Сочи

Все персонажи и события в рассказах являются вымышленными. Всякое совпадение или сходство с реальностью возможно лишь случайно.

Нелюбимая Рыжая

Красотка с огненными волосами переступила порог кабинета в частной клинике.

"Вы одна? А я думал, с сыном…" – Краска досады залила и без того розовое, почти детское лицо молодого, но уже наработавшего клиентуру психиатра Ильи Юрьевича.

Нет, это была не досада. Смущение? Опять не то. Страх! "Он боится! И не меня даже! Моего мужа!" – осенило Эмму.

А она-то, дура, почти два месяца депрессовала, переживала из-за его игнора. Илюша, который вмиг стал неинтересен и показался похожим на поросёнка, не соизволил ответить ни на одно из её пылких виртуальных признаний в любви.

Впрочем, никакой любовью там и не пахло. Эмилия сублимировала обиду на мужа. Не так давно благоверный в пылу ссоры вдруг признался, что никогда не любил её.

Эмма оторопела. "Не любил, не женился бы!" – заорала она, убитая этим его заявлением.

"Я. Тебя. Не. Любил, – тупо повторил спутник жизни. – Но я тебя уважал".

Эмма тогда разрыдалась. Была б её воля, убила бы мудака на месте. Она, симпатяшка и умница, потратила годы на обманщика!

"Ну, вот и тебе моя правда! Я тебя тоже не люблю! Если б не сын, давно бы бросила!"

Да, только сынишка, десятилетний Ванечка, держал в последнее время Эмилию возле мужа. Полгода назад его сильно избили на улице юнцы-подонки, отобрали айфон, и с тех пор Ваня заикался. Нет, дополнительный стресс в виде развода ребёнку ни к чему.

Лечение было долгим, и к Поросёнку мальчика сопровождали то Эмма, то Головастик. Да, именно так за глаза с недавних пор звала она некогда обожаемого мужа. Была у неё привычка: когда чувство проходило, наделяла бывших партнёров прозвищами.

У её пока ещё второй половины Николая голова была непропорционально большой. Оттого и Головастик.

Итак, Эмма втрескалась в Илью Юрьевича. Наверное, по контрасту. Этот интеллигентик Илюша был во всём противоположен Головастику. Подспудно тридцатилетняя Эмилия ждала от него если не любви, то хотя бы утешения. Жалости.

И вот сейчас морок спал. Она освободилась от румяного Илюши и не понимала, что до сих пор делает в его кабинете.

Хотя нет! Она всё знает! Отныне бегать будут за ней!

– Ну, вы же сами, Илья Юрьевич, меня и пригласили сюда, не так ли? – игриво произнесла и потянулась, как кошка.

– Да, Эмилия Аркадьевна… – Он стал багровым.

– Просто Эмма.

– Да… Эмма… Э-э-э… Ваши письма… Надо, так сказать, внести ясность.

– Не утруждайтесь, Илья Юрьевич. Я вас больше не люблю, – холодно проронила посетительница и, виляя бёдрами, устремилась к выходу.

Фотография Гагарина

Девушка и парень самозабвенно целовались на автобусной остановке. Когда подкатила маршрутка, молодые люди, влекомые одним желанием – поскорее сплестись телами, рванули в салон. Потерявшая бдительность, парочка не заметила, что на лавке остался пакет.

Едва микроавтобус завернул за угол, к кульку в два прыжка подскочил незаметно наблюдавший за юнцами бомж Михеич.

Его ждало жестокое разочарование: внутри лежала старая чёрно-белая фотография. И всё.

– Тьфу, пропасть! – ругнулся бич. В сердцах изодрал снимок, не подозревая, что только что, подобно древнему варвару, внёс вклад в уничтожение памяти. Да не о ком-то, а о первом  покорителе космоса. Да-да, о Юрии Гагарине, ибо именно он, пусть и совсем юный, плохо узнаваемый, был запечатлён на карточке.

