Buch lesen: «Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню»»

Schriftart:

ISBN 978-5-4483-4472-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Венеция, Италия, 1416 г.

Последние блики уходящего летнего дня тихо таяли у горизонта. Солнце низко стояло над морем, и белоснежные чайки с громкими криками кружили над хрустальной водой. Подрумяненные алыми отблесками заката, плыли в голубой вышине кучерявые барашки облаков. Повинуясь капризной прихоти легкого, порывами налетавшего с моря ветерка, чуть волновалась безбрежная водяная гладь тихого пролива. По изумрудной зелени прибрежной полосы ступали гордые тонконогие кони, завезенные в этот край с другого конца света.

Пышная и пестрая кавалькада охотников возвращалась в Венецию. От великолепия красок, переливающихся в последних лучах солнца, от обилия золота и драгоценностей, украшавших благородных сеньоров и дам, тихое сияние стояло в прозрачном воздухе. Среди безупречно одетых дам и кавалеров слышались острые шутки, смех, а один из итальянских вельмож, гордо гарцующий на превосходном арабском жеребце, даже франтовато взял невысокий естественный барьер в виде упавшего у края дороги дерева, вызвав тем единодушные похвалы дам.

– Ах, какая прелесть! – с отвращением сказал седой, благообразного вида вельможа, отлично державшийся в дорогом седле, шитом бисерными галунами. – Вы только посмотрите на молодого Контарини! Он только что похоронил своего деда и уже сам торопится на тот свет!

Молодая женщина, ехавшая бок о бок со стариком, устало улыбнулась. Смесь досады и легкой грусти сквозила на ее тонком выразительном лице. Пепельно-русые локоны волос, забранных в высокую прическу, красиво контрастировали с серебристым шитьем амазонки, по цвету напоминавшим оттенок ее больших дымчато-серых глаз.

– Посмотрите, Диана, – меж тем не унимался ее спутник, граф де Риолли, снова указывая ей на того самого женского баловня, что взял барьер. – Держу пари, все его трюки делаются ради ваших прекрасных глаз, графиня.

– Ах, оставьте, Антоний! – молодая женщина с видимым неудовольствием задержала свой взор на длинных темных кудрях графа Энрике Контарини.

Поймав его, итальянец тут же вежливо приподнял шляпу. Графиня Диана Даванцатти с досадой отметила это и, нарочито оборотившись к нему спиной, взглянула на дорогу. Взгляд ее серых холодных глаз бегло пробежал по лицам кавалеров, отыскивая кого-то, пока не остановился на фигуре красивого молодого всадника, любезно разговаривающего с пожилой матроной, чуть отставшей от остальных. Она больше не обращала внимания на графа Контарини и потому не могла заметить как, проследив за направлением ее взгляда, граф пожал плечами и закатил глаза.

Увидев, что графиня приготовилась подстегнуть коня, намереваясь подъехать к привлекшему ее внимание кавалеру, старый граф де Риолли нахмурился.

– Диана, – спустя секунду счел нужным сказать он. – Я не думаю, что вам стоит лишний раз афишировать ваши отношения с молодым герцогом Монлери! Вы обещали мне, что у вас с ним все кончено.

– Господи, Антонио, даже вы начинаете говорить мне гадости! Не надо, поверьте, эта связь никогда не существовала, за исключением в воображении наших дам. Герцог слишком увлечен фантазиями, чтобы обращать внимание на женщин из плоти и крови!

– Мне так не показалось, – скептически пробормотал граф де Риолли.

Молодая женщина промолчала, но, тем не менее, оставила намерение увидеться с молодым герцогом немедленно, ограничившись лишь пристальным взглядом в его сторону.

Герцог Монлери, имя которого не сходило с уст не только графини Даванцатти, но и всей Венеции, был высокий стройный молодой человек великолепного сложения, темноволосый, темноглазый, одетый в черный бархатный камзол, отделанный серебром. Белоснежная пена кружев ворота сорочки, выпущенная поверх камзола, подчеркивала красоту его обветренного смуглого от южного солнца лица с четкими, почти античными чертами. Вся Венеция знала, что несколько лет тому назад он сражался в рядах крестоносцев с языческой Литвой, был тяжело ранен в бою под Грюнвальдом, потерял память и, если бы не преданность его слуг и чудом сохранившийся семейный архив, то его тетка, скорбная, как мадонна, герцогиня де Монсада никогда бы больше не увидела своего дорогого племянника.

