Buch lesen: «Лучезарный след. Том второй», Seite 2

Ответ меня ошарашил. Не уродство? А что тогда? Даже Добрыня, много раз видевший последствия разнообразных заклятий, не говорил, что это не уродство. Правда, он и не говорил, что это уродство. И вообще, мы не говорили с ним об уродствах.

– Разве? – с трудом выдавила я.

– А где проходит граница между уродством и красотой? Получается, Лучезара должна стенать от горя. У неё ножки цыплячьи без всяких превращений.

Я смотрела на него потрясённо. Все знакомые опасались моего ночного облика. В лечебнице никто не вёл рассуждений о сомнительной красоте…

А через несколько секунд я вдруг обнаружила, что целуюсь с Пересветом. Жадно. Долго.

У меня в голове в тот миг всё смешалось. И по-моему, жизнь в Великограде слегка замедлилась. Если не замерла.

Когда мы перевели дух, я подумала: «Обалдеть! Полководец перешёл в наступление». И не нашла ничего лучше, чем сказать:

– Скоро упаду.

– Надеюсь, от страсти.

– Нет. Спать сильно хочется.

– Это ты меня сейчас очень вдохновила.

Я рассмеялась и упёрла взгляд в голую грудь Пересвета. Телесный голод громко завыл на луну. Но тему для вопроса выбрала отвлечённую:

– Скажи честно, чем ты приструнил акулу?

Он понял, о ком я. Возможно, «акулой» Зорицу и другие называют.

– Да так, – Усмарь на миг скривился. – Мелкий финансовый вопрос. Стало кое-что известно. Как она деньги для своей книгопечатни выбивала. Мы же в одной группе учимся.

Всегда финансовые вопросы. Что ещё во все времена будоражило человечество? Власть, любовь и деньги.

Мы снова целовались. И опять, казалось, так долго, что в какой-то миг, оторвавшись, я не смогла не спросить:

– Тебе не пора?

– Мне давно уже пора, – известил Пересвет и продолжил изучать руками мою спину и бёдра. А я так увлеклась процессом и его спиной под рубашкой (а сердце-то как колотилось!), что и к подушке передумала торопиться.

Но тут в замочную скважину со скрежетом проник ключ. Кто-то совершал уверенную попытку открыть дверь. Полагаю, мы оба, не сговариваясь, решили, что явился Дубинин, и оказались на приличном расстоянии друг от друга.

Но в комнате вскоре появился Ратмир. Он строго посмотрел на меня. Не стал желать здоровья, вместо того вопросил:

– Где мои десять гривен?

Я открыла рот и издала невнятный звук. Вслед за чем в окружающем мире возникли ещё более невнятные звуки. Это у Дельца зазвонил сотовый. Он отвлёкся, а мне предоставилась возможность смотаться.

Лучезара с безотрадным выражением на лице сидела за столом и лениво листала книгу. Ну, журналов-то нет. Все я повыкидывала. И те, что она покупала, тоже. Настроение подходящее выдалось. И не стану покупать. Привыкай, Верещагина!

Она подняла глаза. Как и Ратмир, не стала тратиться на пожелания здоровья:

– Ты купила еды?

Не хочу разговаривать с теми, кто с меня требует. Скинула одежду и залезла под одеяло. Лучезара посмотрела жалобно:

– Я догрызла последние сушки.

– Угу, – промычала я, – наколдуй жареной картошки.

– Это в сказках. Там, где скатерть-самобранка.

– А у нас скатерть-самовыбранка. Ты к ней – с претензией, а она тебя так выбранит, мало не покажется.

Я замолчала и сразу стала проваливаться в сон. Лучезара продолжила давить на жалость:

– Вы с Дубининым меня ненавидите.

– Не трогай Дубинина.

– Это не я его. Это он меня. Приходил, сильно ругался.

Я открыла глаза и подняла голову:

– Когда?

– Недавно.

– Зачем ты ему открыла? Мы же договаривались!

– Я не собиралась открывать. Сначала он долго стучался. Затем заорал: «Отворяй, сволота, пока я дверь не вынес! Я знаю, что ты там!» Догадалась, что ты ему всё рассказала. Ты же от него ничего не скрываешь.

