающими на плечи, шею и грудь. В этих волосах, как и в светлых длинных локонах самой Леты, уже застряли мелкие веточки и цветы, но маму, стоящую на четвереньках среди кустов бузины, это нисколько не смутило.
– Привет, милая! – улыбнулась она. – Что готовишь в этот раз?
– Зелье для муравьев, – ответила девочка.
– А зачем им зелье? Ты хочешь их от чего-то вылечить?
– Хочу сделать их сильнее, – серьезно ответила Лета, снова посмотрев на муравья, ползущего по бузине. – Им приходится таскать такие тяжести, а они такие маленькие. Хочу, чтобы у них было много сил.
– Ты будешь кормить муравьев этим зельем?
– Нет! Я положу его на муравейник, там, у забора. Оно будет лежать там всю ночь, а утром муравьи станут сильнее.
– Как здорово придумано! – похвалила мама. – Я тогда не буду тебе мешать, хорошо? Только хотела сказать, что мы с Августом уйдем сейчас ненадолго, ладно? А когда вернемся, пообедаем. Не теряй нас.
– Хорошо, не буду.
Мама, приблизившись, чмокнула дочь в щечку.
– Вот и молодец!
Она собралась уже покинуть лесное убежище, как вдруг словно о чем-то вспомнила и с интересом посмотрела на ближайший пучок белых цветочков на ветке.
– Эти цветочки ведь волшебные? В них твоя магия?
Лета кивнула.
– Можно я возьму немного на удачу?..
– Да, бери, – разрешила девочка. – Только мне нужно еще произнести волшебное слово, чтобы появилась магия.
– Давай! – с энтузиазмом согласилась мама.
Девочка отломила маленькую веточку с белыми цветочками от куста, четко и громко произнесла волшебные слова и легко подула. Завершив волшебный ритуал, она протянула заколдованную веточку маме.
Та с благодарностью приняла ее, еще раз поцеловала дочь в щечку и скрылась за зелеными ветвями.
Когда мама ушла, Лета еще немного посидела в своем убежище, доводя до ума начатое зелье. Когда результат ее наконец устроил, она поднесла ступку к самым губам, снова громко произнесла волшебные слова, легко подула и поторопилась выползти из кустов во двор, чтобы успеть дать зелье муравьям до тех пор, пока оно не потеряло магической силы.
Утопая босыми ногами в мягкой зеленой траве, девочка добежала до муравейника, присела рядом с ним и аккуратно, стараясь не потревожить местных жителей, разложила получившуюся гущу вокруг муравьиной горки. Маленькие насекомые тут же облюбовали новое дополнение к их жилищу. Лета некоторое время наблюдала за тем, как они хаотично ползают по земле, камушкам, веткам и листочкам, затем, пожелав им приятного аппетита, отправилась в дом.
Вокруг было тихо, только через два забора от них кудахтали, жалуясь друг другу на судьбу, курицы и где-то в ветвях пела летняя птичка.
У самых дверей девочка посмотрела на небо. Оно было синим-синим, таким, как она любила. На нем не было ни единого облачка. Все было хорошо и спокойно. Девочка глубоко вздохнула и, с силой толкнув тяжелую дубовую дверь, вошла в дом.
Здесь она сразу попала в прохладу и темноту коридора. Впереди, освещенная ярким солнцем и наполненная ароматами предстоящего обеда, сияла яркими красками кухня. Мама любила цветные вещи, поэтому во всем доме, а особенно на кухне, повсюду были развешаны цветастые панно из ниток и тканей, полотенца и шторы, на полу лежало несколько небольших ковров с узорами, а на столе – красивая самодельная скатерть.
Лета снова глубоко вздохнула и решительно отвернулась от кухни, понимая, что не сможет удержаться, если зайдет туда и заглянет в кастрюльку на плите. Мама всегда готовила очень вкусно, в тысячу раз вкуснее, чем в приюте. Там еда обычно была пресной, недосоленной и тусклой, а здесь всегда играла яркими красками так же, как и все, что создавалось руками мамы.
Глядя на лестничный пролет, девочка думала, чем бы ей сейчас заняться, чтобы как-то скрасить ожидание. Резкий скрип половиц прямо за стеной, в небольшой мастерской, заставил Лету охнуть, а ее сердце забиться чаще.
Лета полюбила этот дом с первого мгновения, как только зашла в калитку и увидела его. После приютской комнаты собственный дом стал для нее чем-то вроде замка для крестьянки. Она очень быстро изучила все комнаты, каждая нравилась ей по-своему. И только одна почему-то пугала. Наверное, тем, что в ней было очень много всего: инструменты, доски, старые ведра и кадки, коробки, короба, потрепанные сундуки. Все это было навалено вдоль стен и закрывало широкие окна, отчего свет падал не большим полотном, а пятнами, выхватывая отельные части чего-нибудь непонятного и искажая очертания предметов.
В центре комнаты, свободном от лишних вещей, стоял небольшой стол, где любил работать папа. Он часто что-нибудь собирал или чинил здесь; и за то, что он такой ловкий и умелый, Лета любила его еще больше, чем просто так, но в эту комнату заходить все равно почему-то боялась.