Графиня Диана упорно продолжала смотреть на герцога, пока он, сумев по достоинству оценить ее настойчивость, не распрощался со своей дамой и не направился к графу де Риолли и, следовательно, к нетерпеливо поджидавшей его графине.

– Чем обязан вашему суровому взору, Диана? – насмешливо спросил молодой герцог после того, как обменялся приветствиями с обоими из них.

– Мне кажется, вас ждет серьезная головомойка, – со своей неподражаемой старческой ехидцей сказал граф де Риолли. – Диана сегодня встала не с той ноги! Я, пожалуй, вас оставлю на время.… Если ты совсем разойдешься, милая, то, пожалуйста, прошу тебя, не бросай его труп в кусты.

Тихонько подсмеиваясь, граф де Риолли осторожно, чтобы не слететь с седла, пришпорил свою спокойную лошадку и поехал вперед. Убедившись, что поблизости не осталось никого, кто бы мог подслушать их разговор, графиня порывисто вздохнула. Герцог спокойно ожидал, когда она заговорит и, судя по тому, что ни один мускул не дрогнул на его красивом лице, он был либо очень спокойным человеком, либо графиня угощала его долгими тирадами довольно часто.

– Говорят, вы снова собрались на войну, Жан-Луи! – наконец, не выдержала паузы графиня.

– В самом деле? Я и не знал об этом, – любезно отозвался молодой человек.

– Немедленно прекратите этот цирк! – с гневом вскричала графиня. – Вы совсем не любите меня!

Герцог потрепал по холке своего буланого жеребца и, созерцая его золотистую ухоженную гриву, все так же вежливо ответил:

– Боже мой, не волнуйтесь так, милая графиня.

Молодая женщина устремила на него сверкавшие гневом холодные серые глаза.

– Ваше поведение возмутительно! Вы обращаетесь со мной, как с ребенком!

– Примите мои извинения, сеньора, – сейчас же отозвался герцог.

– И это все?!

Все негодование прекрасной графини досталось чудному каурому иноходцу, который закружился на месте от болезненного удара по носу кончиком сложенного вдвое хлыста.

– Диана, умоляю вас, пощадите ни в чем не повинное животное, – хладнокровно заметил герцог. – Кроме того, вы рискуете покалечить и себя.

– И это все, что вы можете мне сказать?!

– Для начала, я думаю, этого хватит, – спокойно отозвался герцог.

– А что? Будет и продолжение? – с сарказмом спросила графиня и, не дожидаясь ответа, с горечью добавила: – У вас нет сердца!

– Возможно, вы правы, Диана, – покачав головой, сказал молодой человек. – Но вспомните, вы помолвлены с графом де Риолли, а я потерял память. Ваши с графом отношения меня, признаться, мало волнуют, но пока ко мне не вернется память, боюсь, у меня не будет и сердца.

– Ах да, я совсем забыла о вашей романтической страсти! – воскликнула уязвленная графиня.

Герцог едва заметно нахмурил брови. Словно не замечая этого, графиня продолжала:

– Вся Венеция уже в курсе того, что вы ищете прекрасную молодую девушку с золотистыми волосами… этот ваш сон, сказку, мечту! Не знаю, что там еще… единственное воспоминание эпохи крестовых походов?

– Очень остроумно, – согласился герцог. – По-вашему, это преступление?

Красочная кавалькада приблизилась к переправе, где, в ожидании возвращения охотников, уже стояло несколько десятков хитроумно украшенных больших и малых гондол. Широкий поток возвращавшихся с празднества вельмож рассеялся по берегу и разъединил графиню и герцога. Рядом с герцогом случайно оказался одинокий всадник, подъехавший к переправе одновременно с группой венецианцев. Он был с ног до головы укутан в темный плащ, походная шляпа с широкими полями полностью скрывала его лицо от докучливых взоров окружающих. Поравнявшись с герцогом, он скучающим взором проехавшего долгий путь путешественника скользнул по его лицу и внезапно взгляд его стал острым и пристальным. В свою очередь, герцог безразлично смотрел на него, не проявляя никаких признаков волнения.