Молодые люди – начинающая журналистка Ксюша и чуть более опытный в своём ремесле фотограф Даня – должны были вернуть раритет тёзке Гагарина, учившемуся вместе с ним в техникуме Юрию Ивановичу, который поделился своими воспоминаниями о великом человеке.

Снимок отсканировали, сохранили в памяти редакционного компьютера и вернули Ксюше. Влюблённая девушка машинально сунула карточку в пакет и тут же о ней забыла.

Вскоре в городской газете вышла статья об однокашнике Гагарина, и Ксюша засобиралась в гости, чтобы вернуть фотографию и вручить экземпляр свежего номера.

Снимка нигде не было. Ксюша разрыдалась, побежала в съёмную квартиру, располагавшуюся неподалёку, и перевернула там всё вверх дном. Тщетно. Позвонила Дане, который, как назло, отбыл в командировку.

"Забей. – Утешил сожитель. – Он тебе ещё руки целовать будет".

Как ни странно, Данила оказался прав. Старик, узнав о потере ценного снимка, расстроился, но как-то вяло. Зато долго благодарил за публикацию.

После того как корреспондентка покинула дом, Иваныч налил себе водочки, а потом начал названивать по проводному телефону своим немногочисленным знакомым. Хвастался. Это была его минута славы.

…Юрке Гагарину он отчаянно завидовал, ибо тёзка, несомненно, был везунчиком. Большим везунчиком. Наивной журналисточке, конечно, наплёл, что якобы уже тогда, в техникуме, понял: однокурсник многого добьётся. Мол, всегда тот был лидером. Однако ничего подобного на самом деле не думал. Такими, как Гагарин, романтиками и энтузиастами тогда были почти все они.

Когда тёзка погиб, зависть к нему не прошла. И только в последние годы Иваныч, жизнь которого сложилась не так уж и плохо, понял, каким он раньше был глупым. Жена, двое благополучных сыновей, внук, внучка, правнук, интересная работа, путешествия… А теперь вот и слава, пусть даже скромная.

В последние годы Гагарина вдруг стали чернить. Мол, его полёт в космос был инсценировкой или, как сейчас говорят, фейком. Всякое могло быть…

Америкосы ведь тоже вроде бы набрехали про высадку на Луну. И ничего, все скушали. Людям всегда  нужна вера в чудо, и за эту веру его тёзка заплатил жизнью.

"За тебя, Юра!" – поднял стакан пенсионер и заплакал.

…Слёзы капали в недопитую водку и растворялись в ней. Горькое к горькому.

Серж

Посвящаю Александру Козлову и Глебу Самойлову

Он полюбил меня, а я – его любовь ко мне, Глебу Самойлову и хиту "Вольно!".

Стоял апрель 2008-го, и я, 20-летняя студентка журфака и сотрудница газеты, благодаря удостоверению корреспондента просочилась на концерт гастролировавшей у нас "Агаты Кристи".

На первом ряду, выделенном для журналюг, ко мне подсел невзрачный русоволосый парень.

– Не боишься тут оглохнуть? – внезапно обратился он. – Сядем выше ?

Я кивнула. Мы стали в проходе где-то в задних рядах.

– Я Серж.

– Лена.

– Можно я буду называть тебя Лялей? – спросил новый знакомый, когда мы после концерта направились к выходу.

– Можно. Но я замужем.

– Это не мешает мне тебя проводить…

До моего дома было два квартала.

– А скажи, не похожи они на наркош…– ляпнула я, чтобы прервать дурацкое молчание.

– Исходишь из личного опыта? – как-то недобро хмыкнул он.

– Нет, просто… – начала я объяснять смущённо, решив рассказать о своём небольшом опыте общения с наркоманами. Писала о них, было дело.

– Всё-то у вас, баб, просто!

От возмущения я остановилась. А Серж вдруг припал к моим губам своими…

На следующий день он завалился на мою работу.  С шикарным букетом.

– Спасибо. Но как адрес редакции узнал? – зашипела я и плотно прикрыла дверь в кабинет.

– Ты голодна? – Серж ушёл от ответа.