И вот теперь странный скрип в пустом доме, из которого все ушли, звучал прямо оттуда. Из места, полного странных вещей и пугающих теней. И скрип этот повторился, а вместе с ним послышались тяжелые быстрые шаги. Они были все ближе и ближе, кто-то торопился подойти к двери с той стороны.
Девочку охватил дикий страх. Она сорвалась с места и побежала наверх по лестнице, в комнату к родителям, где лежал на кровати старый тяжелый плед. Уже минуя последнюю ступеньку и хватаясь за ручку дверей родительской спальни, Лета услышала, как открылась и закрылась дверь мастерской и кто-то тяжело, но уверенно последовал за ней.
Она нырнула под старый плед, свернулась клубочком и замерла. Старалась даже не дышать, только слушала и смотрела широко раскрытыми глазами в пустоту.
Ей представлялось, что неведомый страшный монстр, живущий под грудами старого хлама, узнав, что девочка осталась дома одна, решил поймать ее, чтобы утащить в свое жуткое царство.
Шаги приближались к двери. Лета напряженно ждала, что вот сейчас дверь распахнется, монстр ворвется в комнату с диким ревом и сорвет с нее спасительный плед. Но некто неведомый неожиданно прошел мимо, направляясь, судя по звукам, в комнату Августа.
Лета слушала, внимательно слушала и ждала, когда этот некто вернется. Она думала, что это может быть совсем не монстр, а грабитель, но не понимала, что ему могло понадобиться в комнате Августа. Разве что тот действительно нашел пиратский клад, который так хотел найти возле реки…. Или все же это не грабитель, а монстр, и он просто решил, что девочка спряталась в другой комнате?..
Лета слушала, думала и боялась, но знала, что пока она здесь, под этим пледом, в темноте своего маленького убежища, и пока никто не открыл дверь в эту комнату – она в безопасности. Эта мысль немного успокоила ее и, продолжая прислушиваться, девочка не заметила, как задремала.
Краткий сон пошел ей на пользу. Очень скоро она проснулась, вновь услышав шаги на лестнице. Но теперь ей уже было не так страшно. Успокоившись и немного отдохнув, она решила, что лучше всего – прислушаться повнимательнее и попытаться понять, куда этот некто ходит и что он делает.
Она так и поступила. Целую минуту она пролежала, почти не дыша и напряженно прислушиваясь, а потом сердце ее вновь забилось быстрее, но уже не от страха, а от радостного облегчения: Лета услышала, как незнакомец что-то напевает знакомым голосом.
Резко откинув плед, девочка спрыгнула с кровати, рывком распахнула дверь, выскочила в коридор и тут же с криком «Папа!» бросилась обнимать изумленно замершего на верхней ступени лестницы высокого широкоплечего мужчину с длинными каштановыми волосами, обрамленными красной узорчатой лентой, и окладистой бородой.
– Папа! – повторила Лета, крепче прижимаясь щекой к грубоватой льняной ткани его рубахи. – Это ты!
– Да уж, действительно я, – не стал спорить мужчина, поглаживая дочь по светлым растрепанным волосам. – А что случилось?
– Я думала, все ушли! И думала, что это монстр из твоей мастерской!..
– Монстр из мастерской?..
Папа Леты, которого, к слову сказать, звали Енисей, начал догадываться, что произошло. Он присел на ступеньку и снизу вверх посмотрел в глаза дочери, сверкающие каким-то лихорадочным блеском.
– Расскажи, что случилось.
– Я была в коридоре, – с готовностью начала девочка, – и услышала скрип из твоей мастерской. Я думала, что одна, ведь мама сказала, что вы ушли….
И тут ей вспомнилось, что мама совсем не говорила о том, что папа тоже уходит с ней и Августом. И от этого маленькой колдунье сделалось вдруг невероятно стыдно: она, такая сильная волшебница, оказалась такой глупой и так сильно испугалась!
Лета пристыженно замолчала и вся как-то сжалась, а Енисей, заметив, что дочь погрустнела, нахмурил брови и озадаченно произнес:
– Я, признаться, тоже испугался. Потому как думал, что ты во дворе, варишь новое зелье…. Правда, очень испугался! – убедительно добавил он, когда девочка подняла на него недоверчивый взгляд. – Но знаешь что? Я тут же вспомнил одну тайную мудрость….
Он понизил голос до шепота, оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто, и продолжил:
– Хочешь, поделюсь ей с тобой?..
Лета с готовностью кивнула. Енисей похлопал ладонью по ступеньке, приглашая дочь сесть рядом с ним. Она села, и он тут же обнял ее одной рукой, прижимая к себе и склоняясь к ее лицу так близко, чтобы их разговор не услышал больше никто другой.
– Я расскажу тебе эту мудрость, но только если ты сначала расскажешь мне, что сделала, когда испугалась?..
Девочка, успевшая уже почти забыть про то, что ей стыдно, снова сжалась, но все же рассказала все в подробностях: и как она убегала, и как пряталась под плед, и что думала, лежа в темноте и прислушиваясь к звукам.
– …. А потом я уснула, а когда проснулась и снова услышала шаги, решила еще послушать, чтобы понять, кто там ходит. И услышала, что это ты, потому что ты пел.