Человек в темном плаще кашлянул, привлекая его внимание.

– Князь, – негромко сказал он герцогу, приподнимая шляпу, – вы не узнаете меня?

– Нет, – спокойно отвечал Монлери, внимательно посмотрев ему в лицо.

– Помилуйте! – вскричал незнакомец, совершенно теряя былую осторожность и уже не заботясь о своем инкогнито. – Я барон Дитгейм, особый и уполномоченный посол его светлости магистра Тевтонского Ордена Богородицы! Вспомните, князь, вы спасли мне жизнь в Литве!

– Вы ошибаетесь, сеньор, – вежливо, но твердо отвечал герцог. – Действительно, я воевал в Литве, но не имею чести вас знать.

Незнакомец в темном плаще был настолько обескуражен, что не нашелся, что сказать.

Воспользовавшись паузой, графиня Даванцатти, которая уже некоторое время с любопытством прислушивалась к разговору, вновь завладела вниманием Монлери.

– Жан-Луи, – быстро сказала она, оглядываясь на приближавшегося к ним с другой стороны графа де Риолли. – Я хотела бы встретиться с вами сегодня вечером.

Герцог спешился и, ведя коня в поводу, остановился рядом с еще находившейся верхом графиней. После того, как Диана Даванцатти с его помощью стала на землю, он спросил, подзывая гондольера:

– Вы хотите продолжить нашу содержательную беседу? Боюсь, вы не добьетесь от меня того, что хотите, Диана.

– Я подожду! – неожиданно сверкнула улыбкой графиня. – Дело в том, что Энрике Контарини просил меня передать вам приглашение на ужин. Он, кажется, хотел вам что-то показать. Я также включена в число гостей. Вы придете?

Герцог удивленно приподнял бровь.

– Энрике? Просил вас? Ну что ж, если вы стали прислушиваться к тому, что говорит Энрике, и принимать его приглашения, я, пожалуй, соглашусь на вашу просьбу.

– Тогда сегодня вечером, у графа Контарини! – безапелляционно сказала графиня, усаживаясь в гондолу подоспевшего графа де Риолли. Герцог кивнул, и гондольер искусно вывел его быструю лодку в пролив.

Вдали, подернутый золотой дымкой, показался фасад дворца Дожей, а за ним уже купола утопающего в мраморной пене несравненного Сан Марко.

Вечером того же дня герцог Монлери с любезной улыбкой на устах появился в гостиной городского особняка графа Контарини, потемневшего от времени, но все еще элегантного, построенного в готическом стиле здания на канале, считавшегося одним из шедевров венецианского зодчества.

К его удивлению, молодой граф Энрике, его старинный приятель, оказался в гостиной совершенно один. Заметив вопросительный взгляд герцога, Энрике Контарини сокрушенно развел руками:

– Если ты ищешь графиню, то, увы, ее увел жених, граф де Риолли.

– Боже мой, я даже и не мечтал о такой удаче! – с чувством отозвался герцог.

Энрике рассмеялся. Улыбка преобразила его немного бледное и длинноватое лицо с узким подбородком, смягчила тяжелые черты лица и зажгла мягкий мерцающий свет в по-настоящему прекрасных больших темных глазах, опушенных длинными ресницами.

– Ты хотел меня видеть? – спросил герцог, принимая из рук графа бокал с традиционным кьянти. Граф Контарини из принципа не держал у себя других сортов вина.

– Ты всегда желанный гость в моем доме.

– Тогда зачем ты послал ко мне эту женщину? – с шутливым возмущением вскричал герцог. – Она ведет себя как моя мать: сплошные замечания и поучения. Я не ожидал этого от тебя! Что там еще за тайны? Ты нашел сокровища эльфов или воскресил Елену Троянскую? Что еще могло заставить тебя подослать ко мне Диану Даванцатти?

Энрике Контарини мягко улыбнулся.