– Скрываю, – проинформировала я, – отдельные факты.

«Отворяй, сволота!» – очень не похоже на Милорада. Впрочем, он в последнее время сам на себя не похож. Всё навалилось. И неудачные опыты друзей-изобретателей, о которых мне недавно стало известно, и Лучезарины проделки, и Гуляевские угрозы.

– Но, видимо, не этот.

– И? – потребовала я продолжения.

– Он на меня так кричал! Пообещал, что если ты пострадаешь, он мне устроит утро стрелецкой казни.

– Поделом, – выдохнула я и улеглась лицом к стене.

Не торопясь народилась мысль: а вдруг Лучезара от обиды и голода мне ещё рога нарастит? А что воображение? Оно молчало, ведь я тут же уснула, не успев додумать до конца.

Глава III

Спала я крепко. Долго. Ещё бы не просыпаться во время превращений. Но тут должна сказать слова искренней благодарности Лучезаре (хотя и не скажу): она подскакивала ко мне и держала за руку. Помогало. Боли почти не чувствовалось. Я спросила:

– Ты, что, ещё и лекарствуешь?

– Ой, нет! Я навредить могу. Здесь другой фактор работает. Раз я напортачила, я и облегчаю. Получается у меня.

Из пояснения я ничего не поняла, но подумала, что облегчение страданий – дополнительный довод в пользу ведьмы в споре с Милорадом. Он, скорее всего, прав: она меня использует. Почему бы мне не делать то же самое? А разговор о Лучезаре у нас с братцем ещё зайдёт, я уверена.

Утром я не пошла на учёбу. На этот день мне назначили осмотр в лечебнице на Острове. Я давно его ждала. Полагала, что посещать Чародейного лекаря придётся чаще. Но прошло почти полтора месяца до того, как меня вызвали.

Аппетита не обнаруживалось, но бурчание в животе у Лучезары подтолкнуло к тому, чтобы спуститься вниз и купить блинчики у торговки. Она готовила их прямо на улице на специальной жаровне. Добавляла разные начинки по вкусу клиента. За мной в очередь встали сектанты. Сейчас они не приставали с пропагандой своей религиозной позиции. Может, в связи с тем, что жизнь продолжалась и в двухсотом году, появился повод для переосмысления.

Когда румяная торговка, беспрестанно нахваливая свой товар, жарила четвёртый из заказанных мною блинчиков, на крыльце общежития появились оба Забытых и Ратмир. Сектанты почему-то сразу исчезли. Запахом что ли насытились? Делец вскоре занял их место и начал:

– Ты вчера так быстро ушла…

– Давай поговорим о погоде, – взмолилась я.

– Ну нет у тебя, так сразу и скажи, – призвал Ратмир. – Вертишься как змея на сковородке.

Торговка бросила на него взгляд. Зацепило её, наверное, упоминание сковородки.

Я скуксилась. Чего и вправду бегаю от Дельца уже третью седмицу?

– Нет, – призналась грустно, не отрываясь от созерцания того, как повариха накладывает в блинчик грибы, тушенные в сливках. Аппетит начал просыпаться. – Пока нет. Но я всё верну.

– Договорились.

Я краем глаза улавливала, что Добрыня смотрит в мою сторону. И опять возникло дрянное ощущение, что он видит меня насквозь и читает мои чувства. Расплатилась и поспешила исчезнуть.

Островная Чародейная лечебница располагалась в старинном особняке с колоннами. Довольно изысканном, надо сказать. Впрочем, как и всё здесь.

Лекарь, табличка с именем которого имелась на двери, но я не обратила внимания, отвечал на вопросы с каким-то обречённым видом.

– Неужели совсем ничего нельзя сделать?

– Речь ведь идёт о Лучезаре Верещагиной…

Где-то я слышала уже нечто подобное.

– …заваренную ею кашу обычно очень трудно отмыть от кастрюли.

Какой скверный образ.

– Почему её отмыли в случае Славомира Гуляева?