– Вообще-то да… Час дня…

– Пойдём.

И вновь, как вчера на концерте, я поплелась за ним покорно.

– Ты ж не журналист, да?

– Да.

Опять никаких подробностей!

Мы уселись в летнем кафе.

– Чур, я плачу за себя!

– Как скажешь, – проронил он, к моему разочарованию.

– Великие они ребята, "Агата Кристи", да? – вернулась я к вчерашней теме.

– Согласен. Без них я бы там сдох.

– Где это "там"?

– Неважно, мой ангел…

– Ты по пути сюда сказал, что воцерковлён. Но "Агата Кристи"… Её же и наркоманы слушают, и даже сатанисты. Видел их жесты в честь Анубиса?

– "Воцерковлён" – слово какое выискала. – Серж скривился.

И вновь сумасшедший поцелуй. Он что, этими лобзаниями рот мне затыкал?

Я вернулась на работу и начала маяться. Мне хотелось одного – быть рядом с Сержем.

"Дура, забудь этого проходимца! Он ведь наверняка сидел. А у тебя есть гражданский муж, который тебя обожает".

Да, вот уже год я жила в квартире двадцатисемилетнего математика-очкарика Славы.

На следующий день пришла эсэмэска.

– Я бы целовал край твоего платья, не смея претендовать на большее, – написал Серж.

– Любишь Куприна?

– Люблю…

Его многоточие. Что оно значило?

Серж пропал. Я страдала. Я жаждала продолжения странных отношений.

"Манипулятор! Гадкий манипулятор! Тебе не удастся влюбить меня в себя!" – бесилась я, без конца терзая телефон проверками.

Он объявился спустя две недели. Едва я вышла из здания редакции, Серж бухнулся на колени и начал покрывать поцелуями подол моей юбки.

– С ума сошёл?! – Я сгорала от стыда и чего-то сладостного, разливавшегося в паху.

– Я уезжаю, Ляля, – произнёс он, вставая наконец.

– Куда?!

– Не здесь. Пойдём.

В третий раз этот гипнотизёр уводил меня с собой! Мы сели в облезлую "копейку", долго ехали.

Я молчала. Мне надоело быть инициатором всех наших бесед.

Остановились у пятиэтажки, поднялись на второй этаж.

– Ничего не говори, хорошо? Я сейчас дам тебе таблеточку одну, и ты попадёшь в рай. Не бойся, к этому нет привыкания. – И Серж подхватил меня на руки, положил на диван. На табуретке стояли два стакана с водой, в них он растворил по маленькой бесцветной таблетке.

Я, как водку, одним махом выпила содержимое.

Мы с Сержем то ли плыли, то ли плавно летели в мягких водах блаженства… Когда я открыла глаза, он гладил меня по голове, сидя рядом на корточках.

– Ты! Ты что, не выпил?!

– Не волнуйся, выпил.

Я вдруг бурно зарыдала.

– Серёжа, не уезжай, пожалуйста! Пожа-а-алуйста, Серёженька!!!

Он молчал.

– Я брошу Славу! Только останься! Он такой скучный, такой нудный! Он "Агату Кристи" не любит, вообще музыку не слушает! Никакую! Останься-а-а-а!!!

Я сползла на облезлый палас, начала по нему кататься, продолжая выть.

Пощёчина.

– Ляля, как ты думаешь, сколько мне лет?

– Года двадцать три…

– Мне тридцать, и десять из них я провёл на зоне. Из-за наркоты. Когда меня опустили… так вот, когда меня там опустили, я сначала жутко обозлился, конечно. Хотел отомстить этим гадам. Но потом… Ты знаешь, в один из дней я вдруг как-то резко стал их всех жалеть… Всех-всех!

– И меня, значит, ты просто пожалел…

Я  взяла свою сумочку, обулась и потерянно побрела к выходу. Он меня не остановил.

Утром следующего дня я набивала пожитками чемодан, пока Славик что-то жарил в кухне.

– Ты куда это собралась?!