– Я хотел что-то показать тебе…

– Показать? – в голосе герцога появилась насмешка. – А ты не мог привезти это ко мне домой? Поправь меня, если я ошибаюсь, но прошлый раз ты, без зазрения совести, сгрузил на пороге моего дома обломок почти половины античного храма пеласгов! Откуда же такая скромность теперь?

– Ну, извини, – развел руками смеющийся граф Энрике. – В компенсацию за прошлое, я и позвал тебя ко мне. Ты не поверишь, что я нашел! Это подлинная жемчужина! Она напомнила мне о твоей прекрасной фантазии.

Герцог вздохнул и отхлебнул из бокала вина.

– Жемчужина? Фантазия? – обреченно повторил он вслед за графом Контарини. – Хорошо. Что это?

Молодой граф Контарини таинственно улыбнулся.

– Пойдем, Луи, я покажу тебе портрет, который я обнаружил, разбирая бумаги в кладовой деда.

– Какие только скелеты не сыпятся из старых фамильных шкафов! – философски добавил он.

Герцог Монлери пожал плечами и без возражений последовал за графом вглубь дома. Дойдя до порога своего кабинета, Контарини на секунду остановился.

– Самое время сказать: «Закройте глаза, герцог!» и еще больше заинтриговать тебя. Но я буду милосерден. Входи, Монлери! И если после того, как ты увидишь портрет моей прабабки, на которую, как две капли воды похожа моя маленькая польская кузина, ты не признаешь, что итальянки самые прекрасные женщины в мире, я вызову тебя на дуэль!

– Ты уже вызывал меня на дуэль, и не раз.

По-свойски отпихнув молодого графа от двери, герцог Монлери вошел в кабинет графа Контарини, в котором он бывал не раз еще при жизни старого графа, деда Энрике, и ошеломленно замер на пороге.

Прямо напротив двери, на массивном дубовом столе, стоял, прислоненный к стене, большой портрет, сделанный неизвестным ему талантливым художником, судя по одежде, в прошлом веке. С портрета смотрела на него молодая, ослепительно красивая женщина, образ которой преследовал его во снах в течение последних пяти лет после ранения и последующей за этим потери памяти. Ее бледное овальное лицо было совершенно, синие глаза, казалось, смотрели прямо в его глаза, холодно и высокомерно. Длинные светло-золотистые волосы свободно вились по обеим сторонам лица и, подхваченные сзади атласной лентой, ниспадали на плечи и сильно обнаженную в низком декольте грудь.

Не сознавая того, что он говорит и делает, изумленный герцог Монлери шагнул по направлению к портрету, и из уст его непроизвольно слетело давно забытое и, в то же время, такое дорогое и знакомое имя:

– Эвелина!

Весьма довольный произведенным эффектом, граф Контарини вошел следом за ним в кабинет и деловито поправил его:

– Изабелла! Изабелла Контарини, моя внучатая тетка, кажется, так это называется.

– Эвелина! – повторил герцог, не отводя глаз от портрета.

– Уймись, Монлери. Я вижу, что ты уже оценил мой сюрприз.

Контарини прошел к вделанному в деревянную панель на стене бару, вытащил оттуда новую, непочатую бутылку крепкого итальянского кьянти из погребов деда и, налив бокал, протянул его герцогу.

– Изабелла Контарини умерла почти пятьдесят лет тому назад. Портрет был написан перед ее замужеством. Садитесь, герцог, и перестаньте смотреть на этот портрет как на икону!

– У твоей прабабки наверняка были дети, – сказал герцог, опускаясь в мягкое кресло. – В их числе и дочери. Я клянусь тебе, Энрике, я видел эту женщину! Это девушка из моих снов! Кто был ее муж?

Энрике Контарини довольно потер руки.

– В самую точку, Луи! Среди всего прочего я унаследовал и семейный архив деда. В нем есть свидетельства о заключении брака между девицей Изабеллой Контарини и, кем бы ты думал? Богатым судовладельцем из Великого Новгорода!

– Где, ради всех святых, это находится? – озадаченно спросил герцог.

Граф Контарини невозмутимо продолжал:

– Я навел справки и выяснил, что это одно из королевств Северной Руси, которое граничит с Литвой.