– Потому что у Гуляевых неприлично добротные чистящие средства. Им стоило больших трудов вытащить старого колдуна из деревни. Он лет двадцать её не покидал. Разные люди обращались за помощью, ибо старик на многое способен. Но удалось лишь Гуляевым. Чары Лучезары почти не поддаются изгнанию. Среди колдунов встречаются подобные индивидуумы. Как правило, они весьма осторожны, но…

– …к Лучезаре это не относится, – договорила я, – так?

Лекарь изобразил на лице выражение: я ничего не говорил, сама догадалась.

– Как же мне быть?

– Ждать. Наблюдать за собой. Прошло шесть седмиц. Что-нибудь изменилось? Может, шерсть стала короче? Может, копыта меньше? Может, ноги уже не совсем козьи, а чуток напоминают человечьи?

Я пожала плечами. Наблюдать за собой мне не приходило в голову. Хотя в лечебнице все этим занимались и постоянно рассказывали о малейших изменениях. Мне же надо всё и сразу, я не желаю помаленьку, черепашьими шагами. Стоит пересмотреть позицию.

– Если начнут появляться вышеупомянутые признаки, вы поймёте, что действие заклятия пошло на убыль. И скоро всё придёт в норму.

– Точно придёт? – усомнилась я.

– Точно, – убеждённо отозвался лекарь. – В роду Верещагиных никто не мог и не может накладывать пожизненные заклятия.

Я обрадовалась, но не стала это показывать.

Когда вышла из кабинета, то повернула голову и всё-таки посмотрела на табличку на двери. Оказалось, лекарь тоже Верещагин. Скорей всего, родственничек, – почему-то установила я. Сразу понятно, что он и Лучезару хорошо знает, и её семью. И вдруг я разозлилась. И на Верещагиных, и на Гуляевых. Подумала: а правильно, что Милорад оприходовал тачку Славомира. Жаль только попался.

Глава IV

Зимняя прохлада боролась с надвигающейся весной. Снег кое-где удерживал позиции. Серость неба угнетала. Сорока около дороги втолковывала голубю, кто главный возле замызганного куска хлеба.

Я брела к станции подземки, встала возле пешеходного перехода, отрешённо глянула в сторону. И тут краем глаза заметила, что рядом остановился светомобиль. Услышала голос:

– Добряна!

О! Мой любимый Званый Гость!

– Тебе далеко?

Чёрный, расписанный всполохами огня бездорожник «Гуляй – Громовое колесо». Одно время в хвалебных роликах стало модно использовать принцип принадлежности к божественному. Бездорожник преподносился как мужской брутальный светомобиль. Совершенно безопасный, ибо изначально носит на себе мощный оберег, символ Перуна – Громовое колесо. Говорят, что по существующей статистике такие машины и впрямь крайне редко попадают в аварии.

Небольшая группа верующих объявила войну производителям под лозунгом: нельзя принижать божественную символику. Не совсем будто бы красиво вмешивать богов в коммерческие дела людей. Защитник интересов Гуляевых в свою очередь высказался типа: на стенах храмов, полотенцах, одежде, значит, можно размещать (а затем, кстати, продавать одежду, полотенца и услуги храмовых жрецов), а на светомобиле нельзя? Многие лепят на личные и общественные транспортные средства те же обережные знаки. У иных ими весь салон завешан.

Потом страсти улеглись. В Лебяжьем, в одном подъезде со мной жил жрец ближайшего храма Перуна. Молодой парень. Тридцати ему не было. Очень красивый. С такими внешними данными только трусы в глянцевых журналах со светопортретов нахваливать. Так вот, он с удовольствием на спорном бездорожнике разъезжал. Ещё и разукрасил его теми самыми громовыми колёсами.

– Выставка причуд, – сказала я.

– Садись, подброшу.

Иногда довольно интересно звучит, если люди используют слово не совсем по смыслу правильно. «Подброшу». Ага. Подбрось меня повыше.

Я села. Первым делом Званый Гость поинтересовался причинами моего ухода от Владимира. Вторым – решил представиться.

– Меня все Соколом называют.

Раз называют Соколом, машинально отметила я, следовательно – это прозвище. А имя, надо полагать, слишком говорящее, чтоб его часто произносить. Скосила глаза на какой-то документ, лежавший возле лобового стекла. «Блудовит Соколов». Ну что тут скажешь?

– У меня сейчас все вечера заняты, – пояснила я. – Никак не могу пока у Владимира работать.

– Вот как. А то этот дрыщ…

И он поведал, как за седмицу до Нового года Здравко «отличился». Хозяин отдал ему лучший столик, а тот в ответ решил пожадничать. И обсчитал основательно набравшихся Званых Гостей на круглую сумму. Счёт Сокол автоматически сунул в карман. Он всегда так делал (только Здравко об этом не знал). А после выходных прикинул, что вторую осетринку ЗГ-исты не заказывали. И икру. И медовухи ушло в тот вечер поменьше. Потому явился выяснять обстоятельства весело проведённого времени. Здравко заметно перетрусил и в течение ближайшего получаса деньги вернул. А Владимир его, естественно, уволил.

Так. А я-то, дурёха, ждала, когда темнеть станет чуть попозже, чтобы навестить Владимира (днём его не всегда застать можно), забрать свою зарплату и потрясти должника. А теперь как его потрясти? Даже адреса не знаю.

– Можно твой сотовый на минутку? – я перешла на ты, потому что Сокол сам попросил. Да и не в харчевне мы, вольна стать проще.

Он согласился. Я набрала Здравко. На звонки с моего номера тот не отвечал уже какую седмицу.

– Да?

– Два! Здравко, ты – исключительный балбес!

– Кто это?

– Твоя больная язва! Нельзя обсчитывать клиентов! Тем более ЗэГэ. Чем ты думал?

– Добряна, ты?… Я… А ты, что, сейчас у Владимира? Он рассказал, да? Тут, понимаешь…

– Нет, – резко ответила я. – Только собираюсь зайти к хозяину. Он мне тоже должен.

– А он сказал, что ничего тебе платить не станет, – голос Здравко чуть дрожал, – сказал, что ты так внезапно ушла; что он чего-то недосчитался.

– То есть как это Владимир мне не заплатит? – я растерялась. – Там всего-то две с лишним гривны… а ты мне когда деньги вернёшь?

– Добряна, – Здравко взялся юлить, – я пока не могу. Тут ситуация тяжёлая. Правда. Я как смогу, так сразу…

– Конкретнее, – пришлось добавить в голос металла. Хотя металлизируй, не металлизируй, я всё равно не знаю, как отыскать Здравко в большом городе, и если он сейчас отключится, а потом и вовсе сменит номер…

– Я… как появится возможность. Клянусь! А ты откуда узнала, если не от Владимира?

– А мы только что со Званым Гостем в приватной беседе твой подвиг обсудили.

Глядя на проплывающие за окнами придорожные столбы, я размышляла, как же подобраться к должнику. Получается, что он занимал у меня, уже зная о своём увольнении, о том, что найти я его не смогу. То есть изначально не собирался отдавать. Мало мне в последние дни проблем? Ещё от собственной доверчивости страдать.

– В приватной? – осторожно переспросил Здравко. Какой, интересно, смысл он вкладывает в это слово?

– Угу.

– Со Званым Гостем?

– Угу.

– Светлым таким? Со шрамом?

– Угу.

Здравко помолчал. Потом выдал, будто на что-то решившись:

– Знаешь, Добряна, я, наверное, тебе сегодня деньги привезу.

Пока добирались до Выставки причуд, стояли в пробках и на светофорах, Сокол постоянно шутил и всё намекал, что недурно бы как-нибудь встретиться вечерком. Я увиливала от вечерних свиданий и задавалась вопросом: почему у меня в жизни всё так нескладно? То я мучилась, что мне сходить некуда и не с кем. Что те вечера, в какие я не работаю, впустую просиживаю дома. Что меня никто никуда не зовёт. (Собственно, если говорить откровенно, Милорад прав. Меня звали. Только те варианты, какие мне не нравились, сразу отметались как несущественные. И я, вполне искренне, могла сказать: никто никуда не зовёт. И была права по-своему.)

А теперь у меня куча свободных вечеров. И меня зовут, варианты вполне по нраву. Но осуществить желание никак нельзя.