– Литва! – герцог вскочил с кресла и порывисто прошелся по кабинету. – Ну, конечно же, Литва! Я же говорил тебе, что я видел эту женщину! Может быть, это ее дочь?

– Скорее уж, внучка, – уточнил Контарини. – Ну, так вот, если ты дашь мне слово отказаться от Дианы Даванцатти, я открою тебе еще кое-что, что, несомненно, тебя заинтересует.

– Это шантаж? – поднял бровь герцог.

– Ну конечно! – широко улыбнулся Контарини. – Самый подлый шантаж. Должен же я взять реванш за то, что Диана явно предпочитает твое общество?

– За такой шантаж я тебе бы еще и приплатил, – проворчал герцог, вновь вызвав улыбку на лице молодого графа. – Согласен.

Он снова прошел к портрету, который тянул его к себе, словно магнитом. «Мне все равно жить или умереть, тупоголовый болван!» – внезапно прозвучал промелькнувший в его воспоминании ясный голос, заставив его вздрогнуть от неожиданности.

– Помнишь моего римского кузена Бартоломео? – услышал он словно откуда-то издалека голос графа Контарини.

– Разве мы с ним встречались? – удивился герцог.

– Он тоже воевал в Литве, даже прожил гостем Тевтонского Ордена несколько лет накануне этого большого сражения, в котором участвовал ты.

– Ну и что с того?

– Бартоломео Контарини приехал на похороны моего деда. Он будет здесь с минуты на минуту. Правду говоря, мы разбирали бумаги деда с ним вдвоем. Он и откопал в пыли и паутине этот портрет.

Герцог отвел взгляд от изображения на портрете и внимательно вгляделся в лицо приятеля.

– Произошло нечто экстраординарное, надо полагать, если ты так драматично понизил голос и затаил дыхание? Твой римский кузен упал в обморок, увидев портрет?

– Бартоломео? – пренебрежительно переспросил граф Энрике. – Ты смеешься? Он всего лишь упал на колени, облобызал портрет и все твердил, как попугай, то же самое имя, что и ты.

– Эвелина! – с нажимом повторил герцог.

– Я хочу поговорить с твоим замечательным кузеном, – сказал он.

– Он будет здесь через минуту, – заметил граф Энрике, взглянув на часы. – Бартоломео и я лично знакомы с девушкой, похожей, словно две капли воды, на этот самый портрет. Это наша кузина из Польши, дочь знатного вельможи, приближенного короля Польши и Литвы.

– Я был знаком с ней в Литве! – снова повторил герцог словно заклинание. – Черт бы побрал эту проклятую битву! Нужно быть последним идиотом, чтобы потерять после ранения память! И ты молчал! Ты же знал, что я бредил о ней последние пять лет моей жизни здесь, в Венеции!

– Ты совсем ничего не помнил о ней! – поднял руку, защищаясь, граф Энрике. – Я полагал, что это какая-то девушка из Прусии или Европы. Кто же мог подумать, что все эти годы ты сох по нашей прекрасной польской кузине!

– Как ее зовут? И откуда ты знаешь ее? Насколько я помню, ты никогда не был в Польше! Ты даже не знаешь, где она находится!

Граф Энрике улыбнулся.

– Это правда, я никогда не был в Польше. Девушку действительно зовут Эвелина. Эвелина Ставска. Десять лет назад она приехала с Бартоломео из Польши в Рим и прожила там почти два года, – с триумфом продолжил граф Энрике. – Ты мог встречать ее в Риме! В нашем доме!

Герцог некоторое время о чем-то размышлял, нахмурив темные брови.

– Исключено! – наконец, категорично произнес он. – Я прожил в Пруссии почти пятнадцать лет, никуда не выезжая! Меня привезли в Италию пять лет назад полумертвым от ран. Я даже этого не помню! Но я точно знаю, что я не мог быть в Риме в то время, как я был в Пруссии.

Дверь кабинета без стука отворилась, и на пороге показался невысокого роста, стройный молодой человек, темноволосый, смуглолицый, чем-то неуловимо похожий на графа Энрике, когда тот был немного моложе. Он был одет в темный камзол, расшитый золотыми нитями и жемчугом, темные со штрипками штаны и туфли с пряжками, отделанными брильянтовой пылью – последний крик моды нынешнего сезона в Риме.

– Добрый вечер, Энрике, – приветливо сказал он, сразу не обращая внимания на то, что его кузен находится в гостиной не один.

– Рад тебя видеть, Бартоломео, – отозвался граф Энрике, и, будучи внимательным хозяином, немедленно представил ему своего гостя: – Познакомься, это мой старинный друг из солнечной Тулузы, герцог Монлери.

Бартоломео Контарини с вежливой полуулыбкой на лице обернулся к гостю, взглянул на него и внезапно замер с протянутой вперед для рукопожатия рукой. Глаза его скользнули по лицу герцога и обратились к портрету, стоявшему на прежнем месте, на столе.

– Князь Острожский? – в следующую минуту удивленно вымолвил он. – Глазам своим не верю! Вы в Италии? А где же Эвелина?

Герцог покачнулся и без сил рухнул в кресло.

Бартоломео Контарини изумленно посмотрел на него и с запинкой произнес, обращаясь к своему венецианскому кузену:

– Как ты сказал? Герцог Монлери?

Граф Энрике, также немало пораженный калейдоскопической быстротой, с которой разворачивались события, решил, что пришло время вмешаться:

– Мой друг, герцог Монлери, – внушительно сказал он, указывая Бартоломео Контарини на сидевшего в кресле, прикрыв глаза, бледного герцога, – воевал на стороне Тевтонского Ордена в Литве. Он был тяжело ранен во время той самой большой битвы, название которой я не помню, но в которой рыцари Христовы потерпели поражение, и затем, очнувшись, обнаружил, что потерял память.

В глазах растерянного графа Бартоломео Контарини забрезжило понимание.

– Так он ничего не помнит?

Герцог открыл глаза.

– Я помню то, что я герцог Монлери. Я знаю это. Как знают мои слуги и моя тетка.

Бартоломео Контарини задумчиво смотрел на него, словно оценивая степень его искренности.

– Я тоже помню, что в Мальборке вас звали князь Острожский, – мягко возразил он. – Вы были послом польского короля и его близким родственником.

– Час от часу не легче! – пробормотал герцог, откидываясь на спинку кресла. – Не мог же я раздвоиться, в самом деле!

Граф Энрике снова подошел к бару, налил всем вина, вложил один бокал в руку герцога, протянул второй кузену Бартоломео и предложил ему усаживаться. Тот без возражений сел в кресло рядом с камином, отпил подогретого с пряностями вина и снова посмотрел на герцога.

– Я уверен, что не ошибаюсь, – сказал он. – Такого человека как вы трудно спутать с кем-то другим. И потом, разве вы не помните, как спасли мне жизнь?

– О боже! – герцог с усмешкой взглянул на графа Энрике, замершего с бутылкой в руках у бара. – Это все ты накаркал, Энрике, с твоими вечными шуточками о скелетах, выпадающих из семейных шкафов.

– Я всего лишь имел в виду этот портрет, – возразил граф Энрике, защищаясь.

– Портрет? – рассеянно переспросил граф Бартоломео Контарини, сосредоточенно размышляя о чем-то своем.

– Да, портрет.

Герцог испытывающе смотрел на итальянца. В полутьме кабинета его красивое лицо с темными искристыми глазами, бледное, словно высеченное из камня, показалось графу неправдоподобно правильным и совершенным, словно лик статуи античного Аполлона, которую Бартоломео Контарини видел когда-то на развалинах Парфенона.

– Я уверен, что знаком с девушкой, очень похожей на ту, которая изображена на портрете, – услышал он голос герцога, который заставил его очнуться.

Бартоломео удивленно вскинул на молодого человека глаза.

– Не сомневаюсь, сеньор, – мягко подтвердил он, глядя в лицо герцога. – Ведь Эвелина Контарини, по отцу панна Ставска, моя польская кузина, является вашей женой.

Хрустальный бокал выпал из ослабевших пальцев графа Энрике Контарини и раскололся на тысячи осколков, брызнувших во все стороны.

– Черт побери! – только и сказал он. – Красавица Эвелина вышла замуж за Монлери? Вот это трюк! Она же никогда и слышать не хотела о замужестве!