Хотя… если уж говорить ещё более откровенно, что-то и Званый Гость уже не кажется таким интересным. И жизненная цель теперь куда серьёзнее.

Да ладно! Кого я обмишурить пытаюсь? Пересвет у меня из головы не идёт со своими поцелуями.

Мы проехали станцию подземки «Родовитая», и Сокол вдруг сказал:

– Здесь, в храме Рода, многие от колдовских заклятий исцеляются.

Я вздрогнула. Чего это он такую тему затронул? Неужели что-то подозревает? Но, похоже, рассказчик просто вспомнил о своём. Он указал подбородком на храм, рядом с которым мы остановились перед светофором, и проговорил:

– Мы с колдуном одним не поладили, и он меня сглазил. Руки тряслись без остановки. Он их отсушить хотел. Мне посоветовали храм Рода…

Слова меня зацепили. Возможно, стоит заглянуть сюда. Помолиться. Я так давно не молилась. Это лучше, чем растолковывать анонимным заколдованным, кто и за что наградил меня заклятием.

ЗГ-ист остановился возле общежития. Записал номер моего сотового и полюбопытствовал:

– Владимир тебе платить не хочет?

– Не хочет, – грустно кивнула я.

– Ты загляни к нему. Он заплатит, – пообещал Сокол.

Я улыбнулась и собралась уже попрощаться, но тут на крыльце показался Пересвет. Не один. С девушкой. Я видела её раньше. Вроде бы они одно время встречались.

С резко испортившимся настроением я выплыла из «Гуляя», встала так, чтобы отлично смотреться с крыльца, и принялась делать вид, будто мне обалдеть, как весело. Расставаться со Званым Гостем никак не желается.

Я ощущала (или это казалось), что Усмарь сверлит глазами мою спину. Потом оглянулась. Действительно, сверлил. В момент отвернулся. Девица что-то говорила ему. А я с удвоенной силой бросилась кокетничать с Соколом и занималась этим, пока Пересвет со своей спутницей не отправился в сторону памятника князьям-возродителям. На меня такая злоба накатила. И раньше эта девица раздражала, но не до таких глубин души.

Я тут же сказала, что мне пора, и проводила взглядом светомобиль Званого Гостя. Подошла Златка. В руках она держала пакет с эмблемой «Изрядного».

– Это тот, кто у Владимира частенько сидел?

– Да, – печально глядя вдаль, согласилась я.

– Ничего так. Заметный.

– Ага. И зовут его Блудовит.

Златка хохотнула.

– Ну, тогда у него опыт большой. Не пожалеешь.

– Да ну тебя!

Ей самой нелегко с Ратмиром приходилось. Металась постоянно от приподнятого настроения к совершенно упадочному. Начинать вновь – занятие неблагодарное.

Я вспомнила о голодной Лучезаре и позвала Златку в продуктовую лавку. Она, хоть и пришла только что из торгового центра, согласилась.

Здравко привёз обещанное быстро. Мы с подругой вернулись и едва успели подняться на четырнадцатый этаж. Говорить мне с поганцем не хотелось. Молча забрала деньги. Но тут Здравко удумал пристать к Златке. Он и раньше с трудом от неё глаз отводил (от неё все с трудом глаза отводят, в одиночестве Златка никогда не остаётся), только из Здравко никакой герой-любовник. Краснел, бледнел, заикался. Златка и не такое видала, ко всякому привыкла.

Ратмир тоже видел многое. И глаз у него намётанный. Только отношение другое, что и понятно. Он появился на лестничной площадке, заметил в коридоре свою девушку и моего бывшего приятеля (меня в тени двери на общую кухню не увидал) и, используя привычный лексикон, незамысловато поинтересовался, что здесь происходит.

– Беги, Здравко, – посоветовала я, – чёрная лестница в другом конце коридора.

Два раза повторять не пришлось. Так ему и надо, паскуднику!

Предвидя, что далее последует выяснение невыясненного, я тоже предпочла смыться. Тем более что сейчас отдавать Ратмиру деньги не намерена. Со Славомиром бы сперва расплатиться.