Герцог Монлери застыл в кресле без движения, словно внезапно замороженный его словами, а потом медленно обернулся к графу Контарини и посмотрел прямо ему в глаза.

– Моей женой?! – охрипшим от волнения голосом переспросил он.

– Вы что же, не помните Эвелину? – удивился сеньор Бартоломео.

Герцог, уже в который раз за этот вечер, страдальчески прикрыл глаза.

– В том то и дело, что не помню, – пересохшими губами прошептал он. – Черт бы побрал этот крестовый поход! Я еду в Литву!

– В Польшу, – подсказал Бартоломео Контарини, придвигая кресло поближе к камину. – Вам нужно ехать в Польшу, дорогой князь. Эвелина Острожская, ваша жена, живет в Польше. В вашем родовом замке, который называется, если мне не изменяет память, Остроленка.

В приемной его дома в Венеции, куда герцог добрался через несколько часов после памятного разговора с графом Контарини, его уже ждал человек в темном плаще, которого он встретил утром на переправе.

– Ваша светлость, – извиняющимся голосом начал было оправдываться мажордом, – этот сеньор был так настойчив! Он сказал, что вы пригласили его посетить вас сегодня вечером. Мы ничего не знали об этом и…

– Все в порядке, Лоренцо, – устало прервал его герцог. – Кажется, я действительно пригласил его, но забыл об этом. Хорошо, что вы проводили его в приемную. Надеюсь, ему не пришлось долго ждать?

– Всего четверть часа, князь, – ответил, возникая в дверях приемной, барон Дитгейм.

– Князь? Снова князь?

Лицо Дитгейма, и без того поврежденное длинным белесым, пересекавшим всю щеку шрамом, оставшимся после Грюнвальда, исказила гримаса.

– Поверьте, я не пришел бы к вам во второй раз, если бы не услышал в городе, что вы участвовали в крестовом походе на Литву, были ранены и потеряли память. Меня зовут барон Дитгейм.

– Вы были знакомы со мной в Польше или в Литве? – быстро спросил герцог, окинув Дитгейма пристальным взглядом.

Барону на минуту показалось, что он вновь очутился в далеких диких лесах Литвы. Сузившиеся от напряжения искристые глаза князя Острожского снова испытывающе смотрели ему в лицо. Этот итальянский вельможа, потерявший память, был без сомнения тем самым легендарным литовским князем, за голову которого магистр Ордена обещал некогда чуть ли не исполнение всех желаний. Это был также тот самый человек, который спас Дитгейму жизнь и которому он, следовательно, был обязан своим сегодняшним счастьем. Дитгейм решился.

Он открыто взглянул в лицо герцога и откровенно сказал:

– Почти шесть лет тому назад я неоднократно встречался с вами в Пруссии. Вы не крестоносец, сеньор. Вы племянник польского короля, его литовский родственник, князь Зигмунд Острожский.

Герцог некоторое время внимательно смотрел на Дитгейма, словно размышляя или пытаясь что-то припомнить, а затем вздохнул и покачал головой:

– Боюсь, я ничего этого не помню.

Посторонился, пропуская Дитгейма вперед, и расстроенным голосом пригласил:

– Проходите, барон.

Дитгейм послушно уселся в предложенное ему кресло и с любопытством оглядел роскошно убранную гостиную великолепного дома-дворца герцога на побережье. «Я не мог ошибиться, – подумал он. – Этот человек – герцог, он богат, знатен.… Но он – князь Острожский! Его место не здесь». Вытянув ноги ближе к камину, ибо ночь в Венеции оказалась довольно прохладной, Дитгейм насупился под пристальным взглядом герцога, сосредоточился и, медленно подбирая слова, начал говорить:

– Последний раз я встречался с вами весной 1409 года в Жемайтии.

– Где это? – немедленно с интересом спросил герцог.

Дитгейм дико взглянул на него, но тут же опомнился:

– В Литве. Мой отряд был специально послан магистром Тевтонского Ордена для того, чтобы ликвидировать чрезвычайно подвижное и опасное подразделение литовских войск, действующее у нас в тылу. Предводителем этого летучего отряда литовской конницы были вы, герцог, точнее, князь Острожский. К тому времени ваше имя уже было овеяно легендой. Вы были дерзки, удачливы и отважны. О ваших вылазках говорили и Орден, и Литва. Польский король негодовал, но всегда защищал вас.

– Вы говорите обо мне в прошедшем времени? – воспользовавшись паузой, спросил герцог, слегка приподнимая бровь.

– Я говорю о князе Острожском.

Герцог чуть заметно нахмурил брови.

– Продолжайте.

– Вы застали мой отряд врасплох, а я был одним из самых молодых и подающих большие надежды военачальников Ордена! Все мои рыцари пострадали в схватке, невредимыми остались только я и мальчишка-оруженосец. Неужели вы не помните, как, рискуя жизнью, вы отправились со мной в Мальборк спасать нашего друга Ротенбурга, который пострадал за свою честность? Вы можете гордиться им, он прославил свое имя при Грюнвальде!

– Судя по тому, сколько раз я рисковал своей жизнью, спасая других, странно, что я вообще живой и всего лишь потерял память, – пробормотал про себя герцог.

– А этот мальчишка-оруженосец, вы помните его? – не сдавался Дитгейм. – Когда вы сняли с его головы шлем, он оказался прекрасной девушкой с длинными белокурыми волосами!

Поперек лба герцога залегла глубокая морщина. Дитгейм не мог видеть выражения его глаз, но по лихорадочному румянцу, прихлынувшему к его бледным щекам, он понял, что молодой человек или вспомнил, или пытается вспомнить нечто, на его взгляд, чрезвычайно важное.

– Я, случайно, не женился потом на этой девушке? – наконец, глухо спросил он.

– Бог с вами! – Дитгейм даже рассмеялся от такого предположения. – Ваша жена – дочь знатного польского вельможи, Эвелина Ставская.

Герцог снова внимательно посмотрел на рыцаря, от чего Дитгейму на миг стало не по себе.

– Все знали, что вы очень любили свою жену, – помедлив, осторожно продолжал он. – Она была сказочно красива и до сих пор считается одной из самых красивых женщин страны. Вы были обручены с ней с малолетства, но никогда не встречались до свадьбы, и неохотно пошли на этот брак. Но король настаивал, и вам пришлось подчиниться. Она, как говорят, была также не в восторге от предстоящего союза и в течение долгих лет скрывалась в Литве. Когда, по приказу короля, вы стали искать ее, чтобы доставить ко двору, вы немедленно влюбились в нее, а затем женились на ней, не раздумывая. Король был очень доволен. Он до сих пор трогательно заботится о вашей семье.

– Романтично, – буркнул герцог. – Я должен был это помнить! Вы говорите, семья?

– Да. У вас есть сын. Он родился уже после вашей, извините, смерти при Грюнвальде.

Герцог с легким стоном откинулся на спинку кресла. Прикрыв рукой глаза, некоторое время неподвижно сидел в прежнем положении, а потом внезапно резко выпрямился и вскинул на Дитгейма блеснувшие непонятной насмешкой глаза.

– А вы уверены, что не обознались, барон?

– Уверен! – твердо отвечал Дитгейм.

– Ну что ж, – герцог одним гибким движением поднялся на ноги. – Тогда действительно придется ехать в Литву. Жена и сын – это уже серьезно. Я должен вспомнить! Спасибо вам, барон.

Донна Лусия, герцогиня де Монсада, ворвалась в комнату сразу же, как за Дитгеймом закрылась дверь.

– Боже мой, Луи, какая замечательная новость! Ты женат, у тебя есть сын!

– Тетушка, я ничего не помню, – предостерегающе сказал герцог, велев принести себе крепкого кофе.

– Ты не понимаешь! – продолжала экзальтированно жестикулировать испанка. – У тебя есть сын, наследник! Мы победили! Богатства твоего деда будут принадлежать нам, как и должно быть по справедливости! Я немедленно пошлю курьера с этой новостью в Севилью! Твой дед должен узнать об этом от нас.

– Тетушка, вы понимаете, что Польша и Литва – огромные государства и найти мою семью там будет очень трудно?